Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Самый счастливый из бесконечно возможных концов: Расшевели медведя

Об этом я размышлял, в общих чертах, достаточно давно. Прежде чем был похищен рыцарями Хрила. Прежде дня Успения. Прежде "Любви Пеллес Рил". Если нужно выбрать точный момент, когда мысль впервые мелькнула в уме - то конец "Слуги Империи", на платформе с Шенной, когда экстренный перенос Коллберга забирал нас на земную сторону, спасая мне жизнь. На коленях у меня еще лежала голова Тоа-Фелатона, тщеславного и малость туповатого старика, убитого мной за то преступление, что он принимал дурные советы. Я был готов потерять сознание от потери крови, несколько минут назад получил самую скверную рану за всю карьеру... но даже когда ночь окутывала вселенную вокруг меня, я видел взгляд Шенны.

Вижу до сих пор.

У нас было много проблем, у меня и Шенны. Почти все нами же и были созданы. Мы никогда не были счастливы вместе. Никогда. Ни при первой встрече. Ни после свадьбы. Ни даже когда я похитил бога и поджег пламя гражданской войны, искалечился, спасая ее. Она любила парня, который, казалось ей, живет внутри Кейна - грустную страдающую душу, выковавшую маску чудовища, чтобы защититься от унылой реальности Земли.

А я? Я отчаянно старался доказать, что она права.

Изображать, будто достойный парень прячется где-то в окрестностях моего сердца: вот представление, с которым я почти свыкся. Я мало любил себя в те дни.

И сейчас не больше. Но сейчас мне почти всё равно.

Шенна и я, мы твердили себе - с истерическим упорством - что Кейн был лишь ролью. Персонажем, которого корчит из себя Хэри Майклсон, международная суперзвезда и бонвиван. А на той платформе я взглянул ей в лицо... и увидел, как она понимает, наконец: персонажем был Хэри Майклсон. С самого начала.

Она узнала, что человек, за которого вышла замуж, всегда был Кейном.

Но и тогда мы не поняли, кем - чем - был на деле Кейн.

Шенна стала актрисой, потому что так получала шанс помогать людям, реально помогать. Спасать их. Она родилась в семье торговцев, и на Земле мало что могла бы сделать для людей; актерство стало для нее силой, позволяющей каждый день менять чью-то жизнь к лучшему.

Актерство для меня означало богатеть, причиняя людям боль.

Но не каждому встречному.

Я уже шесть лет не вылезал из Топовой Десятки, а показатели Шенны не позволяли даже понюхать, чем пахнет поблизости от этой Десятки. И так далее и тому подобное. Мысли мои путались, но я отчетливо помню последнюю, скользнувшую по лику обморока.

"Кто-то ведь должен был загасить этого урода".

Я думал, что угасну сам по себе после "Ради любви Пеллес Рил", суда над Коллбергом и слушаний в Конгрессе Праздных. Думал, что угасну после событий дня Успения.

Думал, что сожжение Марка Вило в прямом эфире покажет всем: пора сжигать и меня. Лучше показать, чем сказать. Верно?

Но люди слишком глупы, чтобы верить своим траханым глазам.

Как и я сам.

И я понял, в конце концов: я не люблю причинять боль людям. Никогда не любил. Что же я люблю: причинять боль людям при власти.

Есть причина, по которой короли прячутся, едва я войду в город.

Я люблю причинять боль людям, считающим себя неуязвимыми. Считающими, что деньги, власть или Бог или какая-еще-хрень делают их защищенными. Непобедимыми. Всемогущими.

Я реально, реально люблю доказывать, что они ошиблись.

Проверим мой список суперхитов: Пуртин Хлейлок. Черные Ножи, всем скопом. Хулан Г'тар. Тоа-Фелатон. Коллберг. Тоа-Сителл. Марк Вило. Даже те, что не успели занять какой-нибудь престол: Берн, Дан и Черное Древо, Тихоня, Свистун и Ястреб. Аспид в Яме. Даже Беллинджер, еще в Школе. Какая разница. Я целил в людей, которые имели власть сделать нашу дерьмовую жизнь лучше, но ничего не сделали.

Ведь дерьмо вокруг позволяло им ублажать свои желания.

Мне тоже.

Похоже, если я поджаривал кого-то по иной причине - по любой другой причине - вселенная трахала меня не стесняясь. Убил посла Криле - посадил на хвост Райте. Убил Карла - и как будто сам подарил Веру Эвери Шенкс. Мы знаем, чем это обернулось. Я ненавидел Берна за пытки и убийство Марады с Тизаррой. А он ненавидел меня за то, что я поступил так же с его любовником т"Галлом.

Я тут могу продолжать часами. Днями. Но обратимся к главному.

К Ма'элКоту.

Я побил его. Спас Шенну, убил Берна и вынес Косалл, торчащий из собственного брюха. Мог бы оставить Ма'элКота. Нужно было оставить его.

Но я схватил его за руку и затащил за собой в Ад.

Нет, он не был ангелом или святым. Но он искренне, честно посвятил свое существование - что было шире одной жизни - делу улучшения Анханской империи. Он не был обязан. У него была невообразимая сила, безграничные богатства, совершенство тела, какого мы не видели со дней Микеланджело. И вместо того, чтобы болтать ногами, наслаждаясь всей этой сранью, он вложил все достигнутое, всего себя в дело, оказавшееся невозможным. И сошелся на этом пути с убийцей-социопатом, явно не учившимся управлению гневом.

Иисусе, хотел бы я оставить его восвояси.

Ах да, это была моя работа. Часть работы. Но скорее он просто злил меня. Я мог сломать его, а он ничем не смог бы мне помешать. Работа - лишь оправдание.

И вот почему - думаю, я не ошибусь - я едва не спился вусмерть после "Любви Пеллес Рил". Потому что стал сотрудничать с ублюдками. Продал им всё, что имел и что совершил, за милый дом, деньги и сомнительное подобие нормальной семьи. Позволил сделать себя таким же мудаком, каких картинно истреблял.

Я оставлял наш дерьмовый мир гнить в дерьме, потому что он готов был ублажить мои желания.

Но это скоро изменится.

- Хэри? - Гейл отрывается от планшета и кивает мне. - В эфире.

Ну ладно. Будет вам представление в драном прямом эфире.

Вот, я уже в нём, но не знаю, как облачить мысли словами. Слишком много всего. И я начинаю почти жалким: - Не так всё должно было быть.

Гейл клонит голову набок. - Что? Я не...

- Не тебе говорю.

Поднимаю взгляд к муаровым щиткам антимагических шлемов соцполиции. - Я говорю вам, парни. И всем, кто смотрит видео сквозь ваши шлемы. Всем, кто будет смотреть в записи. Всему мудачью. Управляющему Совету. Социальной полиции. Конгрессу Праздных.

Все вы и много других бедных ублюдков скоро умрете, потому что ваши лишенные мозгов головы были слишком тупыми, чтобы заключить одну гребаную сделку.

- Хэри...

- Вы могли получить всё. Целиком. И вы это понимали. Иисус Христос-страдалец, хоть кто из вас уделил мне внимание за двадцать пять лет? Я вырезал на лике двух миров доказательства нерушимости моего слова. Даже моя ложь становится истиной. Если я обещал вам, вы бы всё получили. Нужно было лишь сказать "да".

Всего-то. Да.

Я отдал бы вам всю затраханную планету в обмен на мир между нами. Но вы не выбрали мир, и мира не получите.

За что спасибо.

Я качаю головой, едва заметно. Не хочется продолжать. Но нужно. Люди должны узнать. Должны понять.

- Я говорю честно: спасибо вам. Спасибо, ведь меня тошнит хуже гребаной смерти от вида гноящихся язв этой планеты. Меня тошнит от каждого из вас. Потому что вы знаете, каков наш мир, и наделены властью его изменить. Но вы не меняете. Потому что вам хорошо и так. Спасибо.

А теперь я начну вас убивать.

Гейл, похоже, только что проглотил собственный язык.

- Это не угроза. Не предупреждение. Эту стадию мы прошли. Вы уже мертвы, и скоро люди не смогут не замечать вашей вони.

Спустя дни, месяцы или годы, когда весь ваш гребаный мир сгорит дотла, кто-нибудь начнет создавать объяснения. Расскажет народам, почему их жизни проходят среди пожара. В этих сказаниях я предстану плохим парнем.

Думаю, вы уже знаете: я привык.

Сказания объяснят людям, что их семьи мертвы и мир горит, потому что я злобный сукин сын. Верьте, это правда. Я такой.

Но вы же знали.

Вы десятки лет знали, какой я злобный сукин сын. Знали, когда делали актером.

Знали, когда я убил свою жену.

Знали, когда насиловали мою дочь и когда выдирали глаза моему отцу.

Знали двадцать пять лет назад, когда я устроил самый настоящий геноцид, чтобы ускорить гребаную карьеру.

Может, помните, как я предупреждал Черных Ножей? Я рассказал им, что будет, когда я приду за ними. Они не поверили.

Как и вы.

Чисто для протокола: вас предупреждали. Снова и снова. Я предупреждал вас, делая предложение. Предупреждал, когда убивал Марка Вило. Предупреждал вас двадцать пять чертовых лет назад, беседуя с Артуро Коллбергом в Студии Сан-Франциско.

Я не спасаю людей. Я не занимаюсь ненасильственным сопротивлением и не тружусь, меняя систему изнутри. Вам следовало помнить, кто я. Кем вы хотели меня видеть.

Помните. Вспомните, когда я приду за вами.

Помните, всё могло быть иначе.

Спецохрана переминается, руки крепче сжимают приклады силовых винтовок - вполне ясный язык тела, словно заглавная строка. "Этот чертов тип - этот сломанный калека, что прикован к койке в надежно укрепленном учреждении, о котором никто даже не знает - вообразил, что мы поверим? Что он способен на большее, чем лежать и ждать смерти? Ну-ну.

Может, в следующей жизни".

И они правы. Вот только это моя следующая жизнь.

Снова поднимаю глаза к искаженному пятну, отражению собственного лица в полицейских шлемах. - Если бы отцу дали шанс, он прожил бы и умер достойно. Он верил - верит - что использование силы ведет к деградации и уничтожению цивилизованного общества. Верит, что руки даны нам для помощи ближнему, не для его избиения.

Вам, вероятно, известно: я не разделяю этого мнения.

Отец верит, что жизнь человека священна, что человеку можно нанести вред лишь неохотно, после тяжких колебаний, когда нет иного выхода для защиты жизни и здоровья окружающих. Для папы это закон природы, определенный и абсолютный. Как гравитация, инерция и энтропия.

Но вы - исключение. Мудачье.

Я киваю мутному пятну своего лица. - Он ненавидит вас. Всех вас. И каждого. Лично. Если бы всех социков Земли охватил пожар, он не потрудился бы даже обоссать их.

Он признает, что это отступление от принципа. Признает, что становится лицемером, но ничего не может поделать. Единственное, что он предлагает в качестве объяснения - что вы не настоящие люди. Говорит, человечность нельзя отнять, но человек сам может от нее отказаться. Говорит, каждый из вас отринул человечность, став мыслящим орудием репрессий. Врубаетесь? Вы даже не совсем живые. Вы орудия. Бездушные предметы. Молотки. Пилы. Что угодно. Но знаете, это мнение я тоже не разделяю.

Он оказывает вам, мудакам, слишком много чести.

Вы люди, как все остальные. Дурные, но люди. И всё. У меня нет ненависти. Вы ведь не ненавидите пробку из грязи в сифоне под вашей ванной? Но рано или поздно вы прочищаете эту говенную трубу.

Отец мечтает о социуме, в котором ценят людей, а не их имения. Мечтает, что "власть народа, волей народа и для народа" не исчезла с лица Земли. Мечтает о "свободе и справедливости для всех".

У него не было сил, чтобы реализовать хотя бы тень всего этого. Он не смог спасти жену, сына и самого себя. О даже не мог контролировать свое тело.

Вот вам трагическая ирония: величайшим достижением этого идеалиста, этого цивилизованного и мирного человека, было зачать живое отрицание всего, во что он верил. Человека, подобного оружию массового уничтожения.

Я намекаю на себя.

Он не хотел. Он не намеревался. Если вы сумеете собрать его и пробудить - возможно, он попытается меня остановить. Они никогда и ни за что не поднимет на вас кулаки. Его кулаки был для меня и для мамы.

Его кулаки поднимались против его воли. Если бы он мог остановиться, так и было бы. Но он не мог.

Не мог тогда. Не сможет остановить кулак и сейчас.

Против своей воли он поднял меня, и я готов бить ваш мир, пока вся затраханная планета не повалится, истекая кровью.

Один из социков, наконец, не выдерживает. Скремблер шлема превращает презрительный смех в треск помех. - Чудная речь, - говорит он. - Как жаль, что ее никто не услышал.

В его маске моя улыбка кажется шире плеч. - Я слышу совсем иное.

- От кого? От голосов в голове?

- Гм. Раз уж ты спрашиваешь, да. Именно. - Я пожимаю плечами. - Голоса в голове. Смешно, ха?

- Еще смешнее, что твой отец стал частью системы изоляции и стирания подрывных сообщений. Думаю, именно он пометил весь этот жалкий визг тегом "на удаление".

- Весьма смешно, - признаю я. - Хочешь услышать шуточку еще веселее? Гейл, тебе тоже понравится. Каков код вызова твоего наладонника?

- Зачем тебе?

- Просто назови.

Он называет. А я говорю: - Джед? Всё получил? Ну как?

Когда звякает оповещение, Гейл подскакивает так резко, что почти роняет планшет. Я киваю: - Все путём. Ответь. И покажи, чтобы видели мы все.

Социки шевелятся, стискивают оружие. Гадаю, могут ли они видеть лица друг друга сквозь шлемы? Хотелось бы. Иисус милосердный, вот бы видеть выражения их лиц, когда Гейл стучит по кнопке приема и Джед Клирлейк появляется в новом окне. - Вполне подходяще, Хэри. Потребуется редактирование, и придется обрезать часть реакций.

Все шестеро социков принимают боевую стойку, дула винтовок рыскают, словно они не решили, стрелять в меня, в планшет или во всё сразу.

Я ухмыляюсь. - Голоса в голове? Вот один из них.

- Это выше крыши, - говорит Джед.

- Практически моя торговая марка.

- Эта твоя "власть народа для народа" - Авраам Линкольн, да? Диктатор Американского Федерального Союза?

- Эй, точно угадал. Но он звался Президентом Соединенных Штатов Америки.

- Зависит, где читать. Но свобода и справедливость для всех? Тоже цитата из истории? Никто не знает, что бы это значило[12].

- Не нагнетай.

- Ладно, ты босс. Завершаем?

- Нам до ночлега путь далек.

- Еще цитата?[13]

- Забудь. Да, готово. Работай.

- Тогда выхожу. Устрой им пекло, Хэри.

- Верь в меня.

Сразу двое социков барабанят по наручным экранам.

- Не трудитесь. Вам не отследить сигнал.

- Нет сигнала, которого мы не сможем отследить.

- Правда? Не надо ребячиться. Люди твердили: нет такой штуки как "магия". Именно это образованные умники называют иронией? А?

Они прекращают. Я машу рукой. - Эй, не дайте мне сорвать веселье. Покажите класс.

А я смотрю на Гейла. Лицо его серее, чем было у Феллера, губы побелели, шевелятся - "о мой бог мой бог мой..." - Узнал парня? Знаешь, чем он зарабатывает на жизнь?

- Это Джед... - Ему надо прокашляться. - Это был Джед Клирлейк - он, ээ... наш рупор, главный ведущий "Свежих Приключений"...

- Раньше был. Теперь он министр информации Свободного Государства Кейна.

- Чего?!

- Даже соцполиция и Упсы удивятся, узнав, что мы научились делать на Земле с магией. Например, мониторить мой мыслепередатчик.

Гейл снова подскакивает. Я улыбаюсь. - Думали, я не узнаю, хе? Что, латая мне черепушку, вы зашли дальше и всунули новый передатчик? Удобный инструмент, чтобы меня отслеживать. Возможно, бывают инструменты, которые не годятся как оружие, но я таких не встречал.

Я развожу руками. - Типа, могу гордиться собой. Знаешь, я люблю книги. Один из старейших, излюбленных приемов в романах - скрытое наблюдение. Черт, это старше самих романов. Не было технологий, так кто-то сидел в кустах или прятался за шторой. Самое клевое - мне не пришлось заботиться о том, что вы найдете мой "жучок". Вы же сами его вставили.

Гейл никак не может собраться с мыслями. - Но как ты вообще мог хоть...

- О, это не я. Но мне понадобились годы - десятки лет - чтобы осознать: не нужно всё делать самому. Вот почему полезно иметь друзей. У меня их немного, но каждый стоит дружбы.

Например, заимей друга, способного Шептать или Говорить, и он сообщит тебе что нужно, и даже мыслепередатчик ничего не уловит. А если один из друзей способен, скажем, Сливаться, вы устроите целую конференцию прямо в разуме. И вам не придется говорить и даже монологировать. Но это детские шутки. Мы можем перехватывать все потоки данных. Загружать вирусные - буквально вирусные - видео. Хотел похвастаться, что меня успели короновать в правители целой виртуальной нации, но буду скромнее. Дело нелегкое, но с могущественными друзьями возможно почти всё. Если перестанешь трястись и начнешь думать - вспомнишь, кто мои друзья.

Один из социков сует мне дуло в лицо. - Они смогут вернуть тебя из мертвых?

- Ну, да. Хотя это сложно.

Появляется второе дуло. - А убить тебя - просто.

- Ты что, совсем не слушаешь? Хм, погоди. Дай секунду. Снова голоса...

Тишина.

- Уверен, что взял его? Райте, это нужно делать прямо сейчас.

Гейл вскрикивает: - Райте?

- Шш.

Электрический разряд пронизывает всего меня, кожу и кости, кишки и кровь - сухой лед и термитная смесь.

Слезы текут из глаз по щекам, борода плавится с мерзким запашком. Блестяще-черные капли орошают тюремную робу, ткань горит, но мне все равно.

Один из социков подскакивает, чтобы лучше видеть. - Какого..?

- Райте. Благодарю. Всегда. Что угодно, только проси.

Две секунды тишины, и я киваю. - Спасибо. Скажи Орбеку: действуй по сигналу.

- Сигнал? Орбек и Райте?

Гейл пятится. - Может, вам его пристрелить?

- Поздно.

Новый разряд, сильнее и больнее, и сейчас я чувствую отнюдь не всепоглощающую океаническую любовь.

Это конкретно. И специфично.

- О боже... Иисусе, если бы ты знал...

Новые слезы, и если я не прекращу, сгорит вся треклятая борода. - Ага. Знаю. Да. Люблю тебя, папа. До скорого.

Теперь все шестеро целятся мне в лицо. - Что за игру затеял, скотина?

- Точно думаю, вам лучше его пристрелить, - неуверенно говорит Гейл. Он прижался к стенке. - Точно.

- Ага, валяйте. Но сначала...

- Стреляйте в него!

- Не вам командовать, - отвечает социк и обращает маску ко мне. - Говори. Ты знаешь, что будет в ином случае.

- Говорить? Хорошо. Привет от отца. Он говорит: "прощайте"!

Я сжимаю кулак, и пять голов взрываются.

Реально взрываются: кровь и мозги и куски шлемов, всё это пылает и Гейл визжит "стреляйте в него ну стреляйте" в последний раз, а шестой социк опускает винтовку и качает головой.

- Раздолби меня навыворот, - говорит он. - Признаюсь, Джонни, к такому не привыкнуть никогда.

- Будем надеяться, что тебе не придется. Все нужное имеется?

Он кивает, вставая на колени, чтобы обыскать мертвых. - Чего нет, то смогу подобрать. Как думаешь, сможешь вывернуться в следующий раз? Ну, если они успеют выстрелить?

- Расчет времени - это всё.

- Не обидишься, если добавлю: и дыхание - это всё? - Он сует в карман планшеты и запасные батареи. - Полезный талант, Джонни. Оставил целым все их снаряжение. Кроме шлемов. Неплохо. Для любителя.

- Хоть кто объяснит мне, какого черта творится?!

- Если кто-то попробует, не жди, что поймешь. - Он встает и идет к двери, застывая на шаг от порога. - Именно Таннер.

- То есть?

- Фамилия. Прирожденная. - Лица его не видно за шлемом. - Но я не Гекфорд. Марк.

- Марк Таннер?

- Ты... гмм, кто-то похожий на тебя... спрашивал. Когда мы поняли, что больше не увидимся.

- Дерьмо, Таннер. Если я и убил тебя, то с расчетом на новую встречу.

- Догадался. - Он толкает дверь и выходит. - Береги себя, Джонни. Я не отягощен друзьями, жалко будет терять даже одного.

Я сказал бы, куда именно он может засунуть своих друзей. Но вдруг он поймет буквально и порубит меня на кусочки столь мелкие, что и точно войду.

К тому же мне этот парень нравится. - Удачи, Таннер.

- Спасибо. - Шлем блестит, поворачиваясь. - Умри в бою, Кейн.

- Вполне возможно.

И он исчезает.

Гейл сжался в углу, но почти успел успокоиться. - Кто это был? Актер?

- Лучший, какого я видел. Но работает на других.

- Невозможно выдать себя за спецохранника Студии.

- Это его проблемы. - Я внимательно смотрю на наручники, они загораются и тают. Гейл даже не заметил. - Нужно поговорить о будущем.

- Будущем? У тебя нет будущего. Снаружи целая дивизия социальной полиции...

- Уже нет. - Спускаю ноги через край и встаю. Иисусе, это приятно. Потягиваюсь, вытаскивая капельницу из вены, подхожу к бронированному стеклу окна. - Доклад ожидается в ближайшие секунды.

- Ты можешь ходить?!

- Здесь - да. Это не так легко - масло дает иную силу, чем Поток, и есть побочные эффекты - но я справляюсь.

Планшет администратора снова звякает. Я забираю его и щелкаю пальцем, экран полон плохо освещенным лицом брата. - Выглядишь дерьмово.

- Рад видеть, собачина. Как дела?

- Для хуманса ты проделал отличную работу. Пока всё чисто.

- Хорошо. Никого не убивай.

- Ах-ах. Выжившие могут быть друзьями, да?

- На земле - да. Коды доступа?

- Служивые пытались их стереть. Мы пока что не будем такими же меткими, как социки.

- Шутишь? Если найдешь оружие, с которым не справиться огриллонам - я съем его, не разжевывая.

- А где наше прикрытие с воздуха? Там одни плохие парни.

- Уже летит.

- Ага, может, они поспешат? А? Не хотелось бы получить ядреную дозу, когда Делианна нет рядом.

- Мне тоже. На связи. - Оглядываюсь на Гейла. - Может, поглядим вместе? Такого каждый день не показывают.

Он ошеломленно встает и ковыляет ко мне. - Ты можешь объяснить... объяснить мне это всё...

- Буду рад. Потому что УпСов мониторит мой передатчик, а ему, им нужно понять наш дерьмовый расклад. Буду чертовски прямолинеен.

- Прямолинеен? - Он сипло смеется. - Шутка, да?

- Почти всё я уже сказал. Но никто из вас, сосунов, не поверил. Вы, дерьмоголовые, еще думаете - это очередное Приключение Кейна и в конце будет киношная великая битва в стиле гребаного Бонда. Ну, окей. Это она.

Гейл озадачен.

- Великая битва? Вы ее видели, - объясняю я терпеливо, ведь могу позволить себе терпение. - Вы ее проиграли.

Гейл выпучивает глаза.

Мне его жаль... было бы, не будь он пронырливым хорьком и елейно-лживым мелким мудаком. - Вот так. Устроенное этим спецам - отличный пример того, что бывает, если я вхожу в контакт с вашим черным маслом, кровью вашего траханого слепого бога. Да, вы накачали в меня целую чертову тележку. А я сейчас взорвал головы всем социкам в радиусе двух миль.

Челюсть Гейла отвисает и остается в этом положении. - Ты...

- Ага. В такой близости от дила у них всех полно масла в крови. Мое масло умеет говорить с их маслом. Мое масло велело их маслу воспламениться, а их масло хотело оставаться на моей - правой - стороне, так что послушалось. Догадываюсь, более корректно было бы сказать, что всё масло - моё, но вряд ли это прояснит ситуацию.

- Совсем не понимаю, о чем ты.

- Упсы, те понимают. Ну, ты же любитель чтения. Знаешь ли сказку "Братец Кролик"?

Он становится еще бледнее.

- Сейчас я не могу дотянуться дальше двух миль, ведь чем дальше отсюда, тем нормальнее земная физика. Ваши штурмкатеры слишком далеко. Окей, для них тоже есть неприятный сюрприз.

Вижу, никто из вас точно не понимает, что такое черное масло. Упсы думают, что понимают... но ведь Упсы считали, что накачают меня этой дрянью и превратят в психозомбимонстра вроде Коллберга. Не будем обращать много внимания на их мнения, ладно? Кроме меня и немногих ученых Монастырей, верно понимает масло - истинную природу слепого бога - лишь мой отец. Он назвал его распределенной волей человеческой расы, и это ближе к истине, чем все эльфийские легенды. Слепой бог есть выражение природы человека, а черное масло - лишь выражение власти слепого бога. Он не зол. Люди злы.

Вот тебе полная истина, здесь и сейчас. Добро и зло не имеют отношения к богам. Они связаны с нами. Слепой бог разрушает, потому что так делаем мы. Но мы и созидаем.

Смотри же, Гейл. Не стыди себя. Ты многого не знаешь о том дерьме, что случилось со мной после гибели жены. Думаю, Упсы кое-что знают, ведь они приложили ручонки к этому дерьму. Я о том... да ладно. Уж они должны были подозревать. Серьезно. Черные волосы. Черная борода. Черные глаза. Черная одежда. Черный Нож. Черный Поток.

Я развожу руками, показывая, как это очевидно. - Черное масло.

Гейл садится. Стула нет. Он не замечает. Подтягивает колени, обвивает их руками.

- Тебя заинтересуют некоторые, гммм... особенности моей нынешней ситуации, прости за преуменьшение размером в планету. Одна из них: голоса в голове могут сообщать мне о том, что еще не случилось. Они не всегда правы - никогда не ловят все детали - но кое-что бывает вполне ясно. Адское преимущество в планировании, верно? Это учреждение мы видим ясно. Черное масло - тоже, ведь без вашей капельницы вся штука с видением будущего не случилась бы. Было бы честнее сказать: отменилась бы вся моя карьера.

Гейл тупо качает головой.

- Ага, я и сам не понимаю. Суть в том, что мы знаем ваши дурацкие планы, что и когда, и уже готовы. Вы проиграли. Я выиграл.

- Выиграл... что? - Он удивленно озирается. - Ну что? Тебе отсюда не выйти. Ты ничего не сможешь сделать. Всё, что ты сделал - убил несколько тысяч невиновных в середине радиоактивной пустыни.

- Это не убийство. Это война. Точнее, была война. Теперь - оккупация.

- С огриллонами? Сколько их, пять сотен? Тысяча?

- Не просто огриллоны, Гейл. Черные Ножи. Тысяча Черных Ножей с современным оружием? Поверь слову, тысяча - это много.

- Черные Ножи ненавидят тебя...

- Поклоняются мне. - Я простираю руки. - Всё меняется.

- Ты свихнулся.

- Мне все так говорят. Ты... вы, Совет, и вы, Конгресс Праздных и социальная полиция - вам пора понять. Всё кончается.

- Что кончается? Что именно ты намерен сделать и можешь сделать?

- Уже сделал. Врата под нашим контролем две недели.

- Мы получаем рапорты...

- От агентов Монастырей. Мы это умеем.

- Были перемещения...

- Ага, хороший вопрос. Мы взяли дилТ'ллан.

- Вы что?

- Как бы. Скорее, приняли в наследство.

- О мой Бог.

- Мой тоже. Теперь вы, мудаки, входите в Дом лишь по нашему разрешению. Так было уже две недели.

- А транзит... операции "Черного Камня"...

- Я же говорю: монастырские это умеют.

- Блефуешь. Не иначе.

- Мне все так говорят. Не говорили бы, если бы вспомнили последний раз, когда я блефовал. Хоть раз я блефовал? Хоть раз? Давай, вспоминай. Не получится.

Он долго молчит. Глаза закрыты.

Когда подает голос, то мягко и четко, даже преувеличенно четко, словно болит язык. - Что со мной? Теперь что? Не могу вообразить, что имею ценность как заложник. Похоже, Компании уже не требуется исполнительный директор.

- Весьма умело подытожил.

- Итак? И теперь... - он кашляет. Похоже, горло тоже болит. - Итак, теперь ты меня убьешь?

- Я подумывал.

Он открывает глаза. - В прошедшем времени?

Пожимаю плечами. - Не могу представить, что ты нам станешь опасен. Ты, конечно, крыса, вонючая крыса... но умная крыса.

- Похоже, это самый лучший комплимент из твоих уст.

- Я хотел бы дать тебе работу.

Веки падают, словно он близок к обмороку.

- Подумай, Гейл. Уверен, сейчас ты безработный.

Он опускает лицо почти между колен. - Что ни подумаю, выходит одна бессмыслица.

Вот это верно. Но не ему одному нужно понять. Всем вам.

Я не блефую.

Смотрите!

- Эй, Гейл, подумай еще. Ты знал, что сходку драконов именуют "воспламенением"? Люблю это слово. Воспламенение драконов. Красиво. Почти поэзия, а?

Он хмурится. - Драконы? О чем ты...

И тут тень, широкая и густая, проносится над учреждением, и Гейл давится словами. Вскакивает на ноги и прижимает лицо к стеклу, разинув рот.

Я рядом с ним, в той же позе. Хотелось бы выглядеть крутым, но случай превосходит любую возможность хранить невозмутимость. Да в жопу.

Это восхитительно.

Он слишком велик, чтобы видеть его целиком так низко. Тень слишком темна и глаз бунтуют, ведь я изучал лишь чучело Ша-Риккинтайр в Кунсткамере Сан-Франциско, а живое существо куда страшнее. Тень размером, может, в четверть мили с распахнутыми крыльями - драконам нужно ими хлопать не больше, чем это нужно реактивным истребителям - взлетает ввысь. Вертикально. Словно адова ракета.

Успеваю лишь углядеть намек на многоцветную чешую, как у сетчатого питона - он поднимает Щит из пламени оттенка солнца, вот вам еще один повод воскликнуть "Иисус милосердный!", и как хотелось бы видеть лица социков, слушающих предупреждение об угрозе и пытающихся понять, какой именно летательный аппарат идет к ним почти на скорости звука. Или выше?

О мой Бог, точно выше.

Я едва замечаю крошечную темную точку у крестца, а Гейл сообщает: - На хвосте у дракона человек, - совершенно спокойным, чуть задумчивым тоном. Таким обыкновенно заказывают завтрак.

Зрение у него лучше моего. - Спиной вперед, да?

- Похоже.

- Возможно, анханский солдат. Тавматургический корпус. Или монашек.

- Но лицом назад?

Пожимаю плечами. - Кормовое орудие.

Вот еще два взлетают с ревом, и Гейл говорит: - О мой Бог...

- Снова другой Бог. Подожди еще.

Третий ряд, три дракона, расходятся шире.

- Моя покойная жена, - сообщаю я, - способна быть весьма убедительной.

- Святая срань... - Не думаю, что прежде слышал от него подобный лексикон. Или он уже учится цитировать меня?

А когда искры и вспышки начинают расцветать вокруг строя шести драконов, и пара дюжин штурмкатеров идут вниз по спирали, выплевывая пламя и дым, падая на пустошь, Гейл шепчет: - Запеките мне в жопе куриный пирог...

О да, точно цитирует.

Замечаю свой глаз, отражение в стекле.

Да.

Кто-нибудь не видит происходящее? Кому-то нужно объяснять?

Пустоши теперь наши. Это бесполетная зона. А также безмашинная, беспехотная, безракетная, безбомбовая и какая-там-на-хрен-еще зона. Просто на случай, если вы усомнитесь в нашей способности ее поддерживать...

- Эй, Гейл, вопрос на засыпку. Сколько всего драконов в Поднебесье, как считаешь?

Он трясет головой. - Без понятия.

- Я тоже. Но готов спорить, больше шести.

- Гм. Ммм. - Он задумчиво кивает. - Да. - Окидывает оценивающим взглядом. - И всё это время - едва очнулся в лагере Бьюкенена - ты это планировал?

- Я планировал? Шутишь? Для этого есть другие. Некоторые из моих друзей реально умные, аж страшно.

- А если бы Совет удивил всех и принял твои предложения?

- Было бы, как я обещал. Никак иначе. Я человек слова.

- Очевидно, - бормочет он. - Но всё же... ты уже знал. Знал, каков будет их ответ. Знал об этом учреждении. О черном масле. Об отце.

- Люди привыкли слышать мой монолог, забыли, что мыслепередатчик передает не настоящие мысли. Это рассказ. Я как бы говорю, только очень тихо.

- Но... как ты побледнел. Задрожал. Слезы. Вспышка гнева...

- О, гнев был реален. Как и остальное. Мне не нужно было выдумывать это дерьмо. Нужно было лишь использовать то дерьмо, что есть.

- И всё же...

Я развожу руками. - Потому наше ремесло и называется актерством.

Над нами проносится новая тень, скалы и пески снаружи окружены мерцающим черным куполом - словно обсидиановый шарик для гольфа, которым будет играть тот, у кого палец размером с Шпиль.

- А это что?

- Сфера? Щит. Думаю, ей пришлось потрудиться, чтобы он пропускал дневной свет, не позволяя пройти излучению менее полезному. Итак, слушаю: как насчет работы?

- Да. Я, э... не уверен, что мне будет комфортно снова работать на тебя.

- Ты не будешь работать на меня. Будешь работать на Феллера. Но и он не будет работать на меня.

- Феллер?

- Ага. Я его повышаю. Новому руководству плевать на окупаемость вложений, так что мы позаботимся о лечении его рака. Он станет главой операций на Земной стороне. Но нам нужен связной с Конгрессом Праздных. Интересует?

Он кивает, отстраненно и задумчиво. - Мм. Да. Думаю, я в деле. Ох... Щит..?

Обсидиан бледнеет, медленно являя то, что под щитом: льва размером со слона с головой орла и крыльями размахом в городской квартал. Как раз за оперенной шеей прикреплен ряд седел с ременной подпругой вокруг живота; в переднем седле встала на стремена и дико машет мне рукой самая красивая десятилетняя девчонка, что когда-либо жила на свете. В любой вселенной. И улыбка ее исправляет все прегрешения мира. Всех миров.

- Погоди... - Гейл щурится сквозь стекло. - Это...

- Ага, - улыбаюсь я. - Это мой скакун.