За закрытой дверью

Глава 23

В домике моей мечты мы уже почти месяц. За это время с Мишуткой обошли всю Юрмалу, нашли лучшие кафе, отличный парк и буквально поселились на море. Каждый день бываем там раза три. Мишутке нравится копаться в песке с ведерком и формочками, а мне сидеть рядом и смотреть в море. Теперь ценю каждое мгновение, проведенное с ребенком, ведь знаю, что конец может настать раньше, чем ожидаешь.

Если о личном, то у меня отлично схватилась рана и я начала писать книгу. Эту книгу. Я не планировала писать о том, что даже в голове прокручивать не хочется. Все сложилось само собой. Одним вечером села за громадный стол, открыла ноутбук и понеслась. Когда обставляла дом, я ведь мечтала, что буду в нем писать, подобрала идеальный роскошный стол, собиралась черпать вдохновение в море. Вроде идеальная обстановка, а вытаскивать слова как никогда сложно.

В этот раз писать не мое желание, это специфический способ занырнуть в себя. Мне нужно вспомнить все, что произошло, отследить свои чувства и наконец-то выбрать концовку. Наверно, надо бы сходить к психотерапевту, но я не представляю, что буду там говорить. В голове такая путаница, что самой сложно называть вещи своими именами. Я слишком долго бежала от себя, чтобы сесть и научиться с собой разговаривать.

Может показаться забавным, что ситуация повторилась идентично. То же море, тот же выбор из тех же двух мужчин, то же чувство вины и страх неизвестности. Так только кажется. Мне уже совсем не забавно, нет тайного удовольствия, как в прошлый раз, что у меня их два. Два таких разных брата, которые меня любят. В этот раз речь не про порывы страсти, не про душевные терзания, измены и приключения с любовником. Накал повысился настолько, что я, черт побери, чуть не умерла. Другое абсолютно все, ставки повысились до предела и есть четвертый невинный участник трагедии, ребенок.

Хотела бы я решиться на развод, попробовать с Андреем построить ту семью, которой у нас не было. Когда думаю о нем, мне тепло. Это же хороший знак? Весь этот месяц он ненавязчиво интересуется моим состоянием, я временами отправляю ему фотографии Мишутки. Увы, тепла не хватает, для того чтобы наконец-то купить билет и вернуться в его надежные объятья. Не вижу я себя его женой, даже женой нового страстного и смелого Андрея. Того, чьей вижу, сама видеть не хочу.

Обычно пишу во время дневного сна Мишутки: среди дня мы заняты более приятными развлечениями. Сегодня исключение. Прошу Диану присмотреть за Мишуткой, а сама иду к морю. Тепло, хоть и поднялся ветер. Черную плотную юбку поддувает снизу, я, наверно, похожа на объемный бокал. Солнце слепит прямо в глаза, поэтому разворачиваюсь и иду вдоль берега.

Все-таки здесь хорошо и спокойно, когда никого нет. В зоне видимости ни человека, я одна. Кажется, что одна во всем мире. И это сизое урчащее море только мое, такое огромное и страшное. Именно такими представляю себе свои ошибки. Пялюсь на бесконечно подрывающиеся волны, понятия не имею сколько прошло времени.

— Здесь, и правда, охуенно, — слышу голос из другой реальности.

Даже разворачиваться не хочу. Мне плевать: больное воображение его сюда засунуло или его чертов эгоцентризм, проявляющийся в нарушении моих личных границ даже в другой стране.

— Мира, прости.

Все-таки увожу взгляд от моря. На моем любимом светленьком песочке, рядом с ледяным морем и красотками-соснами Дима выглядит, как нелепое и уродливое дополнение. Так-то он отвратительно привлекательный: весь в черном, со своими сильными ручищами, щетина не алкашная, а опрятная. Все равно он клякса на идеальном пейзаже.

— Это была ошибка. Не буду сваливать все на бухло или злость, которую не смог контролировать. А что это даст? Да нихуя. Ну проебался, что еще сказать.

Уйти бы отсюда, а я столбенею, пока меня все надувает ветром. Волосы выбиваются из хвоста и лезут в глаза. Не убираю их, просто смотрю на Диму, пока он смотрит на меня.

— Скажешь что-нибудь? — спрашивает Дима.

— Ни разу за два года брака не думала об Андрее, как о мужчине. Это ты сделал так, что меня притянуло в нем то, что в прошлый раз оттолкнуло. Ты сделал для этого все!

То, что было заторможено шоком от встречи, вспыхивает в один миг. Я сжимаю кулаки и хочу ударить Диму, может, вцепиться в шею или выдавливать глаза. Он рядом, слишком близко. Я даже не думаю о том, что могла его разозлить и снова отхвачу. Ненавижу его, ненавижу так, что уже дышать нечем. Теперь дышать нечем не поэтому: одной рукой он хватает за талию, другой за подбородок и целует.

Мои кулаки только вдавливаются в его грудь. Не могу ударить, еще и пальцы непроизвольно разжимаются и вцепляются в его футболку. Не хочу совершать акт физического насилия, я хочу дерьма гораздо хуже. Мои пальцы на его затылке, и целую я не менее неадекватно. Словно у него во рту баллон с кислородом и мне жизненно необходимо поддерживать слитие губ. Дима куда-то тащит меня, стискивая то попу, то грудь. Не разрывая поцелуев, он швыряет свою футболку на песок и волочет меня туда же.

Не самое мягкое приземление отдается болью в боку, а мне плевать. Продолжаю целовать того, кто и создал этот символ боли под грудью, целую, а уже хочу совсем не целовать. Дима задирает мою футболку и отбирает источник кислорода. Из-за складок возле лица мне не видно, как именно он превращает мою грудь в генератор возбуждения. Логично, что без трубки к баллону, я издаю совсем не уместные для пляжа звуки.

В один миг моя юбка оказывается закатана чуть не до груди и как же мне нравится то, что происходит под ней. Все, что делает Дима, чем бы он это ни делал, заставляет царапать его плечи. Когда он придавливает меня собой и доводит страсть до кипения, я не уверена, что прямо сейчас нас не арестуют за нарушение порядка. Да плевать мне, что я ору так, что у самой в висках стреляет, что все вокруг в песке, песок даже во рту. Плевать, что позволяю иметь себя человеку, который не отказывает себе в удовольствии воспользоваться этим при любом случае.

Да, это не красивый и чувственный секс, мы не занимаемся любовью на берегу прекрасного моря. Дима трахает меня так, как трахают в борделях на скрипучих кроватях. Нет уже времени, да и желания на поцелуи и эротические сжатия груди. Просто совокупность диких жестких движений, которая выгибает спину и корчит лицо в выражениях вовсе не привлекательных.

Он раздвигает мне ноги чуть не до шпагата, не отрывает глаз, любуясь результатом своей работы. Ни секунды на передышку, черт, как же хорошо. Я так по нему соскучилась, по дьявольскому огню в глазах, по безумной страсти и нашим личным электрическим импульсам. Чувствую, как он соскучился по мне, и в груди крутится что-то на подобии счастья.

— Кем нравится быть больше: его королевой или моей шлюхой? — спрашивает Дима, двигаясь так, словно точными движениями вбивает в меня гвозди.

— Твоей шлюхой — выдавливаю я, и голос снова срывается в крике.

Дальше только хуже, хотя, на самом деле, лучше. Его заносит так, что меня с моей чертовой раной всю выворачивает на колючем песке. С Димой всегда было особенно хорошо, потому что сливались мы воедино на всех уровнях, не только физическом. Эмоции, чувства, ментальная связь, даже эстетические составляющие. Сейчас происходит что-то глубже прошлых глубин. Если бы не было так хорошо, то точно стало бы страшно.

Если Андрей занимался сексом, зная, что продолжения может не быть, ловил все от возможности быть со мной, то Дима готов сам сделать этот секс последним. Он бы скорее затрахал и меня, и себя до смерти, чем упустил бы хоть каплю удовольствия.

Наклонившись вплотную, касается кончиком языка моих губ. Усилия требуются немаленькие, чтобы при таких яростных движениях открыть рот и вытянуть язык. Еще и поцелуй не следует. Дима лишь дразнит, то касаясь языком моего языка, то отстраняясь и рассматривая созданную им самим картинку. Он касается моего лица, пристально вглядываясь, дотрагивается большими пальцами все еще открытых губ.

— Кто ты? — выдавливает Дима, словно борясь с нечеловеческими муками.

— Твоя шлюха.

Кончаю от своего же ответа. Как грязно, как абсурдно, как хорошо… Сама же раздвигаю свои же ноги так, что локти обдираются о песчинки. Автоматически тянусь к Диме всем телом, чтобы нас пронзило одним и тем же месяцем.

— Чья?

— Твоя, — отвечаю я, видя, как много мышц на его лице вздрагивает.

Теперь он получил оргазм и вжимает меня в землю весом своего тела. Хоть все тело продолжает пульсировать в конвульсиях, это больно. Больно быть нанизанной на свою слабость. Все, что сводило с ума, теперь ранит. Его одержимость, моя безвольность, новая жирная ошибка на фоне остальных, слившихся в один поток. Завершением является усиленная боль от раны, распространяющаяся по всему телу. Кое-как вылезаю из-под Димы, стряхиваю с бедер песок и обтягиваю одежду.

Смотрю на него, пытаясь ужалить взглядом, он же просто садится на песок и говорит:

— Мира, бери сына и поехали домой.

— Нет.

— Что, блять, за нет? — Дима скорее уговаривает меня, чем возмущается.

— Мои странные предпочтения в сексе нихуя не меняют. Ты разъебал ей голову! — ору я, задирая майку, не беспокоясь, что под ней ничего нет, кроме стянувшейся раны прямо на татуировке с девочкой в сигаретном дыме космоса. — Она была моей любимой, самой любимой! Ее всю нахуй разрезали, чтобы достать пулю. Вспороли ей глотку и грудь! Пять сантиметров от сердца, пять, сука, сантиметров!

Дима поджимает губы, но глаза не опускает. Вколачивает в меня свою вину, и я ненавижу его за это. Думает, что все так просто? Будет принимать всю ответственность, признает поражение и я его прощу?

— Мира, я больше не сорвусь, смогу держать себя в руках. Я уверен в себе.

— Рада за тебя, но на себе проверять не буду.

Даже не смотрю на него, хватаюсь за бок и кое-как иду к лестнице, чтобы подняться и выйти с побережья. Идти сложно не из-за боли, идти сложно из-за подкашивающихся ног.