За закрытой дверью

Глава 5

Детская клиника, где наблюдается Мишутка, одна из лучших в городе. Ежегодное посещение стоит c машинку средненькой паршивости. Дима сам предложил это дорогое удовольствие, считая, что никаких денег на здоровье ребенка не жалко.

Уровень предоставляемых услуг мне более чем нравится. Все врачи компетентны и доброжелательны, а главное умеют ладить с детьми. Каким-то чудом им удается уговаривать не самого послушного пациента, еще и на немецком, которого Мишутка, как истинный сын своей матери, знает плохо. К каждому визиту педиатра мне приходится штурмовать интернет и вбивать в переводчик целые абзацы. Языковой барьер не шутка, когда дело касается здоровья ребенка.

Как ответственная мама, прихожу с распечатанными вопросами и прошу мне писать на них ответы в переводчике. Вообще мой немецкий не настолько ужасен, на бытовом плане я вполне вывожу. Медицинские и анатомические термины я, увы, еще не выучила, поэтому справляюсь, как получается. Да, за четыре года можно было выучить язык в совершенстве, у меня же мотивация отсутствует напрочь. Все внутри сопротивляется, может, потому что я так и не привыкла к этой стране.

Миловидная брюнетка дает памятку о побочных симптомах прививки. Прекрасно, дома обязательно переведу. Мой героический малыш уже не ревет, и мое материнское сердце перестает кровоточить. О чем о чем, а о страшной фантомной боли, как уникальной характеристике материнства, меня не предупреждал никто. Болит за детей, как оказалось, в десятки раз сильнее, чем за себя.

Веселая медсестра быстро завлекает Мишутку игрой. Она предлагает ему детский набор доктора. Мишутка в полном восторге, когда делает игрушечную прививку этой доброй женщине. Не хочу спешить, выдергивать ребенка и тащить домой. Пусть поиграет, хорошие эмоции скрасят болезненность этого дня, больница не будет казаться пыточной.

Пока сыночек играет, открываю медицинскую карту Мишутки. Похожие ощущения чувствуешь, когда листаешь альбом с фотографиями. Только эти чувства тяжелее и приправлены горечью. Вспоминать болезни своего ребенка не просто не приятно, а больно. У Мишутки был только конъюнктивит и ОРВИ, но мне этого хватило, чтобы и в панику впасть, и плакать, глядя, как ему плохо.

Начало карточки. Вес — три сто, рост — пятьдесят один. В этот момент улыбаюсь так искренне, как только возможно. Мишутка родился маленьким, зато уже через месяц перегнал своих сверстников. Сейчас он высокий ребенок, иногда даже одежда по возрасту мала. Здесь и выписка из роддома, и мои анализы. Все, разумеется, на немецком, лишь картинки и цифры помогают понять, о чем идет речь. Цифры. Одна, вторая, третья. Все они из разных анализов, но на одном развороте.

Горло стягивает колючей проволокой до того, как понимаю, в чем дело. Вчитываюсь, перепроверяю и вскакиваю с дивана с видом человека, которого заживо сварили в кипятке. Пихаю анализы под нос врачу абсолютно бесцеремонно и тычу пальцем в цифры.

— Как может быть у ребенка четвертая группа, если у обоих родителей вторая? Как, черт побери? Да, я хреново знала биологию, но генетику любила! Не понимаешь? Черт! Zwei, zwei und vier! Все равно нет? Да блять!

У меня телефон падает на стол к врачихе раза три, пока вбиваю в переводчик свой вопрос. Тетка качает головой, повторяя слово эквивалентное русскому «невозможно». Много чего говорит эта ошарашенная женщина, слишком много терминов для моего восполненного мозга. Рявкаю ей «спасибо за помощь» и отхожу в угол кабинета. Смотрю на сына и вижу то, чего раньше не замечала. Может, запрещала замечать, а может, сейчас выдумываю. Прямо сейчас рушится все, что я знала, все, что у меня есть. Невозможно? В моем случае и невозможное возможно. Я даже не вижу, как номер набираю. Лишь услышав гудки в трубке, понимаю, что звоню.

— Мира? Привет, как ты? Что-то случилось?

В голосе Андрея тревога, она зашкаливает. Это приятная тревога, даже нотки радости проскакивают. Рад меня услышать?

— Андрей, кто отец моего сына? — звенит льдом мой голос.

Слышу выдох и молчание. Мне этого достаточно, чтобы зажать рот ладонью и уставиться на Мишутку, словно увидела собственного сына впервые.

— Мира, мы можем встретиться и поговорить? Ты же все еще живешь во Франкфурте? — его вина злит меня еще сильнее, чем радость.

— Я не хочу с тобой ни встречаться, ни разговаривать. Андрей, ответь мне на один сраный вопрос! Кто, черт бы тебя побрал, отец моего сына?

— Я не знаю.

— Ты же сдал анализ, получил результат! Какого хрена ты не знаешь?!

— Мира, прошу тебя, давай встретимся и обо всем поговорим. Я не отниму много времени, всего десять минут. Прости, я виноват перед тобой. Умоляю, дай мне шанс все объяснить.

— Только если будешь иметь при себе правду.

— Конечно. Сейчас ты свободна? Можем увидеться?

— Через час. Я напишу адрес.

Кладу трубку до того, как Андрей скажет еще хоть слово. Теперь второй номер.

— Приветик, моя обожаемая женушка, — чуть не поет Дима.

— Мне нужно съездить по делу на час. Могу привезти Мишутку к тебе в офис?

— Что за дело? Это связано с больницей? С ним все в порядке?

— Да, просто забыла документы, которые нужны для заключения контракта. Они вносят пару новых положений. Предупреждали взять свидетельство о рождении ребенка, а я не взяла.

— Блять, Мира. Ну вези, конечно. Ему есть сейчас надо, да?

— Да, я заеду, куплю ему готовый обед. Покормишь, и я заберу его до тихого часа.

— Окей.

Суматоха получается ужасная. Такси, фудкорт, такси, офис Димы. Все мысли путаются, их затягивает тошнотворным страхом. Небольшой темный офис Димы, его кабинет. Мишутка, как обычно, в восторге, что оказался у папы на ручках.

— Здесь все, что ему нужно. Есть игрушки и книжки, я постараюсь поскорее, — оставляю сумку в кресле. — Пока, солнышко, мама скоро приедет.

Целую Мишутку в щечку и хочу отойти, как вижу надутые губы Димы. Почти всегда, когда ухожу, целую на прощанье обоих.

— А папочке поцелуйчик?

Смотрю на него, как на кусок дерьма, а он мне улыбается. Так Дима улыбается, когда дарит цветы или предлагает массаж. Концентрация презрения к нему достигает пика, меня сейчас или вырвет, или разорвет на части.

К сожалению, в этот же момент на меня смотрит и Мишутка. Он удивляется, переводя глазки от мамы к папе. Почему это мама не хочет поцеловать папу? Дима не просто кривляется, играя в примерного муженька, он манипулирует мной, используя ребенка. Я бы предпочла влепить ему пощечину, а не целовать. Наклоняюсь и, борясь с отвращением, дарю мимолетный поцелуй.