Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Завтра для Вчера: Вмешательство

Едва он смыл ее кровь с лица и волос, стражник подошел к камере и забрал тазик с ржавой водой. - Полотенце.

Рядом с ним на походной койке: толстое ворсяное полотнище, измазанное как будто глиной и какими-то мелкими комками...

Он передал полотенце через решетку, стражник сложил его, бережно, почтительно, и положил в тазик намокать. Повернулся.

- Эй...

Стражник остановился.

- Моя одежда, ха? Я тут мерзну.

- Поговорите с Поборницей.

Стражник нес тазик в руках, словно святыню. Может, так и было. Его кровь однажды спасла мир. Чего бы они ни ожидали от ее крови, он был чертовски уверен - удача им изменит.

Он смотрел в спину стражнику, тщательно ощупывая языком плоскую отмычку и напильничек, скрытые за щекой у десны. Он почти проглотил их - фокус, достойный мага - и выкашлял сразу, как рыцари закончили грубый и придирчивый обыск. Мог бы пройти за дверь без излишнего шума, но едва ли ему удалось бы пробежаться голышом по улицам, не встревожив свору сердитых хриллианцев.

К тому же он был весьма уверен, что Поборница вскоре появится, и что стоит потерпеть ради еще одной беседы наедине,

Похоже, кости ему не сломало; он сохранил власть над Дисциплиной Контроля, чтобы ускорить рассасывание синяков. Вместе с сукровицей ушла почти вся боль. С остальной справлялись природные эндорфины и допамин. Потом придет расплата - с перенапряжением желез шутки плохи - но сейчас он был способен двигаться.

Он провел время, открывая замки ножных кандалов и закрывая снова, и снова открывая: неплохая разработка пальцев. Голый на матраце, он созерцал картинки в голове. Вроде той, как она вытащила расщепленные осколки из спины.

Шрапнель. Шрапнель из мокрых костей.

Не было вони бензина. Не было даже запаха пороха, горелый-хлеб-и-гороховый-пердеж. Только перепеченная утка. Не бомба. Никакой химии.

Магическая штука.

Вот почему умозрением он видел энергию, собиравшуюся на трупах огриллонов. Каждый брошенный в кучу охотник приближал взрыв. Магическая критическая масса. Усовершенствованный таймер, чтобы обеспечить присутствие поблизости множества рыцарей и бойцов.

Что же, сработало.

Но чего-то не хватало. Он не мог это выцепить. Ничего странного - едва ли он мог оставаться сообразительным сразу после взрыва. Уже не говоря о хреновски странном течении времени. Смешно. Парень, которому он сломал руку, был прав. Ему следовало покинуть это место. Ради собственной безопасности.

Если бы Ангвасса стояла на фут в стороне, он увидел бы осколки торчащими из своей груди.

Везение. Вот и всё. Везучий старик.

Человек, который стал богом - стоило лишь потерять его из вида - как-то сказал: "Везение - вот слово, которым невежды измеряют свое неведение. Слепые к узорам сил, что движут вселенной, они назвали свою слепоту наукой, или благоразумием, или прагматизмом; натыкаются на стену или падают с обрыва, и зовут неуклюжесть везением".

Но его мыслезрение показывало именно узоры силы. И "везение" было единственно подходящим словом.

Везучий старик.

Лучи полуденного солнца скользили сквозь зарешеченное окно. Его камера располагалась над конюшнями небольшого гарнизона. Тишина и отзвуки покоя, словно место сие пустовало годами. Почти все бойцы, здесь расквартированные, охраняли площадь Ткача.

Он был единственным арестантом.

Улица снаружи бурлила торопливой суетой. Прижав лоб к прутьям оконца - черное грубое железо холодило кожу - он следил за стражей. Бойцы обтягивали повозки мерцающим белым шелком с золотым шитьем, одевали упряжь на могучих мускулистых коней. Он видел одинокого барабанщика, тоже в белом, вызывавшего горожан из домов и лавок медленным, унылым ритмом.

Узреть Последний Поход.

В каждой повозке лежал рыцарь, тупые крюки вонзены подмышки и в пах. Шлемы сняли, чтобы показать изуродованные лица. Когда барабанная дробь торжественно ускорилась, погребальные ложа подняли вертикально. Павшие рыцари должны были уйти с поля боя с поднятыми головами.

Убитые стражники ехали в простых телегах, по шестеро. Тоже в доспехах. Тоже являя боевые раны.

Он уже видел Последние Походы: здесь, двадцать пять лет назад, и в Анхане после Серено. Поход пройдет по извилистым улицам города. Ритм барабана остановит движение и торговлю, по сторонам встанут ряды молчаливых, суровых зрителей. Гражданам Ордена никогда не мешает напомнить цену безопасности.

Крови из телег и повозок позволят литься на улицы: освящение, повторное крещение земли. Живые пойдут позади, по крови павших, оставляя алые следы на грязи и песке.

Кровавые следы Бодекенской пустоши. Которую хриллианцы называют Бранным Полем, а огриллоны Нашим Местом.

Он видел и ее.

Облаченную в белое. Широкий капюшон на волосах, вуаль скрыла лицо. Он узнал ее по ширине плеч. По наклону головы. По уважению, оказываемому стражниками, с которыми она общалась, которых касалась, проходя. По тому, как одно ее явление, кажется, давало им все необходимые силы.

Следя за ней, мысленно он видел кровавое болото затылка, раскрошенный череп. И гадал, давно ли она перестала надевать шлем. Хриллианцы молятся стоя. Она стояла. Но не молилась.

Хорошо, что он не выстрелил в нее. Могла бы лопнуть со смеха.

Саймон Феллер сказал - или скажет, на Земле, в Бьюке, через несколько дней - что никто не видел Ангвассу с последней Дымной Охоты. Что она не явилась на судебный поединок с Орбеком. Все могло бы пойти иначе, не начни он расстреливать охотников.

Может, все это не для него. Может, это отменится. Точно. Вполне вероятно.

Когда устраняешь невозможное...

Эй, постой.

Была еще одна излюбленная цитата отца, о загадке собаки, которая не лаяла ночью. Шенна твердила, что самое трудное - понять, что могло быть, когда этого нет на месте...[5]

Вот оно. Вот что его беспокоит. Вот что могло быть.

- Святая срань, - прошептал он. - Буквально.

День Успения на Божьем пути, в Анхане. Ма'элКот Воплощенный, рассеченный от плеча к бедру...

Богочеловек, в конце концов, не оказался полным дерьма.

Как и Дымные Охотники.

Позднее она зашла к нему, в белом уличном наряде: плащ и туника и плиссированные брюки из отбеленного льна, перчатки, капюшон и полупрозрачная вуаль, сгладившая угловатые черты. Принесла его одежду, постиранную и еще влажную, стопкой; положила на грубый стол за прутьями. На пол поставила начищенные сапоги.

Он следил за ней молча. Кажется, она не была намерена передать вещи через прутья. Хочет поглядеть, как он болтает членом? Да плевать. Никогда его не называли стыдливым.

Она не показывала и дюйма кожи от головы до пят. Он кое-что спрятал за щекой. Очевидно, каждому есть что скрывать.

Она также принесла плоский сверток из бурой кожи, словно футляр для поварских ножей; подтянула стол по поцарапанному полу и расстегнула футляр поверх его одежды, разложив словно карту. Сделала это с небрежным усердием, будто накрывала на стол, мыслями уносясь в иной конец мира.

Мягкая бурая кожа действительно скрывала ножи. И не только. Она подняла "Автомаг", взвесила в руке.

И сказала отстраненно: - Я вижу такое устройство лишь во второй раз.

Его автомат был старшим братом Орбекову. - Всё ради этого? Ради этого вы задержали меня? Поменяться оружием?

Она словно не услышала. - И никогда не видела пистоля, способного сбить с ног огриллона.

Он вздохнул. - В нем режим короткой очереди. Три за нажатие крючка. - Махнул рукой. - Это и придумано, чтобы сражать наповал.

- От ваших пуль остались одни щепки.

- Это называется разрывные пули.

Она кивнула. - Без сквозного проникновения.

- Полное использование кинетики. Можете назвать максимальным шлепком.

- Да. - Она восхищенно подняла автомат в луч света из зарешеченного окошка. - А против лат?

- Не знаю.

Глаза за вуалью искали его взгляд. - Не пробовали?

- Полагаю, Орбек пробовал. С успехом. - Он пожал плечами и отвернулся. - Вероятно, зависит от лат.

- Не сомневаюсь. - Она снова смотрела на оружие. - Впечатляет.

- Нравится? Он ваш.

- Да. - Она положила автомат к ножам. - Как и всё это. Удивительный выбор запрещенного оружия.

Ответа явно не требовалось. Он сел.

Женщина опустила голову, будто вуаль не могла скрыть глаза. Взяла раздвижную дубинку. - А это. Милая вещица. Возможно, даже не запрещенная. - Нажала на кнопку, и дубинка щелкнула, вытягиваясь. - Эффективно против мелких или тонких костей. Пальцы, запястья. Ключица. Даже висок. По шейным позвонкам, вероятно, можно убить.

- Вы пришли не обсуждать мое оружие.

- Да. - Она положила дубинку на развернутый футляр. Поглядела, и руки сжались в кулаки, дыхание замерло. Отвернулась, глядя на решетку окна. - Я оказалась в трудном положении. Будучи Кулаком Хрила, я должна блюсти Его Закон.

- А я надеялся окончить день без очередной лекции о вашем гребаном долге.

Тень лица шевельнулась за медленно колыхавшейся вуалью. - Я лично Вложила в вас Авторитет Хрила.

- Гм, ага. Насчет...

- Я поклялась защищать Бранное Поле и его народ, поклялась, возложив руку на сердце и помня о святости чести.

- Давайте поговорим о вас с Орбеком. О Правосудии Хрила.

- Вы сокрушили восстание Черных Ножей? Заставили Орбека покориться?

- Не совсем.

- Так и говорить не о чем.

- Я мало чего достигну, пока сижу с голым задом в запертой камере.

- Мы оба знаем, что вы выйдете отсюда через секунду после меня. Ставить людей на охрану - лишь напрасно проливать кровь.

- Как уже бывало.

- И я не смогу предотвратить это, как не смогла той ночью. И этим утром. Кажется, так будет всегда.

- Нет. Будет намного хуже.

- Мир. Я пришла не выслушивать банальности.

- Так ради чего пришли?

- После... площади Ткача... я хотела спросить совета у дяди, - сказала она мягко. - Не смогла его отыскать. И постепенно... убедила... лорда Тарканена раскрыть дядину участь.

- Э...

- Вы тот самый?

- Сложный вопрос.

- Вы?!

Он вздохнул. - Да. Почти что.

- Почему?

- Слушайте, односложным ответом я не отделаюсь.

- Рассказывайте.

Она хотела прямоты? Он был готов. - Выполнил работу.

- Работу? По нашей сделке? Ради цели, которую я дала вам?

- Да.

- А ваше оружие... Рука Света? Авторитет Хрила, который я лично Вложила в вас?

- У меня был только он.

Она торжественно кивнула и понурила голову. - Суровое суждение о жизни моего дяди. Я верила, что он лучше.

- Ну, э, я о том... он был тупой задницей, верно. Но думаю, он пытался сделать самое лучшее, что мог в сложившихся условиях. Если это что-то значит.

- Не значит. Его Легенда будет стерта до конца времен. - Голос стал еще мягче. - Как и обещал Хрил, Его Воля исполнена. Вы были лишь Его сосудом, как и я.

- Не стал бы заходить так далеко...

- Уже зашли. Но не бесчестие дяди привело меня к вам. Я лишь... надеялась, что вы можете...

Она, наконец, пошевелилась: начала медленно падать, в последний миг удержавшись за край стола. Рука поднялась к краю капюшона, дрожащая, и скрылась под вуалью.

- Хочу, чтобы вы сказали... - Дыхание прервалось. - Хочу лишь знать... мне нужно знать...

- Ага?

Она вздернула голову, рука откинула вуаль с лица. Блестящие глаза стали красноватыми, слезы текли по впалым щекам.

- Почему вы не застрелили меня?

Настало время молчать ему. Тишина разинула пасть между ними.

Он отошла к окну, массируя рукой затылок.

Он смотрел. Просто смотрел. Не мигая. Не дыша. Даже не думая.

- Таково было ваше намерение, верно? Убить меня. - Она говорила с ясными лучами света меж прутьев решетки. - Вот зачем вы пришли на площадь Ткача утром. Зачем пронесли этот замечательный пистоль. Зачем целили мне в лицо.

- Я... - Он потряс головой, будто проснулся. - ... был как в тумане. Тот взрыв... ну сами знаете. Очнулся и не понял, в какое пекло попал.

- Это не ответ. - Она повернулась лицом к камере, оперлась о стол. Дерево застонало от силы сжатых пальцев. Было некое мерцание в ее позе: словно безжалостно подавляемая дрожь. - Говорите правду.

- Какую правду вы имеете в виду?

- Любую, вами предложенную.

Он пожал плечами, извиняясь, что честность не принесет блага. - Я уже собирался.

- Да.

- Это было лучшей идеей, что я нашел. Единственной. День Успения... - Он встретил ее воспаленный взгляд. - Дерьмо, что случилось в день Успения... его не должно было случиться. Включая вас.

- И всё же... - Доска на краю стола оторвалась с коротким резким взвизгом. Она подняла расщепленную деревяшку, будто не понимая, что это. Бросила на пол. Скорее дала упасть. - И всё же...

- Ага.

- Вы спасли мне жизнь. - Безжизненный тон окрасился вялой меланхолией. - Спасли мне жизнь.

Ну, типа. Может быть. Плечи дернулись. - Казалось, это вежливо.

Она опустила голову, и край капюшона затенил красные глаза. - Прошу... - сказала она мягко. - Я задаю честный вопрос. И хочу узнать, почему вы отдали мне оружие, а не воспользовались им. Прошу уважить меня, ответив столь же честно.

Не было причин, по которым он должен был ответить. Ни малейших.

Она ждала.

Наконец он вздохнул: - Может, вы напомнили мне... кого-то.

- Ах.

Недвижность в белом. Соляной столб.

- И та особа... была вам важна?

- Ага. Думаю, да. - Он понял, что смотрит на покрытые шрамами руки. - Но не так важна, как должна была бы.

Голова поднялась на бесконечно малую долю. - Так она мертва.

- Уже давно.

- Вы убили ее?

- Пошла на хрен.

- Я лишь...

- Давай переведу, а? "Пошла на хрен" по-артански значит "не буду говорить".

Подобие кивка, и снова подбородок ее опустился. Он ощутил себя задницей. Впрочем, давно привык.

Она уставилась за решетку окна. На время остался лишь ветерок и медленный ритм барабанщика, треск тележных колес и отдаленный стук подков.

Потом она произнесла: - Та женщина, которую я вам напомнила... это случайно не Марада Яркая-как-Солнце? Марада, Рыцарь Тартелл из Кевлинз-Лип?

- Гм... - Он покосился, удивленный, настороженный. - Ага. Точно.

- Я надеялась. - Она почти прислонила скрытую капюшоном голову к прутьям. - Рыцарь Тартелл иногда гостила в имении дяди. Я восхищалась ею без меры. Ее Легенда бережно хранима Орденом; в свои дни она считалась отличным кандидатом в Поборники.

Он ощутил себя... таким мелким. - Помню.

- Она привозила мне подарки из необычайных стран, а сказания о ее подвигах среди моих сверстников, детей, достигали мифических пропорций. Хотя нам прямо запрещали ими интересоваться. Причины, полагаю, вы вполне можете представить.

Он мог. Пару лет сам был одной из причин.

- Когда же я выросла достаточно, получила доступ, Легенда о том, как были Сломлены Черные Ножи стала, гм, ранящим чтением. Думаю, вы тоже знаете причину.

Он закашлялся, словно что-то застряло в горле. Лучше, чем отвечать.

- Именно Рыцарь Тартелл и побудила меня тренироваться, ища Даров Хрила.

Он изобразил, будто проглотил помеху. - Она была такая. У нее был... э, подход. Могла заставить вас поверить, что вы можете всё. Одной своей улыбкой.

- Отсюда и эпитет. Не только по причине признанной красоты, но и за характер. Не было никого более теплого, доброго, готового рассмеяться шутке; но и гнев ее вошел в предания. Как само солнце, она могла поцеловать - или сжечь. Великолепная женщина и величайшая среди рыцарей.

- Да уж.

- Сами понимаете, какая это лесть - сравнение с ней. - Она подошла к прутьям камеры. Казалось, глаза ее истекают кровью. - Так вы находите меня очень похожей? Точно?

"Охх, срань". Он достаточно знал женщин, чтобы понять: такая милая беседа может в мгновение ока превратиться в падение к озеру пылающего говна. - Гм, ну... ага, я тут...

- Но как такое может быть? Вы находите меня столь же теплой? Доброй? - Ее тон стал резче. - Я полна веселья? Или мои милые черты напомнили ее?

Дым загустел внутри головы. Дым горящего навоза. - Слушайте, я лишь...

- Я не обрела титулования, знаете? Кроме тех прозвищ, что летят в спину, если все считают, будто я не услышу. Челюсть Топором. Мрачная Ворона. Стальная Щелка. Знаете, что я больше не ношу шлем?

- Что-то слышал...

- Не надеваю с того дня, как подслушала болтовню двух горожан. "Верно, рыцарям положено идти в бой в полных доспехах, но только глянь на ее лицо! Шлем для нее не закон, а благодать!" А второй отвечает: "Будь она столь же умной, сколь сильной, снимала бы его в бою и надевала в постели".

"Иисусе, кто затащил меня в эту срань?" Он глядел в потолок и выше. "Позор, если ты".

Посмотрел на нее снова и решил, что в пылающее говно лучше плюхаться лицом. - Знаете, для девицы, воспитанной приторно, до тошноты вежливыми хриллианцами, вам следует иметь манеры получше.

Она подскочила, будто ударенная.

- Когда задаете парню вопрос, не будет ли учтиво закрыть рот, пока он не ответит?

Она стояла у решетки, воспаленные глаза сулили беспощадный вызов. Ответ должен быть поистине хорошим.

Он понял, что имеет хороший ответ. Более чем хороший - полезный. Поможет ее обработать. Ради всего наилучшего.

Это даже не ложь.

- Всё потому, что вы так же несчастны.

Гневный вызов уступал место озадаченному унынию. - О, - произнесла она тихо, но тут же брови сошлись, подбородок пополз вверх и он понял, что услышит.

- Не знаю, - сказал он быстро. - Она не рассказывала.

- Но... она казалась такой...

Он глубоко, медленно вдохнул. - Знаю лишь, что у нее были... проблемы. Эмоциональные. Глубокие. Такие, с которыми никто не может справиться. Быть Марадой - той, которую вы знали, идеалом Благородного Рыцарства, полной радости и великодушия, невероятно могучей и так далее и тем более - вот был ее ответ на проблемы. Так она выживала, хотя что-то грызло ее изнутри. Думаю, потому она была лучшей. Это был единственный ее ответ.

Она смотрела в ладони. - И как, интересно, вы всё узнали?

- Не узнал. Ну, кое-что узнал, но мне было, честно говоря, всё равно. - Хотя залезть между ног всегда был готов. Он дернул плечами, этот шрам всегда причинял боль. - Я был почти что ребенком. Сам имел проблемы.

Руки сжали решетку, прутья стонали. - Значит, вас озарило слишком... поздно.

- Почти всегда так.

- В боли, - пробормотала она, снова клоня голову и скрывая глаза, - она могла лишь пересоздавать себя.

Похоже, она нашла в своих словах грустное утешение, будто неожиданно разрешила загадку. - Единственным путем бегства от боли было... стать кем-то иным. Кем-то, кто никогда не ощутит... такой...

Ах. Он знал, на какой они оказались странице. - Нечто подобное пробовали многие из нас.

В ответ он повернулась спиной.

- До сблева обидно понять, что не сработало.

С легким вздохом она начала сползать по прутьям; вскинула руки, чтобы удержаться. - И как... - Голос был придушенным. Смазанным. - Как Марада справилась с таким... открытием.

- Не справилась. Не... смогла, думаю. Для нее было слишком. - Память жгла и сейчас. Обрабатывая ее, он обрабатывал и себя. - Она... сделала кое-что глупое и позволила себя убить.

- Да, Ялитрейя. Искала с вами корону Дал"каннита Тысячерукого.

- Ага.

- Вы были рядом, когда она умирала?

- Нет. - Ему пришлось опустить глаза к полу. - Опоздал.

На целые дни. Воспоминания вызвали головокружение и тошноту.

- Ее Легенда... безмолвствует... относительно смерти.

- Смерть ее была уродлива. "В каком бы пекле не горел Берн, там недостаточно горячо". Хуже, чем у Черных Ножей. Хуже, чем вы могли бы вообразить.

- А вы... - Голос стал шепотом, полным печали - словно она взывала к нему издалека. - Вы стали бы спасать ее, если бы могли? Не от смерти. От боли.

- Ох, дерьмо... выдохнул он. - Иисус Христос-страдалец, что я за трепаный идиот...

Очевидно. Столь очевидно, что слепец увидел бы с другой стороны города.

Когда она поняла, кто явился... это показалось ей подарком Небес. Тайная встреча, наедине и без оружия, в главном святилище Ордена. Искупалась в крови героев, чтобы смыть грехи...

Передала заряженный автомат человеку, который убивает всё, что ходит, летает и ползает в поганой грязи.

А когда он не стал...

Сделка. Сделка с человеком, убившим бога. Обоюдная выгода.

Ведь она знала, что он предпочитает работать в одиночку, а наниматели его долго не живут.

Иисусе.

Он языком вывел отмычку и напильник из-за щеки. Трюк предстоял нешуточный.

Откашлялся и выплюнул инструменты в кулак.

- Для Марады? Я сделал бы всё, что угодно. - Он начал с левого наручника, работая наощупь, говоря, чтобы скрыть скрежет металла о металл. - Что бы ни говорил ваш дядя, я не монстр.

- Надеюсь, я уже это разглядела.

Обруч раскрылся, он перешел ко второму. - Не знаю ее Легенды. Не знаю, что она говорила о... гм, о нас. Был один... момент... в темноте.

- Она пишет, что вы отказались лишить ее жизни.

Тут было трудно возразить. - Да.

- Пишет, что темнота позволила ей высказать такое, чего она никогда не произнесла бы в свете дня. Позволила видеть себя со стороны. Она говорит, это было испытание. Ее добродетели, смелости и веры. Самое откровенное, какое она переживала.

Голос был едва слышен. - И единственной причиной ее успехов были вы. Ваша вера в нее дала ей силы поверить в себя.

Снова во рту был тот вкус. - Было вовсе не так.

- Для нее - так.

- Хорошо. Ладно, ага, - сказал он, как будто слова могли уменьшить боль. - Полагаю, она не стала бы врать.

- Разумеется.

- Это просто... - Ему приходилось смотреть в пол. - Я не пытался ей помочь. Я пытался ее трахнуть.

- Чем можно объяснить, почему для вас воспоминания несут боль, тогда как в ней они пробуждали величие духа.

Ага, угу. Ему надоело колотиться черепушкой о каждый каменный угол в аллее памяти. - Знаете, я не стал бы. Вот так. Не стал бы убивать ее, чтобы спасти от боли. Даже Мараду. Даже перед тем, что нас ждало.

- Ах.

- Так какая хрень в чертовой вселенной заставила вас подумать, что я окажу вам эту услугу?

Она издала такой звук, будто ее ударили в горло.

Он старался говорить тихо. Вежливо. Насколько умел, а умел он немногое. Мало практики. - Он не может читать ваш разум, знаете?

Спина выпрямилась, застыв. - Что?

- Нет, если вы не думаете о Нем. Почти как мой субвокальный монолог. Иначе Ему приходится лишь гадать, судя по вашим эмоциям. - Он закусил губу, когда раскрыл второй обруч. - Да, возможно, вы сами поняли. Умеете болтать о всяческом дерьме.

- Я... - Голос стал низким, как будто ее душили. - Я...

- Даже сказать не можете о Нем, верно? Не можете сказать, что значит - чувствовать Его в своей голове. Что Он заставляет вас делать. Никому не сможете сказать. Что-то помешает.

- Не...

- Знаю, вы не можете попросить. И не могу вас спасти. Не так, как вы хотите. - Держа кольца наручников в кулаках, он встал. - Но смогу вам помочь, если вы поможете мне.

- Хватит - хватит - вы не понимаете...

- Можете вы не действовать? Он вам позволит? - Он шагал к выходу по строганным доскам, босые ноги не производили шума. Цепочка наручников растянулась, не качаясь; он успел отмерить ширину капюшона, глядя из-за решетки. - Позволит Он вам не шевелиться?

С резким выдохом она отскочила от прутьев, так быстро, что оказалась невидима: слишком медленно крутилась кинопленка в его голове. Прижалась к стене напротив, вся дрожа.

Кивнув, он бросил цепочку, показав пустые руки. - Слушайте. Я кое-что знаю, каково быть одержимым богом. Верно? Не только монастырское дерьмо. Я знаю, что случилось с вами. И довольно четко представляю, каково это.

Он подошел к двери. Она дрожала у каменной стены. - Не хочу знать, как это началось. Какой вред вам нанесли. Что заставило вас думать, что сделка будет достойной. Хочу лишь знать, что вы можете сделать для меня.

- Для вас? Для вас? - Голос стал резким. Руки в перчатках крошили камень стены. - Как вы посмели говорить? Один намек... я должна... мне придется...

Она крепко зажмурилась. - Придется так и так.

- Что, если вы просто повернетесь и уйдете? Просто уйдете отсюда?

- Не могу. Я не могу. Вы сказали слишком много. Уже слишком много. - Дрожь превращалась в тремор.

- Ангвасса, слушай меня. Я не нанесу тебе вреда. Никогда.

- Мы знаем, ваши слова ничего не стоят.

Он знал, что "мы" описывало не его с ней. "Мы" означало ее и Его. - Всем известно обо мне много хрени. Кое-что правда. Например, убивать из милости не в моем обычае.

- Милость - вот что не ваше.

- Ага. Я не тот парень, что спасет из беды. Я тот, кто приведет к беде похуже. Хрил знает. Вот почему Он позволил вам меня нанять.

- Чтобы мучить меня?

- Боги таковы, каковы они есть, лишь потому, что мы таковы, какие уж есть. Тут мало что сделаешь.

- Хотите видеть? - Слезы полились из-под набрякших век. - Хотите видеть, сколько я могу?

- Ладно, - отозвался он тихо. - Ладно, все нормально. Расслабься.

Неразличимо быстро она схватила "Автомаг", палец на крючке, рот широко открыт... но, когда поднесла оружие ближе, синий ведовской огонь мелькнул по руке, от плеча к запястью, и дуло замерло в дюйме от лица.

Воздух вокруг замерцал. Загудел энергией. Вены вздулись на жилистой шее, пауками поползли по лбу. Кровь хлынула из носа, лицо стало чернеть, и он сказал: - Ладно, прекрати, довольно, ради всего дрянного! - и она бросила оружие на стол и почти упала на стену, тяжко дыша.

- Видели? - Она плакала навзрыд. - Я хотела лишь... так не должно было быть. Я хотела лишь... быть хорошей. Даже не лучшей из рыцарей. Просто хорошей. И вот... и вот...

Она сползла по стене, лицо дергалось, слезы мешались с кровью из носа. - Так... так мало от меня осталось...

- Поиметь меня, - выдохнул он. Она заставила его вздрогнуть, горько захохотав.

- Это еще могу, - сказала она и выпрямилась. - Почти всё, что могу.

- Ух, э, знаешь...

Она оторвалась от стены и подалась к нему, в глазах вспыхнул опасный маниакальный свет. - Этого ты хотел? Чтобы я поимела тебя?

Он отскочил. - Фигура речи.

- Интересно, как ты снял кандалы? - Руки сжали прутья решетки рядом с замком. Без видимых усилий она заставила дверь открыться с резким, коротким скрежетом. - Не обыскивали? Плохо мы выполнили свою работу.

Очень скоро он сам ощутил спиной холодный камень стены. - Слушай, тебе не нужно вот так...

- Сама Марада Яркая-как-Солнце отдала тебе свою честь. Могу ли я уступить ей?

Мгновение ока принесло ее вплотную и руки потянулись к нему и руки охватили его и ребра застонали, словно в ее руках были стальные прутья не хуже, чем в решетке. Лицо коснулось лица и дыхание ее пахло мятой и медом и она прижала его губы к зубам и оторвалась, оставив вкус крови.

- Стой... - Воздух покинул легкие и черные тучи наполнили голову и он инстинктивно двинул головой: короткий треск, лбом по носу, кровь брызнула по коже и она застонала.

Не от боли.

- Сражайся со мной, - шептала она. - Сразись со мной, Кейн...

В этом тоне было нечто, заставившее кровь грохотать в ушах. И не только в ушах. Она снова приблизила лицо, индиговые глаза чуть не слились с его глазами, пока восстанавливался разбитый нос, и она мурлыкнула: - Куда же ты подевал те отмычки? - и пальцы в перчатках нагло полезли ему в задницу.

- Кончай это на хрен! - удалось ему сказать, но не больше, ибо уста ее снова были напротив и язык заползал в рот. Он укусил ее язык, сильно, на зубах кровь и даже мясо, и она выползла наружу, стеная, и когда язык сросся, шепнула: - О да...

Он с трудом вывел вперед руку, тыл ладони касался твердых как пули сосков, и надавил пальцами на ключицу. Медленное упорное давление заставило ее чуть отстраниться, и он смог сказать: - Ангвасса... это изнасилование. Понимаешь? Изнасилование. Этого ты хотела?

Она отпустила ягодицы и скользнула к пенису.

Он поглядел вниз. Стояк был тверже стали.

- Ты меня хочешь, - пробормотала она. - Хочешь.

Он не мог отрицать. - Может, паренек хочет, чтобы его попросили.

- Точно? Находишь меня недостаточно вежливой?

Верно, и еще он никогда не был силен в сексе с живыми супермашинами для убийства, к тому же склонными к самоубийству.

- Так прошу, Кейн. Прошу, - сказала она и опустилась перед ним на колени и провела губами, медленно, твердо и неумолимо по всей длине члена.

Тут он почти потерял концентрацию, потому что вспомнил слова Туранна. "Криллианцы не изготавливают автоматическое оружие".

- Ну, если ты так настаиваешь... - Он бережно отстранил чресла от ее губ. И сказал: - Погоди. Погоди, Ангвасса. Возьми пистоль. Будет еще лучше.

Она нахмурилась.

- Давай. Тебе понравится. Обещаю.

Она отошла и сунула руку за решетку. Он рванул следом и обвил ей шею рукой. Груди ее были маленькими и твердыми, почти как мышцы; вторая рука скользнула ей в трусы, и женщина застонала. - Та кнопка у большого пальца. Это крепление обоймы. Нажми ее.

Она так и сделала, и обойма выскользнула на пол. - Что теперь?

- Отдай мне и снимай трусы.

Она изогнула шею, чтобы лучше видеть. - Что?

- Давай. - Он прижал ее и ощутил губами ее окровавленные губы. - Давай. Тебе так нравится, да? Буду целить в тебя, пока трахаю. Могу держать у головы. - Он скользнул рукой между ног. - Или можешь взять в рот.

Она содрогнулась и сжала его руками, готовыми крушить кости в порошок. - Но... но Он...

- Не заряжен. Он тебя не остановит. Зачем бы Ему?

- Да, да. Конечно. Не заряжен. - Она ввела кончик ствола в рот, осторожно, неуверенно. Затем язык пополз по полированной стали. Глаза смыкались. - О да. О, Кейн, да...

- Давай, пробуй, - пробормотал он, губы к шее. - Хочу посмотреть, смелая моя.

И сделал шаг назад, когда она заглотила глубже. Вторая ее рука скользнула в трусы; палец нажал крючок.

Голова взорвалась.

Даже шума было немного: влажное хлюпанье и всё. Тело дернулось, ноги подогнулись и она упала грудой белого и алого, а он встал над трупом, обрывки лица стекали по груди.

И сказал: - Добро пожаловать.

Огнестрельное оружие здесь было в новинку, автоматы вовсе неизвестны; она и ее бог не ведали, что автомат, выстрелив, заводит следующий патрон. Живи и учись.

Да, хорошенько учись.

Он встал на колени, стирая кровавые ошметки с лица и волос. Ее плащом. Взял автомат из руки, вставил обойму и передернул затвор. Едва успел подняться, тело ее объяло синее пламя.

- Вижу тебя, - буркнул он и выскользнул из камеры.

Расколотые ошметки плоти на висках уже размягчались, сами собой складываясь воедино. Большие куски черепа и мозгов, рассыпанные по всей камере, казались вполне настоящими, но отдельные капли крови пропали, а лужицы съеживались, будто ускоренно высыхая.

Он натянул штаны, надел через голову тунику и вогнал ноги в сапоги, не заботясь о носках. Поставил автомат на предохранитель, положил в кожаный сверток вместе с прочим снаряжением, связал шнурком. Хотя еще было время, прежде чем бог восстановит голову Шалтайки-Болтайки, он бегом спустился по лестнице, через конюшни и помчался по переулку так быстро, как только осмеливался.

День готов был стать очень плотным.

Он не пробежал и квартала.

Вышел в начало переулка и замер, дыша сильнее, чем было необходимо. Смотрел на улицу, но видел внутренность гарнизонной камеры. И ощущал падение теплых слез на голую грудь, годы назад, когда она обняла его в темной комнате, стирая память дня, и тихо заговорила о людях, которых - как им казалось - они никогда уже не увидят.

Нужно было спешить. Не было времени даже задерживаться здесь. Он знал слишком многое, чтобы вернуться.

Ему нужно было бросить ее. Нужно.

Так он и твердил себе, возвращаясь назад.

Чуть задержался в крошечных конюшнях. Там еще было два скакуна. У одного раздуто брюхо - явные колики, второй щадил заднюю правую ногу.

Он раскрыл двери. - Вы свободны. Идите, если хотите. Или оставайтесь. Выбирать вам.

Лошади не проявили энтузиазма: как заведено у профессиональных кавалеристов, хриллианцы хорошо заботились о скакунах. Он подошел к хромому, встал слева и всмотрелся в глаза. - Меняем план. Я не буду ждать. Не могу. Придется выйти. Сегодня. Где-то на закате.

Лошадиный глаз заволокло, он стал блекло-туманным, словно зимний лед.

Хотелось бы ему протянуть руку и коснуться ее... но были лишь слова. - Скажи Вере, мне нужна ее мама. И пусть ведет Делианна, ведь мне нужен и Ма'элКот. И Райте. Райте из Анханы - посол Монастырей при Дворе Бесконечности. Помни. Если всё пойдет хорошо, увидимся ночью. Если нет...

Даже слова кончились. - Береги себя, - сказал он мягко. - Если получится сберечь меня, надеюсь, ты не откажешься. Мне нужно идти.

Он оставил двери распахнутыми.

И скользнул в камеру, присел на пол у трупа Ангвассы Хлейлок, и затащил плечи и коронованную синим огнем голову на колени, и когда бог исцелил ее достаточно, чтобы смогла дышать, первые судорожные хрипы перешли в тихий задушенный плач; когда появились глаза для слез, она уже рыдала, долгое время прижимаясь к нему и уткнувшись носом в живот.

- Ну, знаешь ли, - произнес он нежно, - вот и вторая причина, почему я не стрелял в тебя.

Еще время спустя, сжавшись на его коленях, она успокоилась достаточно, чтобы вспомнить о долге. - Правосудие Хрила, - сказала она слабо. - Я опоздаю...

- Правосудие подождет. У тебя есть еще время до... до заката?

- Да. Закат. Я Рыцарь-Обвинитель, это мой долг.

Он погладил волосы. - Мы могли бы всё решить.

- Мы?

- У нас с тобой есть что обдумать. Например, тот огриллон, с которым ты будешь сражаться. Это не Орбек. Не настоящий.

- Кем же еще он может быть?

- Кем-то вроде тебя.

- Вроде... - Она медленно села - вероятно, заново регенерированные нервы работали не лучшим образом. Так же медленно изогнулась, чтобы видеть его, и с трудом сфокусировала глаза. - Кто... что... как думаешь, кто я?

- Не человек.

Губы стянулись в тонкую плоскую линию.

- Должно быть, ты подозревала. Сколько раз ты просыпалась после травмы черепа, понимая, что не похожа на остальных?

- Я не... - Она опустила голову. - Кем бы я ни была, это сделал Хрил.

- И сама ты. Еще замешаны родители и учителя, и дядя, вероятно.

- Тогда...

- Не то, чтобы ты была не собой. Ты не та, кем себя считала.

- Есть ли способ привнести в это хоть немного смысла?

- Технически - ну, на жаргоне Монастырей - ты так называемый автотеургический пред-Аспектированный двойник. - Он поднял руку. - Знаю, это не помогло. Слушай, концепция довольно проста. Двойник есть созданный дубликат, верно? Можно дуплицировать и живое существо, вот как Дал"каннит Тысячерукий превратил себя в целую армию. Или может быть дубликат чего-то умершего, например, Делианна, императора Анханы. Ма'элКот построил его из большой кучи дерьма - не буквального дерьма, знаешь ли, из вещей, которые народ принес с разных концов Империи. Пекло, и сам Ма'элКот технически двойник: Он создал тело для Себя мощью короны Дал"каннита. Для такого понадобилась мощь бога. Итак, он не был дубликатом живого существа, но дубликатом своей фантазии о Себе, хотя на деле это одно и то же. Пока со мной?

Она тихо кивнула, все еще смотря в доски пола.

- Аспектом мы зовем тело, созданное или захваченное Умопостигаемой Силой - богом вроде Хрила - чтобы проявить Его волю. А автотеургия - забавный способ сказать, что ты - ответ на твои же молитвы.

Мышцы заиграли на ее челюстях.

- Просто догадка, - продолжал он. - Воображаю, готовилось всеобщее Состязание и ты пожелала проявить себя, верно? И молила Хрила, дабы он... ну, типа, чтобы Он одолжил тебе Свою Силу и Мастерство и Руку и Глаз и дальнейшую хрень. Что-то вроде.

- Да...

- И когда ты победила, была удивлена сильнее прочих людей.

Новые слезы закапали из - под опущенной головы. - Я была недостойной, - пробубнила она. - Была и остаюсь.

- Хрил не согласен. - Он положил ей руку на плечо. - Как и я.

Она стряхнула руку. - Твои слова ничего не значат.

- Ты удивилась бы, узнав, что значат мои слова. - Он криво пожал плечами. - Думаешь, ты единственная молилась Хрилу в тот день?

- Я... нет, конечно. Все мы молились. Это традиция.

- Но ты стала Избранным Рыцарем.

- И сколь низко пала...

- Не думаю. Не думаю, что ты можешь пасть.

- Что я сделала с тобой...

- Едва не сделала.

- Едва - лишь благодаря твоей хитрости.

- Слушай, не то чтобы я тебя прощаю. Это было гнусностью. Не только для меня, но для тебя. Действия, недостойные тебя и твоей службы... Но я понимаю причину. Заставить кого-то убить тебя - нелегко, если ты не можешь просто прийти и попросить. Особенно если это... гм, ты. И если бы тебя можно было убить оружием смертных, ты умерла бы.

Она дернула плечом, стряхивая его руку. - Итак, моя низость сочеталась с трусостью. Вести людей в битву, когда сама я неуязвима...

- Тебя можно сразить. Я могу. Еще парочка моих знакомых смогла бы.

- Но не оружием, с которыми я встречаюсь в битве или на турнире. Трусость. Хуже чем трусость: сокрытие греха под маской добродетели.

- Ох, ради всего дрянного, Ангвасса. Возьми себя в руки.

Голова вздернулась. Лицо обратилось к нему, глаза были полны злости. - Вы смеете?!

- Еще бы. Люди меня любят именно за это. - Он встал на колени, чтобы прямо встречать ее налитый кровью взор. - Знаю, ты самой себе противна. От презрения к себе не страдают лишь те, кому оно требуется. Одно гнусное дело не превращает тебя в подлеца, как и одно хорошее дело не превращает в героя.

Она снова опустила голову. - Герой - слово не для нас.

- Не заходя слишком далеко в мистические дебри, скажу - все ваши учения и молитвы и так далее, даже Закон Хрила и Рыцарский Кодекс и прочая дрянь - есть так называемая теофаническая настройка. Она приближает вас к идеалу Хрила. Он выбрал тебя. Нужна мощь бога, чтобы создать живого двойника. Значит, ты ближе к Его видению Поборника - Его образу Себя Самого - чем любой из живущих. Может, во все времена.

- Это комплимент мне или оскорбление Хрилу?

- Если не способна сказать о себе ничего хорошего - просто заткнись. - Он вскочил. - Я знаком с многими рыцарями. И не презираю лишь двоих, - сказал он резко. Откровенно и грубо. - Одной была Марада.

Он протянул руку: - Вторая - ты.

Она отпрянула. - Теперь насмешки.

- Обычно. Но не теперь.

Она не хотела поднимать взор.

- Марада была героиней. Настоящей героиней. Я заботился о ней. Даже любил, насколько мог кого-то любить в те дни. До сих пор не могу себе простить, как плохо с ней обошелся. Она была настоящим рыцарем и чертовски великолепным человеком, но она не стоила и десятой доли тебя.

- Как вы можете говорить...

- О, знаешь, губами и языком. Как все.

Она опустила голову еще ниже. - Да какое вам дело?

- Ну, это не от широты моего гребаного сердца. Ты мне нужна.

Теперь она подняла голову. - Нужна вам..?

- Не то чтобы... Не то, чтобы я желал тебя, - ответил он торопливо. - Знаешь, я мог бы. Так и есть. Сама видела. Не могу отрицать. Но я с другой.

- С женщиной? Женщиной-человеком?

Он решил, что это не было оскорблением. - Тебе бы следовало с ней встретиться. Серьезно. Она могла бы тебе помочь. Тебе нужна она. Мне нужна ты.

- Но зачем? И почему? Чего ты хочешь?

- Мне нужна героиня, - сказал он просто. - Ты единственная, кого я знаю.

- И... и чем могла бы героиня... помочь вам?

Губы растянулись, пока не показались зубы. Множество зубов. - Что, если бы ты могла отменить самое худшее, что сделала?

Она уставилась на него. Смотрела долго. Без выражения. И наконец моргнула. Набрала много воздуха, вздымая грудь, расправляя плечи. И взяла его руку.

- Круто. - Он дернул ее, поднимая, и прижал ладонь к сердцу. - Знаю, чувство истины на мне не сработает. Значит, мы как бы обычные люди. Можешь решиться и поверить мне, или нет. Я же могу лишь попросить: погляди мне в глаза и поверь, что я никогда сознательно не причиню тебя вреда.

Она смотрела ему в глаза. Долго. Потом коснулась щеки. - Ради памяти леди Тартелл. Ради чести Марады Яркой-как-Солнце.

Лучше, чем он заслуживал. - Теперь тебя надо почистить.

- Что ты надеешься совершить?

- Мы.

- Ладно. Мы.

- Мы, - ответил он, и глаза зажглись улыбкой, - можем изменить историю.