Записки нечаянного богача 2

Глава 21 Игра «Спрячь буржуя». Снова Север

— Итак, дамы и господа, к делу. Коротко о главном, как водится. Инфа про «Чомгу», наше в прямом смысле золотое дно, ушла к Мурадову. — Лорд с Бароном покаянно повесили носы, считая себя персонально виноватыми в этом. — Парни, к вам вопросов нет, там у него в комитете всё схвачено давно, успешно и, наверняка, платно.

— Эту страну погубит коррупция, господа! — с хрипотцой Боярского процитировал Головин фильм «Человек с бульвара Капуцинов», чью потрясающую афишу мы с утра наблюдали у Дымова.

— Возможно. Но мы до светлого денечка имеем все шансы не дожить, — не дал я ему развить мысль, — поэтому думаем, как бы сделать так, чтобы все Волки были живы, целы, сыты и счастливы подольше.

— А овцы? — ни к селу, ни к городу влез Антон.

— А овец тут нет, я думаю. Пусть про них думают их родители, у нас своих дел выше головы, — я совершенно не был склонен уводить тему разговора в сторону, и не планировал никому позволять этого.

— А Мурадов, это который из списка Форбс? — не унимался сын.

— Да, — кивнул я.

— И чего ему от нас надо? — да, он бывал очень настойчивым и упрямым.

— Для начала — забрать ту шахту, о которой мы говорили, когда я только вернулся, — напомнил я о том, что это не персонально моя личная шахта, а действительно наша, и вполне возможно, что в перспективе — Антошина. Дожить бы до той перспективы.

— Ну так и отдай её! — молодое поколение, видимо, тоже знало поговорку: «лучше синица в руке, чем утка под кроватью».

— Сперва её, потом все земли вокруг, потом маму и тебя с Аней? — уточнил я у него.

— Мы-то им зачем? Мы золота не приносим. А на земли плевать тем более, они же в аренде! — а ведь и я был точно таким же. Единственное верное решение — моё, а взрослые — унылые тормоза и трусы.

— Вы им для того, чтобы я сам отдал всё, что у меня теперь есть, со всех счетов и фондов. Серёг, сколько там сейчас?

— Чуть меньше десятки, если не считать золото, которое пока на реализации, с ним больше, — хмуро ответил Лорд. Красиво он назвал процесс превращения найденных мешочков с желтым металлом в циферки на счёте при помощи Аркадия и Кости Бере. «Реализация» звучит значительно лучше, чем «отмывалово».

— Вот. Всё, до копья, отдаем и переезжаем обратно в вонючий подъезд с моргающей лампочкой. Все готовы?

Аня яростно затрясла головой в отрицании. Возвращаться из собственной комнаты обратно в кровать рядом с нашей ей не улыбалось. Столько игрушек, сколько помещалось в этом доме, включая газоны перед ним и позади, она не отдала бы ни за что. Я понимал и полностью разделял её мотивацию.

— А если подписать соглашение о том, что ты отдаешь шахту и земли чукчей, а он обещает нас не трогать? — да, сынок, жить в честном мире было бы замечательно. Главное, чтобы не одному, и не в выдуманном исключительно в твоей собственной голове.

— Серёг, поясни Антону за ситуацию. Мне кажется, что меня он нарочно понимать не хочет, а ты — авторитет в дорогих часах, — я искренне надеялся, что Ланевский сумеет. А сам взял сухарик и чай, пока тот совсем не остыл.

— Дима прав, Антон. Люди масштаба Мурадова давно и твердо привыкли мыслить другими категориями. Если для получения прибыли нужно исключить из уравнения несколько человек — исключат не задумываясь. И женщин, и детей. Ты же мужчина, как ты можешь такое допустить? — как по мне, так в конце Серёга перегнул палку. Но Антон притих

— Теперь дальше. Воевать с ним мы можем, — Головин вскинулся было в возмущении, — но недолго, ровно до тех пор, пока нас всех не убьют. — Тёма успокоился и кивнул хмуро, но согласно.

— Варианты «сжечь Дагестан» и «заказать сенатора» тоже не рассматриваем. — продолжил я. А вот тут Артём сделал задумчивое лицо, чем серьезно меня обеспокоил.

— Если нельзя договориться и нельзя драться, то что же нам делать? — с вызовом почти крикнул Антон.

Я посмотрел на притихшую Анюту, слушавшую разговор с открытым ртом.

— Надо спрятаться, — робко прошептала она, переводя взгляд с меня на маму.

Андрюха зааплодировал. Серёга изобразил почтительный поклон. Головин поднял вверх большие пальцы на обеих руках и крикнул:

— Хвала Богам, хоть у кого-то из всей семьи нашлись мозги! Пусть и молочные, но нашлись! — и закашлялся, снова получив на вдохе от меня локтем под рёбра.

— Нормальный ход, на первое время так совершенно точно. Обдумаем. А пока, Тём, скажи мне, как ты объяснил Васильичу всю эту технику на его территории?

— Ему правду рассказал, конечно. Ему врать — самоубийцей быть. Он примерно то же самое и так предполагал. С соседями чуть сложнее было, но я придумал гениальное решение! — и он горделиво задрал нос и развел плечи.

— Удиви? — попросил я заинтересованно.

— Важнейшим из искусств для нас является кино, батенька! — Головин потревожил память Ильича цитатой, дикцией и позой, сунув большой палец левой руки за разгрузку, а правую ладонь с оттопыренным большим пальцем протянул под углом мне.

— Ах, какое изящное, интересное и, главное, оригинальное решение, Артём! Какой ты молодец, что так ловко придумал! — нарочито неискренне порадовался я, особо выделив голосом «ты».

— Ну ладно, ладно, — он чуть подсдулся, — идея, конечно, не нова. Но оперативно использовать готовые успешные наработки — верный шаг к победе!

— Чего хоть снимают-то? Или просто так ряженые все? — уточнил я.

— Обижаешь! Всё по-взрослому. И камеры, и эта хреновина щелкающая «внимание, дубль три дробь один». И артисты все настоящие. Этот вон, лысый, небритый, такой, с впитым прищуром. Ну, с собакой все время снимается, типа «Комиссар Рекс» из нашего детства.

— Товарищ Головин! От лица командования выражаю благодарность за блестящий отвлекающий маневр! — казенным тоном отчеканил я.

— Рад стараться, ваш-сиясь! — Тёма продолжал валять дурака, изобразив туповатого, но исполнительного хорунжего. Получилось великолепно.

В это время снова хлопнула дверь. Доводчик поставить, что ли? Они ж все петли разболтают, хлопавши, в той двери весу, поди, полтонны. Я часа полтора потратил, пока не убедился, что Аня научилась её правильно закрывать, убрав ноги и пальцы. Очень помог ролик из интернета, где такой же перестраховщик-отец учил ребенка на примере обычной ветки. Сперва детеныш пробовал сломать или хотя бы согнуть палку руками. А потом ее легко ломала дверь. Дочь прониклась, я успокоился.

На кухню, в сопровождении двух ребят Головина с чемоданами, вошли мама и брат. И замерли в изумлении. Они приехали в гости впервые, а тут такое.

— Мужики, знакомьтесь: моя мама Нина Семёновна и брат Пётр. Это мои друзья Артём и Сергей, остальных вы знаете. Садитесь, пейте чай, — я их коротко представил и сразу занял делом.

— Тём, ты как спец в незабываемых путешествиях точно должен знать — куда бы нам податься, чтобы ни одного лезгина вокруг? — обсуждение продолжалось. Надя тихо рассказывала моим, что они пропустили. Судя их по круглым глазам, ставшим едва ли не квадратными — говорила чистую правду.

— Гонолулу, Дим. Или Гондурас, — навскидку предложил Головин.

— Ну, во-первых, сам ты Гондурас, а во-вторых — у Мурадова в Минтрансе тоже рука, так что все вылеты отменяются, — возразил я.

— Тогда и поезда тоже. Пешком отправитесь, солнцем палимы? — фирменное чувство юмора Артёма сбоев не давало.

— Тогда нам лучше сразу к ним в тир пойти и к стеночке там встать. Нет, не годится. А если военным бортом? Реально?

Головин, очевидно готовивший очередную удачную, по его мнению, шутку, закрыл рот и перестал улыбаться. Зато подвинул ближе карту и на некоторое время затих.

— Серёг, ты за главного остаешься по деньгам, по безопасности — Артём. Ну, то есть ничего и не меняется, в принципе. Контору открывай, народ набирай, работай. Есть шансы как-то по имеющимся у тебя документам перехватить право собственности на «Чомгу»?

— Нет, Дим. Валя там сложную схему придумал, я ещё бухтел на него, для чего, мол, а вот сегодня понял. Там для отчуждения даже доли нужно решение общего собрания акционеров, причем единогласное. Если твоей подписи не будет — ни один суд, нотариус или юрист на сделку даже не посмотрят, — уверенно ответил Ланевский.

— А остальным акционерам если пообещают ноги вырвать? — уточнил я, нечаянно заставив маму ахнуть, а Петьку — нахмуриться.

— А там из живых — только мы с Валей, — тонко улыбнулся Лорд, — а остальных пусть ищут.

— Хорошо. Тогда просто продолжай работать. Если хочешь — тут поживите, пока нас не будет, охрану квартала ты сам видел.

— Я думаю, Дим, я не та фигура, чтоб валить меня что тут, что на Кузнецком, — покачал головой он, — так что проще и лучше будет в центре.

— Лады, как хочешь, было бы предложено, — ответил я, а Серёга кивнул, соглашаясь.

— То есть мы прямо точно-точно уезжаем? — насторожилась Надя. — А как же дом? А цветы?

— Я могу остаться и присмотреть, — подала голос мама. В части помочь кому-нибудь, кроме себя самой, ей не было равных.

— По пунктам: не уезжаем, а улетаем, как только супер-мозг Артёма родит нам маршрут, — Головин даже не кивнул, настолько был занят с картой и смартфоном. — Дом и цветы будут содержать в полном порядке специально обученные люди. Мама, вы с Петькой летите с нами, это не обсуждается. — Брат явно хотел что-то возразить, но передумал. Склонил голову к Антону, и они зашептались о чем-то, причем сын что-то показал в телефоне, от чего у брата округлились глаза.

— Дим, а про военный борт ты прям удачно придумал, — проговорил Тёма, возвращаясь в реальность. — Смотри, у меня дружок старинный под Читой служит. Часть стоит в таких… — он посмотрел на Аню и красиво скорректировал эпитет, — Апеннинах, что нарочно не найдешь. И никто не найдет. Вообще.

— Так-так-так, продолжай, уже интересно, — насторожился я. Внутренний реалист мечтательно вспомнил песни забайкальских казаков и чудесную книжку «Даурия», которой я зачитывался в детстве.

— Сегодня как раз туда к ним борт уходит. Бизнес-класс не обещаю, он в семьдесят шестом Ильюшине не предусмотрен конструктивно, но билеты достать уже пробую.

— Исключительный ты человек, Тёма! — и я хлопнул его по подставленной правой ладони. — Нам с собой нужен сухпай на неделю-две, аптечка хорошая, и от хищных зверей чего-нибудь. Если там водоем рядом — для рыбалки тоже. Или хотя бы лески бобину, дальше сам разберусь, — начал было я умничать, но был деликатно остановлен профессионалом.

— Волков, не учи… баушку щи варить! «В жизни у каждого свой путь», не ты ли чеченам втирал недавно? Один влипает в каждый первый блудняк и создает головняки на ровном месте приличным людям, другой его вежливо и аккуратно за ручку оттуда выводит. В этом есть порядок и гармония, — красиво подвёл он к моей же фразе из памятного горского ресторана.

— И-де-аль-но! — засмеялся я. Серега подхватил, и мы заржали хором. Без улыбок, со сплошным недоумением на лицах, остались сидеть только Антон, мама и брат — они ничего не знали про эту историю.

Поздним вечером на строго охраняемую территорию закрытого квартала въехали четыре Фольксвагена Каравеллы защитного цвета, с наглухо тонированными стеклами в салоне. За рулями сидели совершенно одинакового вида парни в балаклавах и черных городских камуфляжах. Мы с семьей неторопливо вышли во двор, загрузили в один из минивэнов пожитки и уселись сами. Колонна выехала за шлагбаум через минут десять после полной погрузки. Бетонных блоков на рельсах, «Тигров» с пулеметами и Буцефала на улочках квартала к тому времени уже не было.

На улице, названной в честь литовской идейной поэтессы Саломеи Нерис, машины разъехались в разные стороны: две на МКАД, две в сторону центра, некоторое время неспешно покружив по улицам. Через некоторое время они встретились снова у въезда на подземную парковку торгового центра на Сходненской. Только их было уже шесть.

Под шипяще-свистяще-трещащий радиоперехват с нервными криками на лезгинском, вероятно, языке, через четверть часа с другой стороны парковки из поднявшихся секционных ворот, из-за пластиковых красно-белых шлагбаумов, машины поднялись на поверхность. Боец в маске перекрыл движение по Химкинскому бульвару перед выездом, и на улицу они выехали разом, не уступая дороги, как того требовал знак — белый треугольник с красным ободком, висевший справа носом вниз. У стоящего за знаком «регулировщика» в черном был очевидный приоритет. С глушителем. Без помех микроавтобусы поднялись из-под земли и заняли обе полосы бульвара в сторону улицы Свободы. Все темно-зеленые и тонированные. На одинаковых штампованных дисках. На совершенно равной высоте от земли, говорящей об одинаковой загрузке каждого минивэна. С совершенно неотличимыми водителями в балаклавах. И на абсолютно одинаковых «военных» черно-белых номерах. И было их ровно двадцать две штуки.

Треск и шипение в радиоперехвате резко перешли в истерический вой, перемежаемый редкими лающими командами. На Головина, слушавшего радиоволну противника, было приятно смотреть.

На перекрестке с улицей Свободы половина машин ушла налево, в сторону МКАД, вторая половина — направо, в сторону Волоколамского шоссе. На крупных и не очень пересечениях от групп отходило по одной машине. Карта на планшете Артёма показывала двадцать две зеленых точки, быстро расползавшихся по Москве в разные стороны, как тараканы, когда на старой кухне включили свет. Вой и крики в эфире не затихали ни на минуту.

На выехавший через час с парковки торгового центра тонированный Прадо с тверскими, шестьдесят девятыми номерами, никто не обратил ни малейшего внимания. В семиместном салоне сзади на откидных, но вполне удобных, креслах сидели Антон с Петей, на диване — мама, Надя и Аня. Их за тонировкой видно не было абсолютно. На пассажирском сидении я в дурацкой кепке и парике успешно делал вид, что совершенно не волнуюсь. За штурвалом гордо восседал донельзя довольный собой Головин в очках на полморды, фальшивой бороде и капитанской фуражке, как у Самвела Врунгеляна. Наши мешки и чемоданы уехали гораздо раньше на очень уставшей желтой Шкоде с шашечками и наклейками такси. За ней, ясное дело, тоже никто не следил.

Через час с копейками мы остановились на съезде со Щелковского шоссе возле необычного памятника советскому истребителю Су-7б. Видимо, по задумке архитекторов, предполагалось, что бетонное основание с латунными буквами «Слава советским покорителям неба!» должно символизировать инверсионный след, воздушность или легкость. Как по мне — так они просто посадили самолет на кол. Причем под углом, что говорило о явно нездоровых наклонностях. Хотя я почти ничего не смыслю в архитектуре и наверняка могу ошибаться.

Через закрытый для всех КПП, мимо непременных бетонных блоков, под знак «кирпич» с пометкой для непонятливых «кроме служебного транспорта Минобороны России» мы проехали в синие ворота на территорию Восьмой авиационной ордена Жукова дивизии особого назначения. Как рассказал по пути Головин, на базе легендарного «Восьмого адона» теперь квартировал двести двадцать третий летный отряд, имевший статус ни больше ни меньше государственной авиакомпании.

— Куда угодно летают, на все континенты, где представлены или задеты, или могут быть представлены или задеты интересы Родины, — с серьезным лицом пояснил он.

— «У России нет никаких границ / У России есть только горизонт»? — уточнил я строчкой из песни Игоря Растеряева.

— Именно! — согласно кивнул Тёма.

— И Южный Судан, двадцатый? — поддел я его, вспомнив вопрос Пети Глыбы при первой встрече в Шереметьево.

— Да, примерно в тех краях, — улыбнулся он, повторив свою стандартную поговорку незабываемого путешественника в очередной раз.

На взлетной полосе стоял самолет высотой с пятиэтажку. От хвоста отъезжали два тентованных КАМАЗа, казавшихся игрушечными на фоне этой летучей громадины. Мы подрулили к рампе, откуда съезжал совсем уж крошечный по сравнению с пейзажем автопогрузчик. За ним шел пожилой мужик в летной куртке и не стесняясь в выражениях пояснял сидевшему в открытой кабине красному до ушей солдатику правила погрузо-разгрузочных работ на воздушных судах. Мне особенно запомнилась фраза: «да тут излюбленные до изнеможения слоны могут парами танцевать фекальный вальс, а ты, сложной судьбы человек, появившийся неестественным путем, не можешь ровно сложить подлые паллеты как полагается!». Ясно, что большинство слов в монологе пожилого звучали чуть иначе.

Поравнявшись с Прадиком, откуда вылез Головин, уже без очков и бороды, и я, без кепки и парика, военный сдержанно поинтересовался, кто мы такие и какого именно репродуктивного органа позабыли на военном аэродроме. Его загорелое, изрезанное морщинами лицо украшала улыбка, напоминающая акулью, только верхний ряд зубов был фарфоровый, а нижний — стальной.

— Здорово, отец! Мы подкидыши, от поезда отстали. Подкинь до Читы, а? — вполне миролюбиво начал было я. Надя за моей спиной вытаскивала из салона Аню, что на ораторском искусстве летчика отразилось пагубно.

— Здорово, «сынок». Про вас, что ли, звонили? Ну пошли, провожу тебя с «внучатами», посажу, где не так шумно, — хотя нет, мужик, оказывается, и на обычном, цензурном русском языке за словом в карман не лез. В это время из машины вышла мама.

— Нина Семёновна⁈ — военный вытаращился на нее, как на ангела небесного. — Какими судьбами?

Мама растерянно посмотрела на него, потом на меня, и снова на него. Если я правильно понял мимику, то она изо всех сил пыталась понять, откуда бы в этом закрытом месте, где она до сих пор ни разу не бывала, взялся этот неожиданный гражданин, знавший ее в лицо и по имени-отчеству.

— Не узнали? Игорь я, Светлов! Вы же меня с доктором с того света вытащили! Михаил Викторович мне ноги из кусков заново собрал, да так, что я даже летать остался, — упоминание отца сделало ситуацию чуть яснее для меня, но мама по-прежнему стояла совершенно потерянная. — Кабульский военный госпиталь, восемьдесят седьмой!

Оказалось, что выпускник Борисоглебского высшего военного авиационного училища Светлов Игорь в далеком восемьдесят шестом году отправился по заданию партии оказывать братскую помощь афганскому народу в Демократическую республику Афганистан. И на одном из вылетов ясным майским днём братский душман с американским «Стингером» оборвал полёт. Череда счастливых случайностей привела к месту падения истребителя-разведчика наш патруль, позволила довезти Игоря до госпиталя живым и положила его на стол моему отцу. В тот день они дежурили с мамой вместе. После шестичасовой операции летчик выжил. После реабилитации поправился, но к тому времени контингент уже покинул ДРА. И Светлов стал штурманом военно-транспортной авиации, повидав много интересных мест и побывав в куче переделок, каждая из которых, на удачу, ни в какое сравнение не шла с тем падением в восемьдесят седьмом. У него выросли два сына и подрастали пятеро внучат. Старшего сына летчик назвал Мишей, в честь хирурга, спасшего ему жизнь. Узнав о том, что отца уже два года как нет с нами, он, кажется, едва не прослезился.

На борт нас только что не на руках занесли. Ни к одному чемодану даже прикоснуться не дали. Брат, сын и дочь в сопровождении Нади и меня получили обзорную экскурсию по чреву воздушного судна от самого командира. Антон горько переживал, что не смог все сфоткать — телефоны у всех Головин собрал еще в машине. Аня носилась по отсеку с криками и эхом, пока не привалилась ко мне и не заснула прямо на руках. Старшим выделили вольготные места на матрасах, и даже с постельным бельем и одеялами. Надя забрала дочь спать с собой. Гул двигателей убаюкивал не хуже колыбельной, если бы эту колыбельную пел Голос с небес над Двиной.

Мы с мамой не ложились. Как-то сон не шел. Большую часть полета штурман провел с нами, сначала вспоминая медперсонал и советников Кабульского госпиталя, и тех, кто спас, и тех, с кем довелось встречаться после выздоровления. А после — развлекая нас невероятными байками из своей летной жизни, к счастью, такой долгой. Я боялся, что полет в грузовом отсеке транспортника будет шумным и трясучим, похуже, чем мой трансфер «Якутск — Белая Гора». Он, в принципе, таким и был. Но веселый и доброжелательный Игорь Иванович смог как-то невероятно сделать так, что ни единого плохого слова о перелете ни от кого из своих я не услышал. Прощались с летунами, как с родными, обменявшись телефонами и адресами. По-старинке, на бумажках.