Забытый бог

Глава 15

Гутарлау — местечко с этим названием совсем ещё недавно было небольшим рыбацким посёлком, который с незапамятных времён расположился на берегу озера Панка. Далёкий уголок глухой провинции жил своей тихой и размеренной жизнью до тех пор, пока один из заправил туристического бизнеса не решил построить здесь санаторий. Благодаря рекламе, утверждавшей, что вода, воздух и пляжи озера Панка могут оживить даже мёртвого, сюда устремилась многочисленная толпа горожан, желающих поправить своё здоровье.

Здесь действительно было всё, о чём только может мечтать усталый житель большого каменного муравейника. Покой и тишина, чистый воздух, лечебная вода, лес, горы, прекрасная рыбалка и длинные чистые пляжи, на которых с утра до вечера поджаривают свои тела отдыхающие.

Озеро было не просто большим — оно было огромным. Стоявшим на берегу, оно казалось морем, особенно когда было неспокойно. Временами на нём начинался настоящий шторм и люди прятались в уютные и тёплые дома, наблюдая оттуда за разбушевавшейся стихией.

С приходом туристов и курортников посёлок ожил и преобразился. Здесь стали строить новые дороги, магазины, кинотеатры, рестораны и всё то, без чего не может жить городской человек, избалованный цивилизацией. Поток приезжавших сюда на отдых людей не ослабевал круглый год. На зимний период здесь открывались прекрасные горнолыжные трассы, так что курортная лихорадка в Гутарлау почти не прекращалась.

Зато посёлок потерял самое ценное из того, что имел — покой, тишину и девственную природу, именно то, за чем, собственно говоря, и ехали сюда люди. Конечно, после суеты больших и шумных городов Гутарлау всё равно казался райским уголком. Но для жителей посёлка появление огромной толпы отдыхающих, было, подобно набегу саранчи. И рыбалка стала уже не та, и в лесу почти не осталось охотничьих угодий. Птица, зверь и рыба постепенно уходили из этих мест. И бывшим охотникам и рыбакам приходилось приобретать те профессии, которые им предлагала новая жизнь.

«Хорошо, что строительство пошло в другую сторону, — подумал Герон, проезжая по новым улицам курортного городка. — Отец не любит суеты. Он всегда жил отшельником. Для него охота и рыбалка — это образ жизни, а не развлечение».

Но вот посёлок остался позади, и журналист вырулил на дорогу, ведущую к отцовскому дому. Всё сразу стало на свои места. Здесь ему был знаком каждый пригорок, каждое дерево. Отсюда он мог идти до самого крыльца с закрытыми глазами. Герон снова почувствовал себя мальчишкой, возвращающимся из школы туда, где было так уютно, спокойно и привычно.

Подъезжая к дому, журналист увидел, что участок вокруг отцовского дома огорожен живой изгородью.

«Наверное, туристы и здесь бывают. Иначе от кого ему ещё отгораживаться?»

Берег озера, поросший редким лесом и кустарником, изогнулся в этом месте петлёй, образовав очень живописный залив. Благодаря деревьям и большим валунам, торчавшим из воды перед горловиной залива, ни ветер, ни большие волны во время шторма не могли нарушить его покой и тишину. Диким уткам, прилетавшим сюда каждый год, тоже нравился этот уголок. Но Герон не помнил, ни одного случая, чтобы отец стрелял здесь из ружья. Охотники из посёлка знали это и никогда не нарушали установленное правило. Им и без того хватало угодий. Звери и птицы жили в этом месте как в заповеднике и совсем не боялись людей.

Дом стоял на пригорке недалеко от воды, в окружении больших деревьев. Отец постоянно очищал этот участок леса, не давая ему зарастать мелким кустарником и высокой травой. Здесь не было поваленных деревьев, пней и коряг. Даже ночью можно было ходить по лесу, не боясь обо что-нибудь споткнуться. Это место и раньше было похоже на парк, а теперь благодаря плотной и зелёной стене живой изгороди сходство ещё более усилилось.

Въезжая в открытые ворота, Герон увидел в оконном проёме отца и помахал ему рукой. Тот поднял в ответ руку и тотчас исчез в глубине дома.

Закрыв за собой створки ворот, журналист подъехал к крыльцу, на котором уже стоял его отец.

— Ну, вот и я, — сказал Герон, выбираясь из машины. — Ты больше никого не ждёшь? А то, может быть, я напрасно закрыл ворота?

— Нет, кроме тебя я никого сегодня не приглашал. А ворота я сейчас пойду закрою на замок.

— Раньше у нас не было ни замков, ни заборов. Что случилось? Толпа выздоравливающих бегемотов стала топтать нашу лужайку?

— Вот именно! Мало того, они начали жечь костры и мусорить. Пришлось принимать меры. За те три года, что тебя не было, здесь многое изменилось. Ты, наверное, заметил это, когда проезжал посёлок.

— Да, он практически неузнаваем. Но неужели вот это небольшое препятствие, — Герон кивнул головой в сторону полоски кустарника, — способно остановить любопытных туристов?

— Это «небольшое препятствие», — хитро улыбаясь, ответил отец, — способно остановить даже толпу любопытных носорогов. Мой тебе совет — не подходи к изгороди ближе, чем на метр.

Герон скорчил глупую и недоумённую мину.

— Там что, подведён электрический ток?

— Нет, ну что ты. Хотя трудно сказать, что хуже — взяться за оголённые провода или уколоться колючкой такого растения. В народе этот кустарник называют чесоточник, и его шипы содержат вещество, вызывающее приступ чесотки. Яд совершенно безвреден для организма, но пятнадцать минут кошмара обеспечит каждому, кто наткнётся на иголки такого растения. Обычно достаточно одного «сеанса», чтобы человек стал обходить кусты чесоточника за километр.

— Как же ты его выращивал и подстригал?

— Пришлось подобрать одежду, которую трудно проколоть даже шилом.

— Значит, всё же можно пробраться сквозь изгородь?

— Конечно. Но никто из отдыхающих почему-то не ходит по лесу в костюме пожарника.

— На тебя в полицию случайно не жаловались?

— Жаловались. И совсем не случайно! Но я заранее всех предупредил. В лесу и на изгороди закрепил таблички и указатели. Поставил в известность руководство санатория и полицию. А на своей земле я имею право выращивать всё что захочу.

— Да, видно они тебя достали!

— Я совсем не против, когда люди гуляют по лесу. Но это же — варвары. Они всё ломают, жгут и оставляют после себя кучи мусора. Слова на них не действуют. Пришлось перейти к телесным наказаниям.

— И каков результат?

— Оказалось, что чесотка убедительнее всяких слов. Им даже строительство пришлось направить в другую сторону. А ведь первое время строители приходили ко мне с предложениями купить дом и участок. Предлагали большие деньги.

— Ты у них наверно как кость в горле?

— Как колючка в заднице.

Посмеявшись, они стали переносить вещи Герона.

— Поставь машину в гараж, — сказал отец, когда они занесли все вещи, — а я пойду закрою ворота, и мы поужинаем. Да, и захвати оттуда дров для камина.

Герон набрал охапку сухих поленьев и вошёл в дом.

Он не был здесь с того времени, как поступил на работу в «Ежедневные новости». Но в доме ничего не изменилось. Отец никогда не переставлял мебель и редко покупал новые вещи. Он жил в своём, особенном мире и настолько привыкал к окружавшим его предметам, что они становились частичкой его самого. И никто на свете не смог бы заставить его расстаться с ними. Герон даже не знал, сколько лет той или иной вещи в доме. Он помнил только то, что они были здесь всегда. И, трогая их сейчас руками, журналист понял, что они давно стали для него родными. Он с ними родился и вырос, совершенно их не замечая, и лишь после долгой разлуки осознал, как они для него дороги.

Весь первый этаж состоял из одной большой комнаты. Это была и кухня, и столовая, и гостиная. Небольшое пространство, обозначенное коротким простенком, создававшим лишь видимость отдельного помещения, служило для приготовления пищи. У противоположной от входа стены стоял камин и два мягких кресла. Центр комнаты занимал массивный овальный стол со стульями. Слева от входа начиналась лестница, ведущая на второй этаж. Там находились две спальные комнаты. Под лестницей стояли два книжных шкафа и большие напольные часы. Голова оленя с ветвистыми рогами, перекрещенные ружья с кинжалом и три картины в резных рамах завершали нехитрый интерьер этого жилища.

Пока Герон разжигал камин, отец стал накрывать на стол. Из открытых кастрюль и сковородок потянулся аппетитный запах приготовленной пищи.

— Чувствую, что ужин у нас сегодня будет царский, — вдыхая дразнящий аромат, сказал Герон.

— Должна же закуска соответствовать тем медалям и звёздочкам, которые нарисованы на этой бутылке, — ответил отец, разглядывая привезённый сыном коньяк.

За столом они говорили о местных новостях. О тех изменениях, что произошли за это время, об их общих знакомых, о работе Герона и его жизни в городе. Отец пока не спрашивал о посылке, и Герон решил не торопиться с этим разговором. А когда они, прихватив с собой коньяк, сели у камина и журналист уже собрался спросить об этом отца, тот вдруг настороженно повернул голову к открытому окну, явно к чему-то прислушиваясь.

— Что там такое? — спросил Герон, глядя на отца.

— Птицы, — ответил тот. — И они говорят, что в лесу кто-то ходит. Пойдём на второй этаж. Там у меня наблюдательный пункт.

Они поднялись в спальную комнату отца.

Из неё выходило два окна. Одно на озеро, другое на лес и дорогу в посёлок. У этого окна стояла тренога с укреплённым на ней большим биноклем. Отец покрутил по сторонам биноклем и, отойдя от него, жестом пригласил Герона поглядеть в лес.

Прильнув к окулярам, тот увидел странную фигуру. Она удалялась от них, корчась и извиваясь всем телом, на ходу расчёсывая руки, шею и туловище. Телосложение мужчины показалось журналисту знакомым, и он наблюдал за пришельцем, пытаясь понять, кто этот человек. Наконец, мужчина повернул голову в сторону их дома. Это был полицейский агент, следивший за Героном в столице.

Герон выпрямился.

«Ах, Борк. Ну и лиса!» — думал он, глядя на удаляющийся силуэт, который на ходу исполнял танец живота.

— Этот человек тебе знаком, — понял отец.

— Я не знаю, как его зовут, но я знаю кто он. И ещё я знаю, кто его сюда послал.

— Это связано с твоей посылкой, — отец не спрашивал, хотя фраза вполне могла прозвучать как вопрос.

Герон кивнул головой. Он всё ещё глядел в окно и жалел, что расслабился в дороге, поверив Борку.

— Я думаю, тебе пришло время обо всём мне рассказать.

— Да, конечно. Собственно за этим я к тебе и приехал.

— И правильно сделал. Пойдём греться у камина.

Они спустились вниз и заняли свои места у огня.

— Нас никто не может подслушать? — спросил Герон, наливая коньяк в рюмки.

Отец снова повернулся к раскрытому окну и замер, вслушиваясь в лесные звуки.

— Нет. Твоему знакомому сейчас совсем не до этого. Он уже далеко отсюда.

Герон стал рассказывать о своих приключениях. О карнавале, о землетрясении, о пожаре, о статуэтке и рубине. Умолчал он лишь о своём двойнике, в существование которого и сам ещё не совсем верил.

Отец слушал его, глядя на языки пламени в камине, изредка бросая на сына короткие взгляды. Герон, рассказывая эту историю, тоже смотрел на огонь. И, вспоминая эпизод за эпизодом, он поймал себя на том, что снова некоторые моменты видит словно бы стороны. Глазами своего двойника.

Он замолчал. Его осенила вдруг внезапная догадка. Журналист понял, что ему в это время нужно вспоминать звуки, запахи и все свои ощущения, чтобы двойник вышел из тени!

— Отец, — Герон, наконец, решился задать волнующий его вопрос. — Тебе не кажется что сын у тебя не совсем нормальный?

— Не волнуйся, — усмехнулся тот. — С головой у тебя всё в порядке. Главное не то, какой ты есть на самом деле. Главное, чтобы люди окружающие тебя не заметили, что ты от них сильно отличаешься. В мире всё условно и относительно. Нужно всего лишь играть по правилам того общества, в котором живёшь. Иначе, будешь выглядеть белой вороной, и тебя объявят вне закона. На костре сжигали не только сумасшедших, но и тех, кого не смогли или не захотели понять. Чтобы быть незаметным в толпе, нужно слиться с ней воедино и не выделяться на общем фоне. Или быть над толпой, вне её досягаемости.

— Детектив меня в чём-то подозревает, только я пока не пойму в чём.

— Единственное, за что тебя могут арестовать — это за то, что ты взял камни из машины. Не оставил ли ты там какие-нибудь улики?

— Я старался этого не делать. Хотя меня ведь никто не учил конспирации, и быть хорошим шпионом.

— Человека можно научить колоть правильно дрова, и то не всегда. А быть хорошим шпионом научить невозможно — им надо просто родиться. Если тебя до сих пор не арестовали, то это означает, что они или не знают о том, что камни взял ты, или у них недостаточно улик против тебя. Есть и ещё вариант. Сыщик знает или подозревает, что камни взял ты, но не знает, где они сейчас находятся. И он следит за тобой, чтобы с твоей помощью их найти.

— Чёрт! Выходит, что я сам сюда их и привёл! Шпион из меня весьма паршивый!

— Не беспокойся. Здесь они ничего не найдут. А спросят тебя о посылке, говори, что выслал мне коньяк и блёсны. Ты не заметил, когда за тобой снова начали следить?

— Сегодня утром в городе и когда я выехал на автостраду «хвоста» точно не было. А после этого, честно говоря, я и не наблюдал.

— Ну, ничего. Зато теперь мы знаем, что они здесь. А лес — не город. Спрятаться в нём невозможно. Здесь они у нас как на ладони. А теперь объясни мне, зачем ты взял драгоценности из машины?

— Я и сам не знаю! Но действовал я тогда не как вор, а скорее, как сыщик. Рубин для меня был вещественным доказательством того, что произошло на карнавале. И, как оказалось, я не ошибся. Рубин и статуэтка в квартире сами соединились в одно целое. Мне кажется, они принадлежат тому человеку в капюшоне. А если это так, то Корвелл по отношению к нему тоже вор. Как назвать вора, который украл у вора?

— Вор в квадрате, — засмеялся отец. — Ну, хорошо, а зачем ты взял бриллиант?

— Вот здесь я действительно промахнулся. Он помог понять, как расплавилось колье, и мне, конечно, нужно было оставить его в машине. Но в том состоянии я был просто неспособен что-то анализировать.

— Ладно, дело сделано. А прошлое нужно вспоминать лишь для того, чтобы думать о будущем. Что ты теперь намерен делать?

— Я думаю, что мне нужно вернуть вещи их настоящему хозяину. Но кто он такой и как его найти, я пока не знаю. Если это человек в капюшоне, то он может выследить меня быстрее, чем Борк. Ведь он невидимка и умеет притягивать камень на расстоянии. И я не знаю, на что он ещё способен и стоит ли мне его опасаться.

— Невидимка он, как ты убедился, для всех кроме тебя. А притянуть камень, который уже находится в руках у бога, я думаю, и ему не под силу.

— Почему ты решил, что это божество? — Герон пристально посмотрел на отца.

Тот подбросил в камин несколько поленьев, налил в рюмку коньяк и снова сел на своё место.

— Посмотри внимательно на огонь, — сказал отец после того, как сделал небольшой глоток из рюмки.

Герон перевёл взгляд на камин.

Языки пламени вырывались из-под новых поленьев, разрастаясь всё с большей силой. Вскоре они стали напоминать ореол из крыльев. Вспыхнувший в центре огонь, внезапно принял форму сидящего человека с сияющим шаром в руках. Это длилось всего несколько мгновений.

— Что это значит? — Герон смотрел на отца широко раскрытыми глазами.

— Это значит, что тебе предстоит ещё многое узнать, — медленно и тихо произнёс отец. — Но не пытайся понять всё сразу. На это нужно время. Вот, пожалуй, и всё, что я могу тебе сказать!

Журналист сидел в кресле совершенно сбитый с толку. Он понял, что отец знает многое из того, что Герон пока не в состоянии воспринять. А тон, которым отец произнёс эти слова, давал ясно понять, что сыну придется самому во всём разбираться. Отец лишь будет рядом и поможет в трудную минуту.

— А где сейчас статуэтка? — после долгой паузы спросил Герон.

— Её здесь нет. Она в надёжном месте. Я думаю, что нам нужно пойти завтра на рыбалку и позволить твоим «друзьям» погостить у нас в доме. Среди твоих вещей нет ничего, что могло бы их заинтересовать?

— Нет, все вещи новые. От старой одежды я избавился ещё в городе.

— Тогда давай пожелаем друг другу спокойной ночи. Утро вечера мудренее, — отец встал с кресла. — Я принесу тебе в спальню мазь. Перед сном смажешь ею руки и голову. Она поможет восполнить твои потери.

Уже поднимаясь по лестнице, Герон обернулся к отцу, закрывавшему окно.

— Скажи, отец. А наш учитель всё ещё живёт в посёлке?

— Его похоронили в прошлом году, осенью.

— Он чем-то болел?

— У него остановилось сердце. Он умер в свой день рождения.

— Какое это было число? — с замиранием спросил Герон.

— Двадцать пятое октября, — отец уже закрывал входную дверь.

Журналист стал медленно подниматься по лестнице.

«Это был не сон! Это был не сон!» — стучало у него в голове.

«Но почему отец никогда мне об этом не говорил…? Да потому, что даже сейчас он не говорит всего, что знает! Я должен понять всё сам. Другого пути у меня нет».

В спальне он натёр мазью больные руки и свою свежую лысину. У мази был тонкий и приятный запах. Герон даже не спросил отца, из чего она приготовлена. Аромат дурманил и расслаблял. Журналист закрыл глаза и стал вспоминать свой кошмарный сон.

Начал он с того места, когда вошёл в лес.

Через некоторое время стали проявляться все запахи и звуки окружавшие его.

Вот вспорхнул кулик, но Герон уже наблюдал не только за ним, но и за собой, глядя на всё происходящее откуда-то сбоку. Вот мальчишка бросился за птицей через зелёную лужайку и провалился в трясину. Его маленькое тело испуганно и судорожно барахталось в жиже, погружаясь в неё всё больше и больше.

Время остановилось в тот миг, когда на поверхности болота осталось только лицо, и из открытого рта вырвался этот леденящий кровь вопль. Лицо застыло искажённой маской в окружении болотной жижи. На одной ноте остановился звук. Вся природа вокруг словно окаменела, превратившись в картину, написанную рукой талантливого художника.

Герон не знал, сколько длилась эта пауза. Он чувствовал, что всё происходящее не имеет никакого отношения ко времени. Это мог быть час или два, а могло быть всего лишь одним коротким мгновением.

Над головой утопающего вдруг появилось светлое пульсирующее облако. Меняя свою форму и переливаясь, оно спускалось к лицу и, подойдя вплотную, стало вливаться в него через открытый рот. Герон почти физически ощутил, как это облако включило в нём какой-то механизм, бездействующий до этого времени. Он почувствовал, как напряглись его мозг и тело. С лица медленно сползла маска ужаса.

Вскоре трясина стала раздвигаться в стороны, пока не образовалась воронка, в центре которой висело в воздухе тело мальчишки. Бессознательное тело начало приподниматься и двигаться в сторону берега.

Приняв горизонтальное положение, оно мягко и плавно опустилось на твёрдую землю.

Рот всё ещё был полуоткрыт, и из него стало выходить светлое облако, которое, задержавшись на некоторое время, растворилось в воздухе.

Мокрое и неподвижное тело Герона лежало на холодной земле до тех пор, пока не прибежал его отец. Сняв с себя куртку, он завернул в неё сына и понёс домой.