Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Вчера для Завтра 3: Проблемы отца

Чистая вода искрится, выбегая из трещины в скале и заполняя широкую гранитную чашу, прежде чем обрушиться вниз на пятнадцать футов. Луг зарос высокой травой. Дыхание становится паром в утренней прохладе. Лошадиная ведьма касается моей руки. - Как прекрасно.

Я выкашливаю мокроту. - Ага.

- Прекрасно каждый раз, когда ты меня приводишь.

В ее прошлое. Или - в одно из ее прошлых. В одно из моих будущих. Потенциально. В расколотом временном потоке наших отношений полезнее всего держаться за настоящее время.

- Когда я здесь без тебя, тут не прекрасно. Совсем.

Когда одержимый демоном труп Берна сбросит меня в этот поток, вода будет отравлена машинным маслом и человеческим дерьмом и хрен знает какими токсичными отходами из шахт. Вереск пропадет, как и дикие цветы, и большая осиновая роща внизу станет черными пеньками, оставленным за собой лесорубами "Палатин Камп".

Но нет смысла рассказывать ей. К тому же уверен, что не смогу выговорить эти слова. И она, возможно, сама знает.

- Я грущу из-за тебя.

Снимаю ее руку с плеча и сплетаюсь с ней пальцами. - Я в порядке.

- Знаю. Но это место всегда наводит на тебя грусть. Знаю, ты сильно ее любишь.

- Любил.

Она прижимается ко мне, кладет мои руки себе на плечи. - Не притворяйся.

Волосы пахнут вереском и соснами. - Это... это было и будет... плохо. Для меня. Для Веры - еще хуже.

- Твоей дочери.

- Ты встретишь ее спустя пятьдесят лет. В тебе и в ней... много общего. Она обожает тебя.

- Рада слышать, - отвечает она. - Мы идем к воде?

Я качаю головой. - Просто хотел взглянуть. На... не знаю, на что. Ради иного воспоминания о месте.

Она закатывает голубиный глаз и окатывает меня улыбкой, будто летним дождем. - Со мной.

Мне становится плохо. - Похоже, не надо было.

Она вздыхает на плече. - Мне жаль, что не была там.

- Ты не можешь ее спасти.

- А тебя и спасать не нужно. И всё же жаль.

- И мне.

Миг спустя она оживляется, ускользая из объятий. Кивает вверх, в сторону тенистых гор, где терпеливая Ангвасса ждет над с лошадьми, под перевалом Хрилова Седла. - Долгий путь...

- ... не станет короче, пока не сделаешь шаг. Да уж.

Медленно едем вниз, к Терновому Ущелью. Солнце движется навстречу, уходит назад, тени Седла густеют, окутывая нас влажным полумраком задолго до заката. Ангвасса огибает город вместе с лошадиной ведьмой и крошечным табуном, а я захожу в город, проверяя, не найдется ли след.

Терновое Ущелье похоже на городок, который я узнаю позже; еще меньше, улицы уже и кривее, пахнет мусором и конским навозом вместо дыма и смазки привычной мне эпохи. Нет и газовых фонарей, тени улиц разбавлены лишь слабым светом луны.

Я читал неопубликованные дневники, основу "Сказаний Первого Народа", и помню, что примерно в это время он будет нанимать проводников для экспедиции. Трачу пару часов, покупая пиво и бренди в череде пабов, теряя шкурку терпения. Плохие новости. Прерываю вечерний отдых ради полутора часов монашьего шага по восточной дороге, пока лошадь не зовет меня из черного мрака среди осин. Я останавливаюсь, тяжело дыша, потная рубаха холодеет на спине. Машу рукой, указываю на лес. - Мы пропустили их. Они на полдня впереди, и у них проблемы.

- Проблемы? - Ангвасса выходит в лунный свет, позади нее лошадиная ведьма на толстой кобыле. Остальные лошади нервно выбегают на открытое место. - Уверен?

- Суть в том, что они лишь академики с ружьями. Разворошили все бары, ища проводников к Алмазному Колодцу. Провели ночь и утро, разбрасывая слишком много серебра, и к ним пристала пара тертых ребят, заявив, будто знают короткие пути к Мерцающей Пропасти.

Лошадиная ведьма мрачно кивает, взор становится далеким - догадываюсь, что наши тертые ребята плохо заботятся о своих лошадях. Ангвасса недоумевает. - Большая ли это проблема?

- Здесь нет коротких путей, - бормочет ведьма. - Резкий грохот и красные молнии и кровь и человеческое дерьмо...

Кулаки Ангвассы сжимаются. - Бандиты.

Лошадиная ведьма кивает в сторону северо-восточного плеча Резной Горы: рваные ущелья, идущие вниз и вдаль. Далеко внизу к луне тянется призрачная полоска дыма. - Они недалеко. Жгут сырые сучья, не таятся. Два часа верхом.

Она смотрит ведовским глазом. - Ногами еще короче.

Стоянка расположилась в уютном местечке у вершины холма. Он сидит спиной к стволу невысокого горного дуба. Чертовски трудно заметить, а ему хорошо видна дорога к лагерю приятелей, стоит облакам уйти с лика луны. Будь он получше обучен или имей природную склонность сидеть неподвижно, мог бы выжить.

Но, знаете, мальчишки и игрушки... Он играется с краденым ножом, ведь это образчик новых технологий: складной тактический клинок, такие здесь увидят очень не скоро. Лишь когда подобные ему снимут с тел социков после дня Успения. "Шшик" - он складывает нож, "ччик" - выбрасывает лезвие, и опять складывает, и ему так весело, что он не узнает обо мне, пока мой нож - длинный обоюдоострый кинжал более традиционного стиля, ведь я парень старомодный - не вонзается в горло, выходя с другой стороны шеи. Удобный рычаг, чтобы сломать позвонки.

Закрываю его нож и прячу в карман, ведь это и точно отличная вещица, скользит как шелковый, зачернен нитридом титана, острый как керамический скальпель - и к тому же, если всё пойдет хорошо, я получу шанс вернуть его тому, у кого нож был украден.

Вдруг оказываюсь плашмя, и мозг не сразу понимает, что меня повалило: резкое и удивительно громкое "бух" слишком поблизости. Дробовик или винтовка. И еще "бух", чуть менее громкое - хорошо - через несколько секунд третий "бух". Еще лучше. Возможно, кто-то играется с совсем новой забавой. Огнестрельное оружие покажется весьма впечатляющим парню, для которого арбалет - предел технологического совершенства. Или кто-то казнит пленников, что было бы худо. Хотя это еще не хуже некуда.

Хотя бы расстреливают не меня.

В пятидесяти или шестидесяти ярдах огонь костра озаряет пещерку в склоне холма. Я пою, не подбираясь слишком близко: - Хэй, пусти к огню!

Какой-то шорох, лязг железа. - Хэй, руби дрова!

- Идите сюда. У меня только ножи.

- Сколько вас?

- Подошел лишь я. Есть еще двое, но они предпочтут темноту. Пока я не позову.

- И что вы тут делаете?

- Одни мои знакомые выехали из Ущелья сюда. Если вы встретили их живыми, могу дать награду.

Треск, свист ветра. Долго.

Наконец: - Что, типа выкуп?

Чертовы любители. - Если хотите.

Снова треск и тихий ветер.

Затем: - Иди сюда сам. Медленно. Руки вверх, и чтобы мы видели.

Повинуюсь.

Любители тоже могут быть опасны. Но лишь тогда, когда вы ждете от них профессионального поведения.

Подтаскиваю последний труп к остальным. Еще семеро парней, без которых миру будет только лучше: грязные и небритые, одежда когда-то была роскошной, и ее носители явно умерли в ней. Ну, прежние носители, не нынешние. Ставлю пистолеты на предохранитель, кладу рядом с винтовкой и дробовиком. В ухе еще дьявольски звенит, воняют горелые волосы на виске, но обожженная порохом щека не тянет на серьезную рану. К тому же девочки заняты.

Лошадиная ведьма хлопочет в веревочном загоне с их добычей. Пара дюжин нервных, перепуганных лошадок, они фыркают и топочут копытами на нее, друг на дружку, при любом свисте ветра. Я слоняюсь рядом, потому что он в лагере и я еще не готов к встрече лицом к лицу.

- Эй.

Лошадиная ведьма подходит и тянет руку через веревки. - Кажется, ты испуган.

- Что, так заметно?

- Возможно, лишь мне.

- Похоже, ты знаешь меня дольше, чем я тебя.

Она улыбается. - Я знаю тебя намного дольше, чем ты кого-то знаешь.

Я не возражаю. - Что с моей... гм, с девчонкой?

- Не знаю. - Лошадиная ведьма склоняет голову. На лбу выступают морщинки. - Иногда она здесь. Иногда - нет.

- Ладно. - Глубокий вздох снимает с плеч часть груза. - Может, так лучше.

- Слишком сложно для меня.

Я моргаю. - Точно?

- Я была...

- В необычайных местах, ага, помню. Слушай, вы с Ангвассой сможете отвести его туда, где... гмм, где его можно будет привязать или еще что?

Она задумывается и небрежно поднимает плечи. - Было бы разумнее, если бы ты уговорил его сотрудничать.

- Ага, если бы это не требовало, знаешь... говорить с ним.

- Вот почему ты так испуган? Его боишься?

- Нет, себя. Нет, его. И себя. Пекло, не знаю. Просто... просто не могу заставить себя говорить. Не здесь. Не когда я... гмм... я. - Тяжелый вздох. Но плечам не легче. - Знаю, что он думает о людях вроде меня.

- Он не знает людей вроде тебя. Кроме того, которого видит в зеркале.

- Не совсем комплимент. Для нас обоих.

- Это не шуточки. - Она сжимает мою руку. Я сжимаю ее руку.

И улыбаюсь.

В лагере Ангвасса хлопочет над выжившим - Ридпет, если правильно помню "Сказания", коп из университета, приданный обеспечивать безопасность. Она молится над ранами. Рядом второй выживший, на коленях, плечи опущены, широкая квадратная ладонь закрыла глаза тому, кто не выжил.

Сердце выбивается из ритма и скачет, раз, два, три, и я чуть не обнимаю руками его плечи. Что ему суждено... чем станет остаток его жизни... о Христос, лучше бы я не знал.

Ну, хотя бы не знает он. Уже что-то. Если всё идет правильно, ему осталось пять или шесть хороших лет, прежде чем реальность оттрахает его мечты и насрет в душу, лишая последних надежд. Пять или шесть хороших лет - больше, чем дано большинству из нас.

Он вздрагивает, когда я кашляю рядом. Даю пару секунд, чтобы пришел в себя. - Инструктор, - говорит он вяло и отдаленно. - Это, а... гм, я веду полевую работу. Для диссертации. Вроде... гм, забудьте. Это не важно.

С видимым усилием воли он встает ко мне лицом. Бледен как лед, глаза затуманены, полны слез, он глотает, прежде чем продолжить. Не готов стыдить за расстроенные нервы, хотя я отложил оружие, а он вдвое меня тяжелее. Сегодня он видел слишком много мертвых. Видел, как я убил почти всех. Знаю, он знаком с насилием лишь по старым веб-играм и фильмам, и ему хреновски сложно глядеть такому, как я, в глаза на расстоянии руки.

- Вы религиозный человек?

- Не вполне.

- Верите в Бога?

- Зависит от бога.

- Он был христианином. - Короткий взгляд на труп. - Это вера моей родины. Единый Бог сделал себя смертным, позволил казнить себя на кресте, чтобы искупить грехи человечества. Я лишь передаю его душу в руки Божьи.

- Все люди умирают на крестах. Но мне интереснее те, что выживают.

Едва заметный кивок понимания. - Почему так: я чувствую себя грешником, молясь богу, в которого не верю?

Окей, я более чем испуган. - Возможно, это грех против вашего рассудка, вашего самоуважения.

Туман улетучивается из глаз, он смотрит остро, словно впервые меня увидел. - Говорите по-английски.

- Как и вы.

- Ваш акцент... горожанин Северной Америки. Западное побережье. Низкая каста с оттенками профессионализма... рабочий, учившийся красноречию. Окленд? Как работяга из Окленда забрался на восточные склоны Божьих Зубов?

- Ну, поглядите на себя. Генри чертов Хиггинс[8].

- Ах... простите, мне жаль. Это... гм, рефлекс. Не могу поверить, что заметил не сразу. Но я немного...

- У вас выдался тяжелый денек.

- Дункан Майклсон. - Он протягивает руку. - А вы?..

- Некто, с кем вы не захотели бы знакомиться ближе.

Он не убирает руки, так что я вкладываю в нее складной нож. - Ваша вещица?

- Да... да, он. Спасибо. - Он сжимает его так, словно рад ощутить хоть что-то в руке. - Я владею им очень давно.

- Носите черный нож. - Вселенная словно дала мне легкого пинка.

- Очень к нему привязан. - Он пытается тепло улыбаться, пряча нож. - А вы кажетесь отдаленно знакомым.

Потому что я пошел в мать, в которую он уже успел влюбиться... но рассказ об этом не принесет добра никому из нас. - Мне часто так говорят.

- Ну, благодарю вас. Жаль, не поблагодарил сразу. Вы спасли нам жизнь.

- Мы делали это не ради вас.

- О... ох, разумеется. - Глаза снова затуманиваются. - У меня есть серебро, да, и наши слуги с радостью оплатят вам хлопоты, когда мы вернемся домой.

- Хочу, чтобы вы сделали кое-что для меня.

Он делает шаг назад, глаза туманны, полны осторожности. - Моя благодарность имеет пределы.

- Начнем с того, что могу предложить я.

- Кроме жизни?

- Что, если я сведу вас один на один с Т'фарреллом Митондионном?

- С Вороньим Крылом? - Глаза широко раскрываются, и тут же суживаются, полные сомнений. - Я уже начал сомневаться, что все истории о Короле Эльфов окажутся чем-то большим, нежели сельскими побасенками и шутками.

- Скажем, это не так. Гипотетически. Если я приведу вас к Вороньему Крылу, и он согласится ответить на вопросы. Рассказать любую историю по вашему выбору...

- Гипотетически. - Он кашляет, качая головой. - За такой шанс я продал бы свою гипотетическую душу.

Моя очередь изображать теплую улыбку. - Такого ответа и ожидал.

Это поляна. Я на поляне. Я шел туда. И пришел на поляну.

Должен был, ведь я куда-то шел.

Тут мило. Более чем мило: окрашенные зеленью косые лучи и нежно шепчущая листва, и где-то поблизости за деревьями шумит водопад. Я словно зашел в картину. И пахнет более чем мило: дикие цветы и чистая смола, яблоки и груши и даже персики, и свежая черная земля, и я бывал во многих лесах. Этот не похож ни на один. Словно я сейчас обернусь и уткнусь в Белоснежку. Кажется, я должен знать, что тут делаю.

Кажется, должен. Но не знаю, что я знаю.

Погоди.

Треклятые эльфы. Перворожденные, фейин, как угодно. Знаю такое заклятие.

Закрываю глаза и оборачиваюсь на месте, против солнца, и считаю каждый круг. - Три. Два. Один.

Не противозаклятие, всего лишь мнемоника, запуск логической цепочки. Прямое приложение Дисциплины Контроля. Не будь я так очарован красотой этого места, сосун не поймал бы меня.

Открываю глаза. - Может, тебе пора показаться? Я нетерпелив даже в лучшие дни.

Пылевые мошки в лучах солнца организуются, сливаясь в высокого фея, лицо словно высечено из ледяного камня. Он даже не притворяется реальным: голос сплетен из ветра и пения птиц. - Одичавшие хумансы не приветствуются в нашей стране.

- Я не дикарь.

Он кидает мне невыносимо высокомерный взгляд. Напоминая Кайрендал. - Слово "одичавшие" означает всего лишь...

- Знаю, что оно значит, чертов позер. Я не одичавший. Я из Тихой Страны.

- Что ты способен знать о Тихой Стране?..

- Я пришел сюда говорить об ином.

- Вызванная тобой жалкая лужица интереса успела высохнуть. Прочь.

- О, отлично. Ты словно трехлетняя девчонка на светской беседе.

- И сможешь уйти целым.

- При удаче мне не придется отвечать той же любезностью. - Держать голос ровным оказывается труднее, чем я думал. - Мне нужно видеть Воронье Крыло. Или, знаешь ли, ему нужно видеть меня. Реально. Хотя он сам еще не знает.

- Можешь уйти по доброй воле. Или тебя выведут. Без доброй воли.

Эй, знаю этот тон. - Слушай, я не ищу проблем. Но знай, что проблем я не боюсь.

Сделанный из пылинок эльф вытягивает невещественную руку, вокруг собирается сила. - Изыди, зверь! Провались в свою грязь!

- Гм, ну, если ты настаиваешь... - Я пожимаю плечами. - Нет.

Глаза расширяются, перистые брови ползут вниз, мерцание силы вокруг руки нарастает, уже болят глаза. - Ты изгнан. Покинь место сие со всей быстротою и не думай возвращаться!

- Некоторые виды магии на мне работают. Другие.

Поднимается вторая рука. Свечение рождает молнии. - Так оставайся на месте. Без движения, без дыхания, без мысли, муж из камня...

- Чушь.

- Да покинет навеки свет дневной очи твои...

- Прости. - Я даже чувствую смущение. Совсем немного. - Это не твоя вина.

Лицо эльфа полнится мыслью. Он неохотно опускает руки. - Кто ты и что делаешь здесь?

- Ты первый.

- Я Квеллиар, старейший из Массаллов. Я сторожу сей подход к Живому Дворцу и правлю фейин своего Дома десять тысяч лет.

Он произносит это так, словно гордится. Ну, я тоже гордился бы. Но это имя... кажется, я уже слышал. Где? - Можешь звать меня Домиником Шейдом.

- Я могу звать тебя как захочу, - говорит он с некоей горечью. - Доминик Шейд - твое имя?

Я пожимаю плечами. - Сегодня.

- И чем ты занят, Доминик Шейд Сегодня?

- Я уже сказал.

- Но не предъявил причины, по коей Митондионн должен выносить вонь твоего кислого пота и запах падали из пасти. Зреть твои грязные ноги и...

- Ага, угу. Хуманс грязен с ног до головы. - О, понял. Знаю, кто это.

Знаю и то, что через сорок шесть или сорок семь лет Райте убьет его в приемной Уинсона Гаррета... Не готов рассказать, но даже малое знание несет опасность. - Квеллиар Массалл, гм? Как поживает сестренка - как ее имя? Финелл?

Симуляция фея замирает. Абсолютно: кролик, услышавший шаги волка.

- А твой отец - Массалл Кверрисинн? - Поскольку его выкрутасы мне совсем не понравились, обхожусь без намеков. - Он переживет тебя.

- И как ты надеешься найти мою особу, уже не говоря о причинении вреда?

- Это не угроза.

- Нет? И что же это?

- Пророчество.

- От одичавшего?

- Тебя убьет человек, но я не этот человек. - Внезапно мой разум пробуждается. Если это вообще должно сработать, пусть начнется с этого мудака.

Я тянусь за пазуху, вынимаю черный сатиновый галстук. Кровь давно засохла, бурая и облетающая крупинками. - Видишь? Отнеси Вороньему Крылу. Ваша код... ваш народ владеет магией и прочим дерьмом, и ты сможешь сказать, чья тут кровь. А?

Он смотрит так, будто я поднес пригоршню собачьего говна. - Я бессмертен, но не желаю терять времени на хумансовы останки.

Хумансовы, ах ты хрен. - Скажи Вороньему Крылу, что это посылка от Торронелла.

Глаза вдруг становятся кошачьими щелками. - Самый молодой из Митондионнов мертв уже сотни лет.

- Для трупа он замечательно сосет.

Сплетенный из ветра и пения птиц голос замечательно умеет изображать сдавленный хрип. Или пердеж?

- Я не единственный из людей знаю, где он обитает и чем зарабатывает. Но могу гарантировать всеобщее и полное молчание в обмен на десять минут внимания Т'фаррелла. Всего-то. Ему нужно узнать то, о чем я хочу рассказать.

Едва заметная перемена лица: наконец он решил отнестись ко мне серьезно. - Ожидай. Если тебе разрешат пройти, я сообщу.

- И без дурацких чар.

- Ожидай, - говорит он и растворяется в фонтане солнечного света.

Живой Дворец очень впечатляет, ведь, знаете, построить огромное сложное здание из камня - одно дело. Требует долгого времени и так далее, верно - но сколько всего нужно, чтобы вырастить дворец?

Сотни деревьев - тысячи - сплетены во время роста. Какие-то секвойи. Старые превыше лет и огромные превыше понимания. Бережно сцеплены, вылеплены и отполированы, поддерживают себя на сотни футов, намного выше любых деревьев Земли... по крайней мере, на памяти людей. Он так откровенно смеется над попытками описания, что сравнить можно лишь с Иггдрасилем, и даже тут нет точности.

Делианн рассказал, что твердыня Митондионнов была задумана и начата его дедом, Панчаселлом - тем самым, что сотворил дилТ'ллан - десять тысяч лет назад. Пока вы не увидели чертову штукенцию, это лишь слова. А потом вы входите и кто-то ведет вас в Сердцевинный Чертог, присутственную палату Митондионнов, на волосок меньше спортивного зала для двух драконов, и вы понимаете, что оказались внутри живого существа возрастом едва ли меньше, чем человеческая цивилизация...

Язык немеет.

Стоит упомянуть, что это место загнало мою обычную наглость так далеко в задницу, что она вылезла через выпученные глаза. Не будет преувеличением сказать, что религиозный восторг не имеет надо мной власти, а "почтение" - слово, которое следует перечитать в толковом словаре... но когда я восхожу на Пламя, круглый алый диск перед королевской галереей, не могу не пасть на колени.

В той галерее пятеро перворожденных, двое мужчин, две женщины и одно не-спрашивайте-кто. Митондионна легко определить: самый высокий из них, к тому же платиновая грива свисает до пояса и в ней черная прядь шириной в палец, тянется от залысины на лбу на левое плечо, кончаясь как раз у филигранной чаши - рукояти рапиры.

"Твое имя". - Он не претендует, будто говорит. Бескровные губы сжаты в суровой гримасе, слова падают шелестом листьев, весьма напоминая Шепот Кайрендал.

- Доминик Шейд.

"Это не твое имя, дикарь". - Лицо Вороньей Пряди чуть кривится, когда вмешивается другой мужчина (голос тот же, но готов спорить, исходит он от другого). - "Волю я скручу как жгут, темных истин не таи, губы сами изрекут..."

- Ага, продолжай в том же духе. - Сразу с волшбой. При всем моем восторге и почтении, да чтоб вас. - Я уже объяснил тому типу, Квеллиару, что я не одичавший. Я из Тихой Страны. А имя мое таково, какое я предпочту.

Внезапно шелеста становится так много, что звуки угрожают разорвать череп. Воронье Крыло выступает вперед и обрывает их резким взмахом руки. Говорит вслух: - Рассказывай о нашем сыне, об их брате.

Голос его мрачен и нечеловечески чист, словно звон обсидианового колокола. Чувствую, как он сжимает мою волю - без тонкостей, прямое Доминирование. Я показываю зубы. - Спросите вежливо.

Лицо замыкается сильнее. - Трюки, которыми ты пытаешься противиться нам? Я сам передал их вашей Железной Руке. Полтысячи лет назад, монашек. Нашим силам не сможет противостоять любая ваша Дисциплина.

- Во-первых, я в отставке. Во-вторых, спасибо что напомнили, за что я ненавижу таких вот уродов. Я ведь пришел помочь, чтоб вас. С большими расходами и рискуя жизнью, я нашел вашего сына, всего лишь чтобы купить право поговорить с вами, зная, что вы, наглые говнястые мудаки, презираете смертных, будто мы крысы под вашей кроватью. И в-третьих...

Я развожу руки. - Хотите напасть на меня? Давайте, начинайте, король эльфов. У меня тоже есть силы.

Не успевает он решить, как именно меня растоптать, более высокая из женщин подходит и кладет ему руку на локоть. - Мир, мой владыка. Некогда люди несли вассальную службу Дому Митондионн. Так представь, что сей смертный может быть наследником долга, который мы признаем пред Железной Рукой и Богоубийцей...

- Ага, забавно, что вы упомянули этих парней...

Она смотрит на меня, и слепящее горе в этом взоре прерывает меня не хуже пощечины. - Если вы не против, владыка Доминик Шейд, поделитесь со мной новостями о моем сыне.

- Я не владыка и... - Ох, дерьмо. Раздолбайте меня навыворот. - Вашем сыне?

- Две с половиной сотни лет прошло с последней моей беседы с Торронеллом; я скорбела по его гибели и ношу траур до сего дня. Снимите горе с моего сердца, и будете другом Дома Митондионн, пока я еще хожу тропами дней.

Что продлится не так долго, как она считает... но оставим. - Моя леди, извините. Я... я потерял мать очень давно. Для меня всегда удивительно, что у других есть матери.

Ну, я вовсе не готов взглянуть матери Торронелла в глаза и сказать: "О да, ваш младший сынок преуспел в бордельном деле, отсасывает у смертных в Анхане".

- Торронелл стал листоделом в самом изысканном заведении человеческого города. У него прочная профессиональная репутация и масса поклонников. Не готов назвать его счастливым, но он гордится признанием и широкой известностью.

Она чуть склоняет голову. - А если я попрошу, вежливо, поделиться остальными знаниями, что вы утаили?

- Я почтительно откажу, моя леди.

- Но вы... - Она сжимает руки и опускает голову. - Вы скажете, где он? Как его найти.

- Не могу. И прежде, чем искать его - прежде чем послать кого-то на поиски - спросите себя, сколько правды вынесет ваше сердце.

Глаза ее смыкаются. - Ах.

- И, знаете... сколько правды о себе вынесет он, сколько готов доверить вам.

- Да. - Голос становится тихим, скомканным, как лист бумаги. - Вы передадите ему послание?

- Нет.

Голова резко поднимается. - Нет?

- Я в сердцевине событий.

Губы ползут, что-то мелькает в глазах, намекая, от кого Торронелл получил яростный темперамент. - Какие дела дикарей важнее спасения жизни и чести принца Первого Народа?

- Я сказал: я из Тихой Страны. Мы зовем ее Землей. - Я киваю Вороньему Крылу. - Когда ваш отец связал дилТ'ллан, в Тихой Стране оставалось несколько миллионов смертных. Сейчас там почти тринадцать миллиардов. Все больше с каждым днем. Недавно мы поняли, как попасть в ваш мир без диллин. ДилТ'ллан бесполезен. Мы здесь, и будет лишь хуже. Через пятьдесят лет ваше королевство станет прахом, ваш народ вымрет.

Все пятеро кажутся вылепленными из алебастра.

- Пока я здесь, упомяну, что знаю о Пиришанте. Знаю всё дерьмо, которые вы прятали от всех.

Воронье Крыло делает шаг, и температура Сердцевинного Чертога падает на двадцать градусов. - Невозможно.

- Как я сам.

Он смотрит без понимания.

- Я лишь частично человек, - поясняю я. - Пиришанте отбросит титьки через пятьдесят лет. А значит, всевозможные боги деловито меняют причинность, и довольно скоро они отменят Деомахию.

- Это невозможно сделать.

- Но попытка, похоже, уничтожит мир.

- Но кто ты, раз знаешь многое о том, что еще не случилось? Пророк? Хитрый божок, ускользнувший из-за стены времен?

- Я ангел.

Похоже, мы успели забыть всю чушь о "грязных хумансах", ибо они не смеются мне в лицо.

- Технически я теофанический двойник человека, который родится год спустя в Тихой Стране. Когда вырастет, он... он будет вовлечен... в разрушение Завета. Вот откуда я знаю это дерьмо. Он заключит сделку с богом, чтобы попытаться ограничить ущерб. Этот бог создал меня пару месяцев назад по местному времени. Создал именно, чтобы я мог прийти сюда и рассказать вам[9].

- И почему бог не явился предо мной лично, в реве небесных труб и на столпе огня превыше самих звезд?

- Какая часть слов "ограничение ущерба" вам не понятна? Бог доверил мне разгрести дерьмо потому, что я... гм, тот, на кого я похож - у нас есть пара полезных черт. Должно быть, вы заметили мою Оболочку.

Глаза настороженно сужаются. - Она... необычна.

- Черная, верно? В меня входит и выходит лишь черный Поток. Никого не напоминает?

Ему требуется время. И получаю я лишь: - Да. Я знал его.

- Ваши Доминирования и Чары и прочее... Мне не нужна Дисциплина Контроля, чтобы рушить их. Вовсе нет. Читайте мой разум. Попробуйте. Чувство истины, гадания, магическое определение, вся эта чушь на меня не действует, если сам не захочу. Уже нет.

- Богоубийца был таков, - признает Воронье Крыло. - Но ты не Джерет.

- Поверьте. - Я пожимаю плечами. - Я здесь потому, что мы знаем, что вы сделали. Всю историю: дилТ'ллан, Кулак Забойщика и Меч Мужа.

- То, что ты знаешь, даже отдаленно не является всей историей.

- Отлично. Но есть часть истории, которую я знаю, вы - нет. Есть заплатка. Чуть рискованная, но вы сможете.

- Залатать Завет? Спасти Пиришанте?

- Нет. Это сплетено временем и не может быть изменено. Однако мы можем сломать его таким образом, каким захотим. Понимаете? Я же говорю - уменьшить ущерб.

- И как вы с твоим богом это видите?

- Пленить другую Силу. Пиришанте оказалась... тупым инструментом, верно? Если бы Пиришанте смогла выполнить ваши замыслы, Первый Народ еще правил бы планетой. Но вы же прячетесь здесь, в лесах.

- И какого рода "иную Силу?"

- У нас, в Тихой Стране, был поэт Александр Поуп, сказавший: "Достойный человек, вот лучшее творенье Бога". А спустя сотню лет жил другой поэт, Роберт Ингерсолл, которому пришла идея получше. Он писал: "Достойный бог - вот лучшее творенье человека".

Король смотрит в полном неверии. - Ты хочешь, чтобы я сотворил бога?!

- Всё, что мне нужно - место, где он сможет жить. И ещё, чтобы он мог открывать и закрывать диллин. Вот.

- Ты имеешь представление о размахе того, о чем просишь?

- Есть еще одна проблема. Это не может произойти ранее, чем через пятьдесят лет.

- Совершенно нелепо.

- Я сам бы не поверил, если бы не...

- Что?

Я пожимаю плечами. - Бог, которого вы сотворите? Он - тот, с кем я заключил сделку.

Сцена выявляется из дыма, пыли и звезд. Глубоко в осиновой роще угли костра усеяли землю. Кособокая хижина из шкур и костей, белесая в свете полумесяца. Убежище, похожее на вигвам, но у нее земляные стены шести - семи футов высотой. Забыл, что это. Не вигвам. Папа бы знал. Пекло, не он ли ее выстроил?

Ангвасса на страже, медленно ходит вокруг хижины.

Иисусе. Не удивительно, что пьет. Сколько напряжения нужно вынести, чтобы не отдыхать даже во снах?

Я смыкаю глаза. Когда открываю, сижу у костра. - Ангвасса.

Синий ведовской огонь окаймляет призрак в виде девицы, она осторожно движется ко мне. - Как ты сюда попал?

- Я не здесь. Как и ты. Нужно поговорить.

- Откуда ты пришел?

- Извне твоей головы.

Она замирает. - Не понимаю.

- Ты спишь.

- Это сон?

- Измененное состояние сознания. Первый Народ называет его Слиянием.

- Это на меня навели?! Эльфы?

- Хватит о себе. Ничего с тобой не случится, если не будешь согласна. - Моя волна заливает стоянку, деревья и ночь вокруг. - Это скорее, хм, промежуточные сношения. Я все еще с Митондионном. С Вороньим Крылом. Он желает встретить тебя. Поговорить с нами.

- Зачем?

- Хочет понять, возможно ли то, о чем мы просим.

- Что?

- Говорит, что без Кулака Забойщика и Меча Мужа этого не свершить.

- Проклятого Клинка и Руки Мира...

- Как знаешь.

- Они в Пуртиновом Броде. Там, где будет Пуртинов Брод. В месте, которое ты назвал дилТ'ллан.

- Он говорит, они не там. Говорит, их там не может быть. Создание Завета Пиришанте отменило их.

- Но они существуют. Хотя бы Клинок. Разве ты не сказал?

- Я рассказал всё.

По лбу пробегает беспокойство. - Всё? Даже...

- Он должен был знать.

- Не боишься, что знание грядущего поможет ему изменить грядущее?

- Я боюсь, что мы не изменим грядущее. Я смог передать ему, как все будет, если мы провалимся. - Простираю руки. - Он нашел это весьма убедительным.

Она обдумывает и трезво кивает. - Но если Рука и Клинок уничтожены...

- Не уничтожены. Сделаны не-бывшими. Или, скорее, не-Связанными.

- Есть разница?

- Он думает, что есть. - Я маню ее. - Иди сюда. Закрой глаза.

Она подчиняется. Я тоже смыкаю веки. - Окей. Открывай.

Когда мы открываем глаза, Воронье Крыло с нами.

Он плывет во мраке, сияя силой ярче луны. Ха - не об этом ли толковал Крис, о лиос алфар? Руки простерты вперед, пальцы щупают, глаза закрыты, на лице нездешнее спокойствие. Свет его тела пульсирует словно живой, и собирается у лба Ангвассы ореолом милосердия.

Он читает ее. Надеюсь, найденное ему нравится.

Она глядит на него с суровым достоинством. - Привет вам, славный фей. Почтена вашим визитом. Или к вам должно обращаться "Ваше Величество"?

Глаза открываются, свет гаснет, он тихо опускается наземь. - Ваше Благородие может звать меня Вороньим Крылом.

Может? Сукин сын.

- Ваше Величество оказывает мне чрезмерную честь.

- Наоборот. Могу назвать вас Ангвассой?

Какого черта тут творится?

Она чуть склоняет голову. - Разумеется, Воронье Крыло. Рада встрече, хотя предпочла бы повод не столь ужасный. О, если бы у нас был выбор! Прошу извинить состояние моих одежд, не примите за оскорбление.

- Вы красноречивы для хриллианки.

- Ваше Величество весьма любезны. Вы знакомы с Орденом Хрила?

Иисус Христос. Тебе не тесно?

- Я знаком с Хрилом, - говорит он вежливо. - Я отлично его знал и горд назвать его другом.

Окей, вот это интересно.

Ангвасса молча моргает. Лоб полнится морщинками. - Вновь извиняюсь за невнимательность, но, кажется, вы сказали, что знали Нашего Владыку Битв?

- Знаю вашего Владыку лишь по репутации - каковая среди Первого Народа весьма нелестна, сами можете вообразить. Но я знал Хрила и восхищался им. Вы очень его напоминаете, знаете ли.

- Я... - Она чуть пошатывается. - Могу я сесть?

- Разумеется. - Он делает жест, из ночи вырисовываются три уютных на вид кресла, уже расставленные вокруг костра. Воронье Крыло занимает самое большое, мы садимся по бокам и кресла действительно удобны, но если думать о них слишком много, вполне можно провалиться насквозь.

- Кем был Хрил и кем он считал себя, не одно и то же, - продолжает Воронье Крыло. - Политические амбиции Липканской империи требовали Владыки Битв, послушного сына и подручного их Бога Войны, Дал'каннита, и такому Ему поклонялись, и таким Он стал. В жизни Хрил ненавидел Дал'каннита и презирал так, что я не могу высказать. Война была противна всему, что ценил Хрил. Была противна всему, за что он боролся.

Ангвасса смотрит так, будто вся жизнь вдруг обрушилась от услышанного. - Но... если Хрил не был Владыкой Битв и не надеялся им стать... кем... чем был Он?

- Он был героем, дитя, - вежливо отвечает Воронье Крыло. Почти с жалостью. - Почти как ты.

- Как... - Глаза широко раскрыты и начинают блестеть от слез. - Я? Я герой не хуже Хрила? Я лишь смертная женщина...

- В конце и он стал лишь смертным. Отдал божественность, когда начал то, что люди зовут Деомахией.

Я подаюсь вперед. - Хрил начал Деомахию?! Не такому нас учат в Монастырях.

- Ибо такова была его воля. Он отказался от имени и божественных сил, как и его близнец.

- Близнец? Погодите... вы пытаетесь сказать...

- Джанто и Джерет на языке столь древнем, что даже Первый Народ уже не говорит на нем, всего лишь слова для "зари" и "сумерек".

- Заря и сумерки... - Я слышу свое бормотание со стороны. - Свет и тьма.

- Да. А также начало и конец.

- Джанто - Хрил... Начал Деомахию...

- Ибо другие боги уничтожили бы вселенную своими инфантильными причудами. Хрил всегда был защитником человечества - ведь он, как говорят сказания всех народов, украл огонь солнца и обучил человека его тайнам.

- И Джанто - Хрил - основал Монастыри?

- После увечья и потери брата он надеялся, что научит людей поклоняться друг другу, не богам.

- Его увечье... Кулак Забойщика...

- Так он получил прозвище Железная Рука, ибо из железа была выкована замена.

- Святая срань. И всё время мы даже не подозревали...

- Как он и хотел. Заклинание, сокрывшее природу Пиришанте, сокрыло также Хрила и его брата.

- А Джерет?

Глаза Вороньего Крыла словно уплывают вдаль. - Прежде чем выбрал смертность, Джерет был известен лишь как Темный Муж. Если у него было имя, я его не знал; ни один смертный не назвал бы его по имени, страшась привлечь его взор.

- Что, он был богом смерти?

- Богом убийства. Богом резни. Всех видов истребления - и черного отчаяния, равно пленяющего убитого и злодея. Горчайшим врагом Хриловых света и надежды.

- Близнецы. Противоположности. - Отец мгновенно опознал бы образы. Озирис и Сет. Нет, скорее уэльские Ниссиен и Эвниссиен. - И почему же бог убийства отказался от бессмертия и перешел на сторону худшего врага?

- Он никому не рассказал. - Воронье Крыло качает головой, едва заметно. - Когда я заговорил об этом с Джанто, он ответил лишь, что тьма ведает любовь не хуже света, и что сила любви исходит от отчаяния, как и от надежды.

Глаза Ангвассы становятся темными, как небо. - И любящий брат искалечил Его.

- Такова была цена Пиришанте. И брат сам посвятил остаток смертных дней служению тому, что счел лучшей надеждой для человечества. Отдал бессмертие ради людей, которые даже не могли знать о нем. Которые, надеялся он, когда-то проклянут его имя.

- Проклянут...

- Сделав его имя объектом презрения. Насмешек и негодования. А потом - всего лишь пустой, темной шуткой.

- Не могу вообразить... и вы сказали, что мое сердце напоминает... вы не понимаете. Он мог выбрать презрение, верно. Но я его заслужила. Вы... вы не имеете права... я столь отчаянно недостойна...

Голос подводит ее, она отворачивается, а там лошадиная ведьма - сидит на корточках в тени Ангвассы, будто фантазм, сотворенный ночью и звездами, и голос ее столь тих, что не перелетает костра, но в свете углей я читаю по губам:

Герой - лишь слово. Ты выше слова. Не бойся.

Будь самой собой.

Я моргаю, и снова, и хмурюсь. - Что ты тут делаешь, ради пекла? Когда сюда попала? И как попала?!

Она обращает ко мне ведовской глаз, холодный, словно замерзшее молоко. - Я прихожу туда, куда ведет работа.

Приходится принять это за ответ. Уже учен, чтобы спорить с лошадиной ведьмой.

- Привет тебе, - говорит Воронье Крыло мягко и сочувственно, как бы успокаивал нервную лошадь. - Рад встрече.

- Спасибо. Тоже рада.

- Как тебя зовут на этот раз?

- Лошадиной ведьмой. Мне все равно.

- Кажется, не видел тебя со Связывания. Пять сотен лет.

Связывание? - Погодите... пять сотен лет?

Она пожимает плечами: - Не люблю леса.

- Отлично помню, - говорит он, и они пускаются в дружелюбную беседу, а я совершенно теряю нить разговора, ведь собственный рассудок меня не слушается.

И не могу сдержаться. - Ты... была там?!

- Я бывала в интересных местах, - отвечает лошадиная ведьма, - и видела...

- Необычайные вещи, да-да, знаю. Но... горячие судороги траха! Когда ты мне расскажешь?

- Не думаю, что понадобится.

- Иисус Христос, ты хуже Ангвассы! Какой из восьми способов анального секса внушил тебе идею, что не следует упоминать - ну хоть вскользь, случайно - что тебе случилось быть при создании драного Завета Пиришанте?

Она пожимает плечами. - Ты тоже там был.

Я сижу. Долго. Просто сижу.

Что не помогает. Никак не могу убедить себя, что она выдумывает.

Что реально страшно: никто вокруг не выглядит устрашенным.

Ну, Ангвассу можно извинить: она сама только что прошла через нечто особенное. Воронье Крыло хмурится и говорит ведьме: - Не вижу.

- Потому что решил, будто он личность.

- Прости?

- Извини, ты что, не знал? - Она выглядит так, будто ей реально жаль. Будто ей больно, что я так обеспокоен. - Ты сам говорил, что бог создал тебя и девицу ради важной цели.

- Ну, э, но... я о том, что ты назвала меня не личностью. Не человеком. В первый раз так не было. Когда я встретил тебя.

Она пожимает плечами. - Возможно, воспоминания о твоей сегодняшней печали заставят меня избегать этой темы, ведь я не особенно тактична. А может, когда я встречу тебя, ты уже будешь личностью. Вот пусть тот ты и спрашивает.

- О. - Воронье Крыло смотрит на меня, и голос становится тихим от потрясения. - Теперь вижу... и понимаю, почему его нельзя прочитать, как обычных людей. Он был Оружием...

- Я был... Постой, каким оружием?

- Понимаю теперь, - продолжает Т'фаррелл медленно. - Многое обретает смысл. Черный Поток - соединяющий с Джеретом, не часть самой его сущности. Уверенность безумца. Нечеловеческое самообладание. Узколобая жестокость. Без страха, без сомнений. Без сожалений и без пощады.

- Ага, угу, вот только я ведаю сомнения. И мне чертовски страшно, почти всегда. Вот дерьмо, я боюсь прямо сейчас...

- Это оттого, что ты все еще мнишь себя человеком, - вмешивается лошадиная ведьма. - Пройдет.

- Ох, ради всего дрянного.

- А презрение к себе не есть сомнение в себе.

- Ну да, презрение к себе. Какое оружие ненавидит себя?

- Нож, считающий себя лопатой, - вежливо говорит Воронье Крыло.

Ангвасса смотрит задумчиво. - Меч, не понимающий, почему так плохо ведет борозду.

Вот теперь я не могу сделать даже дурацкий вдох.

- Есть то, чем вещь считает себя, - поясняет Воронье Крыло, - и то, чем вещь является. Тебя нельзя запугать. С тобой нельзя договориться. Тебя нельзя переубедить, обмануть или отвернуть в сторону. Каждый твой жест выражает элегантность чистого разрушения.

И опять я могу лишь сидеть.

Что не помогает.

Профессионал Телман, мой личный инструктор курса боевых единоборств, был почти идиотом, но знал пару штук насчет драки на мечах, и умел бросить наземь приемом кэндзюцу, которого я никогда еще не видел. В первое занятие с мечом он начал урок с вопроса, что такое меч.

Ведь, знаете ли, можно воспользоваться мечом для расчистки кустарников, но тут лучше поможет коса или топор. Можно долбить им грязь, но кайло делает это лучше. Можно резать им ткань и веревки, или даже обтачивать деревяшку; вы можете использовать его для всякого говна, но не для этого говна он предназначен. Не в нем его суть.

Телман ждал вот какого ответа: "Меч - это вещь для убийства".

И не важно, для чего вы решили его использовать.

- Что ж, хорошо, - говорит Воронье Крыло. Чуть заметно кланяется лошадиной ведьме. - Благодарю за откровение. Будешь там, когда мы прибудем?

Ведьма пожимает плечами. - Огриллоны заставляют меня нервничать.

- Прибудем? - Я хмуро смотрю на него. - Прибудем куда?

- Готовится попытка.

Он пропадает в темноте, и Ангвасса растворяется вместе с лесом и костром, звезды гаснут, и последнее, что вижу - ведовской глаз, бледный как луна.

Позволение быть самим собой.

Стоя у носовой фигуры флагмана Митондионнов, глядя вокруг, на сухопутный флот Вороньего Крыла, занявший изрядный кусок северного Бодекена, я невольно думаю - в тысячный или миллионный раз - что Живой Дворец мог послужить первым намеком. Эта семейка не делает ничего мелкого.

Флагман не достигает размеров авианосца или линкора, но кажется колоссальным, ведь это самая большая хрень, которую я ожидал бы увидеть плывущей над травой. Основная палуба площадью примерно равна футбольному полю, а Эбби, мой особнячок времен бытия суперзвездой в Сан-Франциско, затерялся бы в уголке главного трюма. Не знаю, как сконструированы огромные катки, на которых он едет, но сам размер позволяет судну двигаться смехотворно гладко - уж не упоминаю, что земля под его тяжестью становится скорее похожей на мостовую. Мы проезжаем, оставляя за собой дорогу.

Сухопутные корабли не построены, а выращены, сплетены из живых деревьев - каких-то баньянов, думаю, ведь массивные лианы, торчащие из корпуса, имеют множество воздушных корешков и отыскивают землю при каждой остановке, закапываются, чтобы питать судно и служить якорями. Такие же лианы соединяют нас с ярмами движущей силы: вместо машин корабли пользуются огриллонами.

Множеством огриллонов.

Команда флагмана составляет четыре или пять тысяч. Они сбились в огромную массу шириной с корабль и длиной в милю. Похоже, две тысячи тянут, а безумно сложная система замещения перегоняет вперед свежих гриллов, отработавшие могут отстать и отдохнуть... что и делают, труся сзади по утрамбованной дороге.

Не могу угадать, как быстро мы движемся. То есть знаю, какими быстрыми бывают огриллоны налегке, но судя по близящимся на глазах горам, мы движемся еще быстрее возможного. Воронье Крыло - он в каюте, готовит ритуал - не стоит беспокоить, а остальные ублюдки вовсе не желают со мной беседовать. Честно сказать, они тоже заняты: больше сотни магов на одном корабле, все колдуют как черти, бросая так много силы, что я вижу ее без мыслезрения. Мерцающая пелена и подобные миражам зеркала блестят, и каким-то образом каждый шаг засчитывается за десять. Или двадцать. Летим так быстро, что я начинаю беспокоиться: не обгоним ли мы лошадиную ведьму, Ангвассу и папу?

Вовсе не хочу подсказать Вороньему Крылу мысль, что мы отстаем.

Не стоило тревожиться - когда первая искра утреннего солнца блестит над линией гор, вздымающийся в ослепительно синее небо столб дыма виден даже мне. Он валит с края утеса, вероятно, справа от прохода, что ведет из вертикального города на плоскогорье.

Сухопутный флот расползается, будто волна, что ударилась об утес.

Мы прибыли.

Сумерки окрашены синим, тихо падает снег. Колени болят от долгого сидения на земле, на краю утеса, но мне не хочется двигаться.

Подо мной простерся огромный флот Митондионнов, прицепившийся к почве; и походные костры, и жарящееся мясо для десятков тысяч огриллонов. Больше, чем народ Черных Ножей. Меньше Пуртинова Брода. В паре сотен ярдов от левого плеча высится флагман, будто многоэтажка из трущоб Миссии.

Всё возвращается на круги своя.

Снега на земле довольно, и сапоги Ангвассы хрустят, когда она подходит сзади. - Ты в порядке?

- Всё хорошо. - Не совсем, но к чему жалобы? - Хотелось бы, чтобы здесь была она.

- Огриллоны заставляют нервничать ведьмин табун.

- И меня тоже.

Ангвасса присаживается на запорошенную белым траву, вздох ее столь же слаб и жалок, как свист ветра. - Это... зловеще... - бормочет она, глядя на пустоши. - Видеть огни и знать, что это не лампы и очаги добрых людей за городскими окнами, а костры эльфов с диким войском...

- Ага. - Я резко киваю в сторону юрты, что одиноко стоит у нашего огонька. - Есть прогресс? Кто-то что-то сказал? Хоть что-то?

- Нет. ни звука. Ни движения. Не сомневаюсь, эльфийская магия позволила им общаться безмолвно.

- Или оба заснули.

Она качает головой. - Эльфы вообще спят?

Я дергаю плечами. - Думаю, когда захотят.

Они не спят. Что бы Т'фаррелл Митондионн и мой папа ни делали долгие часы, это не сон. И я вовсе не желаю знать больше.

Лишь хочу, чтобы они закончили.

- Я никогда... - Ангвасса снова испускает слабый вздох, и еще. - Никогда не знала отца.

Я смотрю на нее, а воспоминания о папе - из приятных - прокручиваются перед глазами. Не могу вообразить жизни без него.

И выдавливаю лишь: - Мне жаль.

Она кивает, скорее задумчиво, нежели грустно. - Но я знала любовь в доме дяди. Меня любили.

Я отвечаю таким же кивком. - И меня. В доме отца.

- Иногда кажется, что с отцом было бы легче.

- Ага. - Я смотрю на темнеющий снег. - Хотя на деле оказывается наоборот.

Через некоторое время ее взгляд замечает слабое движение света. Она оглядывается и тяжело встает. - Выходит.

Я не гляжу туда. - Окей.

- Я отступаю.

Это дает мне знать, о ком она говорит. - Ладно.

Скрип его шагов неровен, почти случаен - как будто он хочет остановиться, но тут же решает, что нужно подойти поближе. - Это был... особенный разговор.

Я не пытаюсь ответить.

- Воронье Крыло... ну, вот необычайное существо! Что он предлагает сделать...

- Вы согласились? Вы готовы пройти через всё?

- Я... Мне не хотелось бы.

- Но сделаете.

- То, о чем мы говорили...

- Ага, знаю, все эти сказания и прочая дрянь. Сможете написать гребаную книгу.

- Он говорит, я напишу книгу. "Сказания Первого Народа"...

Мне словно хлопнули по затылку. Оборачиваюсь, не зная, какого хрена ожидаю увидеть. Мне дан лишь темный силуэт на фоне костра... но я читаю его позу, как люди читают дорожные знаки. - Хотите рассказать?..

- Мы не говорили о фольклоре, - прерывает он. - Сказания... Он вложил их в мою голову. Сказав, что лишь их я буду помнить. Что вернусь в Терновое Ущелье с ужаснейшей головной болью, но смогу записать всё, что он дал. Что обеспечит мне докторскую степень и профессорство, и женитьбу на любимой женщине. И сына.

- Значит, на деле вы говорили...

- О будущем. Моем будущем. - Силуэт шевелится, словно он хочет протянуть мне руку, но боится, что я ее отрублю. - Он сказал, кто вы.

Черт.

Голова весит две тонны.

- Я не ваш сын.

- Он объяснил и это. Могу сесть?

- Нет.

- Извините?

- По буквам произнести? - Я уже на ногах, не помня, как и когда вскочил. Не помня, когда успел рассердиться. - Нет, мы не будем вести треклятые беседы. Не будем обсуждать мое детство. Не будем говорить о маме. Ни за что!

- Но... - Плечи опускаются, он отшатывается, чуть не упав. - Но я даже не знаю вашего имени...

- Придумаете какую-нибудь хрень, когда рожусь. Не важно. Вы не вспомните обо мне наутро, а завтра я буду чертовски мертв. Оставим это.

- Мертвы? - Он ничего не говорил о чьей-то... гм, смерти...

- Я не кто-то. Я что-то. И не следовало говорить о смерти. Скорее об уничтожении.

- Не понимаю... - Ладони его поворачивается вверх, будто он надеется набрать воду понимания в чашу рук и выпить. - Тысяча перворожденных магов. Двадцать пять тысяч огриллонов. И я. Один день, и он вернет меня туда, откуда забрали вы. С книгой историй в голове. Такова сделка. Он не упоминал...

- Не упоминал об Истинных Реликвиях?

- Что, Меч и Рука? Ну, сказал, они будут уничтожены в ритуале... но ведь они почти символичны, верно? Как частицы Истинного Креста или Грааль?

- Не символичны. Метафоричны. Это не одно и то же.

- Разумеется, но я не уверен, какое различие видите вы.

- Вполне простое. - Я машу рукой в сторону Ангвассы, смутного силуэта в снегопаде. - Ангвасса. Похоже, вы немного познакомились по пути сюда. Ничего странного?

- Кроме того, что она супергероиня?

- Она не человек. Как и я.

- Так что она?

- Она Рука Хрила.

- Да какого черта?

- А я... - Тихий вздох и слабое движение плеч, и холодок страшной сказки - ведь впервые за всё время я произношу это вслух...

- Я Меч Мужа.