Загробная карьера Саши Маузера

Глава первая. Когда все началось

Когда все началось, мы были в палате, пережидая тихий час. Пятеро парней, возрастом от двадцати до двадцати трех лет, отобранные по непонятным критериям. Вот лично я до сих так и не понял, что общего между мной, и моим соседом справа. Но размышлять об этом было лень — подопытным кроликам вякнуть хоть слово все равно не дадут.

Ну, а началось все, как и следовало ожидать, внезапно и без предупреждения. Трое наших как раз резались в карты, усевшись в полукруг на одной из кроватей, как вдруг лампочки замигали, пол задрожал, и откуда-то издалека послышался рев сирены.

— Чё еще за хреновина? — удивился Котопес, самый старший и самый побитый жизнью из нас. Прозвали его так за пижаму, которую украшал рисунок этого самого мультяшного мутанта. Впрочем, всем в палате в первый же день раздали клички, такой уж был обычай. Единственный, кому повезло, был я — единогласно решили, что моя фамилия уже звучит, как прозвище, а значит, фантазию тратить не надо, естественный отбор уже все сделал сам.

— Случилось чевой? — предположил Виталя, он же Худой, парень на год старше меня, и второй по старшинству в палате.

В этот момент включился динамик на стене:

— Внимание, всем пациентам приготовить личные вещи к досмотру, а потом занять места на своих кроватях. Время готовности — десять минут.

Ворча на то, что не дали доиграть партию, парни убрали карты и разбрелись по койкам. В полном молчании мы послушно, как и приучились за две недели, выложили все из тумбочек прямо на пол, растянулись поверх одеял, и замолчали, рассматривая потолок. Несмотря на то, что это происходило раз в день, у меня невольно появилась мысль: неужели то, чего мы ждали с таким нетерпением и страхом, уже началось?

— Скорее всего, — согласился Котопес, когда другой парень, Вован по прозвищу Боцман, озвучил ту же мысль. — Они ведь так и говорили — две недели. А вчера как раз срок и вышел.

Кто-то у окна тут же начал рассуждать, как каждый раз, когда дело заходило о деньгах:

— Эх, хорошо бы наличкой выплатили. А то с карточками одна беда — засунешь куда-то, потом ищешь. А наличку в бумажник, и трать себе, сколько хочешь.

— Мне лично похрену, как, — буркнул Боцман. — Главное, чтобы не кинули.

— Не кинут, — уверенно сказал парень у окна, которого почему-то звали Мазепой. — Мы же договор подписали, все юридически оформлено….

— По-твоему это гарантия? — насмешливо спросил Котопес. — Липу тебе всунут, которой подтереться и выбросить, и под зад коленом. Иди, Вася, гуляй. И никому ничего не докажешь — предприятия официально не существует, людей, которые договор подписывали, в природе тоже никогда не существовало, а все, что с тобой случилось, вообще страшный сон. Не, братцы, юристика здесь не поможет. Надо характером брать, характер показывать, чтобы с тобой считались. И связи иметь, чтобы не кинули. Тогда и все пучком будет.

Прозвучало это настолько авторитетным тоном, что возражать никому не захотелось. Тем более, мне. Потому что было тоже пофигу — наличка, или счет в банке. Главное, чтобы калекой отсюда не выпустили.

Когда я две недели нашел объявление в Интернете о выплате двадцати тысяч зеленых за экспериментальную операцию, то сначала подумал, что это неудачный, глупый разводняк. Но потом чувство голода вместе с отсутствием крыши над головой пересилили. Рассудил так: если уж и умру, то по крайней мере последние дни лучше проведу в больнице на полном обеспечении, чем на улице возле мусорки. А теперь страшно стало, мысли в голову лезут. Жажда к жизни появилась, умирать не хочется, калекой становится не хочется, хочется счастья и большой любви. А сколько до этого всего еще топать — хрен знает.

Дверь бесшумно отъехала в сторону, являя взору пятерых “докторов” в белых халатах, лицо каждого закрывал респиратор, позволяя разглядеть только глаза. В полном молчании доктора взялись за дело — осмотрели наши вещи, измерили давление, померили температуру. Потом все вышли, дверь закрылась, и динамик на стене сообщил:

— Внимание, начинается передвижение пациентов в операционную, ни в коем случае не паниковать, сохранять спокойствие.

Из кровати вылезли механические лапы, и плотно обхватили мое тело, не давая пошевелится, а тем более встать. В стене открылся проход, и первая кровать с Боцманом поехала туда, исчезнув во тьме. Следом оправился Мазепа, успевший кинуть на меня странный взгляд. Котопес поехал с таким видом, будто в конце прохода его ожидали девочки и шампанское.

— Удачи, Маузер, — попрощался он, проезжая мимо меня. — Не кашляй.

— Сам не чихай, туберкулезник.

Четвертым был Виталя, а я, так как выбрал себе крайнюю от стены кровать, последним. Передвигаться в горизонтальном положении, не в силах пошевелится, для другого человека было бы жутковато, но меня слегка развеселило — похоже было на то, что тебя несут в гробу, только по темному коридору и очень быстро. Интересно, а в конце будет оркестр? Всегда хотел завещать на своих похоронах вместо траурного марша попросить врубить песню “Районы, кварталы, жилые массивы, я ухожу, ухожу красиво…” А на оградке написать: “Не увидимся в понедельник, лузеры”.

Но умирать мне пока еще было рано. Кровать вкатилась в операционную, и заняла свое место среди четырех остальных. Повернув голову, я увидел, как к каждому из моих товарищей вводят в вену иголку со снотворным. Потом доктор в респираторе вкатил такую и мне. Глаза закрылись, мелькнула последняя мысль: “Встречайте меня, двадцать штук…”. И все оборвалось.

Ненадолго.

Обычно, когда я сплю, в голову лезет всякая ересь, персонажи из сериалов, знакомые люди, какие-то старые переживания, короче, сплошной спам. Но сейчас мне показалось, что я просто закрыл глаза, а потом открыл их спустя десять минут. Никто меня не резал, возле кровати вообще никого не было, только издалека бубнили голоса:

— Двадцать пятый сорок четвертому.

— Сорок четвертый на связи.

— Кладбище номер три, сектор 8Д, Петров Сергей Юрьевич.

— Поняли.

— Двадцать пятый сорок пятому.

— Сорок пятый на связи.

— Городской морг.

— Есть.

— Семнадцатый, еще остались свободные места?

— Позавчера была крупная авария на Садовом, пять человек насмерть, скидываю информацию.

Вперемешку с бубнением доносился могучий храп — именно из-за такого я часто не мог заснуть в палате. Значит, остальные тоже еще здесь. Что вообще происходит, эй?

— Соедини с Координатором, — приказал голос.

Минута, и тихий ответ:

— Координатор на связи.

— Это двадцать пятый, готова партия, пять единиц, согласно заказу 2489 дробь Б, как поняли?

— Понял вас, двадцать пятый, отправляйте.

— Минуточку, уважаемый, мы так и не договорились об оплате. Бомжей со свалок — еще ладно, но это особый товар, требует надбавки. Вы ведь не на галеры их отправляете, верно?

— Вас это не касается, — с легким раздражением сказал Координатор. — Десять процентов от общей суммы — и баста.

— Пятнадцать, или мы перепродаем их Асмодею.

— Хрен с вами… Согласен на пятнадцать, отправляйте.

На этом моменте мне стало уже крайне интересно, и я рискнул повернуть голову, чтобы осмотреться. И сразу обнаружил, что за мной наблюдают.

— Пациент проснулся! Срочно наркоз!

В этот момент где-то за стеной что-то бахнуло. Доктор в респираторе, уже направляющийся в мою сторону со шприцом, остановился и развернулся.

— Восьмой двадцать пятому, что там у вас за шум? — поинтересовался голос, что вел переговоры насчет оплаты и процентов.

Несколько секунд молчание, а потом по ушам ударил страшный грохот. Вывернув голову, я успел увидеть, как дверь слетает с петель, и на пороге появляется затянутая в камуфляж фигура с короткоствольным автоматом в руках. Ёк-макарёк, если это на самом деле сон, то такое мне снится впервые.

— Лежать! — скомандовал вооруженный человек. — Руки за голову! На колени, паскуды!

Под кроватью зажужжал электромотор, мое тело в горизонтальном положении пришло в движение, и поехало через комнату прямо в тот самый проход, через который, собственно, и прибыло сюда. Автоматчик коротко матернулся и бросился в погоню, но не успел ухватится за спинку кровати, как она провалилась в черную бездну. Я еще немного проехал, а потом ощутил, что начинаю стремительно задыхаться. Руками хотел схватится за горло — так руки прикованы к кровати, попытался вздохнуть — нечем. Извиваясь, как червяк, я быстро умирал от удушья, стараясь сделать хоть что-то, проклиная всех и вся, с ужасом ожидая, что будет потом. Кровать продолжила двигаться, и на том конце коридора вместо живого тела готовилась вывезти теплый, не подлежащий реанимации труп. Прощай, мальчик Саша с дебильной фамилией, никто тебя не вспомнит, никто не осудит. Потому что никому ты, нахрен, не нужен.

Последняя попытка вздохнуть. Жгучая боль в области груди. Глаза закрылись, тело обмякло.

И настал конец всему. В данном случае — мне.

**************

Говорят, что после смерти жизнь не прекращается. Одни верят, что ты начинаешь другую жизнь, в Раю или в Аду, другие — что ты возвращаешься на Землю, рождаешься и живешь заново. Я не знаю, что творится в голове у обоих сторонников этой теории, но одно знаю точно — если при смерти тебе не повезло, то это еще далеко не конец.

Когда Смерть приходит к тебе в черном плаще, с косой, и вид у нее такой, будто она где-то отмечала свой день Рожденья, и теперь не помнит, какой сейчас год и откуда на ее заднице взялась татуировка в виде бабочки — это пугает, даже интригует. Но когда она является к тебе в домашних шортах, футболке, а через плечо у нее перекинута электрическая мотокоса, становится смешно. Тем более, когда она еще и с порога спрашивает, нет ли чего в доме попить, а потом проходит на кухню, и говорит, что упарилась, пока ту самую дорожку в свое царство косила. Кстати, на этом моменте лучше держать язык за зубами, потому что, как в симуляторе свиданий, каждый вариант твоей реакции повлечет за собой отдельную цепь развития событий, и все они делятся на: а) более менее нормальную б)отличную для тебя, но плохую для Смерти в)отличную для Смерти, но плохую для тебя г) отличную для вас обоих д)вариант, где Смерть сама не знает, что с тобой делать, и на кой ляд ты ей сдался такой никому ненужный.

Примерно такие мысли мелькали у меня в голове, пока я брел по какому-то полю, среди подсолнухов, ориентируясь на элеватор. Странно, я так и не понял: вообще умер или не умер? Помню, была смерть от удушья, помню, была операционная, мужик с автоматом, шуточки Котопса и остальных. Помню, как оказался в клинике, и какие причины заставили меня там оказаться. Тело вроде мое, одежда та же, что была перед операцией. Но где этот долбанный Рай или Ад?

Элеватор начал отдалятся, уменьшатся в размерах. Подсолнухи раздвинулись, образовывая круг. Оказавшись в центре, я ощутил, что куда-то падаю, и замахал руками, стараясь удержатся на поверхности. Но не получилось, потому что, мои ноги всего десять секунд болтались в воздухе, а потом встали на твердую, каменную поверхность. И поле вокруг как-то резко превратилось в кирпичные стены. И воздух появился, спертый, удушливый, еще хуже, чем в общественном туалете. Восстановив равновесие, я оглянулся. Картина, прямо скажем, не самая лучшая — тесная комната, два мертвых тела на кроватях, а у окна стоит не кто иной, как сосед по палате Виталя, и таращится на меня обалдевшим взглядом.

— Маузер, ты тоже здесь?

— Где здесь?

— Здесь, — он обвел рукой комнату.

— А-а-а… Ну, если под этим словом ты подразумеваешь конкретно это помещение, то да, я здесь.

Не сговариваясь, мы на цыпочках подошли к кроватям. Мертвые тела принадлежали двум молодым людям, надо заметить, довольно благородной внешности, с красивыми чертами лица, чистой и ухоженной кожей, сразу видно, не бомжи с вокзала, а уважаемые люди. Были. Когда-то. Я осторожно тронул крайнего пальцем, и отметил, что он уже давно остыл, холодный, как батарея летом.

— Мы где вообще? — Виталя робко огляделся. — Что это за место?

— Без понятия. Наверное, место, куда должны были отправить заказ.

— Какой заказ?

— Неважно. Лучше скажи, что ты помнишь из последнего.

— Помню, как иголку в вену вкатили, и отрубился. А ты?

— И я примерно также.

Свои фантазии насчет переговоров с неким Координатором и появления автоматчика я решил не озвучивать. Мало ли, что дурной голове могло привидеться.

— Может, мы спим еще? — предположил Виталя. Я несколько секунд подумал, бочком скользнул к нему… Хрясь! Ляпас вышел хороший, сильный.

— Ничего не поменялось, — констатировал я с сожалением. — Значит, не спим.

— Придурок, — прошипел Худой, потирая щеку. Хотел сказать что-то еще, но не успел — за дверью заскрипело что-то деревянное. В доме, где я провел детство, точно также скрипела старая, расшатанная лестница, ведущая на второй этаж. Виталя напрягся, глаза забегали, как у призывника, получившего повестку из рук военкома.

— Отлично, вот и люди. Сейчас узнаем у них, что да как, — обрадовался я.

— Дебил, какие люди, прятаться надо, здесь же два трупа!

Сначала я хотел поспорить, но потом представил, как бы все выглядело, если бы я зашел к себе в комнату, а на кровати два мертвеца, и возле них — два парня с обалдевшими лицами, якобы не понимающие, кто они и как сюда попали. Тем более, что Виталя уже схватил меня за локоть, и потащил в шкаф. Он оказался маленький, тесный, забитый вонючими, уже давно вышедшими из моды тряпками, но мы все же поместились, сгорбились, прижавшись друг другу, оставили между дверцами небольшую щель для просмотра, и затихли.

В комнату вошли двое. Один — молодой человек, примерно нашего промежуточного возраста (я уже упоминал, что разница между мной и Виталей была в один год) и низкорослый, сгорбленный дедок. Оба были одеты по-домашнему, парень в “трениках”, футболке и шлепанцах на босу ногу, дедок в каких-то обносках.

— Михалыч, проверь, — попросил молодой, остановишись на пороге, и с почтением глядя на мертвецов.

Старик двинулся к кровати, посмотрел, принюхался, пощупал, разве что не попробовал, и покачал головой.

— Нет еще.

— Может, с заказом что-то напутали? — озаботился молодой.

— Это ваши дела, — ответил дед, прошаркал к окну, и открыл форточку. — Еще два часа — и я вызываю полицию. Пусть сами разбираются, кто их убил и почему они в музее торчат.

Музей, однако! Я посмотрел на Виталю, но тот даже не повернулся, продолжая напряженно следить за обстановкой в комнате.

— Михалыч, ну, хотя бы три, — умоляющим тоном попросил молодой.

— За три и бутылки три, — ворчливо ответил дедок.

— Заплатим, не волнуйся.

— Хорошо, но ты, паря, покамест лучше вали отсюда. Негоже такому, как ты, здесь шастать. Если они оживут, я сразу сообщу, как договаривались.

— Но только сообщи!

— Иди уже, недоверчивый.

Парень еще немного потоптался, что-то пробормотал на прощание, и заскрипел лестнице уже в обратном направлении. Старик закрыл форточку, на всякий случай еще раз ткнул пальцем трупы, сел на табурет у стены, достал из-за пазухи самокрутку, и закурил, задумчиво пуская кольца дыма к потолку.

Когда опасность миновала, я стал размышлять на счет того, как сейчас лучше всего заявить о себе. Торчать в шкафу три часа, пока этот Иисус Христос будет ждать чуда воскрешения, не сильно хотелось. А с другой стороны, кто его знает, может он еще какой-то божественной силой обладает. Выпрыгнешь из шкафа, а дед тебе молнию в лоб зарядит, и все. Было два покойника, стало три.

Виталя слегка ущипнул меня за руку, привлекая внимание.

— Что?

— Как думаешь, сколько он еще здесь будет сидеть?

— Ну, сначала, пока не докурит. А дальше не знаю.

Услышав шепот, старик повернул голову, и посмотрел на шкаф. Мы замерли.

— Мыши, наверное, — успокоил “Христос” сам себя, и отвернулся.

Виталя уже более требовательно ткнул меня в бок.

— Да что?

— Слушай, что вообще происходит?

— Я тебе Друзь из “Что? Где? Когда?”, чтобы на такие вопросы отвечать? Сам же предположил, что мы спим. Вот, и спи себе дальше, пока можно.

— Раз это сон, то надо хотя бы выйти и осмотреться. А то торчим здесь, как любовники из анекдота, потом и вспомнить будет нечего.

— Я тоже так думаю.

— А этот?

— Раз это сон, то фиг он нам что сделает. В крайнем случае скажем, что мы из церкви, и спросим, какими это такими опытами с душами погибших страждущих он здесь занимается. Сразу отстанет.

В этот момент дед затушил самокрутку, и поднялся с табурета. Потянулся, пробормотал “Пойду, сосну пару часов” и вышел из комнаты. Спустя пару минут где-то в глубине дома хлопнула дверь, и наступила тишина. Отлично, опасность миновала. Мы спокойно вышли из шкафа, на всякий случай посмотрели на трупы — мало ли, а вдруг правда оживут — и тоже пошли своей дорогой. Если точнее вниз по скрипучей лестнице, на первый этаж обыкновенной двухэтажной деревянной сельской избы.

Даже если бы дед не сказал, что это музей, я бы сразу заподозрил что-то неладное. Везде какой-то неестественный порядок, все хозяйственные вещи на своих местах, ни пылинки, ни соринки нигде не валяется. На кухне сложенная из кирпичей печь, деревянный стол, стулья, тазик для мытья посуды, сама посуда аккуратно выставлена на прибитой к стене полке. Виталя зачем-то взял с печи глиняный горшок, и заглянул внутрь.

— Ну, что, появились какие-то мысли?

— Ни единой, — я почесал затылок. — Разве что то, что мы переместились вперед во времени, и попали в далекое будущее, а эта изба — музей старой культуры, куда водят школьников, чтобы они на примере жизни наших предков писали сочинения и получали за них двойки.

— Мда, дела… Сдается мне, что нихрена это не сон. Слишком уж все…

— Реалистично?

— Подозрительно. Мокрухой пахнет.

Пришлось согласится. А между тем мне уже не терпелось посмотреть, что творится снаружи избы. Виталя, как я видел, был того же мнения.

— Пошли отсюда?

— Пошли. Только чур, если ты неправ насчет времени, я даю тебе подзатыльник.

— Разбежался.

Подойдя ко входной двери, мы решительно толкнули ее, и вышли на залитую солнцем улицу….