За пределами эмпатии. Терапия контакта-в-отношениях

Глава 3. Настроенность

«Ты/он/она/они ...просто не понимают!» Есть ли кто-нибудь в этом мире, кто никогда не произносил бы этих слов? Желание быть понятым - искренне и глубоко понятым - является всеобщим стремлением. Это часть нашей человеческой жажды контакта и взаимоотношений. Когда мы не чувствуем себя понятыми, мы склонны отступать, защищаться и закрываться. Когда мы это чувствуем, мы открываемся и ищем большего контакта.

Чувство понимания и контакта связано не только с тем, что кто-то знает логический, рациональный смысл наших слов. Это связано с тем, что он знает, как мы относимся к этим словам, и с ощущением, что он разделяет или отражает то, что мы чувствуем. Это связано с его настроенностью на нас, на то, из чего мы исходим, почему эти слова очень важны для нас и что мы хотим от него, когда говорим эти слова. Настроенность начинается с эмпатии; это качество отношений, в котором развивается межличностный контакт. И она выходит за пределы эмпатии, потому что включает в себя глубоко личную реакцию слушателя, а также намерение говорящего (Stern, 1985). Речь идет об особом «промежутке», о пространстве, в котором два человека встречаются в некоем объединенном осознании (Tustin, 1986; Bettelheim, 1967).

В этой главе мы внимательно рассмотрим настроенность: в чем она заключается, как она достигается и передается и каково ее влияние в терапевтической обстановке. По мере того как мы будем это делать, мы будем оглядываться назад на процесс исследования и заглядывать вперед - на аспект вовлеченности. Эти три элемента - исследование, настроенность и вовлеченность - неразрывно связаны между собой в терапевтических отношениях. Однако если какой-либо из трех аспектов может считаться главным, это должна быть настроенность.

Именно настроенность направляет терапевтическое исследование, и именно настроенность формирует природу терапевтической вовлеченности.

Настроенность является процессом из двух частей. Терапевт, который настроен на клиента, должен сначала осознать ощущения, потребности, чувства, желания и значения этого клиента. Достигнув такого осознания, терапевт должен также сообщить клиенту, что он действительно осознаёт, действительно его понимает, и готов формировать свои реакции соответственно. Николас Эванс в своем романе «Заклинатель лошадей» описывает идеальные отношения между лошадью и наездником: «Речь идет о доверии и согласии. Вы держитесь друг за друга. Человек ведет, но он не тянет ее насильно, он предлагает что-то почувствовать, и она чувствует это и идет за ним. Вы в гармонии и двигаетесь в ритме друг друга, просто следуя за своими ощущениями» (1995, стр. 122). То же самое происходит, когда терапевт настроен на клиента. В танце настроенности терапевт чаще всего подчиняется, иногда может вести, но никогда не доминирует; клиент чувствует настроенность и переходит на следующий уровень осознания;

Настроенность стимулирует чувство взаимопонимания между клиентом и терапевтом. Но это на самом деле клише: все, что терапевт делает правильно, вероятно, стимулирует раппорт. Давайте рассмотрим более подробно, что происходит, когда клиенты ощущают, что их терапевт настроен на них.

Уважение

Клиент чувствует себя уважаемым в той степени, в которой терапевт настроен на клиента и передает эту настроенность. «Этот терапевт настроен на меня и движется синхронно с моим процессом. Для меня, видимо, нормально делать/ говорить/чувствовать именно это, потому что мой терапевт понимает и уважает причины, по которым я это делаю». Терапевт, замечая паттерн клиента фокусироваться на чем-то одном, а не на другом, или работать над чем-то обдуманно, а над чем-то с аффектом, разговаривать или оставаться молчаливым, реагирует с пониманием и присутствием. И клиент понимает, что его паттерны будут восприниматься всерьез. Уважение терапевтом клиента становится семенем, которое прорастает доверием и уважением клиента к его собственной мудрости.

Настраиваясь на процесс клиента, терапевт может реагировать так, чтобы продолжить этот процесс. Клиенты испытывают множество потребностей, поскольку они все больше и больше проникают в самораскрытие: потребность в поддержке, защите и информации. Когда эти потребности признаются, чувство клиента, что его уважают, усиливается; когда они встречаются с реакцией настроенности на общий опыт клиента, существующий на данное мгновение, чувство уважения еще более возрастает. Например, в следующем диалоге с Шерил терапевт удовлетворяет потребность в информации. И что еще более важно, она делает это словами и голосом, которые передают полное уважение К вопросу Шерил и ее потребности в ответе. Шерил, для которой английский является вторым языком, говорит о кошке в своем саду; этот отрывок предшествует фрагменту из главы 2:

Шерил: ...и еще одна вещь, которую я поняла об этом, э-э-э, я была в саду и пришла кошка. Она вскочила на мое кресло, и я заговорила с кошкой по-французски. А я в последнее время даже не думаю по-французски. И мне стало интересно, была ли это регрессия или сопротивление. Как бы там ни было, может ли этому быть какое-то объяснение?

Терапевт: Ну, Фрейд считал, что регрессия является сопротивлением. А я не совсем согласна с этой точкой зрения. Я, конечно, видела регрессии, которые являются сопротивлением. Но я также видела регрессии, которые не являются сопротивлением, и я видела регрессии, которые служат тому, что Фрейд называл развитием Эго. Как вы думаете, что это было?

Менее настроенный терапевт вполне мог бы ответить на вопрос Шерил другим вопросом, чтобы исследовать ее чувства, мысли, ожидания или причины, побудившие ее задать этот вопрос. Однако, будучи настроенной на все, с чем на данный момент пришла Шерил, - на ее колебания и нервозность, ее стремление к самокритике, а также ее искреннее любопытство относительно значения ее языкового переключения, - этот терапевт на мгновение становится учителем. Поступая таким образом, она непосредственно отвечает на высказанную Шерил просьбу. Она неявно сообщает Шерил, что ее вопрос достоин ответа, что она ведет себя надлежащим образом, что она, терапевт, ценит и уважает интерес Шерил к этой теме. И, поделившись своими идеями, она просит Шерил поделиться своими. Шерил предлагается почувствовать себя не человеком, над которым «работает» эксперт, а, скорее, ценным партнером в терапевтическом процессе.

Многие клиенты приносят в терапию страх, что они каким-то образом все сделают неправильно, скажут неправильные вещи и вызовут недовольство терапевта. Они беспокоятся, что будут смущаться или стыдиться, поскольку будут раскрывать то, что их смущает или чего они стыдятся. Настроенность на этот основной страх, а также на сложное и постоянно меняющееся сочетание потребностей и желаний, которые клиент испытывает от момента к моменту, позволяет терапевту работать с полным уважением ко всем частям и аспектам клиента, и выражать это уважение четко и недвусмысленно.

Безопасность

Невозможно переоценить важность обеспечения клиента чувством безопасности. Фриц Перис говорил о «безопасной чрезвычайной ситуации», в которой клиент может рискнуть попробовать что-то новое, и все же знать, что он выживет (Peris, 1967, 1973). Перспектива работы с терапевтом по природе своей пугает многих людей. Карл Роджерс говорит о восприятии клиентом терапевта: «Я боюсь его. Мне нужна помощь, но я не знаю, можно ли ему доверять. Он может увидеть вещи, которые я о себе не знаю, - пугающие и плохие вещи. Кажется, что он не судит меня, но я уверен, что он это делает. Я не могу рассказать ему о том, что меня действительно беспокоит, но я могу рассказать ему о некоторых прошлых переживаниях, которые связаны с моими проблемами. Кажется, он это понимает, поэтому я могу рассказать о себе немного больше» (1961, стр. 67).

Только чувство безопасности и стабильности в терапевтических отношениях может позволить клиенту переместиться в пугающие места, отказаться от своего отрицания и, при необходимости, полностью регрессировать в старые травматические переживания, чтобы вернуть утраченные части себя (Guntrip, 1971). Только чувство безопасности может позволить ему или ей вынести боль от сравнения неудавшихся отношений и неудовлетворенных потребностей прошлого с богатством терапевтического опыта. Ощущая настроенность терапевта, клиент чувствует себя защищенным: «Этот терапевт не будет атаковать, не будет двигаться слишком быстро (или слишком медленно), не будет настаивать на том, чтобы делать то, что я не хочу делать, не будет смеяться надо мной или чувствовать отвращение. Я чувствую себя в безопасности, потому что терапевт со мной и настроен на меня на каждом этапе».

Восстановление прошлого опыта

Одним из основных утверждений, характеризующих отношенческую терапию, является то, что нынешний дискомфорт и дисфункция возникают в результате того, как люди научились справляться с неудачами в отношениях в прошлом (Spotnitz, 1969). В таких прошлых событиях потребности и чувства человека, возможно, не были признаны или приняты во внимание. Со временем, когда такие переживания повторяются, человек учится отчуждать чувства и потребности, отделять нуждающиеся части себя и искать отношения, которые повторяют привычные паттерны, избегая при этом отношений, которые могут пробудить старую боль. Поэтому важной задачей терапии должно быть восстановление отрицаемого опыта, чтобы можно было залечить боль, и клиент смог заложить новый фундамент отношений с собой, а также с другими.

Благодаря настроенности на вновь переживаемые эмоциональные воспоминания клиента терапевт подтверждает важность этих воспоминаний и в то же время предоставляет совершенно другой опыт отношений (Brandchaft, 1989). Клиент обнаруживает, что означает быть с кем-то, кто признает потребности и чувства, и кто заинтересован и чувствителен к вещам, которые так последовательно игнорировались или обесценивались раньше: «Как бы то ни было, вопреки всем ожиданиям, этот человек действительно заинтересован и ценит то, что происходит внутри меня!». Полностью настроенный терапевт часто осознаёт аспекты опыта клиента еще до того, как клиент сам их заметит, и может помочь клиенту заметить их и найти слова для описания происходящего (Kohut, 1971), как это происходит в следующем фрагменте. Клиентом является Билли, с которой вы уже встречались в главе 2:

Терапевт: «Ты не важна». Это то, что вы поняли? Вы об этом много знаете. И вы не смеете злиться из-за этого, да?

Билли: Да (плачет, ее ноги делают легкие пинающие движения)...

Терапевт: Даже если эти ноги скандалят и пинаются, вы не смеете сердиться.

Билли: Э-э-э-э. Нет. Не скандалить.

Терапевт: Кто это сказал?

Билли: Умм...

Терапевт: «Не скандалить».

Билли: Это была бы моя мать. Знаете, чтобы не скандалить с моим отцом.

Терапевт: У вас внутри все время скандал, не так ли? Настоящий скандал в этих ногах.

Благодаря такого рода исследованиям Билли может начать восстанавливать свой гнев - гнев, на который она сначала может только намекать, делая легкие движения ногами. Наблюдая за легкими движениями ног, терапевт реагирует как на гнев Билли, так и на ее попытку отчуждать его. При такой поддержке Билли может начать более свободно двигать ногами и с помощью этого движения снять отчуждение. Чем больше она позволяет своему телу выражать свои чувства, тем больше возрастает ее осознание. Восстановление отчужденной эмоции похоже на вскрытие гнойной раны, покрытой коркой: наружу выходит жидкость с ужасным запахом, и затем рану можно очистить, и она может начать заживать.

Работа с терапевтическими ошибками

Настроенность помогает клиенту не только получить доступ к воспоминаниям о неудачных отношениях из прошлого и исцелить их, но и справиться с неизбежными случаями терапевтических неудач в настоящем (Ferenczi, 1988). Независимо от того, насколько они чувствительны и умелы, терапевты делают ошибки.

Настроенность никогда не может быть совершенной; иногда клиента можно «упустить». Клиенты это замечают, и ошибка терапевта добавляется к длинному списку «доказательств», которые усиливают их сценарные убеждения: «Мои потребности не будут удовлетворены», «Людям нельзя доверять», «Жизнь тяжела». Терапевт, который стремится поддерживать настроенность на клиента, несмотря на случайные промахи, будет осознавать перемену, которая происходит в текущих отношениях, когда возникает такая ошибка. И сама эта перемена может быть использована терапевтически, чтобы получить еще один доступ к неосознанным стратегиям совладания клиента, а также сообщить о намерении терапевта оставаться настроенным (Safran et al., 1990). Работа Дэна дает нам пример того, как можно использовать терапевтическую ошибку. В фрагменте из главы 2 Дэн говорил о своем отце. Позже во время той же сессии терапевт провела аналогию, которая не соответствовала опыту Дэна; Дэн не оспорил ее, но его ответы стали менее живыми.

Терапевт: Дэн, вы закрываетесь? (Дэн кивает) Тогда я могу предположить, что я сделала что - то... что я не была достаточно связана с вами.

Дэн: Я думаю, это была ваша аналогия. Я думаю, я в порядке; я думаю о том, что мы пропустили, вернее, где вы упустили меня... (выглядит испуганным) Я думаю, это было, когда вы сказали, что единственное, что мне нужно сделать, -это сказать вам, если вы были не правы. Но я думаю, когда я знаю, что вы не правы, я замолкаю.

Терапевт: Когда я упускаю вас?

Дэн: Иногда я этого не знаю. Иногда мне просто, иногда мне очень сложно...

Терапевт: Дважды здесь, я думаю, вы согласились с этой ошибкой, говоря: «Я замолкаю». Что, если вам отказаться от этого слова и сказать: «Если я закрываюсь, это означает, что вы меня упустили»?

Терапевт не только замечает перемену, когда Дэн начинает закрываться, но также объясняет значение этого закрытия. Когда Дэн подтверждает гипотезу, терапевт быстро двигается вперед, предлагая решение. При этом она берет на себя ответственность за совершение «промаха» и предполагает, что Дэн мог неосознанно внести в это свой вклад. Это, в свою очередь, прокладывает путь к тому, чтобы предложить Дэну помочь терапевту оставаться полностью настроенным во время их дальнейшей совместной работы. И, что еще более важно, у Дэна появилась новая стратегия борьбы с нарушениями в отношениях.

Одной из характеристик настроенности является шаг к тому, чтобы взять на себя ответственность. Терапевт полностью признает свой вклад в терапевтические неудачи (Orange et al., 1997). Такое признание передает уважение и снимает склонность клиента обвинять себя (или полагать, что терапевт обвиняет его) в том, что что-то пошло не так. Оно также обеспечивает мощный контраст с предыдущим опытом неудачных взаимоотношений, в которых клиента обвиняли, и другой человек не брал на себя ответственность. Диалог с терапевтом, приведенный в длинном отрывке ниже, происходит через неделю после того, как клиентка, Джолин, проделала фрагмент работы, приведенный в главе 2. Вы можете вспомнить, что в отрывке из главы 2 Джолин говорила о том, что терапевт «упустила» ее. В конце этого отрывка Джолин, казалось, чувствовала незавершенность и разочарование. Обратите внимание, как в этой более поздней работе терапевт ссылается на свою неспособность соединиться с клиентом, инициируя обсуждение того, что произошло, и возвращаясь снова и снова к ее влиянию на их отношения.

Терапевт: Джолин, я хотела спросить вас кое о чем.. У меня было чувство на прошлой неделе после того, как мы закончили работу, что я потеряла вас. И я подумала - есть ли у вас такое же чувство, и, если да, могли бы мы поговорить о том, что произошло.

Джолин: Я... я не знаю, действительно ли вы потеряли меня, но я думаю, случилось то, и я поняла это только сегодня, что я закрыла себе рот рукой, и я думаю, вам нужно было убедить меня не делать этого. Потому что я держала свой рот закрытым (а), чтобы в него ничего не входило, но (б) это означало, что я не выпускала то, что мне нужно было выпустить. И я думаю, что, возможно, это было именно то, что вы почувствовали, - что я не могла анализировать или идентифицировать. Это может быть так?

Терапевт: Да, может. Каков был эффект от того, что я не заметила этого и не помогла вам выпустить это? Что с вами случилось?

Джолин: Я думаю, это не дало мне выпустить крик. И я вижу, что я бы это сделала, я все больше замечаю в результате долгого анализа, что закрываю рот в качестве защиты. И, очевидно...

Терапевт: И как способ удержать...

Джолин: ...Это способ держать все внутри и не дать вещам происходить... может быть, позитивным вещам. Это не дает позитивным вещам приходить. И не дает негативным вещам выходить.

Терапевт: Плохим вещам?

Джолин: Ну...

Терапевт: Или вещам, на которые люди плохо реагировали?

Джолин: Вещам, которыми люди меня пичкали. Я имею в виду, что я чувствовала, что выплевывала сперму, но... гм, вы знаете о всех пищевых трудностях, которые у меня есть, и я подозреваю, что часть из них объясняется тем, что меня насильно кормили множеством вещей, которые на самом деле мне было бы лучше не употреблять. Еда, верования, сперма... Поэтому я думаю, что это могло быть тем, что было упущено.

Терапевт: Какое влияние это оказало на наши отношения?

Джолин: Хм, я не думаю, что это... Я не думаю, что оно было негативным. Гм... Полагаю, если я попытаюсь проанализировать это, это просто касается того сообщения, которое, может быть, я несколько раз здесь передавала, - что я не могу ожидать, что люди будут понимать меня правильно.

Терапевт: Это включает в себя некоторое разочарование.

Джолин: Думаю, да, да...

Терапевт: Думаю, я это почувствовала. Я использовала слова «Я потеряла вас» или «Вы ускользнули сквозь мои пальцы» - я не знала, что произошло. Но я ощутила это как своего рода разрыв.

Джолин: Да. И я не могла сказать вам об этом в то время. Я, как правило, могу понять это потом, но к тому времени это исчезает... Но я думаю, что это было потому, что я чувствовала себя такой молодой, что я очень полагалась на... кого бы то ни было.

Терапевт: Кто-то другой должен это понять.

Джолин: Понять за меня. Да.

Терапевт: Конечно. Конечно.

Джолин: Гм, и часто я вижу, что у меня не хватает слов в разных ситуациях, или я кажусь тупой, хотя знаю, что я не тупая. Просто на этом уровне люди как-то меня неправильно понимают. Поэтому я думаю, что именно это мне нужно «подремонтировать». Избавиться от убеждения, что кто-то может понять, что мне нужно, и дать это мне.

Терапевт: Гм-гм.

Джолин: Потому что это нереально, чтобы люди угадывали, что мне нужно... И я знаю, что должна была объяснить своему прошлому терапевту, как со мной работать. Потому что она все портила.

Терапевт: А сейчас это работает? Вы получаете от меня то, что вам нужно?

Джолин: Да, полностью. И... Но, я полагаю, главная причина, по которой я пришла к вам, - это то, что я чувствовала, что... вы могли бы работать со мной на этом уровне. Меня на нем часто упускают.

Терапевт: Гм-гм. И я сожалею, что упустила важность этого жеста.

Признание наших ошибок и принятие ответственности за терапевтические неудачи - трудная задача. В конце концов, клиент ожидает, что мы будем профессионалами и будем все делать правильно! Мы опасаемся, что, если мы признаем, что ошибались, клиент больше никогда не сможет нам доверять. Реальность совершенно противоположна: большинство клиентов, как правило, больше доверяют терапевту, который признает свои ошибки. Настроенность на реакцию клиента на нас позволяет нам заметить, когда мы уходим с правильного пути, признать ошибку и исследовать ее последствия. И этот процесс будет терапевтической удачей, а не промахом.

Настроенность означает осознание и реагирование на широкий спектр поведения и опыта клиента. Есть так много вещей, на которые нужно настроиться! Может быть полезным разбить эти различные аспекты опыта клиента на некоторые основные категории, чтобы потом поговорить о том, как настроенность поддерживается и вырабатывается для каждого из них. Помните, однако, что мы разделяем их, только чтобы облегчить разговор о них; в фактических текущих терапевтических отношениях категории объединяются вместе, и терапевт должен следить за ними всеми одновременно.

Когнитивная настроенность

Понимание познания клиента - того, о чем думает клиент, и содержания его замечаний - кажется на первый взгляд относительно легким. Это то, что мы обычно делаем лучше всего. Но на самом деле иногда именно это мы должны отпустить, чтобы настроиться на эмоции, которые могут бурлить под словами. Но прежде чем отбросить этот аспект как тривиальный, давайте рассмотрим его подробнее.

Когнитивная настроенность - это больше, чем просто понимание содержания. Она не совпадает с «пониманием когнитива клиента», потому что выходит за рамки простого понимания. Когнитивная настроенность включает в себя понимание логики клиента, процесса связывания идей, рассуждений, которые клиент использует, чтобы придавать значение непосредственному опыту. Речь идет о том, что думает клиент, но, что более важно, речь идет о том, как клиент думает. По мере того как мы настраиваемся на когнитив клиента, мы вступаем в его когнитивное пространство, входя в своего рода резонанс с клиентом и используя наши собственные мысли и реакции в качестве резонатора, чтобы усилить слабые сигналы, которые посылает клиент. Мы впускаем в себя слова и невербальные выражения клиента, понимаем их значение, подтексты и связи и пропускаем через себя тот образ мышления в виде внутреннего «как будто».

Наше внутреннее «как будто», однако, не является непогрешимым. Его всегда следует рассматривать как гипотезу, а не как факт. Один из самых верных способов для нас не быть настроенным, упустить клиента заключается в том, чтобы предположить, что мы понимаем способ размышления клиента о вещах или он совпадает с нашим собственным (Efran et al, 1990). Конечно, можно с уверенностью предположить, что анекдоты, рассказы о вещах, которые произошли вчера, на прошлой неделе или много лет назад, имеют какое-то важное значение. Когнитивная настроенность возникает тогда, когда мы прислушиваемся и спрашиваем об этом базовом значении, а не только обращаем внимание на содержание, предполагая, что мы все понимаем, и двигаемся дальше. Исследование может потребовать разъяснения деталей истории, или же оно может перейти непосредственно к основному значению рассказа - сообщению, которое клиент бессознательно пытается нам передать. В любом случае важно то, что настроенность должна быть усиленной и углубленной, чтобы мы могли следовать за клиентом как на поверхностном уровне, так и на уровне значений. Здесь, например, Дэн говорит о своих отношениях с отцом. Обратите внимание, как вопросы терапевта побуждают Дэна исследовать, какое значение он придает своему опыту.

Дэн: Он не рассказывал, кем он был. У него был офис в 200 человек, а он называл себя клерком. Я не знал, чем он занимался. Я пришел в его офис, когда мне было около 30 лет, и он был похож на дворец. А я думал, он работает в комнате с 50 другими людьми.

Терапевт: И что вы обнаружили?

Дэн: Я обнаружил, что у него был офис и что он отвечал почти за 200 человек. И у него была моя фотография на столе. Я не знал...

Терапевт: Ваша фотография на столе...

Дэн: Я не знал, что ему не все равно. Я был совершенно поражен.

Терапевт: Это была взрослая или детская фотография?

Дэн: Выпускная фотография. Но я был... я был в ярости. Потому что он никогда не давал мне - мне уже было 30, - он никогда не давал мне понять, что это имело для него значение (вздох)... И я до сих пор не могу с ним не соглашаться; если я спорю с ним, он утверждает, что черное - это белое; а когда я указываю на то, что это не так, он соглашается со мной так, как будто это то, что он говорил с самого начала.

Терапевт: Что оставляет у вас чувство...

Дэн: ...отверженности. Просто... как будто я не имею никакого значения.

Настроенность на когнитивный процесс Дэна позволяет терапевту искать значение, лежащее в основе его истории. Резонируя с этим процессом, помещая себя в аналогичную систему мировосприятия, терапевт формулирует вопросы, которые побуждают Дэна понять, как его способы понимания и мышления о мире структурировали его убеждения, выборы и самоощущение.

То, что терапевт принимает систему взглядов клиента и ощущает свою когнитивную настроенность на него, является лишь одной из сторон феномена когнитивной настроенности. Клиент тоже должен испытать резонанс. Самая глубокая, самая чувствительная терапевтическая настроенность была бы бесполезной, если бы клиент постоянно чувствовал себя неправильно понятым. Однако, будучи настроенным, терапевт знает, когда клиенту кажется, что его упустили, и предпринимает шаги для исцеления раскола. В следующем примере терапевт и клиент говорили о крошечной кукле, которую клиентка оставила у терапевта несколько месяцев назад. Клиентка, Мелинда, страдает ожирением, и терапевт заметила, что подумывала о том, чтобы подложить что-то в Одежду куклы, чтобы она больше напоминала Мелинду. Клиентке было больно И обидно. Вместо того чтобы просто извиниться перед ней за то, что могло на Первый взгляд показаться терапевтической ошибкой, терапевт исследовала с Мелиндой значение, которое имели для нее эти замечания.

Терапевт: Как вы видите ребенка в себе?

Мелинда: Как ребенка.

Терапевт: Худого ребенка? Полного ребенка?

Мелинда: Нет, я не была полным ребенком. Я имею в виду, я не была пухлым Маленьким ребеночком. Я была тощим ребенком.. Ну, не тощим, но я была высокой и худой.

Терапевт: Значит это (держит куклу) больше о том, каким вы были ребенком. Это то, как вы хотите, чтобы вас воспринимали.

Мелинда: Да. Это верно.

Терапевт: Это понятно. Поэтому, если я рассказываю вам о мысли, которая пришла ко мне однажды, чтобы сделать ее [куклу] более округлой, это значит, что я в некотором роде нахожусь в разладе с вашими мыслями о том, как вы хотите, чтобы вас видели.

Мелинда: (очень мягко) Да.

Терапевт сначала продемонстрировала, что хочет понять мысли Мелинды, а затем - что она их поняла. Смягчение голоса Мелинды может указывать на то, что когнитивная настроенность была восстановлена; дальнейшее исследование мягкости этого «Да» увлечет нас еще глубже в ее феноменологический опыт.

Конечно, одной когнитивной настроенности недостаточно. Мысли всегда переплетаются с чувствами. Терапевт, просто следующий за мыслями и значениями без чувствительности к чувствам, которые с ними связаны, не сможет успешно развивать терапевтические отношения. По мере того как клиенты рассказывают свои истории и исследуют значение этих историй, они все глубже и глубже погружаются в осознание своих переживаний, и это возникающее осознание часто бывает болезненным и пугающим. Настроенный терапевт говорит о значениях и их связи с аффектом, помогая клиентам осознать этот аффект и защитное поведение, которое они используют, чтобы защитить себя от него. В работе с Мелиндой терапевт продемонстрировала, что она была настроена на мысли и намерения Мелинды, связанные с куклой. Затем они начали изучать то, как она защищается от боли, связанной с ее весом. Разумеется, проблема веса обсуждалась и раньше; фактически, часть первоначального терапевтического контракта включала в себя работу над этим. Мелинда рассказывает о своей реакции, когда терапевт упоминает ее вес:

Мелинда: Вы никогда не молчите об этом слишком долго, и... и это важно.

Терапевт: Основываясь на вашем запросе.

Мелинда: Правильно. Я знаю. Но я все еще чувствую себя плохо, когда вы это делаете.

Терапевт: Гм-гм. Как будто я надавливаю на больное место.

Мелинда: Правильно.

Терапевт: Хотя вы сами знаете, что мне нужно это делать, ваша первая реакция: «Оставьте меня в покое!».

В этом отрывке мы снова видим, как неразрывно связаны смыслы и чувства. Настало время обратить внимание на эти чувства и на природу аффективной настроенности.

Аффективная настроенность

Аффективная настроенность касается ощущения терапевтом аффекта клиента и реакции взаимным аффектом. Она отличается от эмпатии - в эмпатической реакции терапевт чувствует то, что чувствует клиент. Терапевт метафорически проникает под кожу клиента и разделяет его аффективный опыт. Аффективно настроенный терапевт выходит за рамки эмпатии и встречает аффект клиента со своей личной подлинной аффективной реакцией. Подробнее об этой ответной реакции мы поговорим в главе 4, когда будем обсуждать вовлеченность; пока же мы сосредоточимся не на резонансной реакции терапевта, а на принимающей стороне аффективной настроенности.

Аффект имеет тип и интенсивность; он является как качественным, так и количественным (Stern, 1985). Аффективно настроенный терапевт учитывает оба фактора. По мере увеличения интенсивности аффекта клиент может испугаться этой интенсивности: создается еще один слой аффекта. Это особенно справедливо для клиентов, которые были жертвами травмы, острой либо кумулятивной. Если они очень близко подходят к старым эмоциональным воспоминаниям, богатство терапевтической вовлеченности еще больше усиливает интенсивность их аффекта. Например, в следующем коротком диалоге Дэн (который говорил о своих растущих профессиональных успехах) начинает устанавливать связь между чувством отверженности отцом и чувством отчуждения от других людей в его взрослой жизни. Терапевт настроена на самореакцию Дэна - то есть на его эмоциональный отклик на собственный внутренний процесс, - и внимание к этой самореакции позволяет Дэну продолжать расширять свое понимание связи между прошлым и настоящим.

Дэн: Что-то происходит. Это связано с состоянием покинутости... и это Связано с тем, что меня не видели. И я могу быть другим, я могу быть конкурентным в своей роли. Поэтому в своей работе, особенно за последние два года, я действительно стал значительным. Я действительно могу быть твердым и ясным, и я действительно могу влиять. Но нет... для меня более важно, более близко, более необходимо не быть брошенным, покинутым в отношениях (его голос срывается)... Это просто слишком рискованно.

Терапевт: Да. Вы сейчас так напуганы, это означает, что вы уже знаете, как это. Как это - быть покинутым.

Дэн: (вздох, пауза) Если я когда-либо был не согласен с моим отцом, он просто уничтожал меня. Он просто... нельзя было не соглашаться.

Комментарий терапевта признаёт и подтверждает эмоцию, которая еще не была названа (Basch, 1988); он также подтверждает способность Дэна распознавать свои собственные реакции. Он действует как своего рода цемент, скрепляющий первые предварительные фрагменты понимания и признания, которые обнаруживает Дэн, и создающий прочную платформу для дальнейших исследований.

Аффект - это нечто больше, чем просто бурление и извержение эмоций. Это форма общения, способ для клиента рассказать терапевту о вещах, которые нельзя сформулировать словами. Возможно, говорить об этом словами было бы слишком страшно, или это привело бы к слишком большой уязвимости. Или, может быть, слов нет. Отсутствие слов может отражать эмоциональную регрессию в довербальные переживания (Tustin, 1986; Janov, 1971; Bettelheim, 1967). Чтобы аффективно настроиться, терапевт должен услышать, что передает эмоция клиента. Все аспекты аффекта важны: сами чувства, значение, которое они имеют для клиента, и послание (просьба, потребность или даже упрек), которые они несут для терапевта. И снова вернемся к Дэну. Теперь он осознал четкую связь между его старым опытом с отцом и недавним инцидентом, когда терапевт должна была прервать сессию по неотложным личным причинам. Терапевт обращает внимание на возникающие у Дэна чувства, а также на лежащий за ними запрос.

Терапевт: Если бы вы отбросили ту часть вас, которая понимает мой уход, мне интересно, злитесь ли вы на меня за то, что я ушла.

Дэн: Ну, смешно, что вы так говорите. Думаю, я нормально воспринял ваш уход.

Терапевт: Это так. Но с другой стороны, может быть...

Дэн: Это то, что я всегда делал с моей матерью. И я не знаю, я не думал об этом раньше, но просто вы сказали это. Но, э-э, да, я полагаю, вы меня бросили, и я чувствую себя немного (долгая пауза)...

Терапевт: Вы испугались?

Дэн: О! (пауза) Да, я хотел, чтобы вы были здесь. Я забыл, что вы говорили раньше, что вам, возможно, придется уйти. И я сделал то, что всегда делаю, -постарался воспринять это нормально.

Терапевт: Скажите, Дэн, что вы чувствуете?

Дэн: Меня тошнит. Я не хочу этого больше делать (пауза). Вы что-то скажете?

Терапевт: Я думаю о том, как реагировать на это. Гм, я думаю, я буду стараться не ставить вас в ситуации, когда возникают такие проблемы. Я прослежу, чтобы по окончании вашей сессии у вас не оставалось чувства брошенности.

Аффект является многослойным. Часто существует нечто большее, следующий уровень, готовый выйти в осознание. Клиенты могут позитивно воспринимать этот следующий уровень, испытывая освобождение и облегчение, которое приходит вместе с признанием и реинтеграцией потерянной части себя. Или же они могут реагировать оборонительно, чтобы избежать какого-либо интенсивного эмоционального воспоминания. Неспособность настроиться на эту вторую ситуацию - ситуацию потребности защититься от ошеломляющих эмоций и воспоминаний - может привести к ретравматизации, когда сам процесс терапии воссоздает ту же боль и стимулирует те же защиты, которые клиент имел в прошлом. Поэтому аффективная настроенность не только помогает нам продвигать клиента вперед; она также сигнализирует нам, когда лучше двигаться медленно или сделать паузу и дать клиенту время, чтобы перегруппироваться и восполнить его текущие эмоциональные потребности.

И хотя аффективная настроенность должна иметь дело со всеми категориями аффекта, особенно важно быть внимательным к аффекту стыда. Настроенность на реакции стыда важна, потому что стыд является и сложным, и широко распространенным (Nathanson, 1992; Goldberg, 1991; Kaufman, 1989). Он является широко распространенным, потому что многие, возможно большинство клиентов, испытывают его в процессе работы. И он является сложным, потому что включает в себя несколько слоев аффекта: боль от того, что тебя не принимают таким как есть; страх отторжения и изоляции; гнев, который отчужден и обращается против себя; согласие с образом или критикой какого-либо недоброжелателя (Erskine, 1994/1997; Erskine, 1995).Чувство стыда побуждает клиента к искажению или нарушению контакта с терапевтом или к отступлению назад, в психологический угол, где он сможет скрыться и терпеть боль в одиночку (Lewis, 1971, 1987). Будучи настроенным на каждый слой аффекта, терапевт может помочь клиенту справиться с ним, как только он начинает проявляться, прежде чем он успевает разрастись в чудовищный и невыносимый поток стыда.

Ритм формирует неизменный фон для всех видов человеческой деятельности. Самое раннее осознание младенца сопровождается постоянным ритмом сердцебиения матери. На протяжении всей жизни наши физиологические процессы отмечают ритмы движущегося времени: активность мозга, пищеварительные циклы, внутренние паттерны, которые отражают движение Солнца и Луны. И каждый из нас, по мере того как мы вырастаем в уникальную личность, по-разному расширяет и конкретизирует эти ритмы. Мы вырабатываем когнитивные, аффективные, поведенческие и физиологические ритмические паттерны, которые являются настолько фундаментальными и ощущаются как настолько неизбежные, что бывает трудно признать, что кто-то другой может функционировать иначе. И тем не менее это так и есть: у каждого из нас есть свои индивидуальные ритмические паттерны, которые являются незаметными и принимаются как данность, пока они не будут каким-либо образом нарушены.

Работа терапевта заключается в том, чтобы замечать и реагировать на ритмы клиента. Ритмическая настроенность означает, что мы настраиваем себя на клиента, а не ждем, чтобы клиент настроился на нас. Наши исследование и вовлеченность должны иметь такой темп, чтобы лучше всего облегчить клиенту анализ информации и аффекта. И поскольку люди используют разные ритмы для различных видов деятельности, это означает изменение темпа по мере того, как клиент переходит от когнитивного к аффективному анализу, от изучения здесь и сейчас к воспоминаниям о там и тогда, от воображения и фантазий к планированию и принятию решений.

Хотя ритмы каждого человека уникальны, есть одно ритмическое «правило», которое справедливо для всех нас: в большинстве случаев мы анализируем аффект медленнее, чем познание. Это может быть функцией психического перевода. Познание обычно происходит в словах или по крайней мере в мыслях, которые относительно легко выразить словами. Аффективные процессы не ориентированы на слова и на самом деле, по-видимому, связаны с деятельностью мозга, которая происходит буквально не в том месте, где происходит деятельность, связанная с познанием (Jones, 1995). Таким образом, в то время как переживание аффекта может быть молниеносным, говорить и думать об этом приходится гораздо медленнее. Когда терапевтический процесс фокусируется на аффекте, во время исследования чувств и выведения их в осознание, темп, как правило, должен быть ниже, чем когда клиент работает на более когнитивном уровне (Janov, 1971).

Психотерапия - это интеграция осознания внутренних и внешних ощущений, интеграция мышления и чувств, интеграция принятия мира в себя и проявления себя в мире. Ритмическая настроенность - это поиск ритма для терапии, который сделает возможной такого рода интеграцию. Решение проблем вряд ли приведет к долгосрочным изменениям, если оно не принимает во внимание аффект, который стимулируется проблемой; глубокая аффективная работа будет не более чем временным катарсисом, если не будет времени для анализа, который осуществляется когнитивно. Чаще всего ритмическая настроенность на потребности клиента означает замедление, что дает клиенту время, чтобы найти, рассортировать и интегрировать все фрагменты, которые он или она обнаружили.

Найти примеры, демонстрирующие такое замедление, достаточно сложно,) потому что печатное слово не очень хорошо передает ход транзакций между клиентом и терапевтом. Попробуйте начитать следующий отрывок на дикто-! фон, медленно, молча считая до десяти каждый раз, когда вы доходите до слова «пауза», и читая слова как терапевта, так и клиента довольно медленно. Потом прослушайте запись, которую вы сделали, и почувствуйте важность этих моментов тишины и медленного темпа.

Дэн: У меня только что была вспышка о том, когда моя мать уходила на танцы. Я плакал, пока меня не начинало рвать.

Терапевт: (пауза) Потому что вы были так напуганы тем, что вас оставили?

Дэн: (пауза) В доме было темно, и они никогда не оставляли никакого света... (плачет)

Терапевт: (пауза) Вы оставались в одиночестве...

Дэн: Моя бабушка была внизу. Это был очень большой дом (пауза). Я всегда был слишком напуган, чтобы попытаться добраться до нее (пауза)...

Иногда клиент будет пытаться изменить естественный ритм работы, ускоряя темп для удовлетворения какого-то воображаемого ожидания терапевта. Терапевт может быть введен в заблуждение этим ложным ритмом, и только впоследствии он замечает, что работа была поверхностной, непрочной, в стиле «нет-времени-на-больше-чем-поговорить-и-побежать-дальше». Или же терапевт может двигаться в своем собственном естественном ритме, забыв на мгновение о том, что нужно приспосабливаться к темпу клиента. Когда это происходит, бывает полезно остановиться и спросить клиента о его исследовании, правилен ли темп или же его необходимо скорректировать.

Лорейн: Я хочу сказать «Нет». Я хочу сказать «Я не хочу» (пауза). Я хочу сказать, что я не хочу. И мне действительно не так важны те примеры, о которых я вам рассказала; это просто примеры. Вот так оно пришло ко мне.

Терапевт: То, что вы не хотите.

Лорейн: Верно. И мое пространство.

Терапевт: А как это связано с вашей мамой и со всеми этими взаимодействиями с ней? (пауза) Может быть, я двигалась слишком быстро, если вам нужно побыть с вашим дискомфортом. Как вы думаете, Лорейн?

Ложные ритмы могут быть изучены и стать привычными в результате жизненного опыта. Они часто возникают в школе, когда детей вынуждают не отставать от одноклассников или учителей, заставляют дать ответ сейчас и Наказывают или стыдят, если они не в состоянии этого сделать. Или же они могут возникнуть еще раньше, когда маленький ребенок пытается удовлетворить Требования взрослых и старших братьев и сестер. И наоборот, ребенок, который от природы имеет быстрый когнитивный темп, может приучиться замедлять себя, чтобы поддерживать отношения с более медленным родителем или сверстниками. Со временем ложный ритм, толкающий вперед или сдерживающий, начинает казаться естественным. Как и другие адаптации, он настолько укореняется, что человек больше не осознает, что он ему не очень подходит. Дискомфорт воспринимается просто как часть того, кем он является.

Эти ложные ритмы мешают контакту и интеграции. Вы когда-нибудь испытывали неловкость, являющуюся результатом попытки выполнить знакомую задачу слишком быстро? Или разочарование (а иногда и такую же неловкость) из-за необходимости замедлять себя, чтобы соответствовать темпу другого человека? Представьте себе психологический эффект от необходимости всегда быть вне своего темпа и вне синхронизации с самими собой. Часть работы терапевта состоит в том, чтобы помочь клиенту выйти из ложного, адаптивного темпа и восстановить его естественный темп и ритм. Это достигается частично за счет моделирования другого ритма, отличающегося от представленного клиентом; терапевт может также указать на проблему и предложить клиенту справиться с ней, выводя в осознание само понятие ритма и темпа.

Нелл: Я не была достаточно хорошей дочерью, это мои старые проблемы; ничего не могла сделать правильно - ине хотела делать все правильно, - я не фиксируюсь так много на том, что «Я ничего не могу делать правильно» (говорит быстрее и быстрее) Я не хотела - я злилась - и часть меня хотела - нет - я хотела...

Терапевт: (говоря медленно) Я думаю, вы начинаете двигаться быстрее, чем ваш собственный естественный ритм.

Нелл: (удивленно) Ммм?

Терапевт: Вы двигаетесь быстрее, чем ваш собственный естественный ритм? Как насчет того, чтобы уделить полминуты тому, чтобы сфокусироваться на этом? «Я - не - хотела - делать - это - правильно».

Нелл: (быстро мотает головой - «нет»)

Терапевт: Вы сказали это.

Нелл: Нет - я говорю «нет» - я не хотела делать все правильно - я соглашаюсь с вами...

Терапевт: Просто уделите какое-то время тому, чтобы оценить это. Это совершенно замечательное заявление.

Своим последним комментарием терапевт дает понять, что в этом «замечательном заявлении» есть намного больше, чем кажется на первый взгляд.

С помощью выделения времени для того, чтобы сосредоточиться на всех этих; возможных значениях, Нелл также предлагается оценить свои собственные паттерны и ритмы - ее аффекты и познание, - это было бы естественной частью ее переживаний, если бы она не ускорялась в своих неистовых попытках «все делать правильно».

Когда люди начинают восстанавливать утраченные аспекты себя в благоприятной среде терапевтических отношений, они неизбежно восстанавливают мысли, чувства, поведение и воспоминания, связанные с предыдущими стадиями развития. Эти паттерны опыта - то, что Эрик Берн (1961) упоминает как «археопсихику», или Эго-состояние «Ребенка», - проявляются как регрессия клиента: клиент может ощущать как себя, так и других таким же образом, как он делал это в то раннее время (Federn, 1977; Weiss, 1950). Через терапевтическую регрессию клиент может пересмотреть взаимоотношения, получить доступ, изменить старые решения и залечить кумулятивную травму детства через принятие и переживание в фантазии того, что не было доступно в реальности.

Для того чтобы облегчить эти процессы, очень важно, чтобы терапевт был настроенным на уровень развития: распознавал клиента и реагировал на него в том возрасте, в который он регрессировал. Клиент, который (на данный момент) воспринимает мир, как пятилетний ребенок, может не почувствовать себя понятым и не ощутить поддержки от терапевта, который использует язык и понятия взрослых. Обращение с клиентом в регрессии так, как если бы он был полностью взрослым, скорее всего, выведет его из регрессии, и будет упущена возможность расширения контакта и интеграции и, вполне возможно, произойдет подкрепление старых моделей самозащиты. С другой стороны, взгляд сверху вниз на человека, который только частично регрессировал, может быть неуважительным. Поиск слов, которые подходят как для взрослого клиента, так и для клиента в более раннем возрасте развития, требует не только чувствительности, но и досконального знания процесса развития.

Регрессия часто возвращает клиента к какой-то критической точке в жизни, ко времени, когда произошла конкретная травма или было принято или подкреплено важное жизненное решение. Из-за отщепления, отчуждения, десенсибилизации, диссоциации и всего массива самоотверженной защиты, как правило, сосредоточенной вокруг этих жизненных случаев, регрессия направлена и открывает путь в психологическое пространство, в котором должна проходить терапевтическая работа (Ferenczi, 1988; Erskine & Moursund, 1988/1997; Balint, 1959). Решение из прошлого, направленное на выживание, становится терапевтической ареной настоящего, в котором клиент стремится вырваться из когда-то необходимых, но теперь ограничивающих стратегий. И тогда настроенность на уровень развития имеет решающее значение, не только потому, что она усиливает и углубляет отношения между клиентом и терапевтом, но также и потому, что она делает терапевта чувствительным к факту, что клиент двигается к решающему аспекту терапевтического процесса. Клиент начинает иметь дело с проблемами, наиболее нуждающимися в решении, получая доступ К воспоминаниям и опыту, которые до сих пор сохранялись вне осознания.

Реакция на клиента в регрессии требует своего рода терапевтического «двойного видения», способности поддерживать контакт как с лицом, регрессировавшим в детство, так и с наблюдающим за собой взрослым (Federn, 1977; Berne, 1961). Они оба психологически присутствуют в терапевтической ситуации. Терапевт будет решать, к кому из них обращаться, в зависимости от того фокуса внимания, который с большей вероятностью облегчит восстановление утраченных эмоциональных воспоминаний или реакций, или и того и другого. Взрослому делаются предложения относительно того, как расширить и углубить опыт, в то время как ребенку предлагается защита и поддержка. В следующем фрагменте Маргарет говорит о ее роли заботящегося человека в ее семье. По мере того как она позволяет себе вспоминать все более и более ярко, как это было для нее - быть заботящимся человеком, она начинает регрессировать. Обратите внимание на тонкий сдвиг, когда терапевт начинает приглашать Маргарет в ее чувства и постепенно переходит на язык (и тон голоса, хотя читателю придется это представить), подходящий для маленького ребенка.

Маргарет: Я должна была заботиться о доме; я заботилась о доме... Я заботилась о Томми, моем брате, когда он появился, потому что моя мама должна была работать. Я заботилась обо всех...

Терапевт: Почувствуйте это, Маргарет.

Маргарет: Я очень хорошо обо всех заботилась...

Терапевт: Уверена, что так оно и было.

Маргарет: (начинает плакать) Да, особенно стирка; я делала всю стирку; я все готовила; я убирала в доме...

Терапевт: Да. Я слышу вас, Маргарет. И это слишком много для маленькой девочки, особенно когда она видит, что ее папа просто сидит без дела. Ей нужна помощь.

Приведенный выше фрагмент является примером регрессии в относительно малый возраст, и последний ответ терапевта обращен к маленькому ребенку, которым была когда-то Маргарет. Но регрессия может происходить в любую предшествующую стадию развития. Часто решения, убеждения и ритмы, выработанные в подростковом и юношеском возрасте, служат для укрепления и кристаллизации более ранних стратегий совладания; может возникнуть необходимость проработать несколько слоев, возвращаясь назад во времени, чтобы наконец подключиться к основному эмоциональному переживанию, которое лежит в основе нарушений контакта у клиента. В следующем фрагменте Дэн и терапевт обсуждают диалог, услышанный Дэном, между терапевтом и другим членом терапевтической группы, которую Дэн посещает. Член группы сделал терапевту предложение, которое тот нашел полезным. Дэн сравнивает реакцию терапевта с тем, как отец Дэна вел себя в ситуации появления оппозиции или критики. Этот контраст напоминает о боли от отсутствия отца и ситуациях, когда Дэн злился на своего отца, хотя он до сих пор хочет любить и уважать его. Дэн получает доступ к части себя, свойственной концу подросткового возраста, когда он хорошо научился оправдывать своего отца и создал для себя броню от своей собственной боли. Настроенный на стадию развития Дэна, терапевт на данный момент предоставляет ему хорошего родителя - опыт, который необходим Дэну и который он не получил в детстве.

Дэн: Когда он сказал это, вы сказали: «Хорошо, давайте попробуем сделать это по-другому» (вздыхает)

Терапевт: Было бы глупо сделать иначе.

Дэн: Это никогда не удерживало моего отца.

Терапевт: (смеется) От глупости (пауза). Извините; я не хотел так его называть.

Дэн: Нет, как это ни грустно, он не глуп.

Терапевт: Но это глупо, Дэн, ничего не брать от чьего-то уникального и непохожего подхода. Не принимать советы своей жены, если жена говорит: «Ты упустил нашего сына». Это не выглядит как очень хороший эмоциональный интеллект или отношенческий интеллект. Вы достаточно умны, чтобы знать, что в наши дни люди, которые действительно добиваются успеха, -это те люди, которые хорошо разбираются в эмоциях и отношениях.

Дэн умный человек и очень грамотный бизнесмен в своей сфере. Конечно, на взрослом уровне эти последние замечания не говорят ему ничего, что он еще не знает; и говорить их Дэну не в регрессии было бы неуместным и даже унизительным. Кроме того, они были бы неуместны, если бы Дэн регрессировал в более ранний возраст, так как такой тип языка не очень хорошо подходит для маленького ребенка. Только правильная оценка уровня регрессии Дэна и настроенность на стадию развития смогла помочь терапевту найти к нему правильный подход и обеспечить терапевтический опыт, который был ему необходим.

Фокусируясь на уровне развития, терапевт может помочь клиенту получить доступ к тому возрастному уровню, на котором отсутствовал контакт в отношениях, на котором ребенок научился создавать искусственные восполняющие потребности структуры, занимающие место межличностных контактов, не обеспеченных его окружением (Fromm & Smith, 1989). Анализ таких структур может быть сложным: маленькие дети имеют свою логику и свой собственный способ использования (или неиспользования) языка. Терапевт должен быть терпеливым и чувствительным, он должен обращать внимание на мелкие детали языка и жестов и должен быть готов спрашивать, а не делать предположения. В следующем примере Шерил регрессирует в очень ранний возраст. Терапевт вначале вводит ее в регрессию, а затем помогает ей изучить полученный опыт. Оставаться с ней эмоционально сложно, потому что она использует свое наблюдающее взрослое Эго, чтобы сообщить, что она обнаружила; поэтому ее язык иногда бывает более взрослым, чем ее физический и эмоциональный опыт. Терапевт уважает эту двойную презентацию, используя язык, который может понять ребенок, и в то же время оформляя исследование таким образом, чтобы оно было уважительным по отношению ко взрослому.

Терапевт: Позвольте себе вернуться вовнутрь. Попробуйте просто расслабить свой напряженный ум. Если у вас не получается, можете просто сказать мне об этом? И не забывайте: мое первое пожелание было о том, чтобы ваше тело побыло главным.

Шерил: (пауза) Меня тошнит, как будто меня сейчас вырвет.

Терапевт: Хорошо. Я все уберу... Обратите внимание, как вы пытаетесь остановить каждое выражение, каждую мысль. Как и прямо сейчас остановили у себя рвоту.

Шерил: Ну, потому что, когда вы сказали «я уберу», я поняла, к чему все идет; я... я подумала: «Ну, вы все уберете, но все равно будете злиться». Ну, это было...

Терапевт: Все равно буду злиться?

Шерил: Да. Наверное, именно так. Всякий раз, когда я начинаю размышлять, в конце концов приходит эта мысль: «Вы будете злиться?» (громко плачет).

Терапевт: Злиться... Кто злится?

Шерил: (громко плачет) О, я могу быть хорошей или нехорошей, всегда одно и то же, и...

Терапевт: (долгая пауза; Шерил продолжает плакать) Ваше «Вы все равно будете злиться» похоже на «Вы все еще хотите быть со мной?»

Слезы Шерил и язык ее тела, когда она восклицает: «Вы будете злиться?», являются признаками того, что она вошла в регрессию. Настроенная на регрессию, терапевт движется вместе с ней: «Кто злится» относится теперь к отношениям из детства, а не к человеку, которому, возможно, придется «Все убрать». Шерил легко осуществляет этот сдвиг. Ее следующее предложение явно относится к старой боли, а не к нынешним отношениям, и позволяет терапевту построить исследование, которое охватывает отчаяние ребенка, вечно и неизменно отвергаемого своим попечителем.

Способность определять текущую стадию развития клиента и адекватно реагировать на нее основывается на четырех видах информации. Первым является собственная феноменология клиента: иногда он непосредственно сообщает свой феноменологический возраст. Клиенты могут говорить «Я чувствую себя маленьким» или «Я чувствую себя так же, как в первом классе». Другим набором полезных подсказок является информация, данная клиентом ранее о его личной истории. Знание того, что клиент потерял своего особого плюшевого мишку в возрасте пяти лет, или что его мать попала в больницу, когда клиенту было восемь, или что клиентку изнасиловали во время ее последнего года обучения в старшей школе, позволяет терапевту размещать эмоциональные воспоминания в соответствующих рамках стадий развития. В-третьих, общее понимание терапевтом психологии развития, закономерностей поведения, типичных для различных стадий развития, поможет в распознании невербальных (а также вербальных) сигналов и формулировании гипотез относительно уровня развития, на который мог регрессировать клиент. Терапевт опирается на свои знания о нормальном развитии ребенка, почерпнутые из профессиональной литературы (Greenspan and Pollock, 1989; Kagan, 1984; Stern, 1985; Dinkmeyer, 1965; Fraiberg, 1959; Piaget, 1952; Erikson, 1950), а также из личного опыта общения с детьми, чтобы понять модели определенного возрастного уровня, содержащиеся в текущем поведении клиента. Наконец, внутренняя реакция терапевта на клиента также является важным ориентиром. Воспринимается ли клиент как ребенок - есть ли у меня импульс реагировать на этого клиента как на маленького ребенка или подростка? Возникает ли контрпереносное побуждение реагировать на этого клиента так, как если бы он был значительно младше? Наша аффективная реакция на клиента не является случайным явлением; она содержит информацию, которая не становится менее ценной только потому, что нам трудно перевести ее в слова (Bellas, 1987).

Эта четыре области знания - феноменологическая, историческая, область развития и социальная/переносная - помогают терапевту сформировать реакции, которые резонируют с клиентом, регрессировавшим на более ранние стадии развития (Berne, 1961). Мы реагируем, исходя из нашего знания общих закономерностей развития и потребностей в области развития, а также из наших знаний об уникальной истории данного конкретного клиента; мы чувствительны к нашим внутренним аффективным импульсам по отношению к клиенту и к тому, что клиент может сообщить нам о своем осознании регрессии. Наша настроенность выражается в выборе слов, и даже больше в наших интонациях, выражении лица и жестах. В приведенном ниже фрагменте работа с Шерил продолжается. Обратите внимание на то, как терапевт выражает словами страх и тоску маленького ребенка.

Терапевт: Я все время думаю об этой маленькой девочке, которая бродит с места на место. «Кто захочет быть со мной? С кем я смогу быть в порядке?» (Шерил плачет) «Кто сможет быть со мной?» (Шерил плачет сильнее) «Это не будет длиться долго, потому что они устанут от меня и отправят куда-нибудь в другое место. Где же я смогу быть?»

Шерил: (всхлипывает) Да... Они устают от меня, или я не понимаю, что они... но почему-то мне приходится уйти...

Постепенно, крупица за крупицей, старое решение Шерил и его последствия были разгаданы: «Люди могут некоторое время хотеть быть со мной, но они «устают от меня». Рано или поздно они от меня избавляются. Как же я могу защитить себя от боли отвержения и изгнания?».

Факт регрессии к более раннему паттерну развития иногда осознаётся клиентом, а иногда нет. Все мы можем вспомнить случаи, когда вели себя «по-детски», но не осознавали этого в тот момент, и большинство из нас действовало согласно аналогичным моделям с полным или частичным осознанием того, что мы делаем. Терапевтическая регрессия аналогична: клиент может регрессировать осознанно и целенаправленно, или же регрессия может быть спонтанной, происходить без сознательного намерения. Клиент может не знать о перемещении в регрессию; это часто случается, когда клиент говорит о текущем событии, но аффект или убеждения, связанные с этим опытом, относятся к более раннему времени в его жизни. Или (как в приведенном выше примере с Шерил) может присутствовать наблюдающее Эго-состояние взрослого, которое может быть вызвано в любой момент, чтобы помочь процессу. Даже если клиент не осознает, что переместился в регрессию, терапевт, настроенный на стадию и развития, заметит перемену. Настроенность может, на самом деле, быть еще более мощной по своему воздействию, когда клиент не знает, что произошла регрессия; все, что он осознает, - это то, что терапевт присутствует, каким-то образом говорит правильные вещи, устанавливает глубокие эмоциональные связи, даже если его слова могут не соответствовать взрослой логике.

Настроенность терапевта на уровень развития помогает растопить самозащитное сопротивление клиента, не прорываясь через него с сопутствующим риском ретравматизации, но мягко и бережно проходя мимо него в боль архаического опыта. Он обходит гомеостатическую тенденцию клиента, стремление сохранить вещи такими, как они есть, чтобы избежать опасностей и ужасов неизвестности. Поскольку терапевт находится на стороне клиента и присутствует в его жизни таким образом, как еще не происходило исторически, клиент может теперь испытать ту безопасность, поддержку в отношениях и уважение, которые способствуют росту и изменениям. Настроенность на уровень развития делает возможным своего рода психическое родительство, признание и реакцию на ранние потребности, которые были настолько болезненно неудовлетворенными в реальности.

На протяжении всего этого обсуждения мы упоминали о необходимости передать свою настроенность клиенту: то, что терапевт знает и понимает, принесет мало пользы, если это знание и понимание не позволит клиенту полностью испытать настроенное присутствие терапевта. Хотя проявление настроенности во многом является формой искусства, способом co-бытия, не поддающегося анализу, тем не менее существуют определенные принципы, которые могут помочь нам не сбиться с пути. В последующих концепциях и примерах мы не будем делать попыток дифференциации различных видов настроенности. Данные принципы относятся ко всем разновидностям настроенности, которые мы обсуждали: когнитивной, аффективной, ритмической и настроенности на уровень развития. Все они, как правило, сливаются в единый поток отношений между клиентом и терапевтом.

Тон голоса и язык тела клиента помогает нам определить, на какую часть словесного содержания мы должны обратить наибольшее внимание (Керпег, 1987). Иногда мы должны воспринимать содержание как оно есть; это, как правило, имеет место, когда вербальные и невербальные составляющие сообщения согласуются друг с другом. Но когда присутствует несоответствие - когда слова говорят одно, а интонация, лицо или жесты говорят другое, - это, как правило, является сигналом, что есть нечто более важное, чем содержание, на что мы должны быть настроены (Smith, 1985). Иногда слов нет вообще; клиент, который регрессировал или глубоко вовлечен в эмоциональные воспоминания, часто не может найти слов, чтобы выразить то, что происходит у него внутри. Будучи настроенным на невербальные сигналы, терапевт может найти слова, чтобы более глубоко переместить клиента в его процесс.

В следующем коротком фрагменте Маргарет рассказывала терапевту о том, каким было ее детство с отцом, который не работал, не зарабатывал денег и не помогал по дому. Отец утверждал, что он инвалид, сидел изо дня в день в темной комнате и жил за счет других членов семьи. Тем не менее он был тем взрослым, с которым Маргарет имела наибольший контакт, и для нее было важно сохранить живую веру в то, что он каким-то образом мог быть хорошим папой.

Терапевт: Поместите вашего папу сюда - поговорите непосредственно с ним, вместо того чтобы рассказывать о нем мне. «Ты - лодырь! Ты жил за счет моей матери!» (Маргарет прерывает зрительный контакт с терапевтом, смотрит в пространство, ничего не говорит) Просто закройте глаза... (Когда глаза Маргарет закрываются, ее лицо начинает кривиться от слез) Да... проявляется ваше сострадание к нему...

Маргарет: Да... да, это так.

Терапевт: Такая борьба...

Маргарет: Да... о, да...

Чувствительность к невербальным сообщениям может означать просто необходимость замечать их и каким-то образом признавать их через собственную невербальную реакцию терапевта. Возможно, как в приведенном выше примере, это может включать в себя прямые комментарии о них. Терапевт может побудить клиента их заметить или даже преувеличивает некоторые проявления языка тела.

Дэн:...потому что у меня нет к нему никакого уважения. Если бы я должен был сказать ему что-нибудь, это было бы то, что (громко всхлипывает)...

Терапевт: Почувствуйте эту руку, закрывающую вам рот и не дающую высказать эти слова (Дэн плачет сильнее, рука крепко зажимает рот). Просто скажите эти слова, которые вы держали внутри...

Хотя настроенные терапевты осознают свой собственный опыт и используют его в качестве своего рода усилителя для того, что представляет клиент, тем не менее именно процесс клиента должен быть в центре сознания терапевта (Stolorow et al, 1987). Что бы ни представлял клиент, это по определению является важной информацией; осознание терапевтом себя служит для осознания клиента и контакта. Это особенно важно, когда клиент выражает чувства по поводу терапевта. Независимо от того, что клиент направляет к терапевту, от гнева до лести, терапевт замечает это и отслеживает свои собственные реакции, а затем отталкивается от этой реакции, поставив опыт клиента, его значения и потребности на первый план. Нелл во фрагменте работы, приведенном ниже, начала с рассказа о фантазии, в которой она исследовала серое, безликое место; этот опыт был для нее очень важным и очень пугающим. Она хочет и не хочет идти туда снова; чтобы защитить себя от страха, она прибегает к старым неосознанным методам избегания. Один из таких методов заключается в том, чтобы расщепить себя на части, стать беспомощной и растерянной, попросить терапевта спасти ее, а затем конфликтовать с ней из-за этого.

Нелл: (испуганным голосом) Позвольте мне взять вас за руку? Мне нужно...

Терапевт: Я могла бы сделать это очень легко. У меня нет никаких проблем с тем, чтобы подержать вас за руку. Но я думаю, что для вас это было бы способом не пустить себя туда, куда вам нужно пойти. Теперь, если вы скажете мне, что я не права, я возьму вас за руку (пауза)... Теперь обратите внимание на вашу реакцию на то, что я только что сказала.

Нелл: (драматично) Я противостояла людям в течение многих лет, и никогда не просила об этом. Я осмелилась попросить вас об этом, и не получила то, о чем просила!

Терапевт: И когда я ответила «Нет», какова была ваша внутренняя реакция?

Нелл: (возбуждена, говорит очень быстро) Отойдите; я не хочу быть так близко; я вам не доверяю.

Терапевт: И что же это означало для вас, когда я ответила «Нет»?

Нелл: (возбуждение продолжает нарастать) Отвержение. Опять. Я наконец-то осмелилась попросить, и так и не получила. Так зачем, черт возьми, я буду...

Терапевт: (спокойно) Я думаю, это означает, что вы не услышали причину, почему я ответила «Нет».

Нелл: Моя голова это слышала; но остальная часть меня - нет. Да, я могу вам сказать...

Терапевт: Подождите, давайте кое-что проясним. Вы слушаете и понимаете только с помощью мозга.

Нелл: (кричит, в ярости) Я это знаю! Я не тупая!

Терапевт: (спокойно) Вы сказали: «Моя голова знает это, но остальная часть меня не понимает этого». Вы отчаянно сопротивляетесь необходимости идти в то серое место. И придуманное отвержение является прекрасной отговоркой.

Ситуация, когда клиент вас неправильно понимает и кричит на вас, является не очень приятным опытом; сфокусированная на себе реакция терапевта вполне могла включать в себя защиту от гнева Нелл. Однако, децентрируясь от своих собственных нужд, терапевт смог спокойно и надлежащим образом решить вопрос с избеганием Нелл, что приводит нас к следующему принципу.

Даже конфронтируя оборонительную стратегию Нелл в приведенном выше примере, терапевт проявляет уважение и поддержку. Уважение проявляется к самой Нелл: она рассматривается как умная женщина, которая частично и временно регрессировала в запутавшегося и сердитого ребенка. Спокойная и твердая интервенция терапевта побуждает ее оставить свою непродуктивную попытку уйти от смущения через гнев и вернуться к насущным вопросам. И даже сама защита уважается: это «прекрасная отговорка», искусный способ защитить себя, который хорошо служил ей в прошлом.

Признание этих видов защиты, настроенность на их основной смысл, аффект, ритм и уровень развития и работа непосредственно с ними часто дает позитивный результат. Клиент становится партнером, почти ко-терапевтом (Baker, 1982; Greenson, 1967). Терапевт как будто говорит: «Вы должны помочь мне заставить этот процесс работать. Вот что я думаю о происходящем. Что вы, коллега, думаете, мы должны с этим делать?». Мало того, что такой подход является уважительным и поддерживающим, он также ищет информацию из наилучшего возможного источника: внутреннего опыта клиента. Маргарет в своем сострадании к отцу и потребности защищать его (и ее представление о нем) от критики имеет проблемы с описанием того, что на самом деле происходило в ее семье. В последующем коротком диалоге терапевт точно настроена на ее аффективный и когнитивный процесс; она чувствует избегание Маргарет и предлагает ей обратить внимание на то, что она делает.

Терапевт: Маргарет, вы ощущаете себя теперь, говорящую эти вещи, совершенно нечетким образом?

Маргарита: Нет, я пытаюсь подобрать слова.

Терапевт: Мое знание вас подсказывает, что вы стараетесь все сделать мягким и как можно более расплывчатым. Вероятно, тогда вам не нужно чувствовать это...

Вот еще один пример. На этот раз клиент, Жанель, ведет диалог с матерью, которую она представляет сидящей напротив нее. Она намекает, что мать является фальшивой и не желает признавать то, что дед Жанель сексуально развращал ее; и при этом она сама говорит намеками и эвфемизмами. Терапевт выбирает оформить конфронтацию как ряд предложений о том, что Жанель могла бы сказать своей матери. И снова настроенность терапевта на процесс Жанель - его когнитивный, аффективный уровень и уровень стадий развития - позволяет ей строить предположения о том, что будет использовать Жанель и что приведет к повышению осознания.

Жанель: (матери, не дыша) И ты сказала мне, ты сказала мне, ты сказала мне, ты сказала мне, ты произнесла... Я спросила тебя, я спросила тебя, что случилось со мной, когда я была маленькой.

Терапевт: «То, что я никогда не спрашивала у тебя, мама, это...»

Жанель: (пауза, потом плачет) Оооо - что случилось? Ты знала? Ты знала? Я думаю, ты знала; я думаю, именно поэтому ты старалась, чтобы со мной было все время все в порядке. Я думаю, что ты знала, и я думаю, что, если со мной было что-то не так, ты пугалась!

Терапевт: Потому что...

Жанель: (сердито) Потому что ты не сказала бы мне, что это на меня повлияло! Поэтому ты должна делать вид, что со мной всегда все в порядке! Всегда, всегда, всегда, всегда, всегда...

Терапевт: «И я тоже притворяюсь, мама...»

Жанель: О... Я веду себя, как будто у меня всегда все хорошо; я просто вижу этот твой взгляд, этот твой едва заметный взгляд, и я отступаю, я ничего не говорю, я просто затыкаюсь, потому что я не хочу, чтобы у тебя было это выражение на лице, потому что я хочу, чтобы ты думала, что я...

Терапевт: «Потому что я не буду спрашивать тебя...»

Жанель: (пауза) Я не буду спрашивать тебя... ооо... (плачет снова, сильно) Он и тебя тоже? Ты знала? Ты знала?

Вполне очевидно, что выбор времени является одним из важнейших элементов в ритмической настроенности. Чувствительность к темпам и ритмам клиента и подстройка под них вашего темпа являются сутью ритмической настроенности. Но выбор времени важен и для других видов настроенности. Выбор времени и темп терапевта позволяют клиенту понять, действительно ли терапевт находится в гармонии с аффектом, когнитивным познанием и уровнем развития.

В общем, как мы уже упоминали ранее, терапевтический темп, возможно, должен быть медленнее для аффективной работы, чем для когнитивной деятельности. В аффективной работе, вероятно, будет больше тихих промежутков - промежутков, в которых может проявиться потерянное самоощущение клиента наряду с эмоциональными воспоминаниями. Допускать и даже обеспечивать эти промежутки означает делать тонкое приглашение клиенту перейти от познавательного фокуса к аффективному. В этом контексте молчание само является интервенцией (Pine, 1985). Терапевт, который торопится заполнить молчаливые моменты словами или который позволяет клиенту делать это, теряет мощный инструмент.

Настроенность на уровень развития также частично является функцией выбора времени. Как правило, чем более ранней является стадия развития, тем медленнее темп. Маленькие дети нуждаются в коротких словах, часто с большими промежутками между ними; люди постарше могут иметь дело с длинными словами и меньшими промежутками между ними. Клиенту в регрессии также может потребоваться прямое разрешение брать паузы или соглашаться на них, когда они предлагаются терапевтом: «Войдите в то тихое место внутри себя», «Вы можете взять время, чтобы подумать» или «Иногда бывает хорошо какое-то время вообще ничего не говорить» могут быть полезными утверждениями.

Потребность в пространстве и в согласованности с темпом клиента особенно важна, когда клиент и находится в регрессии, и имеет дело с аффектом. Попытка поторопить грустного, испуганного или сердитого ребенка является рецептом терапевтического бедствия: самое лучшее, что может из этого выйти, - это адаптация, выход из терапевтической регрессии и возврат к старым, фиксированным самозащитным паттернам. Гораздо лучше сделать паузу, выслушать и использовать все свои чувства, чтобы понять и оценить отрывочное послание этого ребенка.

Выбор времени включает в себя больше, чем просто поток слов и пробелы между ними. Он также имеет отношение к продолжительности времени, которое клиент может использовать на данной сессии. Некоторые клиенты, например, ушли глубоко внутрь себя и закрыли от мира свои самые нежные и уязвимые части личности. Они проводят свою жизнь в отчаянном колебании между уходом от ужасающего внешнего мира и ощущением пустоты и одиночества своего внутреннего тайника. Работа с этими людьми требует, чтобы терапевт замедлился, спокойно ждал, мало или вообще ничего не говорил и дал клиенту достаточно времени, чтобы обнаружить, что здесь действительно безопасно вступать в отношения. Такие клиенты могут быть не в состоянии закончить фрагмент работы за традиционную 50-минутную сессию. Им нужно больше времени - на то, чтобы выйти наружу, проверить терапевтические воды и затем отступить обратно в безопасное одиночество, прежде чем снова появиться.

Другие клиенты, особенно маленькие дети или взрослые, которые имеют ограниченный объем внимания, могут быть не в состоянии вытерпеть даже час терапевтической интенсивности. С ними более короткие сессии срабатывают лучше; если сессия слишком длинна, они могут начать ерзать, уклоняться и отступить к знакомым защитам. Кроме того, клиенты, которые находятся в остром кризисе, могут получить больше пользы от коротких, частых сессий, чем от более долгих сессий с более длительными промежутками между ними (Efran et al., 1990).

Все это означает, что терапевт должен подстраивать свое планирование сессий, а также ритм в рамках сессии, под темп клиента. А когда обеспечить идеальный план сессий не представляется возможным, терапевт должен признать как проблему, так и трудности ее решения, демонстрируя понимание, уважение и настроенность на потребности клиента, даже если они не могут быть удовлетворены.

Эта глава была полна примеров того, как язык может быть использован для демонстрации настроенности. Слова стали основным инструментом терапевта с тех пор, как Фрейд и его коллеги начали использовать со своими пациентами «лечение разговором». Вот некоторые из принципов, которые часто направляют наше использование языка во время терапевтической сессии.

Настроенные терапевты используют язык, чтобы отразить и описать чувства, понимания и убеждения, лежащие в основе историй, которые им рассказывают клиенты. Слова показывают не только то, что терапевт внимателен к содержанию рассказа, но также и то, что он чувствует, почему эта история важна. Слова «Это действительно было больно» или «Тебе нужен был кого-то, кто мог бы быть рядом с тобой» поддерживают и уважают опыт клиента и стимулируют движение на более глубокий уровень осознания.

Выбор времени глагола особенно важен для настроенности на уровень развития. Для взрослого человека, описывающего инцидент из детства, будет уместна реакция в прошедшем времени: «Вы были напуганы» или «Вы не хотели». Но если клиент находится в регрессии и переживает инцидент так, как если бы он происходил в настоящее время, использование прошедшего времени, скорее всего, выдернет его из регрессии. Будучи больше не в регрессии, клиент возвращается к разговору о событии, отчуждению аффекта и нарушению контакта, и не понимает, что произошло. В таком случае терапевту рекомендуется использовать глаголы настоящего времени, чтобы выразить настроенность на переживание регрессии: «Ты боишься...» или «Ты не хочешь...» (Peris, 1967, 1973).

Использование собственного языка клиента повышает настроенность. Мы видели это в случае с Алленом в главе 2, когда терапевт повторила слово Аллена «героический». Точно так же после того как Шерил (которая прорабатывала боль от критики и неприятия, сопровождавшую ее все детство) описала свои внутренние переживания как «Это как будто мысль приходит, она доходит вот сюда, а потом там как будто есть что-то железное, и даже с когтями, и это заставляет мысль уйти, а потом я не могу больше думать, и у меня просто болит голова, и...», терапевт много позже в работе говорит: «Это действительно важно, чтобы те железные когти не давали этой мысли пройти в вашу голову».

Слова, конечно, являются лишь частью нашего языкового репертуара. Они недостаточно передают настроенность, если не сопровождаются и не подтверждаются соответствующим невербальным выражением. Действительно, вербальный и невербальный аспекты коммуникации - как две стороны одной медали: мы можем рассматривать их по отдельности, но на самом деле, разделив их, мы уничтожили бы саму медаль. Тон голоса, жесты и выражение лица углубляют и дополняют смысл слов терапевта. И главное, чтобы невербальные сообщения, которые мы посылаем клиенту, совпадали с тем, что мы говорим на словах. Вербальные и невербальные сообщения, посылаемые терапевтом, подобны голосам инструментов в симфонии. Если один или несколько из этих голосов выбиваются из тональности или темпа, весь фрагмент звучит неверно. Более того, так же как мы реагируем на разные музыкальные произведения в зависимости от нашего состояния или настроения, в котором мы находимся, клиент будет по-разному реагировать на различные «симфонии» терапевта в зависимости от своего собственного состояния - работает ли он с аффектом или с когнитивным познанием, находится в регрессии или нет, энергичен или уставший, и так далее.

Музыкальная метафора действительно имеет смысл, и мы неслучайно используем ее, чтобы уточнить понятие «настроенности». Настроенность означает слышать все нюансы мелодии и ритма клиента, и реагировать на них вербально и невербально с помощью гармонии всего нашего терапевтического оркестра.

Даже если бы единственным, что требуется от терапевта, была его настроенность на клиента, необходимость услышать все слова клиента и передать ему, что он услышан, понят и получит соответствующую реакцию, это уже было бы немало. Дополнительные задачи кажутся уже чрезмерными. Как один человек может заметить еще что-либо, если сама настроенность требует настолько много? Тем не менее терапевт может и делает больше - намного больше. «Больше» делается в контексте настроенности, и терапевтическая настроенность помогает терапевту решить, какое именно «больше» будет наиболее полезным в данный конкретный момент. В этом разделе мы рассмотрим три наиболее распространенные из этих «дополнительных» задач и то, как они могут быть выполнены, повышая, а не снижая настроенность терапевта.

Давать информацию

Иногда какой-либо аспект поведения клиента, на терапевтической сессии или вне ее, является четким признаком недостатка информации. Клиент делает это потому, что он не знает о других вариантах, говорит это, потому что дезинформирован, или просит терапевта предоставить необходимую информацию. Перед терапевтом всегда встает выбор, давать ли интерпретацию, отвечать ли на вопрос и исправлять ли недопонимание. Настроенность на внутренний опыт клиента помогает терапевтам решать, будет ли более полезно дать информацию или помочь клиенту найти ее самостоятельно, определять, является ли запрос прямым или это замаскированный способ сказать что-то другое, а также понимать, воспринимать ли элемент поведения как он есть или как просьбу обратить внимание на то, что происходит на более глубоком уровне.

Если мы решаем, что было бы полезно и целесообразно предоставить информацию, следующей задачей является сделать это, оставаясь настроенным. Постоянно переключая фокус с самого себя (что я решил сказать этому клиенту) на другого (как клиент реагирует на мое сообщение), терапевт двигается в потоке взаимодействия. Как байдарочник, плывущий вниз по реке, увлекаемый течением, терапевт использует реакции клиента в качестве руководства к тому, что делать и говорить дальше и как добраться к своей цели. В приведенном ниже фрагменте Дэн критикует себя за то, как он действовал на предыдущей сессии с терапевтом. Хотя Дэн является серьезным бизнесменом, чувствительным в понимании поведения других людей, он использует другой стандарт по отношению к себе: берет на себя полную ответственность за взаимоотношения и не видит их как совместное произведение двух отдельных людей. Эта сверхответственность, в свою очередь, ограничивает его способность расслабиться и наслаждаться хорошими отношениями или эффективно решать проблемы, когда они появляются. Терапевт решает предложить другой взгляд на вещи.

Дэн: Мне иногда бывает очень трудно с вами.

Терапевт: Из-за какого моего поведения?

Дэн: Я думаю, что это никак не связано с вашим поведением.

Терапевт: А я уверена, что это очень даже связано со мной, Дэн. И в других ситуациях, с другими людьми это тоже связано с тем, как они ведут себя.

Дэн: Я готов вам поверить, но я сам просто этого не чувствую.

Терапевт: Это не улица с односторонним движением. Я хочу сказать вам, что мое адекватное поведение является важным.

Дэн: Да. Да, это правда.

Терапевт: Уместность моего поведения имеет решающее значение для вашей реакции.

Дэн: Это правда.

Терапевт: Именно эту простую вещь я хочу объяснить. Депо не только в том, что происходит у вас в голове.

Здесь, как и в предыдущем фрагменте, Дэн эмоционально регрессировал в подростковый возраст, и терапевт разговаривает с явным подростком. Настроенность на уровень развития помогает терапевту выбирать слова и тон, которые будут лучше всего восприняты клиентом в регрессии. Сравните интонацию этого примера с другим фрагментом из этого отрезка работы, после того как Дэн вышел из регрессии. Он прошел через интенсивный эмоциональный диалог с внутренним образом своего отца, и в конце сессии пытается сформировать когнитивное понимание того, что он испытал. Терапевт, осознавая его потребность в такого рода структуре, предлагает объяснение. Обратите внимание на другое качество лексики и фразировки терапевта: теперь клиент является мужчиной, а не маленьким мальчиком, мужчиной, который борется с печалью, вызванной тем, что он упустил в своих отношениях со своими родителями.

Терапевт: Я думаю, я, возможно, сейчас кое-что поняла. В глубине моего сознания я все время думала: «Почему такой человек, как ваш отец, которого вы описывали как очень авторитарного, презентовал себя как не очень профессионально успешного человека?». Это кажется очень противоречивым. И я только что поняла, что если он не был успешным, то вы не могли ничего от него требовать. Он всего лишь бедный скромный клерк. Чего же можно от него ожидать? Как вы думаете, это так?

Дэн: Да. Да. Я тоже подумал, что они это делали, они никогда не требовали от меня многого. Об экзаменах и тому подобном они говорили: «Ну, сделай все, что сможешь...»

Терапевт: Они не требовали от вас многого, и вы не должны были требовать многого от них. И мать тоже не должна была требовать многого от него.

Конфронтация

Конфронтация является утверждением или вопросом, используемым терапевтом для того, чтобы вывести несоответствие в осознание клиента (Berne, 1966). Несоответствие может наблюдаться между словами и поведением, между тем, что клиент на самом деле делает и как он это описывает, между мыслями и аффектом или между ожиданиями и реальными событиями. Если такие несоответствия остаются незамеченными, они поддерживают отщепление и отрицание частей самого себя. До тех пор, пока человек не осознаёт своих противоречивых чувств и поведения, пока он не замечает, что его поведение на самом деле не соответствует его пониманию или что его восприятие событий отличается от того, что произошло на самом деле, ему относительно легко поддерживать самозащитные модели.

Конфронтация несоответствия, осуществленная без чувствительной настроенности, скорее всего, вызовет реакцию стыда и еще глубже погрузит клиента в оборонительные стратегии (Goldberg, 1991; Wurmser, 1981). Если терапевт торопится вмешаться, охваченный волнением от того, что заметил что-то важное, и не обращая никакого внимания на тот ущерб, который он может нанести своими «большущими сапожищами», для клиента совершенно естественным является уйти с пути, отступить и защищаться. Для того чтобы конфронтация быть эффективной, она должна быть помещена в контекст настроенности. В таком контексте конфронтация также является подтверждением - подтверждением уважения терапевта и его приверженности клиенту, подтверждением того, что клиент и терапевт совместно работают в направлении роста клиента, и подтверждением подлинности терапевтических отношений.

Нигде необходимость настроенности во время конфронтации не является такой острой, как в случае «отреагирования вовне». «Отреагирование вовне» слишком часто ошибочно воспринимают как что-то плохое или негативное, и его конфронтация может превратиться в своего рода терапевтическое «Попался!», что только усиливает защитную позицию клиента и выталкивает чувства и потребности еще дальше из осознания. На самом деле отреагирование вовне является попыткой общения; это способ клиента выразить в действиях то, что не может быть выражено словами. Оно часто рассказывает о каком-то важном вопросе, проблеме или отношениях из прошлого клиента.

Правильно настроенная конфронтация просто выводит поведение в осознание, без ощущения критики. В приведенном ниже фрагменте, например, терапевт предложила Жанель непосредственно поговорить со своей (воображаемой) матерью, а не говорить с терапевтом о поведении матери. Жанель сопротивляется.

Терапевт: Вы поговорите с вашей матерью?

Жанель: Это кажется реальным - большая часть этого, пока кто-нибудь не позаботится о моих сестрах, я не могу... не могу... разобраться с ней... Как-то я должна была оставаться, я оставалась, я должна была оставаться с ней, чтобы им было хорошо.

Терапевт: Теперь просто скажите это ей.

Жанель: Я так боюсь ее. Я не могла. Я думаю, я не могла позволить себе даже знать это, потому что я всегда заботилась о них. Поэтому я не должна была осознавать моих собственных чувств, связанных с ней.

Терапевт: Скажите ей это сейчас, потому что я думаю, что пока я позволяю вам просто говорить о ней мне, я не защищаю вас.

Жанель: Почему?

Терапевт: Почему? Потому что одно из лучших средств защиты для вас - это побудить вас пойти на риск.

Жанель: Я очень боюсь ее.

Терапевт: Она может побить ваших сестер, если вы ей скажете, что она вам не нравится?

Жанель: Или ударит меня.

Терапевт: Ну, это риск, и вы должны пойти на него, не так ли? (пауза) Она когда-нибудь била вас?

Жанель: Гм-гм.

Терапевт: И когда вы говорили ей, что вам что-то не нравится, она могла пойти и побить ваших сестер?

Жанель: Я сказала ей только один раз. Однажды я сказала: «Если это и есть брак, я не хочу выходить замуж». И она ударила меня по лицу. Я была подростком. И мои сестры это помнят. Моя мама совершенно непредсказуема, но...

Терапевт: Итак, вы используете один случай, чтобы не дать себе поговорить с ней сейчас.

В каком-то смысле эта конфронтация может показаться резкой: она прорезает слой чувств, объяснений и отговорок и идет непосредственно к основной цели поведения Жанель. Тем не менее в контексте уважительных и настроенных отношений она является поддерживающей. Она признает смысл и цель ее защит. В ней нет оценочных суждений, нет утверждений «ты плохая или не права, потому что делаешь это». Это просто констатация того, что терапевт видит происходящим, выражение словами того, что раньше только разыгрывалось, так что Жанель теперь может использовать все свои ресурсы, чтобы справиться с этой проблемой.

Конфронтация полезна, только если клиент может понять ее, запомнить и использовать для повышения осознания (Adler & Myerson, 1973). Такая реакция клиента редко возникает, если конфронтация унизительна или если она выражает позицию превосходства терапевта. В отличии от этого, подтверждение признания поведения как стратегии совладания, решения, которое было выработано по какой-то очень веской причине, но которое, однако, уже не является полезным, с гораздо большей вероятностью будет восприниматься как поддерживающее, так как оно подчеркивает функцию поведения.

Несоответствия и архаично экспрессивное поведение («отреагирование вовне») не являются случайными явлениями: у них есть цель и функция. Они являются (или были) защитами для клиента; они продолжают быть частью поведенческого репертуара, потому что их функция важна. Поддерживающая конфронтация предлагает клиенту переложить эту функцию на сами терапевтические отношения. Конфронтация, в сущности, говорит: «Я понимаю, что для вас это важно, что вы чувствуете себя так, как будто вам это нужно. Но если вы поэкспериментируете и отпустите это прямо сейчас, здесь, со мной, я помогу вам справиться с любыми последствиями».

Когда клиенты чувствуют, что их ценят и уважают, они могут слушать, а не отрицать, могут расширять осознание, а не прятаться за привычными защитами, могут позволить терапевту поддержать их изменения. Как ребенок, который учится ездить на велосипеде, они получают уверенность от надежного присутствия другого человека, который держит все под контролем, удерживает ребенка, когда он теряет равновесие, и находится рядом, чтобы успокоить и утешить его, если он падает.

Поддержка работы с регрессией

Целенаправленная терапевтическая регрессия труднодостижима для многих людей. Большую часть своей жизни им говорили такие вещи, как «Повзрослей», «Не будь таким ребенком», «Не чувствуй этого». Регрессия, когда они в нее все же входят, ощущается как потеря контроля - как помешательство или тотальная зависимость, - и это очень некомфортно. При этом другие люди регрессируют легко и часто, но их регрессии обычно не бывают полезными. Их регрессия, как правило, находится вне сознания и часто представляет собой старые, больше не подходящие для проблем здесь и сейчас решения (Guntrip, 1962; Balint, 1959; Federn, 1953/1977). Обоим типам клиентов именно настроенность, более чем что-либо другое, позволяет регрессировать терапевтически полезным образом. Настроенность помогает им чувствовать безопасность и поддержку, и они могут позволить себе доступ к эмоциональной памяти без защит и сопротивления, которые держали их в тупике и разочаровании.

Терапевт должен быть настроен как на клиентов, которые регрессируют легко, спонтанно и часто саморазрушительно, так и на тех, кому трудно регрессировать вообще. Когда клиент начинает двигаться в регрессию, терапевт должен быть готов к тому, что некоторые аспекты личности, против которых ранее использовались защиты и отрицание, теперь могут начать появляться. Он помогает этой части высказаться, а также помогает клиенту испытать, выразить и вернуть себе то, что было потеряно. Обратите внимание, как в следующем фрагменте работы терапевт на самом деле говорит за Дэна настолько настроенно, что может начать мысль, которую Дэн затем заканчивает. Дэн глубоко и интенсивно погружается в эмоциональную память, чтобы побыть со своим отцом, и теперь он может сказать своему отцу то, что никогда не мог сказать в реальности.

Дэн: (отцу) Я хотел, чтобы ты был для меня примером. Просто... просто... если бы ты говорил, что ты в чем-то успешен... если бы ты гордился тем, что ты сделал... если бы ты показал мне, как можно гордиться, а не скрывался в какой-то норе в углу... (всхлипывает)

Терапевт: «Потому что мне нужно»...

Дэн: (отцу) Мне нужно, чтобы ты показал мне, как быть в этом мире умным, чувствительным человеком, который разбирается в разных вещах, - а не каким-то ничтожеством, принижающим самого себя (тихо плачет)

Терапевт: «Имне нужно»...

Дэн: (отцу) Мне нужно, чтобы ты был за меня. Мне нужно, чтобы ты стоял за меня, а не отмахивался. Если ты преуспел в чем-то и сказал бы об этом, просто... просто признал бы свой успех...

Терапевт: «Это означало бы»...

Дэн: (отцу) Я мог бы признать мой успех. Я мог бы гордиться, а не стыдиться (вздыхает, затем поворачивается к терапевту). Я не знал этого. Я просто не знал.

В этом фрагменте происходит много важных вещей, а глава уже стала довольно длинной. Поэтому мы лишь попросим вас обратить внимание на то, как терапевту удается следовать за процессом Дэна, и как каждое из ее утверждений дает импульс, который помогает прерывистому потоку переживаний Дэна течь дальше, ведет, но не руководит, а также помогает Дэну изучить ранее неосознаваемые потребности и смыслы.

Мы достаточно долго обсуждали необходимость настроенности в терапии, различные виды терапевтической настроенности, а также некоторые рекомендации для ее достижения и поддержания. Прежде чем двигаться дальше, давайте сделаем выводы о влиянии настроенности на клиента и на прогресс его терапии.

Терапевтический рост непосредственно связан с отношениями (Jordan, 1989; Miller, 1986). Именно через отношения улучшается контакт с самим собой и с другими людьми, восстанавливаются воспоминания и реинтегрируется личность. Без контактных отношений между терапевтом и клиентом терапия в лучшем случае является механическим, направленным на симптомы процессом: выяснить, какое поведение не работает, изменить его и на этом закончить. Ориентированная на отношения терапия, в отличие от этого, касается всего человека, восстановления фрагментированных аспектов личности и их объединения, - что является основой изменений (Hycner 8с Jacobs, 1995).

Первым и самым очевидным следствием настроенности терапевта является то, что она укрепляет эти терапевтические отношения. Настроенность позволяет клиенту почувствовать, что терапевт контактно присутствует, признает, ценит и нормализует его опыт. Терапевтическая среда является безопасной: клиент не будет атакован или неправильно понят, и ему будет предложено делать только то, что действительно в его интересах. Если терапевт демонстрирует настроенность на когнитив, аффект, ритм и уровень развития, клиент может начать ему доверять; с ростом доверия приходит готовность пробовать новое, как во внутреннем, так и во внешнем контакте; с усилением контакта приходит рост и исцеление.

Другим следствием настроенности является вызов самозащитной системе убеждений, которая поддерживалась клиентом (Erskine & Moursund, 1988/1997; Erskine и Zalcman, 1979). Старые убеждения и ожидания, когда-то полезные, но теперь саморазрушительные, постоянно подвергаются сомнению, по мере того как настроенный терапевт распознает их, подтверждает их историческое значение и признаёт их текущую психологическую функцию. Когда клиент тоже начинает распознавать эти старые стратегии совладания, и как признавать их (как служащие важной цели), так и ставить их под вопрос (как, возможно, уже не лучший способ достигать этой цели), он становится все более и более способным пробовать новые способы бытия, не только с терапевтом, но и с самим собой, и даже с другими людьми вне терапевтического окружения. Помните о заторе из бревен, о котором мы говорили в главе 1? Как только сдвигается одно бревно, или отбрасывается одно сценарное убеждение, вся структура может стать нестабильной. Новые идеи и возможности начинают умножаться, контакт порождает больше контакта, и картина постоянно растущей ригидности и ограниченности заменяется картиной исследования и обучения.

Настроенный терапевт не только понимает опыт клиента, но также поддерживает и подтверждает его связь со сценарными верованиями, воспоминаниями и защитами. Эта позиция прямо противоречит самоотрицающим реакциям, которые изначально привели к фрагментации и отрицанию: убеждению клиента о том, что он «не должен быть таким», «не должен чувствовать эти чувства» или «не должен иметь таких мыслей». Эмоции, воспоминания, желания и потребности, которые были отщеплены и отрицались, потому что были болезненными, постыдными или опасными, теперь уважаются и ценятся. В такой атмосфере потерянные воспоминания могут быть возвращены и реинтегрированы. С воспоминаниями приходят фрагменты личности, которые были отгорожены и отрицались. И непрерывный терапевтический процесс продолжается: осознание начинает расширяться, а отношения углубляются.

Для людей, которыми пренебрегали, чьи потребности игнорировали или неправильно понимали, или которые испытали острую травму при отсутствии поддерживающих отношений, которые помогли бы им ее пережить, присутствие кого-то внимательного, заботливого и понимающего разбивает в пух и прах все их ожидания: мир не такой! люди не относятся друг к другу таким образом! это просто слишком хорошо, чтобы быть правдой. Их первая реакция может быть подозрением, гневом, уходом в себя или даже дальнейшим отрицанием или диссоциацией. Противопоставление их старого опыта отношений, с одной стороны, и их опыта работы с терапевтом - с другой, сначала порождает недоверие; позже они могут испытывать гнев и печаль, когда позволяют себе почувствовать - возможно, в первый раз, - какими болезненными эти старые ситуации были на самом деле. Позже мы больше расскажем об этой реакции на сопоставление, когда будем подробно рассматривать само понятие потребностей в отношении.

Мы подошли к концу этой главы, но это на самом деле вовсе не конец. Это, скорее, начало или, по крайней мере, мост к последнему из трех основных компонентов терапевтических отношений. Мы поговорили об исследовании и настроенности, а в следующей главе рассмотрим концепцию вовлеченности. Причина, по которой эта глава не может на самом деле быть завершена или доведена до логического конца, состоит в том, что настроенность не может быть полностью объяснена или понята без упоминания о вовлеченности. Это две части одного целого, похожие на вдох и выдох, которые составляют дыхание. Одно не может существовать без другого. Поскольку книга является линейной, где одна идея следует за другой, было необходимо рассматривать их в последовательности; в действительности же они взаимопроникают и взаимодействуют друг с другом в каждый момент терапевтического взаимодействия.