Записки нечаянного богача 2

Глава 20 Намек потолще. Негде спрятаться. Поди найди

До ВДНХ домчали за считанные минуты. Успел только набрать Наде, убедиться, что у них все спокойно и в полном порядке, они нагулялись, наелись и начали уставать. Антон на мою удачу был с ними. С Артёмом договорились, что он отправит машину за мамой и братом. Ощущение тревоги не пропадало. Думаю, раньше я давно бы сорвался на какую-нибудь паническую атаку и сидел бы на обочине рядом с машиной, заставляя себя глубоко дышать и стараться не думать о зеленой обезьяне, или о чем там всегда говорят стараться не думать, а оно непременно лезет в голову? Сейчас паники не было и в помине. Была чуть притихшая, но никуда не девшаяся багровая ярость, та самая, что приходила тогда, когда помочь кроме нее уже ничего не могло. Да и она каждый раз грозила быть последней в моей жизни эмоцией. Хотя, пожалуй, не только в моей. Но после полета над дубравой она стала какой-то чуть более контролируемой: я точно осознавал, что и зачем делаю, и что буду делать через определенные промежутки времени. Но и волк, что был готов в любую секунду перегрызть глотку, никуда не делся. Сидел рядом, как мой сосед возле бурого балагана, и культурно ждал своей очереди на выход.

На территории Выставки достижений народного хозяйства я постоянно напоминал себе, что бежать не нужно, моим ничего не угрожает, и смотреть на любого кавказца, словно уже прикидывая, сколько понадобится негашеной извести, чтобы его потом не опознали, тоже не стоит. Получалось и то, и другое из рук вон плохо — по аллеям мы с Головиным шли какой-то дурацкой припрыжкой, а носатые брюнеты отскакивали шага на два-три, освобождая нам путь, едва присмотревшись ко мне.

Аня увлеченно грызла вареную кукурузу. Как-то так с раннего детства повелось, что в таких выходах в парки мы всегда брали именно ее. Раньше мне после нее доставался почти целый початок, лишь немного обмусоленный с одной стороны. Но лет с четырех дочь вошла во вкус, и тем, что оставалось после нее, невозможно было накормить и воробья. А еще раньше я с внутренним негодованием возмущался, как у людей хватает совести продавать одну кукурузину по цене нескольких килограммов. Теперь же таких мыслей не возникало.

Надя пила кофе из бумажного стаканчика и ела мороженое. Они сидели на широком бордюре возле одного из павильонов, под ласковым и добрым столичным солнцем, которое в парках всегда было похоже само на себя, а не на взбесившуюся паяльную лампу, как в пробках или деловых кварталах. Картина была настолько идиллически-умиротворяющей, что мы с Тёмой наконец-то сбавили скорость. Через несколько метров от моих под деревцем стоял Слава, держа в руках смартфон, но не глядя в него. Кроме него я никого из «Незабываемых» не заметил. Мастера.

— Папа, папа приехал! — Анюта всучила маме почти дочиста обобранный початок и спорхнула ко мне. Стандарт нашей встречи с подбрасыванием и непременным визгом еще чуть-чуть успокоил. Я посадил ее на плечи, подошел с Наде и чмокнул ее в щеку.

— Дима, что случилось? — да, с интуицией моей жены, казалось бы, надо работать в профильных структурах, профессионально играть в азартные игры или делать спортивные ставки. Но навык был однобоким — он работал исключительно на меня и Антона с Аней. Нас Надюха «читала» на раз.

— Соскучился по вам — сил нет никаких! — сказал я истинную правду. — Поехали домой, наберем мороженого, включим кино какое-нибудь хорошее, и будем весь вечер валяться, а? Как вам план?

Победный визг прямо над ухом сообщал, что со стороны дочери вопросов не возникло ни одного. С выражением лица Нади дела обстояли не так радужно.

— Поехали, по дороге всё расскажу. Или дома. Волковы, за мной! — и мы с дочкой показали наглядный пример, развернувшись. Я слышал, как за спиной наша мама пыталась выяснить у Головина, какая муха меня укусила, и что за препараты я принимал? Тот закашлялся на таком простом, казалось бы, вопросе и честно, как и я, ответил, что мухи меня не кусали, а принимал я преимущественно глюкозу. Молодец!

Проходя по ВДНХ в сторону неправильно, зато близко припаркованного Раджи, я в очередной раз подивился продуманности Лорда. В Шереметьево, пока мы ждали Андрюху с Климом, получавших багаж, он заскочил в терминал и всучил мне тоненькую пачку «Хабаровсков» — пятитысячных купюр. На молчаливое недоумение ответил так, что изумил окончательно:

— Деньги — брызги, конечно, но без них человек чувствует себя униженным и оскорбленным. Держи, и чувствуй себя нормально. Карту восстановлю — передам.

Поэтому проходя мимо бабульки, сидевшей под стареньким зонтиком с цветами в небольшом синем ведерке, я не испытал ни малейшего дискомфорта. Хотя вру, испытал, но он относился к прошлому времени, когда в подобных случаях мне приходилось увлекать Надю разговорами о чем-то, не давая ей прицелиться на витрину цветочного, ювелирного или еще какой-нибудь галантереи. Потому что разговоров у меня всегда было с избытком, а вот с деньгами до недавних пор было решительно наоборот. И это было неприятно и стыдно. Теперь я понимал это в полной мере. Потому что самому себе тоже не врал.

У бабушки в ведерке под марлей, на которую она заботливо и аккуратно брызгала водой, наливая из маленькой мятой пластиковой бутылки в сухую узкую ладонь, оказались именно ландыши. Я задрал было голову, чтобы поблагодарить Небо, Солнце и всех Богов за такую удачу, но уперся затылком в дочкин живот, а глазами — в ее глаза, до крайности заинтересованные. Цветы купил все, не торгуясь, под счастливые причитания старушки. Один букет передал на антресоли Ане, остальные вручил жене, встав на одно колено.

— Прости меня, Надежда, что давно цветами не баловал. Исправлюсь. Вот видишь — начинаю уже.

Счастливая улыбка жены, с теми самыми глазами, улыбающимися как две радуги, сообщила мне, что я все сделал правильно.

Семья села в машине на задний диван под нудеж Антона, что там узко и неудобно из-за Анькиного кресла, которое я, разумеется, тоже перекинул из Вольфа. Присмотревшись, я понял, что нытье вызвано больше привычкой, чем объективным дискомфортом. В Радже сзади вполне вольготно уселись бы три Головина, или я и два Славы. Так что жалобу не засчитал. Мы тронулись, когда позади остановился знакомый серебристый Тахо и поморгал фарами, пропуская вперед.

Ехали аккуратно, но довольно быстро, под беспрерывный щебет Ани, рассказывавшей про то, какие были вкусные драники и кефир в павильоне «Беларусь». Жена с сыном закатывали глаза, а мы с предками улыбались удовлетворённо и даже как-то благостно. Тут на руле снова защелкал телефон, от чего Головин опять вздрогнул. Второй раз за сегодня, кажется. Зачастил что-то. На экране высветилось: «Сенатор К». Я отметил в зеркале заинтересованный взгляд жены. Наверное, предположила, что «К» значит «Катя» или еще какая-нибудь «Ксюша».

— Здравствуйте, Павел Иванович! — поприветствовал я Кузнецова и предупредил, — я с семьей в машине, Вы на громкой связи.

— Здравствуй, Дима, — было слышно, как трещит по швам ладно скроенная в голове сенатора ткань беседы. Почему-то казалось, что нить разговора — это для людей попроще. У фигур республиканского и федерального масштаба этих нитей в каждом предложении — тьма.

— Я сразу к делу: только что беседовал с Нариманом, моим… коллегой в ряде проектов, связанных с добычей.

— Да, Вы рассказывали про господина Мурадова, — ко мне опять вернулся голос Марса, безжизненный и пресный. Тёма переводил взгляд с меня на трубку и обратно, пытаясь одновременно выудить из кармана свой смартфон. Правая рука у него сразу ушла за пазуху, и я был уверен — не за конфетами. Их я все с утра сожрал.

— Мы с Нариманом не нашли пока понимания по Абыйскому улусу, Дима. Точнее, по части вопросов всё в порядке, и на арендованную тобой землю уже заходят геологические партии и доставляется техника, — и тут возникла пауза, не понравившаяся мне категорически.

— Отличные новости, Павел Иванович. Уверен, Светлана Ивановна и Валентин уже порадовались возросшим объемам работы, — но в моем голосе по-прежнему не было ни радости, ни печали. Не привыкнуть бы ненароком.

— Что? А, да, там сейчас довольно… оживленно. Но я по другому поводу, Дима, — и тут его начавшуюся было вторую паузу прервали… немцы!

Точнее, один немец. Бетховен, Людвиг Иваныч. При прогремевших начальных звуках Пятой симфонии до минор, том самом знаменитом «Та-дада-да-а-ам!» мы с Головиным подскочили до потолка. Я едва не врезал двумя ногами по тормозам и чудом успел поймать Раджу, рыскнувшего мордой в сторону соседнего ряда, откуда его тут же заполошно обгудел какой-то пенсионер-автолюбитель на Рено Дастер. Судя по красному лицу водителя — давление у него поднялось критически, а по заплеванному изнутри стеклу — ничего хорошего он нам явно не желал. Но, разглядев в руках Артема появившийся из ниоткуда весомый аргумент в любом споре, враз побледнел, оттормозился и принял к правой обочине. Я всегда был уверен, что, при всем уважении к господину Кольту, аргументы конструкции Игоря Яковлевича Стечкина гораздо убедительнее, и оказался прав.

— С-с-сука, так и родить можно, — прошипел Головин, пряча пистолет, и тут же сделал вид, что смутился: — Виноват!

Надя в зеркале отражалась изумленной сверх всякой меры. Она явно не ожидала, что с первых тактов бессмертного творения великого классика нас с Тёмой так проймет, что один чуть руль не бросит, а второй схватится за ствол. Антон выглядел смущенным — он тоже не был готов, что звонок его телефона вызовет такой переполох. Одна Аня ничего не заметила, кажется. И очень хорошо.

— Да, Павел Иванович, я по-прежнему слушаю Вас очень внимательно, — вспомнил я про паузу в трубке.

— Есть некоторые опасения, Дима, что определенные структуры могут крайне заинтересоваться твоей землей на Уяндине. Говорят, некая организация подалась на разрешение добычи в тех самых краях. И вышло так, что информация стала не вполне конфиденциальной.

Где ж вас, политических деятелей, учат так округло разговаривать-то? Вроде, по факту ничего не рассказал, так — поделился некоторыми опасениями. А на самом деле — хотят, Димуля, у тебя отжать свежекупленную шахточку, и, рупь за сто, отожмут, потому что информация к ним попала через минут десять-пятнадцать от силы после того, как радостные Серёга с Бароном принесли ее в клювиках конфиденциально регистрировать. Здравствуй, мир большого бизнеса, пропади ты пропадом.

— Интересно, насколько небезопасной может быть подобная ситуация? — я попытался в меру сил задать вопрос на партийном языке.

— Полагаю, крайне, — ответил Кузнецов и вздохнул. Почти как живой человек, а не функционер со стажем. — Я испробовал все варианты, Дима. Но, к сожалению, этого оказалось недостаточно. Прости. Береги себя, — и сенатор положил трубку.

— Тихо! Тут дети, — буркнул я, краем глаза увидев лицо Головина. Хотя, видят Боги, у самого на языке не было ни единого цензурного слова.

— Я восхищен твоей выдержкой и красноречием, Дима, но как по мне, так лучше команды покороче, — помолчав, выдал Тёма. Спорить я не стал. Аня снова собачилась с братом прямо за моей спиной, а Надя не торопилась их мирить. Потому что, судя по ее глазам в зеркале заднего вида, вот-вот собиралась начать паниковать. Меня это злило до ужаса. Потому что единственной причиной этого опасного бардака был именно я.

Телефон защелкал снова. Увидев на экране пресловутый круг, поделенный надвое, я аж взвыл:

— Да твою ж в гробину Бога душу мать-то! Кто же мне тогда четвертым-то позвонит, Папа Римский⁈ — Головин снова схватил было свой смартфон, но отложил его, махнув рукой.

— Дима, здравствуй. Есть важные новости, — начал с места в карьер мощный старик.

— Добрый день, Михаил Иванович, снова рад Вас слышать сегодня. Я с семьей в машине, Вы на громкой связи, — я всегда предупреждал об этом обстоятельстве собеседника, не то, что моя мама.

— Надя, Антон, Анюта, привет! — продемонстрировал Второв отличную память. Или личную заинтересованность. «Или и то, и другое» — внутренний скептик снова «врубил» режим параноика.

— Здрасьте, деда Миша! — крикнула сзади дочь. А я стал серьезно опасаться за Головина — с таким лицом среди здоровых делать нечего. Он вертел башкой, переводя взгляд тревожно блестящих глаз неожиданного размаха с Ани на меня и обратно.

— Здравствуй, княжна, здравствуй! Маша тебе привет передает и в гости приглашает, приедешь? — голос Второва так и лучился благостью, дружелюбием и душевным теплом. Отчего тревожил необычайно и начинал очень напрягать. Чего ради он сразу зашёл с таких козырей?

Аня сложила ладошки перед грудью и состроила умоляющую рожицу. Раньше я бы умилился и растрогался. Но в данный конкретный момент я думал о темной кладовке для парадного металлоискателя и трех его живых аксессуаров. Внутренний скептик прикидывал высоту заборов и глубину подвалов дома у фигуры такого масштаба, как мощный старик. Реалист молчал, не успевая продумывать варианты. И лишь фаталист попытался вселить спокойствие, но в своем духе, фразой: «А-а, один хрен либо пристрелят, либо овчарки порвут!». Словом, не успокоил ни грамма.

Я хмуро посмотрел на дочь и качнул головой из стороны в сторону. Расстроилась, хотя и не заплакала. Но близко. Это тоже не прибавило ни благодушия, ни миролюбия, ни здравомыслия, видимо.

— Огромное спасибо за приглашение, Михаил Иванович, но, к не менее огромному сожалению вынужден отказаться. Родственники приезжают, нужно встретить, накормить, спать уложить — семья, сами понимаете, — нет, тут такая простая «двоечка» точно не годится, но придумать другую я, увы, не успел.

— Ты уверен, Дима? Я могу пригласить всю семью, — в голосе пока не было стали, обсидиана и прочих угрожающих вещей, скорее снова сочувствие, как к деревенскому дурачку. Хорошо, ох, как хорошо, что он не сказал: «Буду рад вас видеть», тут отказ был бы прямым хамством. Хамить Второву, полагаю, не хотел бы никто. Это перебор даже для нечаянных богачей.

— Прошу извинить меня, Михаил Иванович, но действительно никак не смогу, в ближайшую пару-тройку дней точно. Если Ваше щедрое приглашение сохранит силу, — Головин вмазал себе ладонью по лбу аж со звоном, — и Маша не передумает звать Аню в гости — мы с радостью приедем в другой раз.

Пауза держалась, пожалуй, секунды три.

— Хорошо, Дима, не буду настаивать, — ох, как тревожно это прозвучало. — Семья — это святое, конечно. Надеюсь, ты снова знаешь, что делаешь. Звони, если что. Удачи! — и мощный старик завершил вызов, как будто в спину перекрестил.

— От ты оле-е-ень, Волков, — протяжно выдохнул Тёма в тишине, навалившейся на салон Раджи, стоило только отключиться Второву.

— Ты чего, дядя Тёма? Волки оленями не бывают! — удивленно отреагировала Аня. Эх, мне бы её уверенность.

Возле дома было оживленно. Стояли два одинаковых двухсотых, в окружении ребят со знакомыми шевронами. С двух сторон от въездного шлагбаума за стенами притаились давешние «Тигры» с пулеметами над кабинами. Сам шлагбаум ненавязчиво дополняли два бетонных блока на какой-то длинной тележке с колесами, как у маленького трамвайчика или крошечной электричечки. А я ещё, помню, злился на непонятную тогда пару рельсов, едва-едва поднимавшихся над идеально ровным асфальтом поселка, регулярно легонько пинавших меня под зад при каждом переезде через них. А тут, оказывается, всё строго функционально, по-военному.

Головин выскочил из машины возле поста охраны, едва заметив Василия Васильевича, и направился к нему чуть ли не строевым шагом. Слышно почти не было, но, судя по картинке, происходило боевое слаживание и обсуждение поставленной задачи, при которых одна из беседующих сторон регулярно выхватывала от второй, явно более авторитетной, пару армейских ласковых. Я про себя порадовался за звукоизоляцию Раджи. Не будь ее — вокабуляр Анюты изрядно обогатился бы, а мне пришлось очень потрудиться, объясняя значение тех или иных идиоматических выражений.

Возле детской площадки, от ворот не видимый совершенно, стоял головинский Буцефал. Как можно было спрятать на практически голом месте ярко-красный броневик — я не имел ни малейшего представления. Но вот поди ж ты. Наверное, контуры и цвета ярких домиков и прочих лазилок удачно сочетались с окраской и очертаниями. Как бы то ни было, «бардак» стоял, облепленный детьми, и их, мягко говоря, не вполне довольными мамами. Двое парней в форме «Приключенцев», наверное, экипаж, мехвод и стрелок, подсаживали ребятишек на броню, увлеченно что-то им рассказывая.

Я поставил Раджу на место, взял Аню на руки, махнул Наде и Антошке следовать за собой, и пошел быстрым шагом к дому. Мои засеменили следом. Закрыв дверь, сделав над собой заметное усилие, чтобы не запереть её на все замки, зашёл в кухню, сел за стол цвета подводного царства и глубоко выдохнул. Пришла пора собираться с мыслями.

— Надюш, поставь, родная, чайник. Много надо будет, и крепкого. Антон, принеси из своей комнаты карту, у тебя была, физическая которая, где горы желтые, а равнины зелёные. Аня, с тебя цветные карандаши и вот столько бумаги, — я показал между пальцами зазор миллиметров пять.

Дочь рванула в свою комнату, едва не вылетев из любимых тапочек с собачками. Сын пошел, сохраняя вид гордый и независимый, и отчасти недовольный, что его вынуждают отвлекаться от по-настоящему важных дел, типа прокрутки лент в соцсетях. Надя уже поставила чайник, подошла и положила на стол пяток некрупных картофелин, мытых, но не чищенных.

— Ну ты же думу думать будешь, — ответила она на мой немой вопрос по поводу корнеплодов. — и план планировать? Как же без картошки?

В такие минуты я точно и явственно осознавал, как же мне повезло с женой. Когда у вас одни шутки на двоих — это непередаваемо сближает и роднит, кто бы что ни говорил. Значительно хуже было то, что я сегодня испытывал серьезные проблемы с чувством юмора, раз даже эту бессмертную сцену из «Чапаева» не понял.

— Тебе бы поспать, мой мальчик, у тебя под глазами тени, — продолжила она добивать меня «нашими» цитатами. Но военно-полевую жену генерала Чарноты я уже узнал, видимо, начало отпускать немного. Мы когда-то давно смотрели вместе этот великолепный фильм. Но книга, как обычно, несоизмеримо лучше, при всем моем глубоком уважении к трогательному Баталову, великому Евстигнееву, харизматично-блестящему Ульянову и отчаянно страшному в роли Хлудова Дворжецкому.

— Я — Вечный Жид отныне, Надежда. Я — Агасфер. Черт я собачий. Летучий я голландец, — проговорил я, притянув правой рукой к себе жену и уткнувшись такой тяжелой головой ей в бок.

— Чарнота, купи себе штаны! — с улыбкой сказала жена, гладя меня по волосам. И мы тихо рассмеялись вместе.

— Если бы дело было только в них, милая… — снова задумался я.

— А ты помнишь, как учил нас святой Бандерас в рекламе жвачки? «Не усложня-а-ай!», — и она приложила указательный палец мне к губам. Да, что-то я чуть жаловаться не начал, а это — последнее дело, хуже только лечь помереть самостоятельно. Хрен там! Не дождутся!

В это время начали подтягиваться дети. Антоша стелил на стол карту, Аня собирала с пола рассыпавшиеся карандаши, попутно уронив бумагу, разлетевшуюся почти по всей кухне. Брат со скорбным вздохом пошел ей помогать. Надюша расставляла чашки напротив стульев, не забыв и про варенье с сушками и сухарями, теми самыми, из детства, с изюмом и посыпанными сахаром, которые можно было великолепно макать в чай. Главное — не передержать, а то вместо чая получалась сладкая мутная тюря с изюмом.

Стоило только детям занять места, как хлопнула входная дверь и в кухню зашел быстрым шагом Головин. Мгновенно оценив диспозицию — все у стола, на столе карта и картошка — он отреагировал блестяще, неожиданно соединив мультфильм про блудного попугая и кино про свадьбу:

— Пан атаман! Докладает старшина Филипук! Кони стоят пьяны, хлопцы запряжёны!

Надя хихикнула совсем по-Аниному, я широко улыбнулся и подставил Тёме правую ладонь, по которой он и хлопнул от души, подходя и садясь рядом. Дверь в прихожей снова грохнула, приковав к выходу из коридора на кухню взгляды всех присутствовавших. Но забежали не басмачи и не грозные нукеры, влетели Лорд с Бароном, на которых не было лица. Справа, со стороны Головина началась было решительно нецензурная реплика, хоть и шепотом, которую я беспощадно оборвал тычком под ребра на первой же букве «Ё».

— Волк, что тут за дела у тебя? — выдал запыхавшийся Андрюха, пока Серёга взялся помогать Наде с чайником.

— Стреляли, — ответил я лениво-задумчиво, голосом Саида-Мишулина из «Белого солнца пустыни». — Ну, вернее, пока просто собирались, но на всякий случай мы тоже решили подготовиться.

— К чему, к третьей мировой⁈ — да, для того, чтобы загореться, Барону требовалось не так много, он вообще натура увлекающаяся, поэтому с ним раньше было пить опасно — были все шансы найти себя в другом городе, в приемном покое или дежурной части, тут как повезет. А везло по-всякому. — У тебя только что система залпового огня во дворе не стоит!

— Она на заднем дворе. Сядь и не мелькай, думать мешаешь, — попросил я, и, видимо, был излишне убедителен, потому что он враз заткнулся и уставился на дверь, ведущую на внутренний дворик. Туда же сразу рванула проверять дочь, потеряв-таки один тапок.

Ланевский тем временем, разлив, как полагается, всем чаю, уселся слева и пододвинул мне конвертик. Я заглянул — там была банковская карта, того же самого черно-премиального цвета. Новая или из больницы добыл — не знаю, я все равно на них цифры не запоминал, кроме трех с обратной стороны. Да и те только для того, чтобы никому никогда не рассказывать, как в метро велели промо-ролики по финансовой грамотности и безопасности.

Головин крутил в руках две картофелины, разглядывая каждую пристально и крайне придирчиво.

— Ты точно МВОКУ или Академию Генштаба не заканчивал? — спросил он прищурившись так, что стал похож одновременно на всех героев мемов про сомнения и подозрения.

— Не, я телевизор смотрел. Так, ладно, шутки в сторону. Все в сборе, садимся и думаем, мужики!