Его хоронили в Петербурге ясным апрельским днем 1891 года.
Около девяти утра к дому на Воскресенском проспекте подъехали два катафалка, один - для гроба, другой - для венков. Множество людей уже толпилось возле дома, где скончался Николай Васильевич Шелгунов, и бросалось в глаза, что большинство пришедших - молодые люди. Это пришли его почитатели. Но кроме того, к дому прибыл усиленный наряд полиции - для поддержания порядка. И тут без полиции не обошлось.
Когда гроб на руках вынесли па улицу, послышался голос полицейского пристава:
- Прошу поставить гроб на катафалк!
- Мы сами понесем! - отвечали ему.
Пристав возвысил голос:
- Я не допущу! Я имею распоряжение господина градоначальника... Потрудитесь поставить!
Но те, кто держал гроб на руках, не желали подчиняться. Требовали, чтобы полиция убиралась прочь. Прекратила эти споры вдова покойного, Людмила Петровна, - уговорила молодых людей поставить гроб на катафалк.
Тогда одна курсистка быстро подошла ко второму катафалку, с венками, и задорно крикнула:
- Товарищи! Если нам не дают нести тело Шелгунова, понесем венки!
И все венки были моментально разобраны. Процессия стала выстраиваться. Тут послышался возглас:
- Рабочих вперед!
Группе рабочих уступили место во главе процессии. У них был большой металлический венок - темно-зеленые дубовые листья. Венок они укрепили на двух шестах. Понесли, положив шесты себе на плечи. На траурной ленте венка можно было прочесть надпись золотыми буквами: «Дорогому учителю Николаю Васильевичу Шелгунову, указателю пути к свободе и братству - от петербургских рабочих».
Всего оказалось около сорока венков. Те, кто их нес, пошли впереди катафалка. На траурных лентах виднелись надписи: «незабвенному учителю», «борцу за свет и правду», «борцу за справедливость»... На венке от студентов Петербургского университета - надпись: «Поборнику демократических идеалов», на венке от студентов-медиков - «Нашему дорогому учителю, неутомимому борцу за свободу и истину». Здесь были венки от студентов Московского и Томского университетов, от студентов Института инженеров путей сообщения, Горного, Лесного и Технологического, от Бестужевских женских курсов, от слушательниц курсов Красного Креста, от Литературного фонда, от бывших сотрудников «Дела», от редакций «Русской мысли», «Русских ведомостей» и других журналов и газет.
Когда процессия двинулась, полицейские требовали, чтобы она прошла по Воскресенскому до Кирочной, а затем свернула налево, чтобы следовать на Волково кладбище кратчайшим путем, то есть по Знаменской и далее по набережной Лиговского канала. Но вся процессия воспротивилась и, едва отойдя от дома, свернула направо, по Фурштадтской. Все решили идти по Фурштадтской к Литейному, а затем по Литейному и по Невскому. Пусть не кратчайшим нутом, зато по самому центру Петербурга, чтобы все видели и могли присоединиться.
Толпа шедших за гробом Шелгунова непрерывно росла. Заполняла мостовую и тротуары. На Литейном вынудила остановиться вагоны конки. По Невскому в траурной процессии медленно шло уже несколько тысяч человек. Такой многолюдной процессии Петербург давно не видел. Это была уже настоящая демонстрация! Демонстрация широкой признательности покойному публицисту, демонстрация прогрессивных политических убеждений - они были выражены в надписях на лентах венков.
С Невского повернули на Николаевскую, затем на Разъезжую, далее шли по набережной Литовского канала. За Обводным каналом к процессии примкнули жители рабочей окраины. На Расстанной улице, перед самым кладбищем, гроб сняли с катафалка, студенты и рабочие понесли его на руках.
Ярко светило солнце, птицы щебетали среди едва начинавших зеленеть деревьев. Могила Пыла уже вырыта. Здесь говорились прощальные речи. Из всего сказанного многим больше всего запомнились простые слова:
- Шелгунов умер - Шелгунов жив...
Если бы он мог знать, какое множество людей будет провожать его по улицам Петербурга и последний путь, если бы мог прочесть прекрасные надписи на венках - какой бы это стало ему великой отрадой.