За закрытой дверью

Глава 21

Стук в дверь — и входит женщина, которой даже больничный халат не мешает излучать синеву. В синем брючном костюме, с пятеркой синих камней на руке — Раиса Ивановна не изменяет любимому цвету. В целом она выглядит даже живописно: добавить рыжую короткую стрижку и корзинку исключительно оранжевых фруктов.

— Здравствуй, Мирочка, как ты себя чувствуешь?

— Здравствуйте, да вроде ничего. Не могу дождаться, когда уже выпишут. Я так соскучилась по Мишутке…

— Не переживай за него, с Мишуткой все будет хорошо. Мы все его очень любим и желаем тебе, Мирочка, поскорее поправиться. Кстати, для этого я принесла витамины. Подумала, что Андрей и так здесь устроил цветочную оранжерею, а вот фрукты…

Раисе Ивановне нужно еще постараться, чтобы отодвинуть многочисленные букеты со столов и поставить свой пакет.

— Я взяла твою любимую хурму и апельсины. Витамин C творит чудеса!

— Большое спасибо, Раиса Ивановна.

— Нет, Мира, нет, — она устремляется на меня решительный взгляд. — «Спасибо» должна сказать я. Спасибо за одного сына и прости за другого. Вряд ли кто-то способен понять тебя лучше, чем я. И я была на твоем месте, и я проходила через эту ужасную стадию.

Мне и сейчас не по себе, но когда Раиса Ивановна поднимает блузку и показывает рубец от шрама на животе, я совсем теряюсь. Ощущение, что в легких растопили печь, жаром травит дыхательные пути, а от угарного газа слезятся глаза.

— Это был нож. Двенадцать швов, — Раиса Ивановна опускает ткань и смотрит мне в глаза.

— Дима не хотел причинить мне вред, он целился в Андрея. Это случайность, — увожу я взгляд.

— Кирилл тоже бросился с ножом не на меня. Он бросился на Диму.

Горький шок не позволяет выдавить и звука из открытого рта. Смотрю на Раису Ивановну, словно в зеркало. В данный момент нас отличает только одно: она научилась говорить со своей горечью на языке.

— Ты же знаешь, как появился Дима. Кирилл изнасиловал меня на выпускном, он был парнем из параллельного класса, сын друзей родителей. Мне нравился другой мальчик, что жил по соседству, отец Кристины и Андрея. Их обоих звали Кириллами, это ужасно нелепо. У моих детей одинаковые отчества, хоть разные фамилии. Я забеременела от своего насильника. Когда родители узнали, мне они не поверили и силой затащили замуж. Кажется абсурдом: это же были не царские времена, где к детям относились, как к собственности. Другого выхода я не нашла. Мне было восемнадцать, я собиралась поступать в медицинский, учиться, выйти замуж за Кирилла, все мечты рухнули в один миг. Что бы я делала с ребенком сразу после школы? Свадьба так свадьба.

Всю беременность муж не поднимал руку. Видимо, считал, что, пока во мне его часть, я автоматически принадлежу ему. После рождения Димы все изменилось. У него был нелегальный бизнес, муж постоянно выпивал и принимал наркотики. Во время синьки ему казалось, что он нашел у меня в постели любовника. Начал угрожать, бить, мог во время еды принести библию и читать закон Ветхого Завета, о том, что жену-прелюбодейку следует закидать камнями до смерти.

Сына Кирилл не бил, но и полюбил не сразу. Иногда его переклинивало и он кричал, что я родила не от него, что это ребенок Кирилла, выбивал у меня признание. Когда пырнул меня ножом, Диме было где-то столько, сколько сейчас Мишеньке.

Этой фразы достаточно, чтобы меня прорвало. В слезах все. Печь взрывается, и тяжелыми камнями засыпает сердце.

— У Димы долго были синие глаза, такие темно-синие, как бывают у новорожденных. Кириллу это не нравилось, он хотел, чтобы сын был его копией. Потемнели у Димы глазки где-то в два с половиной, тогда отец его и полюбил. В тот день Кирилл снова перепил, орал, что я шлюха и прикончит моего ублюдка. Я кинулась на нож автоматически, материнский инстинкт сильнее инстинкта самосохранения.

Плачу так, что горло раздирает. На перенос ситуации в свою сторону я пока не способна. Мне просто жалко детей и женщин, которые любят своих детей больше жизни. Мишутка сливается с маленьким Димой из прошлого, этот цельный образ невинного ребенка и угрозы для него выворачивает меня наизнанку. Так больно мне не было, даже когда поймала пулю.

— Никому не рассказывала эту историю, — поджимает тонкие губы Раиса Ивановна. — Все думают, что у меня шрам от обычной женской операции. Разве повернется язык сказать, что пырнул муж, когда закрыла собой его же сына?

Мира, правда в том, что когда они хватают оружие, причина всегда одна. Ненависть к тебе. Все остальное — предлог, попытка оправдать себя в своих же глазах. Все эти случайности не случайны, они логический исход насилия. Мне повезло, что Кирилл умер раньше, чем меня убил. Знаю, такое нельзя говорить, но я каждое воскресение ставила свечку за то, чтобы его кто-нибудь прикончил. Не знаю, Бог меня услышал или дьявол, но я благодарна. Просто знаю, что если бы не умер он, то умерли бы либо я, либо Дима, что для матери равнозначно. До сих пор каждое воскресение ставлю свечку в благодарность высшим силам за то, что в мою жизнь пришел и другой Кирилл, за то, что пришло счастье.

— Вам было проще, — выдавливаю я, вытирая жидкость с лица рукавами. — Вы ненавидели своего мужа, а я своего люблю.

Улыбаюсь сквозь новые потоки слез. Раиса Ивановна смотрит на меня, легонько кивая. Она ничего не говорит, ничего не говорю и я. Ее история задела меня, ее задел мой ответ. Не знаю, сколько проходит времени до того, как открывает дверь и входит сначала огромный букет золотистых роз, а потом и Андрей.

— Мира, я пока без Миши, но скоро… Мама?

С нами молчит и Андрей. Картина не очень, знаю. Его мать в медитативном состоянии все еще покачивает головой, я никак не вытру насухо опухшее от плача лицо.

— Мама, что ты наговорила Мире? Неужели ты не понимаешь, что ей и так тяжело?! Мире нужны исключительно положительные эмоции, чтобы восстанавливаться, а ты довела ее до слез! Как ты могла? Думаю, тебе лучше уйти.

Еще никогда не слышала, чтобы Андрей повысил голос на мать. Раиса Ивановна приходит в себя и кивает на этот раз единожды и четко. Она идет к двери, но разворачивается, потому что я говорю:

— Спасибо, Раиса Ивановна, мне нужно было это услышать.

Говорю я с той горечью, что совсем недавно казалась неподъемной.