Замуж за принца

Глава 21

Элиза отправилась на рынок за покупками вместо Поппи и Маргарет. Ее охватила лихорадка деятельности: нужно было заняться чем угодно, чтобы выбросить из головы Себастьяна и ту невероятную кроличью нору, в которую она умудрилась провалиться. Забросив на плечо свою неизменную холщовую сумку, она бродила между прилавками, разглядывая от нечего делать все, что было на них выставлено. Она обещала купить еще несколько мотков пряжи для отца, яйца для Маргарет и три ярда серого муслина для Поппи, если муслин удастся найти.

Муслин и пряжу она купила. По пути к будочке, где одна старуха продавала яйца, Элиза остановилась полюбоваться цветами, срезанными сегодня утром и только что доставленными на рынок Ковент-Гарден. Она оценивающе разглядывала их и прикидывала, не купить ли несколько штук на обеденный стол. Тут кто-то прошел мимо и привлек ее внимание. Это был низенький мужичонка, и поначалу Элиза лишь скользнула по нему взглядом, но затем сообразила, кто он. Именно этот мужчина, несмотря на хромоту, шагавший быстро и широко размахивавший руками, принес в дом письмо в тот памятный для нее день.

— Эй! — окликнула его Элиза. — Послушайте, сэр! — Она кинулась вдогонку, перепрыгнув через клевавших что-то на дороге кур, промчавшись мимо залаявшего пса, прямо через два прилавка с фруктами. — Подождите же!

Коротышка с любопытством оглянулся на нее через плечо, но, увидев, кто его окликает, бросился бежать.

Элиза старалась не отставать. Теперь она стала не такой проворной, как раньше, но ей удавалось преследовать убегающего от нее мужичонку. Она подобрала юбки и помчалась, не обращая внимания на прохожих, которые останавливались, чтобы поглядеть на редкую картину: женщина гонится за мужчиной через весь рынок.

Ей удалось загнать коротышку в тупик, вырваться из которого было некуда. Элиза приостановилась, с трудом переводя дыхание, и непроизвольно прижала руки к бешено колотящемуся сердцу.

— Зачем же так бежать? — укоризненно произнесла она. — У меня сейчас легкие разорвутся!

— Не бейте меня, — взмолился мужчина, прижимаясь спиной к глухой кирпичной стене и прикрывая руками грудь.

— Бить вас? Разве похоже на то, чтобы я могла побить вас?

— Не знаю! Может, с вами и мужчины есть.

Элиза от души расхохоталась.

— Со мной нет мужчин — оглядитесь вокруг. У меня были с собой пряжа и ткань, да только я уронила свою сумку из-за того, что вы не пожелали поговорить со мной. Что я теперь скажу отцу? Он-то ждет, что я принесу ему пряжу. А все из-за вас!

— Будьте милосердны! — воззвал к ней коротышка.

— Вы меня помните?

Он кивнул с настороженным видом.

— Превосходно. Так, может, вместо того чтобы трястись из-за своей шкуры, вы ответите на один простой вопрос? — предложила Элиза, придвигаясь ближе. — Мне очень-очень нужно знать, кто вручил вам письмо, адресованное моему отцу.

— Какое такое письмо? — Мужчина, будучи на добрую голову ниже Элизы, поднял на нее глаза и сделал пару шагов назад.

— Записку, которая была вложена между письмами. Вы вручили мне их в тот день.

— Ни о какой такой записке ничегошеньки я не знаю, мэм. Мне заплатили пять пенсов за то, чтобы я доставил почту, я так и сделал. А на письма я и не смотрел.

— Кто же дал вам пять пенсов? Как он выглядел?

— Не он.

— То есть? В каком смысле не он?

— Это была она.

— Она?

— Ну да, мэм. Хорошенькая такая, чертовка.

Хм, это уже становилось интересным. Что за женщина решила доставить письмо подобным способом?

— И как она выглядела?

— Ну, волосы у нее такие же, как у вас, чуток потемнее. Мне так показалось. Глаза карие. Маленькие. Фигура поменьше, чем у вас. Но вот здесь побольше, — добавил он, обрисовывая грудь. — Изрядно-таки побольше, прямо вываливалась из…

— Ладно, — сказала Элиза, прожигая собеседника взглядом. — Она живет где-то поблизости?

— Мне-то откуда знать? Я вообще ее впервые видел. И знать не знал. Но поблизости она не живет, так я думаю. И как-то странно она говорит, вот что.

«В каком это смысле странно?» — подумала Элиза и уточнила:

— Она что, шепелявит?

— Ну, вроде как не отсюда она, не из Лондона то есть.

— Говорит с акцентом?

Мужчина воззрился на нее с непониманием.

— Выговор у нее, как у людей с севера? — попробовала навести его на мысль Элиза.

— Да я такого ни у одного англичанина не слыхивал.

Возможно ли, что эта женщина — алусианка? Элиза снова придвинулась к собеседнику. Тот умоляюще вскинул руки.

— Всего святого ради, опустите руки. Ничего я вам не сделаю. Что она вам сказала?

— Сказала, что заплатит мне пять пенсов, если я доставлю почту судье на Бедфорд-сквер. Ну, я знаю, кто это такой. Всякий знает судью Триклбэнка с Бедфорд-сквер. У него глаз нету.

— Есть у него глаза, — возразила Элиза. — Он слеп, но это не одно и то же. Давайте дальше, что там было?

— Да-а… ничего. Я согласился. Она дала мне пять пенсов, я взял из ее рук почту, пошел и принес письма вам.

Как странно! Что могла эта женщина делать с почтой отца Элизы?

— И куда она потом пошла?

Коротышка снова пожал плечами.

— Исчезла где-то на рынке. Просто взяла и скрылась.

Элиза пыталась понять, кто это мог бы быть. Женщина…

— Так вы меня теперь-то отпустите? — попросил коротышка.

Элиза внимательно всмотрелась в него, пытаясь определить, а не врет ли он часом, не притворяется ли? Видела же она перед собой просто бедняка, который подзарабатывал как мог и, кажется, очень сильно боялся женщин.

— Отпущу, — сказала она наконец. — Только не стоит вам брать по пять пенсов у первого встречного.

— Конечно, мэм. — Он уже протискивался бочком мимо Элизы, словно не верил, что она сама даст ему пройти. А когда протиснулся, снова рванул изо всех сил, будто за ним гнались псы ада.

— Я же сказала, что ничего вам не сделаю! — крикнула ему вслед Элиза. — Да и что я могу вам сделать плохого? — Она вздохнула и выбралась из узкого тупичка, затем возвратилась к цветочному ларьку, у которого обнаружила свою потерявшуюся было сумку. Помятую, конечно.

Купив яйца, она отправилась домой, все еще не свыкшись с мыслью, что записку для судьи попросила доставить женщина.

День клонился к вечеру, небо затягивали тяжелые тучи, отовсюду тянуло холодом, и Элизу охватило мрачное настроение. Скоро зима. Само по себе это ее не огорчало, да только вот приход этой зимы напоминал о том, что Себастьян совсем скоро должен будет уехать. Она понимала, что гости из Алусии предпочтут поднять паруса прежде, чем ветры станут совсем ледяными. Не то чтобы она так уж разбиралась в мореходстве, но в таких пределах ей хватало и обычного здравого смысла.

В последние несколько дней Себастьян не шел у нее из головы. Память о проведенной ими ночи: звуки, запахи, ощущения — все это, вместе взятое, было постоянно с нею. Элиза ни о чем не сожалела. Все было как в сказке, правда, она уж думала, что ничего подобного с ней никогда уже и не произойдет. О собственном целомудрии она как-то и не вспоминала. Как бы там ни сложилась ее жизнь, она будет вспоминать ласки и объятия этого мужчины до глубокой старости.

Но одно маленькое сомнение все же не давало ей покоя. Ей страстно хотелось ощутить все пережитое снова, хотелось заглянуть в зеленые глаза принца… и в то же время она отдавала себе отчет в том, что глупо даже надеяться на новую встречу с ним наедине. Всякий раз, встречаясь с Себастьяном, она ощущала, как в ней растет ощущение их близости. Воображение уносило ее все дальше и дальше. Если не одергивать себя, так можно и с моста свалиться прямехонько в Темзу.

Он действительно скоро уедет, и ничего с этим не поделаешь. Он наследный принц Алусии и должен вернуться в Хеленамар с подходящей невестой-англичанкой. К тому времени, когда он взойдет на престол своих предков, у него появятся красивые и — будем надеяться! — совершенно здоровенькие детки, а у нее…

Ну, у нее останутся воспоминания. Так-то вот.

Волнующий перерыв в беспросветных буднях подойдет к концу, но ей, по крайней мере, будет что вспомнить.

И это казалось несправедливым. Настолько несправедливым, что внутренний голос нашептывал ей порой: нельзя допускать еще бóльшую несправедливость, упрямо отказываясь видеть то, что находится прямо перед глазами.

Элиза так крепко задумалась, что не заметила почтальона и едва не споткнулась о его сумку. Но вот он, мистер Френч: стоит на крылечке миссис Спрэг и оживленно о чем-то с нею беседует. У крылечка, на самом тротуаре, лежит его сумка с письмами, небрежно раскрытая.

Элиза всплеснула руками и взглянула на эту сумку. Горловина у нее была необычно широкой — не иначе для того, чтобы мистеру Френчу удобно было разбираться с содержимым. Всякий, кто проходил по улице, мог запустить туда руку и вынуть пару писем, а почтальон ничего бы и не заметил.

Она подняла голову. Мистер Френч опирался на невысокие каменные перила, окружавшие крыльцо миссис Спрэг. Он стоял спиной к тротуару, скрестив ноги. Элиза, если бы захотела, могла бы вообще взять эту чертову сумку и занести ее куда угодно, а почтальон ломал бы потом голову, куда все пропало. Могла бы и рыться в сумке хоть минуту, хоть и две, отыскивая те письма, что были адресованы ее отцу.

Она склонилась ниже. Сверху лежала толстая пачка писем и официальных извещений, перевязанная кожаным ремешком, и верхнее письмо предназначалось как раз ее отцу. Она вдруг догадалась, как негодяю удалось сделать свое дело: отец получал на дом уйму корреспонденции, тогда как большинству жителей Бедфорд-сквер приходило не более одного-двух писем в день. Так что очень легко было отыскать почту, адресованную хозяину дома № 34.

Элиза терпеливо ждала, пока мистер Френч сойдет вниз, слегка прихрамывая на правую ногу.

— Мисс Триклбэнк! Как я рад видеть вас! Может быть, я отдам вам письма?

— Будьте любезны, если не трудно. Думаю, вам все меньше ноги трудить.

— Вы очень добры. Мне бы очень хотелось вернуться домой к миссис Френч, пока еще совсем не стемнело. — Он подхватил свою сумку и перекинул лямку через плечо. — Кажись, я частенько разношу почту допоздна, а миссис Френч любит, чтобы я был дома.

— Ну а как же иначе? Но вы честный служащий, поэтому она, должно быть, каждый день подолгу скучает.

— Я этим немного горжусь, это правда. Не о каждом почтальоне можно так сказать. А я вот доставляю почту каждый божий день, ни разу никого не подвел.

— Я-то знаю! Потому и удивилась сильно, когда на днях письма принес нам совсем другой человек.

— Что? — Брови у почтальона взлетели вверх, потом нахмурились. — Это когда же?

— Ах, примерно недели две назад, — небрежным тоном ответила Элиза.

Мистер Френч нахмурился еще сильнее.

— Прошу прощения, мисс Триклбэнк, но я не понимаю, как такое могло случиться. Я каждый день хожу одной и той же дорогой. По мне вы можете проверять часы, честное слово.

— Вот и я удивилась тогда.

Почтальон покачал головой и снисходительно улыбнулся.

— Наверное, вы что-то напутали, мисс Триклбэнк.

Можно подумать, что она выживающая из ума старуха, которая не помнит, где была вчера и что делала. Элиза на память не жаловалась.

— Быть может, вы и правы. — Она сопроводила слова вежливой улыбкой. Теперь она уже не сомневалась: некая женщина вытащила из сумки почту, адресованную на Бедфорд-сквер, 34, вложила туда свою записку, а затем заплатила нанятому на рынке постороннему человеку, чтобы он доставил всю эту корреспонденцию по указанному адресу.

— Что ж, мисс Триклбэнк, если я могу передать почту судье через вас, то пойду вот этой дорогой и на том закончу свой рабочий день.

— Согласна. Всего доброго, мистер Френч.

Почтальон двумя пальцами прикоснулся к околышу своей фуражки, как бы отдавая честь, и двинулся прихрамывающей походкой по улице, придерживая сумку.

Элиза, еще плотнее завернувшись в плащ, пошла своей дорогой.

Почти дойдя уже до дома № 34, она увидела на дальнем углу улицы карету — большую, черную, сияющую лаком, закрытую со всех сторон. Она напоминала те кареты, в каких время от времени выезжала из Букингемского дворца сама королева. Неужели это он приехал? Сердце ее учащенно забилось. Наверняка он не мог приехать так открыто, среди бела дня, в такой громадной карете. Ах, боже, не может же быть, чтобы он сейчас был в доме и говорил с ее отцом.

Элиза поспешила домой.

У кареты стояли трое — все в просторных теплых пальто, из-за чего невозможно было разобрать, алусианская ли на них одежда, но в том и нужды не было. Этих людей она знала.

Девушка опрометью взбежала по лестнице, в спешке споткнувшись на верхней ступеньке, и рявкнула на Джека и Джона, чтобы они не вертелись перед дверью. Чуть-чуть приоткрыла дверь и пробралась внутрь, так чтобы не впустить с собой и псов.

— Элиза! — По коридору к ней бежала Поппи с округлившимися, как блюдца, глазами. — Ты просто не поверишь!

— Ах, думаю, что поверю. — Она сунула Поппи в руки свои покупки. — Где он?

— В гостиной. А судья вот-вот спустится вниз на чашечку чая.

В подтверждение ее слов тут же послышался голос отца:

— Элиза, это ты пришла?

— Да, папочка! — крикнула она.

— А кто к нам пришел?

— Э-э… Сейчас посмотрю, — ответила она, бросив на Поппи горящий взгляд. Поспешив в гостиную, Элиза пыталась на ходу сорвать с себя плащ, а собаки скакали вокруг хозяйки.

Себастьян стоял у камина, разглядывая не то ее коллекцию часов, не то кота, разлегшегося на одном из экспонатов. Услышав стук дверей, принц обернулся, и у Элизы почти не осталось времени, чтобы взять себя в руки. Он выглядел потрясающе — такой мужественный, с улыбкой, согревающей и приятно щекочущей душу.

Торопливо посмотрев через плечо, она чуть слышно прошептала:

— Как вы здесь оказались?

Джек с Джоном, поджав хвосты, обнюхивали гостя.

— Мне нужно поговорить с вами, — ответил принц и двинулся к ней, не обратив на собак ни малейшего внимания.

— Отец ожидает меня на чай.

— Тогда, если можно, я хотел бы познакомиться с ним.

— Элиза! — снова позвал отец. Она совсем растерялась: как объяснить отцу появление в их доме алусианского принца?

— Боже тебя спаси, — тихонько проговорила она. — Ты, должно быть, сошел с ума.

— Не стану спорить. — Неожиданно он подошел к ней, сгреб в охапку и крепко поцеловал в губы. Почти сразу отпустил девушку и отступил на шаг-другой, когда в комнату, придерживаясь за протянутые повсюду шнуры, вошел старый судья.

Элиза повернулась к отцу, причем от волнения все перед глазами у нее слегка поплыло.

— Папочка! — воскликнула она как-то уж слишком оживленно. Подошла к отцу, взяла его за руку и проводила к креслу.

— Где ты была? — поинтересовался он, устраиваясь поудобнее.

— На рынке. Купила пряжу, какую ты хотел.

— А какого цвета? — Судья повел головой так, будто был зрячим и хотел высмотреть что-то в комнате.

— Голубого…

— Что происходит? — перебил ее отец.

— То есть?

— Ты слишком взволнована, моя милая. — Судья замер на минутку, прислушиваясь. Элиза попыталась дышать не так прерывисто и посмотрела на Себастьяна с явной тревогой. У него же был такой вид, как будто он хотел что-то сказать.

— Кто здесь?

— М-м…

Себастьян открыл рот, несомненно, собираясь заговорить.

— Ты не ошибся, — выпалила Элиза, постаравшись опередить гостя. — У нас гость. Поппи, принеси, пожалуйста, чаю или… лучше, наверное, виски.

— Слушаюсь, — отозвалась Поппи, стоявшая у двери.

— Да кто, к черту, здесь еще? — настойчиво вопросил судья.

— Я тебе сейчас расскажу, папочка. — Она положила отцу на колени вязание и дала ему в руки спицы. Прис одним прыжком оказался в кресле и растянулся на нем.

— У нас посетитель, — продолжила Элиза. — Ну да, посетитель. Но он хотел бы сначала представиться тебе.

— Он? Ты держишь что-то в секрете от меня, милая моя? Ты же не собираешься меня покинуть, правда?

— Что? Нет-нет! Конечно же, не собираюсь, папочка. Должна сказать, что это очень знатный посетитель.

— Насколько знатный? — У судьи удивленно поднялись брови.

— Он принц, — тихим голосом ответила дочь. Отец уставился невидящими глазами прямо перед собой.

— Тогда это и впрямь знатный посетитель. Что привело его к нам?

— Ну, вообще-то он хочет переговорить со мной. Мы с ним друзья…

— Друзья! — хмыкнул отец.

Себастьян шагнул вперед, но Элиза отрицательно замотала головой.

— Мы и вправду друзья, папочка. Я помогла ему в одном сугубо личном деле.

— Уж прости меня, Элиза, милая моя, — сказал отец с коротким смешком. — Ты ведь и впрямь способная женщина. Но я совершенно не представляю, в чем ты могла помочь этому человеку. В особенности после того, как я специально просил тебя не иметь с ним никаких дел.

— Да, ты просил меня об этом, папочка, — внутренне сжавшись, ответила Элиза. — Но я тебя не послушалась. Мы теперь стали друзьями, и я…

— Могу я познакомиться с этим джентльменом? — требовательно произнес судья.

Он сказал что-то еще, да только Элиза не расслышала: из прихожей донесся чей-то громкий голос. Черт возьми, Холлис принесло не вовремя! Элиза стремглав бросилась к двери, поскольку сестрица вполне могла обострить и без того непростую ситуацию. Увы, Холлис стояла уже у порога гостиной. Там она и замерла, растерянно разглядывая собравшихся.

— Холлис, входи, милочка! — весело проговорила Элиза, стараясь сделать вид, будто стоящий посреди гостиной Себастьян — совершенно естественное явление в их доме. — Поппи, принеси еще порцию виски!

— Элиза! Что здесь… — начала было говорить Холлис, во все глаза глядя на Себастьяна.

— Я как раз собиралась представить их друг другу, — перебила ее Элиза.

— Думается, пора бы, — вмешался Себастьян и поклонился Холлис. — Мое почтение, миссис Ханикатт.

— Приветствую вас, ваше высочество, — отозвалась та весьма прохладным тоном, но присела в безукоризненном реверансе.

— Папочка, позволь представить тебе его королевское высочество принца Себастьяна Алусианского. — Элиза не имела понятия, так ли следует представлять принцев. Взглянула на Себастьяна, ища у него поддержки, но вместо открытого и искреннего выражения лица, которое он явил ей всего минуту назад, теперь увидела лишь вежливую светскую маску. — Это мой отец, судья Уильям Триклбэнк.

Себастьян протянул судье руку.

— Весьма польщен, ваша честь.

— Это я должен быть польщен, — ответил судья, медленно забирая руку. — Но не буду с этим спешить, пока не выясню, какого рода дела связывают вас с моей дочерью.

Тут уж Холлис от смущения зажала себе рот рукой. Элиза не особенно удивилась тону отца. Себастьян же оценил характер судьи.

— Я уважаю людей, которые сразу переходят прямо к делу, — заявил принц. — Мисс Триклбэнк говорит вам правду. Она оказала мне немалую услугу, дав уместные и исключительно ценные советы. Сегодня я посетил вас в надежде еще раз посоветоваться с ней.

— Она действительно незаменима как советчик, — согласился судья. — Вместе с тем я смею надеяться, что в процессе получения советов вы не высказывали обещаний, каковые не имеете намерения сдержать, сэр.

— Папочка! — хором вскричали Элиза и Холлис.

— В этом я заверяю вас словом принца и джентльмена, — торжественно произнес Себастьян.

У Элизы пылали щеки. Хотелось напомнить отцу, что она уже давно взрослая женщина, а не невинная барышня. Но прежде чем она успела сделать это заявление, в комнату возвратилась Поппи, катя перед собой хлипкую тележку, которой обычно пользовались, когда гостей было достаточно много. Наполненные виски бокалы позвякивали. Поппи наехала на стопку книг, сложенных на полу, развалила ее, потом попятилась и объехала препятствие. Наконец она остановила тележку, добравшись до хозяина дома.

— Ах, вот и виски, — проговорила Элиза. — Наверное, нам всем можно выпить понемногу. Будьте любезны присаживаться к столу, ваше высочество.

— К чему эта официальность, Элиза? Разве мы не перешли на «ты»? Ты должна называть меня просто Себастьяном.

— Ах, боже мой! — пролепетала Холлис, находившаяся, похоже, едва ли не на грани обморока. — Только не это!

— Ты совершенно прав, — согласилась Элиза, награждая принца суровым взглядом. Ни отцу, ни сестре не понадобится больших усилий, чтобы понять, что произошло между нею и его высочеством. — Садись, Себастьян, сделай милость.

— Мне страшно подумать о том, как вышло, что вы оба за такой короткий срок знакомства успели перейти на «ты». Но в настоящий момент я хотел бы узнать, какой же совет вы желаете получить у моей дочери, — сказал судья, словно прочитав мысли Элизы. Она попыталась было вложить в руку отца бокал с виски, но он отвел ее руку.

— Она оказала мне неоценимые услуги в расследовании того, что случилось с моим личным секретарем, — объяснил Себастьян и взял из рук Поппи свой бокал. Бедная девушка, на которую принц произвел сильное впечатление, едва не пролила содержимое бокала ему на брюки. — Вам нетрудно представить себе, что после столь прискорбного происшествия практически каждого члена нашей делегации можно подозревать. И я пришел к выводу, что могу положиться на суждения Элизы.

— Вне всяких сомнений, она прониклась не меньшим доверием к вам, — сухо заметил судья.

— Папочка!

— А удалось ли вам выяснить, кто же стоял за этим преступлением? — спросила Холлис, которая не могла упустить возможность раздобыть новый материал для своей газеты.

Себастьян отрицательно покачал головой.

Элизе хотелось поделиться с Себастьяном теми сведениями, которые она раздобыла сегодня, но в присутствии родственников говорить об этом ей расхотелось. Она всегда гордилась тем, что в их семье царила полная свобода мнений, и это позволяло честно и уважительно спорить по многим вопросам. Но вот сегодня она совершенно не желала выслушивать чьи-либо мнения по каким бы то ни было вопросам.

— Возможно, вы и доверяете ее суждениям, сэр, — продолжал судья, — но смею вас заверить, что Элиза ничего не смыслит в расследовании убийств, так что нет необходимости вовлекать ее в это дело. Мне неприятно сознавать, что вы подвергаете ее опасности.

— Разумеется, нет! — горячо возразила сама Элиза. Отец говорил так, словно она все еще была несмышленышем.

— Элиза очень умна, папочка, — вставила Холлис. — Гораздо умнее любой из тех затворниц, впервые начавших выезжать в свет, с которыми мог познакомиться его высочество…

— Холлис! — резко оборвала сестру Элиза. — Ладно, хватит. Помолчите оба! — И она вскинула руки в умоляющем жесте. — Папочка, Холлис. Я благодарна вам за заботу обо мне и о моей репутации… какой бы она ни была… — При этих словах Элиза пожала плечами. — Но я далеко не дурочка, а принц ведет себя как истый джентльмен. Мы с ним друзья. И мне ничто не угрожает. Во всех отношениях, — добавила она и при этом выразительно посмотрела на сестру. Та хмуро уставилась в свой бокал.

— Мы беспокоимся о тебе, Элиза.

Они беспокоились о той Элизе, которую некогда считали самой большой дурой во всем Лондоне, и не желали, чтобы вернулось то ужасное время.

— Я знаю, что вы волнуетесь, и за это очень-очень вас люблю. Десять лет назад я совершила непростительную ошибку, но сейчас я стала совсем другой. И вам это хорошо известно.

— Не нужно развивать эту тему, — мягко остановила ее Холлис и потупилась.

— Мне скрывать нечего, — возразила ей Элиза, заметив, как затрепетали ресницы у сестры.

— Ее откровенность меня очень радует, — сказал Себастьян. — В силу моего положения ежедневно приходится встречаться с людьми, многие из которых не совсем откровенны со мной, поскольку имеют превратное представление о том, что следует и чего не следует знать принцу. Есть такая привычка — утаивать что-либо или же представлять события в таком свете, чтобы они не огорчали меня. Элиза же весьма прямо выкладывает все, что думает обо мне и сложившейся вокруг меня ситуации. Она говорит мне правду, какой бы та ни была.

— Она действительно привыкла говорить открыто, и я тоже вполне полагаюсь на ее мнение. Однако она моя дочь, и мне не хочется, чтобы кто-нибудь причинил ей вред, — твердо произнес судья.

— Мне никто не причиняет вреда, — заверила отца Элиза.

— Будь по-твоему, но тебе не пристало давать советы принцу, — стоял на своем судья. — Если ему требуется помощь именно по этому вопросу, то он, быть может, любезно согласится отобедать сегодня вечером с нами и послушает, какие еще мудрые советы можно получить от всех членов семейства Триклбэнк с Бедфорд-сквер. Мы все здесь до ужаса прямые и откровенные в своих суждениях, сколь бы ошибочны эти суждения ни были.

— Ваше предложение в высшей степени любезно, — откликнулся Себастьян, — но, к сожалению, меня ожидают в другом месте. — Он взглянул на Элизу. — Я надеялся, что смогу переговорить хотя бы минутку с вашей дочерью, если нам это будет позволено.

Элиза оглядела родственников. Глаза отца были устремлены в ее направлении, да и все остальные не сводили с нее взглядов: Холлис, Поппи, оба пса… даже Прис.

— Нам будет позволено, — ответила она за всех. — Извините нас, пожалуйста.

Отец не сказал на это ничего. Он лишь слегка повернул голову, руки же его были спокойно сложены на коленях.

— Я чрезвычайно польщен знакомством с вами, ваша честь, — любезно сказал Себастьян. — Всего доброго, миссис Ханикатт. — Он отвесил поклон. — Поппи.

Последняя робко взглянула на него. По крайней мере, ее мнение о принце изменилось к лучшему.

Элиза прошагала к двери и открыла ее. Принц не соглашался пройти прежде нее, так что Элиза бросила сердитый взгляд на родственников и после этого покинула гостиную. По коридору она прошла в малую гостиную, где время от времени занималась своей коллекцией часов. Сейчас там стояло несколько экземпляров, в разной степени разобранных. Себастьян вошел вслед за нею и плотно прикрыл дверь. На какой-то миг Элизе показалось, что отец прав — не ее дело давать советы принцу. Но ведь нужно было поделиться тем, что ей удалось выведать.

— Себастьян! У меня есть новости, — проговорила она взволнованно, держа руки принца в своих. — Я нашла того человека, который доставил мне почту!

— Я же говорил тебе, что не надо его разыскивать. — В глазах Себастьяна вспыхнули искорки, взгляд стал тяжелым. — Где ты его отыскала?

— В Ковент-Гардене. Ты не поверишь! Он сказал, что пять пенсов за доставку почты ему дала женщина.

— Женщина? — поразился Себастьян. — Что еще за женщина?

— Он утверждает, что не знаком с нею, но сказал, что она невысокая, с более темными, чем у меня, волосами и карими глазами.

— Ну, в Англии под это описание подойдет почти любая.

— Он еще сказал, что у нее большая… грудь. И что она говорила с акцентом. Не как англичанка, а как иностранка.

Себастьян начал хмуриться, лицо его потемнело.

— Он определил, какой именно акцент?

— Нет. Но ты не думаешь, что она — алусианка?

— Этого не может быть, — покачал головой принц, поразмыслив над этим предположением.

— Еще как может!

В раздумье принц почесал в затылке.

— В моей свите не больше пяти женщин. А могла это быть француженка?

— Для чего бы француженке посылать ту записку? Если только она как-то не связана с банкиром-французом? Но могла ведь быть и алусианка, не входящая в твою свиту. Которая живет здесь уже довольно давно или приехала уже после вас. Какая-нибудь мятежница, которая знала, что ты приедешь в Англию.

Эту мысль принц не мог опровергнуть. Он на мгновение умолк, размышляя.

— Полагаю, что могла быть и дама из моей свиты.

Он долго и напряженно смотрел в пол.

— А что ты хотел сказать мне? — поинтересовалась Элиза.

— Который теперь час? — спросил Себастьян, вдруг отвернувшись от нее.

Вопрос можно было принять за шутку, если принять во внимание, сколько разных часов стояло в этой комнатке. Элиза взяла недавно отремонтированные карманные часы и посмотрела на циферблат.

— Без четверти шесть. — И протянула ему часы. — Это тебе.

Он взглянул на маленькие часы, лежавшие на ее ладони.

— Я купила эти часы у одного старичка, он продавал их на запчасти. Но они такие красивые, что я решила отремонтировать их, и у меня получилось. — Она провела пальцами по гравировке на задней стенке часов, где был выгравирован старинный латинский девиз: «Любовь и верность». Элиза предполагала, что это был подарок, и, работая над часами, все пыталась представить себе, кто их сделал и кому подарил. Девиз был таким благородным и казался… ну да, казался таким подходящим для того, чтобы подарить эти часы именно Себастьяну. — Мне хочется, чтобы они были у тебя. Как символ нашей дружбы. — Она взяла его руку, положила на ладонь часы и сжала его пальцы. — Пусть это будет тебе на память обо мне.

Себастьян медленно оторвал взгляд от подарка, и его прекрасные зеленые глаза затуманились.

— Я сохраню их, — тихо произнес он и положил часы в карман. Потом сжал ее руки. — Теперь я должен покинуть тебя.

— Так скоро?

— Меня ждут в Кенсингтоне. Я уже опаздываю.

— А! — Элиза попыталась улыбнуться, но улыбка почему-то не получилась. «Теперь я должен тебя покинуть». Это звучало как неизбежность. Она, собственно, этого ведь и хотела, разве нет? Расстаться до того, как наступит неминуемый крах.

— У меня, как обычно, обед в компании высших аристократов.

Она молча кивнула. Он посмотрел на ее руки, поднес к губам одну, потом другую.

— Там будут и обе молодые барышни с родителями.

Вот оно. Сердце у Элизы сразу упало. Удивительно, но у нее и колени задрожали, и вообще стало так, как будто она вот-вот упадет в обморок.

— Нужно что-то решать, — безнадежным тоном проговорил Себастьян. — Я ведь прибыл в Англию с двойной задачей. Одна — подписать торговый договор, и его мы уже почти закончили составлять. Для Алусии это первый такой договор, он откроет перед моей страной эру индустриализации. — Элиза понимающе кивнула. — Идея этого договора принадлежит мне, но энтузиазма в обществе она не вызвала. Некоторые советуют моему отцу сосредоточить все внимание на Веслории, но я вижу для своей страны более блестящее будущее, нежели вступление в войну.

— Я искренне надеюсь, что ты прав.

— Совершенно необходимо, чтобы я заключил здесь такое торговое соглашение, которое будет выгодным для моей страны, иначе парламент отстранит меня от престолонаследия. И, чтобы мне предоставили возможность достичь успеха в торговле, я, Элиза, тоже вынужден пойти на своего рода сделку. Вопрос продолжения династии стал очень острым, вот я и достиг с отцом и парламентом соглашения: я должен вступить в брак с англичанкой, которая располагает здесь серьезным влиянием. Понимаешь? То есть я должен вступить в брак с такой дамой, которая сможет обеспечить поддержку Британии в том случае, если нам действительно придется воевать с Веслорией. Видишь, как обстоят дела? Надо принимать решение.

Элиза словно бы со стороны видела, как она кивает в знак согласия. Ей настоятельно хотелось сесть, согнуться и бессильно свесить голову между колен. Понятно, что надо принимать решение. Как странно, что принц сформулировал это именно так, как будто и не он будет принимать решение.

— Но ты должна знать, ты непременно должна знать, что даже в самых бредовых мечтах я никогда…

— Не надо так переживать из-за меня, — прервала его Элиза и забрала у него свои руки. — Только скажи мне, кто они, Себастьян. Мне хочется это знать.

— Леди Элизабет Кин, — пробормотал он с гримасой неудовольствия. — И леди Кэтрин Моэм.

Пава. Он собирается сделать предложение Паве. Элиза не могла решить, как ей быть: то ли ее стошнит на его сапоги — а она была уже близка к этому, — то ли ограничится простым удивлением. Вежливость помогла ей перебороть приступ тошноты.

— Ты с ними знакома? — спросил принц.

Ясное дело, знакома с ними она не была. Кто она для них? Элиза покачала головой и попыталась восстановить дыхание.

— Я слышала о них, но мы не знакомы.

Взгляд Себастьяна блуждал по ее лицу. Он обнял Элизу и прижал к себе.

— Я отдал бы солнце и луну за то, чтобы сказать тебе сейчас нечто иное, — прошептал он, зарывшись в ее волосы. — Ты не представляешь себе, как сильно я бы этого хотел. Хотел бы быть кем-нибудь другим. Все равно кем.

Но он не был никем другим, как и она оставалась самой собой, а отсюда вытекали неизбежные последствия. Собственно, на другой исход никогда не существовало даже малейшего шанса, даже намека на шанс.

— Тебе пора уходить, — сказала Элиза, прижимаясь к его плечу, потом слегка оттолкнула Себастьяна. Заставила себя посмотреть ему в глаза. Заставила себя улыбнуться. Она не позволит, ни за что не позволит ему увидеть, как ее душа рассыпается на мелкие осколки. Он ничегошеньки ей не должен. — Не стоит заставлять их ждать тебя так долго.

На лице Себастьяна отразилась жестокая внутренняя борьба.

— Наверное, мне не стоило приходить сюда, но я хотел, чтобы ты все узнала, — проговорил он. — Мне было необходимо, чтобы ты узнала обо всем от меня, Элиза. Я не вынес бы, если бы тебе рассказал кто-нибудь другой.

— Понимаю. — Она все еще улыбалась.

— Элиза. — В его голосе звучало страдание, но больше он не сказал ни слова. Да и не могли они больше ничего сказать друг другу. А он вел себя как истый джентльмен — не давал ей несбыточных обещаний и надежд.

Она почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы, и усилием воли сдержала их. Плакать она не станет. С самого начала она прекрасно понимала, что вот так все и закончится. Расставание причиняло ей боль, но винить в этом, кроме самой себя, было некого.

— Тебе пора, — напомнила она.

Он поцеловал ее в щеку, вышел из комнаты и направился к выходу из дома. Элиза проводила его.

Вокруг кареты собралась толпа зевак. Вскоре вся Бедфорд-сквер будет знать, что приезжал принц. Элиза смотрела, как Себастьян запрыгнул в карету, как карета отъехала, — без сомнения, в последний раз. Когда экипаж скрылся из виду, она ушла в дом, хотела закрыть дверь и столкнулась с Холлис.

— Боже правый, Холлис, как ты меня напугала!

— Элиза… — печально проговорила сестра. — Милая, пожалуйста, не надо в него влюбляться.

— Я и не влюбилась, — успокоила ее Элиза. — И не собираюсь. Я способна мыслить здраво. — Если уж говорить откровенно, она даже не могла разобраться в своих чувствах. Была ли это любовь? Или же наваждение? Вправду ли ее переполняла до краев печаль? Все чувства так перемешались, что она положительно не в силах была в них разобраться.

Холлис выглядела донельзя опечаленной, и не было похоже, что она поверила сестре.

— Не надо так смотреть на меня, — сказала ей Элиза, пытаясь пройти мимо сестры в дом. — Я знаю, что делаю.

— Да? Действительно знаешь? У тебя хотя бы есть какой-то план действий?

— То есть имеется ли у меня план, как стать принцессой? — рассмеялась Элиза. — План соблазнения наследного принца, чтобы он влюбился в меня без памяти, предложил руку и сердце и сделал дочь судьи, которая без гроша за душой, будущей королевой? — Смех на этот раз прозвучал горько. — Нет уж, Холлис, нет у меня плана, как стать принцессой. В итоге мне, может быть, и больно, да все равно. За последние недели я хоть пожила настоящей жизнью. Меня целовал принц, любил принц, и я не намерена ни просить за это прощения, ни сожалеть о том, что было. Будь у меня возможность, я бы снова поступила точно так же. — Она проскользнула мимо сестры и прошла в гостиную.

Да, она повторила бы все снова, не колеблясь ни минутки.

— Папочка, почитать тебе? — спросила она бодрым голосом.

— А принц уехал?

— Да. Он сегодня обедает с кандидатками в его невесты.

Не обращая внимания на вырвавшееся у Холлис «Ах!», она сняла с полки «Кэтрин» Уильяма Мейкписа Теккерея. Повесть о женщине, которая убила своего мужа. Сюжет отвечал ее настроению, поскольку Элизе в данную минуту очень хотелось кого-нибудь убить.

Пока она читала вслух, Холлис занялась своей вышивкой. Отец, все еще взволнованный неожиданным визитом, наконец-то нашарил свое вязание. Псы задремали, а кот пытался поймать кончик нити, свисавший со спиц судьи. Поппи убрала виски, к которому никто так и не притронулся.

Элиза читала, разумом слыша произносимые слова. А вот сердце… ее сердце ни во что не вникало.

Сердце отчаянно искало тихой заводи, в которой можно было бы укрыться от надвигающегося грозного шторма.