Проницательные наблюдатели отмечают падение шансов на брак английского лорда и юной дебютантки, чей отец, как недавно стало известно, оказался опутан долгами. Теперь ей остается надеяться лишь на то, что семья может быть спасена благодаря вниманию августейшей особы.
Самые сильные головные боли поможет снять приложенная к вискам обыкновенная тряпка, смоченная уксусом.
Ходят слухи о том, что тончайшие алусианские кружева в ближайшее время, еще до наступления летних месяцев, будут продаваться без ограничений у лучших лондонских модисток.
Расставание с Элизой в тот вечер оказалось для Себастьяна куда труднее, чем в их предыдущие встречи. А чего иного можно было ожидать? Он прекрасно понимал, что у него на сердце, и всякий раз в ее присутствии играл с огнем все дольше и дольше. Глаза Элизы вызывали у него чувство вины: в них он видел, что сжигает не только свое сердце, но и ее тоже.
Ему хотелось проломить стену, от души хрястнуть кулаком по чему-нибудь твердому. Он ведь считал себя человеком порядочным и неспособным играть любовью женщины, а уж тем более любовью Элизы. И все же именно так он и поступал, ибо не в силах был отказаться от удовольствия находиться рядом с нею.
Эта причина, конечно, не могла служить для него извинением. Всю сознательную жизнь он прекрасно знал, как ему следует вести себя. Альтернатив при этом не возникало, ибо невозможно было изменить то, что выпало на его долю. А сейчас он не мог заставить себя непринужденно болтать о всякой чепухе с двумя женщинами, которые не вызывали у него ни малейшего интереса.
Тошно было принцу.
Его чувства никого не интересовали — такова была грустная правда, связанная с его официальным положением. Государство Алусия отметало эти чувства напрочь. Он заключит брак с англичанкой, которая сможет послужить его стране своими связями в английском парламенте, — это он откровенно объяснил Элизе. Ожидалось также, что он произведет на свет законных наследников короны. Это, в свою очередь, закрепит его брак, и ничего иного быть просто не должно.
Утешаться ему оставалось лишь одним: иногда в тихий вечерок, в уединении библиотеки, где хранились документы по истории Алусии, у него будет, вероятно, выпадать время, чтобы помечтать о том, как могло бы все сложиться, родись он не принцем, а кем-нибудь другим.
Сейчас он опаздывал: гостей уже провели в его личные апартаменты. Пришлось поторопиться вверх по лестнице, в занимаемые им комнаты, а Эгий на ходу быстро прикреплял на парадный мундир принца ордена и ленты, свидетельствующие о его царственном происхождении.
Через полчаса принц вошел в приемную, где снова начались бесконечные поклоны и реверансы. Первыми к нему пробились леди Элизабет Кин и ее родные.
— Ваше королевское высочество, — обратился к принцу, отвесив низкий поклон, отец семейства Ричард Кин лорд Вассер. — Мы рады пригласить вас на выходные дни в наше загородное поместье поохотиться. Во всей Англии не найдется лучшей дичи, чем в наших краях. Дом я построил в стиле французского шато — думаю, там вы будете чувствовать себя как дома.
Себастьян про себя недоумевал, отчего это он должен чувствовать себя как дома во французском шато?
Лорд Вассер при этом встал впереди дочери, почти полностью заслонив ее от глаз Себастьяна. Лорд, кажется, не учел того, что коль уж принц сделает предложение руки и сердца, то именно ей, а не лорду и не его охотничьему домику в стиле французского шато.
— Леди Элизабет, мы имеем удовольствие пригласить вас отобедать с нами сегодня вечером, — пришел на помощь принцу Кай, невозмутимый, как всегда, и не забывающий о принятых правилах хорошего тона. Отцу не осталось ничего другого, кроме как отступить на шаг, а дочь мило зарделась и присела в реверансе.
— Ваше приглашение доставляет мне огромную радость. — Она подняла глаза и любезно улыбнулась Себастьяну.
Сколько, интересно, ей лет? Семнадцать? Восемнадцать? Выглядела она совсем-совсем юной, почти ребенком. Но все же принц спросил, любовалась ли она уже садами отсюда, и пригласил ее насладиться прекрасным зрелищем вместе с ним. Они прошествовали по красному ковру и остановились у окна, над которым взмывал вверх расписанный яркими красками купол личных апартаментов принца. Он стал расспрашивать девушку о ее семействе. Она ответила, что у нее есть младшие брат и сестра, причем сестра, по общему мнению, очень хорошо играет на фортепьяно.
— А вы? Что говорят в семье о ваших талантах? — «В чем состоит твой талант?» — подумал принц. Раньше он уже задавал такой вопрос относительно Элизы.
— Я обожаю петь, — ответила девушка, и щеки ее слегка порозовели. Вероятно, она побаивалась, что принц попросит ее спеть для него прямо здесь и сейчас, ибо не знала, что в этом отношении могла быть вполне спокойна: мало что могло навеять на принца бóльшую скуку.
— С восторгом послушаю вас когда-нибудь, — ласково произнес он вслух.
— Как вам нравится в Англии? — просияла она улыбкой.
И почему у подданных британской короны вечно вертится на языке именно этот вопрос? Какая им разница?
— Мне здесь очень нравится.
— А ваша страна похожа на Англию?
— Кое в чем похожа. — Бедная девочка не имела представления, как правильно вести светскую беседу. Хваталась за первое, что приходило на ум, и при этом была сама не своя, будто мышка, загнанная в угол кошкой. Слишком уж она молода, решил принц. Он не собирался брать в супруги ребенка.
— Ваше высочество! — Голос Кая прозвучал тихо, но очень настойчиво, за что Себастьян был ему очень признателен. — Позвольте отвлечь вас.
— Вы извините меня? — поклонился Себастьян леди Элизабет.
Она нервно огляделась по сторонам — очевидно, отыскивала глазами отца. Но реверанс ее был безукоризнен. Себастьян невольно подумал о неуклюжих реверансах Элизы, которые больше напоминали подскоки на месте, нежели выражение приличествующего почтения. Идя вслед за Каем, он улыбался своим мыслям.
— Леди Кэтрин сейчас у камина, — тихо сообщил Кай. — Ее отец — один из самых влиятельных членов палаты лордов.
— А что нам важнее, продажа железной руды или уступки со стороны парламента? — спросил у него Себастьян на родном языке.
— И то, и другое открывает самые заманчивые перспективы, — ответил Кай, когда они уже подходили к Моэмам.
— Добрый вечер, — поздоровался принц с леди Кэтрин.
— Позвольте приветствовать ваше королевское высочество, — откликнулась та. Отец ее держался позади. Умница. Позволяет красавице-дочери служить блестящей приманкой, на которую клюнет рыбка. Леди Кэтрин действительно была красавицей. К тому же в глазах ее горел огонек, который в другое время и в другой обстановке непременно пробудил бы любопытство принца. В данную же минуту он только сравнил глаза Элизы и леди Кэтрин — не в пользу последней.
Очень скоро выяснилось, что леди Кэтрин гораздо серьезнее, чем леди Элизабет, отнеслась к перспективе сделаться королевой. Она специально интересовалась Алусией.
— Как я понимаю, Алусия располагает одними из самых обширных в Европе полями лаванды, — сказала она, когда они прогуливались по залу, поглядывая на развешанные здесь портреты.
— Совершенно верно.
— А моря у вас изобилуют промысловыми породами рыб.
— Скажу без колебаний, что в этом отношении они мало чем уступают морям, омывающим берега Англии.
Леди Кэтрин не без гордости улыбнулась, явно довольная собой.
— Вы, должно быть, очень скучаете по родине.
Как странно! Совсем недавно, всего несколько недель назад, он охотно согласился бы с тем, что всеми силами рвется на родную землю. А вот нынче вечером ему не хотелось и думать о предстоящем возвращении. Слишком много забот легло на его плечи, и не только в связи с гибелью Матуса, хотя эта забота преследовала его неотступно. Но даже скорбь о Матусе и гнев на его убийцу отошли на второй план, принца влекла Элиза, и это чувство затмевало все заботы и размышления.
Он уже не мог мыслить четко и ясно, любовь помутила его рассудок.
Вот перед ним стоит исключительно красивая женщина, совсем молодая, ей еще далеко до того возраста, который называют «зрелым». Отец ее весьма влиятельный член палаты лордов, к тому же склонен поддерживать Алусию. Такой союз способен принести немалые выгоды его стране. Принц улыбался и слушал, как она щебечет о фамильном поместье в Норфолке, но перед глазами у него стояла Элиза, в простеньком платье, забрызганном чернилами переднике и постоянно выбивающимися из прически локонами. Он и думать-то мог лишь о всевозможных часах, о собаках и чрезмерно рассудительном коте. А еще о протянутых по всему дому шнурах, которые позволяют слепому хозяину не сбиться с дороги, и о туфлях, сумках и шляпках, которыми забита маленькая прихожая.
Прозвучало приглашение к столу, и Себастьян занял свое место посередине, по правую руку от него сел заместитель министра финансов Англии, слева — лорд Престон, состоявший в каком-то дальнем родстве с принцем Альбертом. Себастьяну нужно было подружиться с этим лордом, однако мысли его витали далеко, как не раз случалось на официальных обедах. Сегодня он уделил внимание алусианским дамам, каждая из которых была занята оживленной беседой.
Можно ли выделить среди них даму особенно низкого роста? Или особенно полногрудую? И могла ли одна из них предать свою страну и своего государя? Где-то между последним блюдом и десертом, состоявшим из мороженого, принц решил, что надо непременно повидаться с тем человеком, который получил пять пенсов за доставку письма.
С другого конца стола загремел мужской хохот, и принц невольно повернул голову в ту сторону. Ростафан, пришедший от чего-то в восторг, так грохнул ладонью по столу, что зазвенела посуда. Склонившись влево, Ростафан что-то говорил сидевшей рядом алусианской даме. Она была знакома Себастьяну — жена одного из заместителей главнокомандующего. Может, это она предательница? Нет… насколько мог вспомнить принц, эта дама как раз одна из самых высоких в его свите. И с плоской грудью. Но Ростафану она улыбнулась так ослепительно, что Себастьян не мог не задуматься.
Это не мешало ему внимательно слушать заместителя министра финансов, который рассказывал об уже проделанной работе по подготовке торгового договора между двумя странами. Принцу подумалось, что надо было послать за Леопольдом и посоветоваться с ним насчет того, кому надлежит стать будущей королевой Алусии. У Себастьяна возникло такое ощущение, будто его душа воспарила над этим собранием и отвлеченно созерцала сидящих за столом, заодно обозревая его нынешнюю жизнь: женщин, которые, возможно, его уже предали, тех, кто еще мог предать в более позднее время, а равно и мужчин, которым эти дамы повиновались.
По мере того как время шло и одни блюда на столе сменялись новыми, это ощущение лишь усиливалось. Принц поддерживал беседу, благосклонно улыбался, но при этом ничего не чувствовал, как будто все эмоции покинули его. Две юные леди и их родители, связям которых мог позавидовать в Англии любой, то и дело бросали на него взгляды и нервно улыбались. Отец леди Элизабет, вероятно угадывавший, что проигрывает гонку за призом, встал со своего места и провозгласил тост за процветание и доброе здоровье наследного принца королевства Алусия.
Себастьян мысленно задался вопросом, а как бы отнеслась ко всему этому Элиза. Он легко представил себе, как она смеется и весело болтает с ним, не придавая всей этой политике ни малейшего значения.
По окончании обеда дамы удалились в соседнюю гостиную, а джентльменам подали коньяк и сигары. Себастьян встал из-за стола и подошел к окну, взглянул на темнеющие сады. В стекле отражался Ростафан, который беседовал с одним англичанином и заливался громким хохотом. Фельдмаршал всегда был таким жизнерадостным. Интересно, по какой причине?
— Ваше высочество! — Кай снова поклонился своему принцу. Неизменно почтителен. Всегда внимателен и насторожен, когда находится рядом с бывшим соучеником. — Пора присоединиться к дамам. Мы все подготовили для игры в карты.
— И мне придется играть с ними по очереди, ты это хочешь сказать?
— Да, это было бы весьма полезно для продвижения вопроса о брачном союзе.
Еще одна выгодная торговая сделка — вот чем был его брак для министра иностранных дел. А для Себастьяна это был жизненно важный вопрос. Он всмотрелся в лицо Кая, которое было привычно сдержанным.
— Как думаешь, кто же убил Матуса?
— Простите? — Кай побледнел, бросил взгляд в сторону гостей — наверное, опасался, что кто-нибудь мог расслышать столь не вовремя заданный вопрос.
— Мне хочется знать твое мнение, — сказал ему Себастьян. — Мы ничего об этом не говорили с того дня, когда узнали о происшедшем, а мне интересно, не появились ли у тебя какие-нибудь мысли на этот счет.
— Я почтительно воздержусь от суждений до тех пор, пока мистер Ботли-Финч не сообщит нам итоги проводимого им расследования.
Себастьян подошел к нему вплотную и заговорил по-алусиански.
— Кай, я же спросил: есть ли у тебя какие-то соображения по этому поводу?
— Ссора, мой господин, — отвечал Кай, вздернув подбородок. — Полагаю, Матус оказался замешан в темное дело.
— Какого рода дело? В подготовку мятежа?
— Мятежа! — фыркнул Кай. — Только не Матус. Он всегда хранил верность вам и королю. Он был человеком, верным до мозга костей.
— Как и все остальные на этом приеме? — спросил Себастьян, невольно переводя взгляд на Ростафана.
— Йе, я полагаю, что так. — Кай был явно шокирован вопросом принца.
— Какая же ссора могла толкнуть кого-то на убийство Матуса? — продолжал расспрашивать Себастьян.
— Может, из-за проигрыша в игре. Или из-за женщины. Откуда нам знать, кто чем занимается после того, как заканчивает исполнение служебных обязанностей?
Себастьян вдумался в услышанное. Теоретически все было правильно, да только он был неплохо осведомлен о том, чем занимался Матус вне службы. Они проводили вместе почти все время, и принц немало знал о личной жизни своего секретаря. Тот обожал жену Мирабель. Оба сокрушались, когда она потеряла еще не родившегося ребенка. Знал Себастьян и о том, что Матус беспокоился о своей матери, которая слабела день ото дня.
— Может, оставим это? — сказал Кай, проявляя заметное нетерпение поскорее покончить с бесплодными предположениями.
Себастьян вынул из кармана часы — подарок Элизы — и взглянул на стрелки. Потрогал пальцем сделанную по-латыни надпись: «Любовь и верность».
— Йе.
Остаток того вечера Себастьян заставлял себя улыбаться и веселиться, припоминая советы одного из своих многочисленных наставников, мастера Таддеуса. Задача мастера Таддеуса заключалась в том, чтобы подготовить Себастьяна к превращению в короля. И он неделю за неделей гонял своего воспитанника, приучая к придворному этикету, умению держаться перед подданными, светским манерам — всему тому, что необходимо, дабы не обмануть ожиданий просвещенного общества.
Сейчас мастер Таддеус гордился бы своим воспитанником.
Так и проходил тот вечер: Себастьян вращался в залах и коридорах Кенсингтонского дворца, а вот мысли его вращались вокруг Матуса, а особенно вокруг домика на Бедфорд-сквер, 34.