Когда я приступила наконец к разделке пиццы, та уже успела остыть. Никто из нас, впрочем, не страдал от голода, и не только потому, что угощение простояло так долго, что поверхность начинки уже успела остекленеть. У нас со Слим-Джимом и Павловым просто не было настроения набивать брюхо, вопреки заботливым напоминаниям посторонних:
Воззрившись на табло, мой брат подхватил свою тарелку и оттащил ее в дальний конец комнаты.
— Существует ли выражение для описания сборища сетевых фанов? — спросил он оттуда. — Может, «глядельня»?
— «Тьма», — предложила я. — Неотступная тьма-тьмущая.
Я сидела по-турецки на ковре, развернувшись лицом к брату, находившемуся в другой части комнаты. Тарелка стояла прямо передо мной, как раз за границей красной липучки. В этот момент я чувствовала, что могу сделать зрителям только одну уступку — они могли изредка лицезреть, как я отламываю кусок пиццы. В поле зрения веб-камеры оставался только Слим, мечущийся за торопливо задернутыми гардинами.
— Тебе видно, чем он там занят в своей машине? — спросил Павлов; — Может, это он шлет мне телеграммы?
Слим бросил в окно очередной взгляд украдкой.
— Я не вижу ноутбука у него на коленях, — сказал он, — но, с другой стороны, не могу сказать точно, где у этого типа руки. — Слим оглянулся удостовериться, что мы все правильно поняли. — Не вынуждайте меня строить догадки, ребята.
— Почему бы тебе просто не выйти и не поговорить с ним? — спросила я. — Мы ведь не просим тебя идти грабить банк.
— А вдруг он опасен?
— А что, похоже? — Это уже мой брат, замолчавший, чтобы обдумать вопрос. — Мужик, наверное, считает, что изумительно прикинут для очередного убийства.
— Так почему бы тебе не разделаться с ним? — сказал Слим. — Я бы хотел знать одно: как этот субчик узнал наш адрес? — В голосе его отчетливо прозвучало подозрение, и это никому из нас не понравилось. Особенно мне — единственному человеку, которому, по идее, Слим должен бы доверять на все сто. Выражение моего лица и впрямь охладело на несколько градусов, когда Слим перестал выглядывать на улицу и спросил нас прямо: — Кто проболтался?
— Быть может, ты нам это скажешь? — усмехнулась я.
Поначалу Павлов хотел вызвать полицию и подвергнуть пенсионера в машине немедленному аресту.
— За что? — поинтересовался Слим. — За ношение оскорбительного прикида?
Хотя я была потрясена видом седока в автомобиле, но не могла не признать, что у старичка имелся вкус. Его наряд был скроен, казалось, из сплошных бретелек (как я обнаружила несколькими минутами ранее, когда мне позволили, наконец, выглянуть в окно), но вовсе не подходил под описание, данное моим братцем. Начнем с того, что старик надел неглиже, купленное, полагаю, в «Викторианском секрете». Возможно, оно даже было от Энн Саммерс, но не слишком хорошо смотрелось на старом вояке с прической «а-ля венок на голове римского императора».
— И кстати, — сказала я парням, этот цвет — пунцовый, а вовсе не красный.
После этого мне предложили заняться пиццей и предоставить наблюдение мужчинам.
— Равно как и всему виртуальному миру, — пробормотала я себе под нос, отрезая кусок Слиму.
— Размечтался, — отрезал Павлов. — Кто бы это ни был, детство этого человека явно омрачали ссоры с матерью за обеденным столом.
Слим подошел, чтобы присесть рядом со мной, встревоженный вторжением человека, явно более сильного, чем мы с братом. Куда только девались его шуточки и присловье «Всякое бывает»? Я подвинулась, освобождая рядом местечко. С места в карьер Слим вонзил зубы в треугольник пиццы, хотя еще не окончательно разобрался с Павловым.
— Это ведь ты развел тут весь этот фан-клуб, — сказал он, чавкая полосками плавленого сыра, свисающими с губ. — Я все утро смотрел, как ты флиртуешь с табло. Удручающее зрелище, я вам доложу.
— Я не знал, что это мужчина!
— И поэтому теперь не хочешь сознаться?
Телефон заставил их объявить перемирие. Один звонок, второй, третий.
— Возьмите же кто-нибудь трубку, — сказала я, подразумевая Павлова, стоявшего ближе всех к аппарату. Но вместо того чтобы протянуть руку, тот подождал, пока, после очередного звонка, не включится автоответчик. В динамике послышались шипение, скрежет, а затем треск, но не обычный, а тот, который в последнее время я слышала всякий раз, стоило мне только вспомнить о Фрэнке Картье. Любопытно, на что должны быть похожи его коренные зубы, чтобы так щелкать орехи круглые сутки?
— Я знаю, вы дома, — произнес наш домовладелец. — Знаю это наверняка, потому что я вас вижу. — Я глянула на Слима. Тот осторожно подтянул к себе ноги, торчащие в поле обзора веб-камеры. Из динамика донесся печальный вздох. — Вы специально прячетесь от камер? Слим! Куда делись твои пятки? Павлов! Циско! Что зазорного в том, чтобы посидеть на диване? Я еще могу понять скромность в спальне, но это меня разочаровывает. Должен напомнить, у нас с вами заключено деловое соглашение…
— Возьмите трубку — разволновалась я. — Павлов, ты ближе всех.
Брат лишь показал мне ладонь, кося при этом глазами, словно это помогало ему лучше слышать.
— «Образцовые жильцы» — так мы договаривались? Образцовые жильцы в счастливом доме, а не беглецы, скрывающиеся от правосудия. Если возникают какие-то проблемы, то у меня под рукой всегда есть Кензо, который их запросто разрешит.
— О чем это он? — спросила я. — Черт возьми, да поговори же с ним! Скажи, что наш дом оцепили маньяки.
Слим, как и Павлов, продолжал довольствоваться излияниями динамика. Они оба напряглись и вытянули шеи, прислушиваясь, но не намереваясь отвечать, даже когда Картье изменил тон. Домовладелец пытался подбодрить нас поздравлениями и отчетом о количестве кликов: двести пятьдесят в день. «Вполне достаточно, чтобы успокоить спонсоров, — сказал он, — включая и того, которого я нашел недавно для спальни Павлова. Но есть и другие издержки, которые следует покрыть, вот почему я прошу вас исполнить свою часть соглашения и расслабиться». На этой ноте и оборвался телефонный звонок. Картье повесил трубку. Еще через секунду оба парня вернулись в комнату.
— Какой у него номер? — потянулся к аппарату мой брат.
— Нажми «Ответить на последний звонок», — посоветовал Слим. — Попадешь как раз на него.
Я по очереди оглядела каждого, недоверчиво качая головой:
— Чего же вы, черт побери, сразу не подошли к телефону?
Павлов уже прижимал трубку к уху и потому глянул на Слима так, словно предоставлял ему объяснить мне очевидное. Я выжидающе уставилась на своего бойфренда.
— Мужской монолог, — сказал он, пожимая плечами. — Имея дело с автоответчиком, мы раскрываемся чуть больше, чем при разговоре с живым человеком. Когда дело доходит до того, чтобы оставить сообщение, множество парней вдруг говорят такие вещи, какие ни за что не сказали бы при личной встрече.
— Он звонил, чтобы спросить, как идут дела, — возразила я, — а вовсе не затем, чтобы выговориться.
Брат зажал микрофон трубки ладонью.
— Будь то дела или удовольствия, но это наилучший способ заставить человека выложить все, что у него на уме.
— Фрэнк Картье не показался мне человеком, которого так уж легко запугать. — Я ухватила очередной кусок пиццы и, усевшись на диван, скорчила гримасу — пусть наш домовладелец полюбуется. Да и что ему скрывать?
— Все разговоры насчет того, что он ждал большего от своих жильцов, — сказал Слим, — это дежурная фраза любого домовладельца, жаждущего утвердить свое превосходство. Но мы позволили ему выплеснуть все эти слова в никуда, и в конце концов выяснилось, что у нас не так уж плохо все получается.
— Ну, конечно, — кисло сказала я. — Просто великолепно.
— Ребята! — Павлов по-прежнему стоял с телефонной трубкой возле уха. — Можно немного потише?
— А теперь ты собираешься позвонить ему и рассказать, что за нами следят. По меньшей мере, можно было сэкономить на стоимости звонка.
— Мы еще дешево отделались, — сказал Слим. — В конце концов, знание — сила.
— Мистер Картье? — Пригнувшись к аппарату, Павлов отвернулся, явно сконфуженный моим присутствием. — Если вы меня слышите, поднимите, пожалуйста, трубку.