Заклинатель

Глава 25

25.

Страх иррациональное чувство, его почти невозможно контролировать, трудно обуздать. Особенно, если сознание встречается с тем, чего до конца не понимает. Обычные люди не понимали магию, старались держаться подальше и воспринимали умеющих ей управлять кем-то особенным, отличным от простого человеческого рода. Эта особенность бросалась в глаза, заставляла настороженно относится к любому, проявившему хоть толику способностей к магическому таланту.

Именно непохожесть и скрытый страх приводили к сжиганию на кострах колдунов и ведьм в земной истории. Боязнь чего-то, что обычные люди не понимали, заставляла избавляться от источника страха на уровне безусловных инстинктов.

В этом мире магия была в порядке вещей. Но даже здесь древний страх первобытного человека, прячущегося на заре времен от грома и молний, воспринимался карой небес, вызывал настороженность и неуверенность к любому представителю племени чародеев.

Иррациональный, подсознательный страх перед магией, перед колдунами, умеющими ее применить. Это четко читалось в глазах не только баронских дружжинков, но и деревенских.

Стоило загореться колдовскому огню на ладони, как народ шарахнулся в сторону. Но затем подчиняясь инстинктам замер, не зная, что заезжий маг будет делать — то ли ограничиться демонстрацией силы, то ли начнется швыряться огненными шарами, сжигая людей и дома.

В гуляющих отсветах лилового пламени лица людей посерели, в глазах ужас. Но если деревенские могли показать боязнь, то вояки вынужденно держали лицо.

Будь одни, без сомнения отступили бы, не желая связываться с волшебником. Но на своей земле, в окружении крестьян из оброчной деревни, такой слабости баронские солдаты позволить себе не могли. Я поздно это понял, прочитав по глазам упрямую решимость сотника идти до конца.

— Это владение барона Байхорлда, — наклонив голову процедил Лютер, опуская кнут и делая осторожный шаг в сторону. Маневр не остался незамеченным, остальные солдаты рассредоточились.

Даже так. Похоже несмотря они действительно собрались идти до конца. Даже у провинциальных дружинников обнаружилась гордость. Плохо, с ходу не напугать, заставить отступить не выйдет. Видно по глазам. Первая растерянность прошла, в дело вступили другие инстинкты — хозяев земли, защищающих ее от чужака.

Но и мне отступать поздно. Здесь не только уязвленная гордость и потеря лица от плохо вооруженной солдатни, больше похожей на сброд, чем на воинов, но и предосторожность, что один из них не выдержит и нападет, стоит повернуться спиной. Могут пустить стрелу или метнуть копье. Страх принимал разные формы, в том числе в виде желания избавится от объекта опасности радикально.

— Езжай по своим делам, путник. Происходящее тебя не касается, — баронский сотник тоже понял мои затруднения и постарался сгладить ситуацию на свой лад. — Здесь вершиться правосудие за нарушение законов власти сеньора над своими людьми.

Самое забавное, что он прав. Не знаю насчет принуждения грудастой крестьянки к сексу, но нападение на стражников наказывалось строго. Потому что силу могла применять только власть, иначе все могло скатиться в анархию. Таков порядок вещей.

И с точки зрения крестьян все действительно по закону, по традициям, по обычаям, что в это время одно и то же. Но я не они. Мне плевать на порядок. Плевать на баронских солдат, решивших развлечься в деревне. Плевать на самого барона. Я видел перед собой беззаконие и собирался его пресечь, даже если придется пойти против местного феодала.

К тому же, кто сказал, что он прав. С точки зрения землянина двадцать первого века, происходящее было ничем иным, как произволом тех самых представителей закона, который они должны защищать.

В конце концов в эту эпоху, провинциальный барон ничем не отличался от главаря разбойничьей шайки, собирающей дань с захваченных земель.

— А я предлагаю вам отвязать парня и убираться отсюда, пока я окончательно не рассердился, — размеренным тоном произнес я, качнув рукой.

Фиолетовые отблески скользнули по лицам солдат и крестьян, последние не выдержав, подались назад, не желая вставать между противоборствующими сторонами. Сотник скрипнул зубами, мрачно взглянул на сгусток колдовского огня. Сомнения гуляли во взоре вояки. Помедлив, он оглянулся на исполосованное тело, привязанное к чурбаку.

— Ладно, похоже с него хватит, — неохотно буркнул сотник, стараясь не встречаться глазами с подчиненными.

Оценив ситуацию, опытный солдат решил не доводить дело до схватки, посчитав, что кучка деревенских того не стоит. В замок, разумеется, сообщат, и барон Байхорлд будет решать, как поступить с заезжим колдуном. Отправлять вслед погоню или ограничиться грозным предупреждением окрестным деревням, не принимать на постой незнакомых путников.

Поток мыслей так четко читался по лицу сотника, что я чуть не рассмеялся. Он заранее готовил оправдания не только для собственной совести и подчиненных солдат, но и для хозяина, который наверняка спросит, почему колдуна не повесили.

— Правильно решение… — кивнул я, но не договорил.

Нервы самого молодого солдата не выдержали. Привыкнув смотреть на грязных селян свысока (сам наверняка еще недавно был таким), он не сдержал унижения, вскинув лук. Свистнула выпущенная стрела. Я отклонился в седле, ощутив, как смерть прошла рядом, чиркнув по волосам в районе виска.

Глаза сотника Лютера расширились, за доли секунды он понял, что произойдет дальше, и даже открыл рот, собираясь то ли скомандовать атаковать всем вместе, то ли приказывая замереть на месте.

Уже неважно. Если удар нанесен, то бой должен быть продолжен и атакующий уничтожен. Все остальное — проявление слабости. Так учила философия мар-шааг, направляющая по пути не только самосовершенствования, но и искореняющая слабость.

Я швырнул файерболл в лучника. Раздался вопль. Тщедушная фигура, вспыхнула, как спичка. Магическое пламя превратила солдата в пылающий фиолетовый факел. С криками от него бросились прочь.

Ближайший солдат попытался неуклюже ткнуть копье лошади в бок. Животное заржало, взвилось на дыбы. Мне с трудом удалось удержаться в седле. Зато противник получил двумя копытами в грудь. Копейщика отбросило назад изломанной куклой.

Один готов.

У меня был не боевой конь, и скорее все он ударил со страху, но получилось отлично, а главное неожиданно. Остальные солдаты рванули назад. К этому моменту крестьяне разбежались, очистив площадь. Против меня осталось семеро дружинников, включая сотника. Именно он, сориентировавшись, бешено заорал:

— Убить его!!!

Понял, что назад дороги нет и попытался воспользоваться численным преимуществом. Не самый глупый подход. Жаль, совершенно неэффективный в нынешних обстоятельствах.

Я щелкаю пальцами и пространство накрывает белое облако. Туман густой, в вечерних сумерках совершенно непроницаемый для глаз обычного человека. Из глубины тут же раздаются испуганные возгласы бестолково мечущихся солдат. В отличие от них я прекрасно все вижу, и наношу хладнокровный удар, выцеливая ближайшего противника.

Сотканный из теней «Коготь» возникает и тут же режет яремную вену одному из дружинников. Вояка падает на землю, захлебываясь кровью, в безуспешной попытке зажать рану на шеи. Зря старается, порез больший и глубокий, кровотечение не остановить.

Забываю о практически мертвеце, переношу внимание на следующего. Один из копейщиков случайно находит границу тумана, вываливается в вечернюю прохладу и счастливо улыбается, что покинул колдовскую хмарь.

И умирает с улыбкой на устах, получив огненный шар прямо в голову.

Еще минус один.

Я действовал расчетливо, в первую очередь выбирая тех, кто находился близко к краю тумана. Который среди прочего, начал активно жечь кислотой, попадая на открытые участки кожи.

Снова крики ужаса от непонимания, что происходит. Баронские солдаты толкались, слепо водя перед собой руками, не видя ничего кроме густой белой мути. Дождавшись наполнения символа в Сумеречном Круге, я нанес новый удар, выведя из строя очередного противника.

Безжалостно, хладнокровно, просчитывая момент, когда это будет сделать удобно. Я давно заметил за собой такую особенность — в экстремальных ситуациях действовать с холодной головой, и теперь пользовался этим, спокойно уничтожая врагов одного за другим. Полезное свойство, доставшееся от Га-Хора.

«Коготь» и «Пламя» поочередно наполнялись энергией, и так же поочередно я пускал их в ход, убивая с безопасного расстояния. Изредка кому-то удавалось вырваться за пределы круга белой хмари, но он тут же падал, пораженный одним из боевых заклинаний.

Один раз «Туман» пришлось обновить, потому что дымка стала редеть, но это заняло доли секунды, не позволив противнику воспользоваться мелькнувшим просветом. Дальше бой продолжился в прежнем ключе.

Хотя нет, это даже трудно назвать боем, скорее избиением. У баронских солдат не было ни шансов.

Они падали один за другим, пока Лютер не остался один. Схватка сошла на нет. Подождав, пока сотник повернется боком, я нанес удар, перерезая «Когтем» сухожилия сначала на правой ноге вояки, затем на левой. Пепельное лезвие мелькнуло со скоростью молний и тут же исчезло. Сотник со стоном повалился на землю.

Туман рассеивался. Я не слезал с лошади, равнодушно наблюдая, как дымка медленно истаивает. Вечер полностью вступил в свои права, накрывая площадь сумерками.

Откуда-то сбоку возникла тень, обрела объем, превращаясь в девичью фигуру. Грета, невеста Ульфа, бросилась к привязанному жениху, не обращая внимания на валяющиеся вокруг трупы.

— Потерпи, милый, потерпи, я сейчас, — девушка перерезала веревки, держа в руке кухонный нож. Стало понятно, что когда деревенские разбегались, она не потеряла голову и бросилась домой за подходящим для освобождения инструментом.

Храбрая. Как и парень. Таким всегда тяжело.

Откуда-то сбоку прихрамывала старуха и что-то пробормотав, помогла девчонке с раненным женихом. Не оглядываясь, они утащили его с площади. Надо же, похоже не все деревенские трусы. Я проводил их взглядом и с высоты седла посмотрел на стонущего сотника. Помедлил и слез с лошади, откинув капюшон с головы.

— У тебя глаза светятся фиолетовым, — сказал Лютер, держась за раны на лодыжках. Тянуться к оружию он не стал, поняв, что бесполезно.

— Да? — задумчиво протянул я и пожал плечами. — Ну может быть.

Переизбыток перетока энергии и частое применение заклятий в короткий промежуток времени вполне могли вызвать подобный эффект. Но это неважно, никакой угрозе организму это не несло, если не превышать допустимый предел энергетических перегрузок. Га-Хор издавна знал об этом, как и любой более или менее опытный заклинатель. Хотя свечение глаз и не являлось общепринятым феноменом, такое наблюдалось только у заклинателей, имеющих высокий энергетический потенциал.

Что-ж, можно порадоваться. Это один из признаков, что со временем Сумеречный Круг можно будет расширить.

— Зачем ты вмешался? Тебе что, больше всех надо? Я же вижу, ты настоящий колдун для тебя люди ничего не значат, — прошипел Лютер.

Стало немного обидно, зря что ли всех спасал. А еще понятно, что говоря о «настоящем колдуне» баронский сотник вовсе не имел ввиду проявленные боевые заклятье, а намекал на нечто, скрывающееся внутри, видное только очень внимательному взгляду.

Холодное безразличие заклинателя, привыкшего смотреть на мир и происходящие в нем процессы с точки зрения не обычного человека, а стороннего наблюдателя, глядевшего на реальность со стылым академическим интересом.

— Потому что иногда нельзя просто отвернуться, сделав вид, что ничего не происходит, — ровным тоном пояснил я.

— Боги обидятся? — лицо сотника прорезала кривая усмешка, как бы говоря: в гробу я видел таких как ты с вашей помощью бедным и обездоленным.

По крайней мере в храбрости ему не откажешь. Другой бы выл, прося милосердия, этот держится, стараясь глядеть не опуская глаз, хотя не мог не понимать, что теперь для него исход один — на два метра в землю.

— Нет, — спокойно произнес я. — Вряд ли боги обращают внимание на такие мелочи. А мы для них мелочи, если ты еще не понял. Или ты считаешь свою фигуру настолько значимой, что ожидаешь проявления божественных сил?

Здесь я уже не скрыл усмешку, словно предлагая — давай, взывай о помощи, а мы посмотрим, откликнется ли кто-нибудь.

Но сотник понял, что проклятый колдун издевается, упрямо сжал зубы. Он больше ничего не говорил, угрюмо сверля глазами землю перед собой. Только изредка сквозь плотно сжатые губы прорывались короткие ругательства из-за болей в порезанных ногах.

А я стоял и смотрел на него, не зная, как поступить. То есть, все вроде ясно, надо добить и ехать дальше, оставляя крестьян с их проблемами позади. Но что последует за этим? Барон прознает о случившемся, приедет в деревню с солдатами и накажет провинившихся. И плевать, что виновный — колдун, уже далеко. Авторитет надо поддерживать, пусть даже наказывая невиновных.

Дилемма.

Именно так предлагала поступить частица Га-Хора. Заклинатель плевать хотел на тупое стадо крестьян, не способное защитить себя, оказав даже малейшее сопротивление. Для него, последователя мар-шааг, они были ниже животных, которые загнанные в угол хотя бы огрызались, борясь до конца.

Но остатки личности выходца с земли двадцать первого века, не давали оставить все как есть, бросив крестьян наедине с яростью взбешенного феодала.

— Сколько людей осталось в замке? — спросил я, подумал и уточнил: — Вооруженных солдат.

Глаза сотника расширились, он сразу понял, что я задумал.

— У тебя не получится, — хрипло выдохнул он.

По моему лицу скользнула улыбка. Я слегка отвел руку в сторону, вновь зажигая на ладони огненный шар. Сгусток фиолетового пламени подрагивал, вращаясь вокруг оси, завораживая взгляд непрерывностью движений.

Лютер сглотнул, машинально бросив быстрый взгляд на солдат, убитых с помощью колдовского огня. Обожженная кожа, волдыри, черные проплешины — выгладили тела не очень даже для мертвецов.

— Итак? Сколько? — я чуть распахнул полы плаща присаживаясь, намеренно неторопливо поднося лиловый огонь к одной из ног сотника. Лютер вздрогнул, машинально попытавшись отползти, но тут же застонал, потревожив раны. Кровь, кстати, продолжала течь, порезанные сухожилия нарушали подвижность.

— Солдат много, очень много. Сотня, не меньше, — в отчаянной попытке спастись выкрикнул Лютер.

— Да? — протянул я. — А вот крестьяне говорят — не больше двух десятков, — я обвел рукой площадь с лежащими вповалку телами. — И учитывая валящихся здесь, думаю осталось не больше десятка. Разве не так?

Сотник угрюмо молчал.

— Кстати, замок каменный или деревянный? — уточнил я.

В ответ тишина. Пришлось напомнить о других способах добычи информации.

— Не заставляй тебя жечь живьем, воин. Я это сделаю не колеблясь. Вспомни, с кем говоришь.

И он вспомнил, и понял, что за молчанием скрыться не выйдет. Если придется, проклятый колдун его живьем зажарит, пропекая словно поросенка.

— Наполовину каменный, — нехотя выдавил он. — Верх и стены из бревен. Отец нынешнего барона хотел строить из камня, но каменоломни слишком далеко, а укрытие требовалось срочно. Вот и выбрал старые развалины, подобрав место для замка.

— То есть он пришлый? Не из местных?

— Отец нынешнего барона пришел сюда с побережья, — неохотно выдавил Лютер. — Не знаю подробностей, знаю только, что основался он здесь несколько десятков лет назад, пока не умер, оставив после себя сына — нынешнего барона Байхорлда, — помедлив сотник уточнил: — Байхорлд — это местное название скалы, на которой стоит замок.

Помедлив, я кивнул. Выходит, барон здесь чужак. Да и титул барона скорее всего условный. Подтверждалась теория о главаре шайки и времени за которое он сможет удержаться. Следующий наследник мог назваться полноценным графом. А еще через пару поколений появится герцог.

Неплохой карьерный рост для отдельной взятой семейки.

— Что-же, сотник Лютер, пожалуй, нам с тобой стоит пообщаться поближе.

Я схлопнул файерболл. Лютер расширившимся глазами наблюдал, как брызнувшие язычки пламени коснулись кистей колдуна, нырнув под кожу и побежав по венам лиловыми змейками. Голова сотника обреченно склонилась.