За стеклом [Коламбия-роуд]

35

Мне был нужен именно тот Слим, что обнял меня на кухне и так прижал к себе обеими руками, словно испугался, будто дом сейчас рухнет. Вместе с крышей, балками, кирпичами, линолеумом и обоями. Я могла лишь прижаться к нему еще крепче, всхлипывая у него на груди, оказавшись вдруг ближе, чем когда-либо, к его скрытому за семью замками сердцу.

— Давай поговорим, — шептал он, — расскажи мне все.

Я была не против. Меня переполняла решимость открыть Слиму все. Но эти объятия наедине, тепло его тела, тесно прильнувшего к моему, попросту заглушило все прочие желания. Ибо я была с мужчиной, которого любила вопреки увиденному, вопреки всему, что этот день швырнул мне в лицо. Я по-прежнему злилась на Слима, но это все осталось где-то там. Здесь существовали только наши объятия. Здесь и сейчас. Мы вдвоем, но все же не одни. Слим сделал шаг назад, и, подняв лицо, я увидела, что он ждет, нахмурившись, пока я не заговорю начистоту.

— Не могу. — Я вытерла глаза и прокашлялась. — Не здесь.

Слим обхватил ладонями мои влажные щеки.

— Тогда пошли в постель. Поговорить можно и там.

— Где? — Я почувствовала, как бессильно упали его руки.

— В спальне, — робко сказал он. — Или я ляпнул глупость?

Проведя столько времени перед вторым сайтом Картье, я лишь теперь нашла время подумать о том месте, которое занимаю в нем сама. Меня интересовал только Слим, но ведь и сейчас мы перешли к непосредственному общению, грозившему принять горизонтальное положение на глазах у всех. Поэтому я сперва выпалила: «Да!» Потом, вздрогнув, поправилась: «Нет». А затем, поморгав, призналась, что у меня немного кружится голова.

— Тем более стоит прилечь, — решил Слим, и я собралась уже с силами, чтобы открыть ему, что в моем головокружении виновата не только выпивка, уже набрала полную грудь воздуху, но Слим перехватил инициативу, начав целовать меня — в скулу, в щеку, в губы. Потом он отодвинулся с довольной улыбкой и откинул назад прядь, выбившуюся после наших объятий.

— Тебе нужно поспать, Циско, — заявил мой бойфренд. — Какое бы решение ты ни приняла, мы сможем обсудить его завтра утром.

— Но…

— Ни слова больше! — Палец Слима запечатал мне губы. — Устроюсь на диване, дам тебе побольше места. Кстати, у нас скопилась гора грязной посуды. — Он повернулся к мойке. — Пора и мне заняться делом.

Вытерев щеки тыльной стороной ладони, я сказала, что он вовсе не обязан этого делать.

— Что? — переспросил Слим и уставился на меня с той самой искоркой во взгляде, яркой, как никогда прежде. — Ты хочешь сказать, я могу больше не мыть посуду?

Секс. Теперь именно это витало в воздухе. Я почти ощущала похоть, прикрывая дверь спальни, но исходила она не от меня. Всю комнату, казалось, заполнили чужие глаза, — словно зрители, следившие за нами в кухне, стремглав взбежали по виртуальной лестнице, чтобы оказаться в спальне раньше меня, и предусмотрительно погасили свет, создавая интимный полумрак. Даже пробивавшаяся сквозь жалюзи луна то и дело меркла на фоне неоново-розовых вспышек. Я не сразу сообразила, что это мигает «хранитель экрана» в ноутбуке. Слим оставил аппарат включенным в углу комнаты, и неоновая вывеска дешевого мотеля все продолжала мигать, гоняя буквы по кругу. Стоило мне задаться вопросом, возможно ли вообразить более эротичную обстановку, как сквозь стену из комнаты Павлова до меня стали доноситься низкие, протяжные звуки трубы. «Брат опять работает по ночам, — подумалось мне. — Как и мой бойфренд, Павлов и не подозревал о сценических прожекторах, в лучах которых все мы оказались».

Надо им все рассказать. Хватит тянуть. Если я буду скрывать, что знаю о camplicity.com, то чем я лучше всех тех, кто платил Картье за привилегию шпионить за нами? В кухне я стушевалась из-за переполнивших меня чувств к Слиму. Оказавшись в спальне, я наконец стряхнула с себя столбняк, но о том, чтобы рассказывать здесь что бы то ни было, и речи быть не могло. Я повернулась к незастеленной кровати; полагаю, завсегдатаи сайта должны счесть эту неряшливость обычным делом. Следовало, наверное, прийти в ярость, но я уже пережила все это. По крайней мере, ничего больше они не увидят, решила я и тут же задумалась: что, интересно, удерживает Слима внизу?

Один, последний взгляд. А потом, собрав всех вместе, я объявлю, что нам нужно серьезно поговорить. Но только на улице. Я преклонила колени у ноутбука и впечатала в строку браузера адрес веб-сайта. Мне просто хотелось убедиться, что Мисти отсутствует на экране ящика, что мне удастся полностью завладеть вниманием Слима. К моему удовлетворению, гостиная действительно оказалась пуста. Единственная смутившая меня деталь в кадре — то, что свет был уже потушен. Несмотря на это, картинка оставалась идеальной. Немного обесцвеченная; именно такую показывали камеры, хранившие тишину ночи на пляже.

Инфра-чертов-красный свет. Неужели для Картье нет ничего запретного? Раз уж на то пошло, я не удивилась бы, обнаружив, что дом подключен к системе камер, просвечивающих нас рентгеновскими лучами. Сейчас бы мне самое время завопить что было силы, но мне мешала музыка, доносившаяся сквозь стену. Рефрен трубы теперь поддерживали неистовые барабаны. Еще я слышала звон посуды из кухни: было похоже на то, словно кто-то свалился с лестницы с подносом чашек и ложек. Курсор на экране ноутбука поплыл, перещелкивая камеры в меню, и я с трудом сообразила, что сама направляю его туда. Вскользь вспомнив о Роуз, я проникла в спальню к брату и немедленно пожалела, что рядом нет бармена Макса, который бы все расставил по местам.

— Боже ты мой, — звук собственного голоса вернул мне чувство реальности. — Вот чем, оказывается, он там занят!

Музыка Павлова доносилась вполне отчетливо даже через стену, но теперь, когда она шла еще и из колонок ноутбука, я поразилась, отчего у моего брата еще не хлещет кровь из ушей. Труба завывала на фоне неистовствующих ударных. Какая-то известная джазовая пьеса, угодившая в джангл-преисподнюю, но эта музыка явно нравилась Павлову до глубины души. Я-то думала, что эта свистопляска помогает моему брату работать, а он, оказывается, тем временем юродствовал. Он даже не терзал воображаемую гитару, а вытворял нечто еще более нелепое. Воображаемую ударную установку я, пожалуй, еще могла бы понять, но ударные вместе с басом?

Видеть, как Павлов порхает по «мертвой зоне», было все равно что наблюдать за казнью на электрическом стуле. Мелодия затихла вдали, и это ненадолго угомонило его, но первые же ноты истеричного женского вокала вновь побудили моего брата к действию. На сей раз Павлов крепко зажмурился, запрокинул голову, и стиснул в обеих руках воображаемый микрофон: мой брат, звезда клубных вечеринок. Зрелище не казалось умилительным, но в конце концов, это ведь сугубо личное. Сцена, не предназначенная для публичного просмотра.

— С одним ясно, — пробормотала я, подводя курсор к изображавшей кухню иконке и пребывая в полной уверенности, что Слим моет там посуду: снизу до меня доносились соответствующие звуки. Тем не менее, тыча мышью в клавишу камеры, я содрогнулась в благоговейном ужасе. — Посмотрим на второго.

К моему облегчению, Слим стоял у мойки, а замыкавшая «мертвую зону» красная лента тянулась в паре футов за его спиной. В лентах теперь не было никакого смысла — я разглядывала кухню с выгодной точки обзора. Слим старался вовсю: об этом мне поведали втиснутая в щель между плитками крошечная камера и поборники мыльной пены, засевшие в открывшемся одновременно с картинкой окошке чата. Вопреки их возбужденному комментарию, меня тронул портрет моего бойфренда в этом выгодном ракурсе. Быть может, устроенное Павловым шоу и не могло тягаться с этим зрелищем, но про себя я решила простить ребятам все их грехи. Жаловаться мне не на что, да я и не имею на это никакого права. При чем тут я, фактически нагло вторгшаяся в их личную жизнь, чтобы подсмотреть, что происходит за кулисами? Я обдумывала это, наблюдая, как Слим насухо протирает столы и выжимает тряпку. И вдруг переполнявшие меня чувства поменяли знак с минуса на плюс, а затем в буквальном смысле растаяли, как мыльная пена: мужчина моей мечты расстегнул штаны и сполоснул в ней свой член.