Записки провинциального священника

15 июля

Жизнь прихода постепенно входит в ритм богослужебного круга. Я приехал в Сарск в канун Пятидесятницы, что воспринял как доброе предзнаменование. Все мои ощущения и переживания, связанные с празднованием Духова дня и Троицы, в этот раз были совсем иными, чем прежде. Раньше мое восприятие этих праздников было глубоко личностным и интимным. В самом деле, Слово Христа, которое есть Новый Завет, Новый Закон, обращено ко всей полноте Церкви, ко всем людям. Дух же Святой, Утешитель, Который, по словам Христа, должен был явиться и явился после Него в день Пятидесятницы, действует избирательно. Он обращен к личности. Он не есть Закон. Дух свободы, Который дышит «идеже хошет и как хощет», есть Дух созидания, творческого экстаза и прозрения. Я молил Его о ниспослании мне вдохновения, о помощи в моих научных трудах. Личностный характер для меня имел и день Святой Троицы, мысль о Которой повергала меня в мистический трепет. В Ней, нераздельно и неслиянно совместившей в себе кристальную чистоту Божественной идеи, Божественного Слова, Логоса, с энергией кипящей плазмы, Духа Святого, и Началом всех начал, Богом Отцом, мне виделась не только тайна возникновения и бытия мира, но и разгадка меня самого, моих мыслей и желаний, моей судьбы. В этот же раз, как я уже сказал, все для меня было иначе. Видя кругом мерзость запустения и торжество сатанинских сил, я трагически ощущал свою немощь и бессилие сломанного, униженного, опозоренного сообщества грешных людей, отчаянно нуждающихся в помощи Божией. Взывая к Духу Святому: «Прииди и вселися в ны» (в ны, а не в меня!), я уже не думал о себе и своих научных изысканиях, я думал только о спасении вверенной мне паствы.

Праздники прошли торжественно. Храм был полон. И я инстинктивно почувствовал: что-то произошло. Надежда зародилась в душах людей. Благодать Духа Святого коснулась их. И сейчас, когда я пишу эти строки, перед глазами стоит наполненный ярким светом и украшенный молодой зеленью храм. Свет и молодая зелень, и радостные, преображенные лица людей. Господи, помоги им и спаси их!

А затем был праздник Всех святых. В этот день я говорил в проповеди о том, что каждый из нас при крещении становится храмом, посвященным Христу и тому святому, имя которого мы принимаем. Выбор имени не случаен, и он накладывает отпечаток на всю дальнейшую жизнь человека — в этом мне неоднократно приходилось убеждаться. Я говорил о том, что каждый должен знать земную жизнь своего небесного покровителя и почитать его — ведь это путь к познанию самого себя, своей собственной судьбы, к преодолению поджидающих нас бед, катастроф и соблазнов. Все вместе мы возносим молитвы к сонму святых, прося их покровительства и поддержки.

Потом был день Святых, в земле Российской просиявших. Я рассказывал прихожанам о русской святости, выделяя в качестве ее главных черт бесконечное терпение перед лицом бед и страданий, удивительную терпимость, открытость, смирение, всепоглощающую любовь к ближним. «Вот наш национальный идеал, — говорил я. — Это идеал Святой Руси. Он не умер, он живет в ваших сердцах. Он несовместим с нетерпимостью, злобой, грубой силой, ложным величием и темным сиянием ненавидящего людей падшего ангела».

Я смотрел в глаза стоявших передо мной людей. Они горели. А стояли передо мной теперь не только смиренные и забитые старушки. На службу стали приходить молодые и среднего возраста мужчины и женщины с умными, интеллигентными лицами. Мои слова находили у них отклик, но было очевидно также, что их религиозные познания ничтожны.

Нужна катехизация! Возможность у меня для этого одна — проповедь. Поэтому теперь я проповедую не только во время литургии, но и после вечерней службы. Поскольку проповедь не может быть долгой, приходится тщательно продумывать ее, чтобы максимально насытить содержанием. Наконец, важно связать все отдельные проповеди в единую систему, которая постепенно могла бы дать прихожанам цельное представление о православной вере. Исключительное значение имеет толкование Евангелия. Отрывки из него, которые читаются по-церковнославянски при богослужении, я прочитываю вторично во время проповеди, теперь уже по-русски, а затем комментирую их.

Метод катехизации, который мне приходится использовать, нельзя, конечно, назвать достаточно эффективным. И это понятно. Слишком пестр состав моих прихожан и по возрасту, и по образованию, и по интересам. Как найти слова, понятные для всех? Слушают меня внимательно, как и положено слушать священника, но это только монолог с моей стороны, а нужен диалог!

Я решил устраивать после службы чаепития в храме, на которые стал приглашать наиболее активных прихожан. Чаепития превратились в своеобразные богословско-религиозные семинары. Мне задают вопросы, и я отвечаю на них. Вопросы иногда настолько примитивны и наивны, что ставят меня в тупик. Уровень религиозных знаний здесь, оказывается, значительно ниже, чем я предполагал. Приходится вносить коррективы в свои проповеди и делать их более доступными.

Но ничего. Не сразу Москва строилась. Будем продолжать наши вечера. Устроим приходскую библиотеку — чемодан привезенных книг может послужить ее основанием. Сложнее с благотворительностью. Она запрещена законом, и за нее грозит уголовная ответственность. Но и тут, наверно, не все безнадежно: при желании можно найти «безобидные» формы помощи больным, инвалидам и престарелым. Я уже посетил некоторых из них, исповедовал и причастил их. В проповедях я постоянно говорю о необходимости помогать ближним, особенно больным и страждущим, а во время чаепитий речь идет об оказании помощи конкретным людям. Незаметная работа в области милосердия началась.

За чаепитиями постоянно присутствуют Петр, Андрей, Агафья, Георгий Петрович, которого теперь в шутку прозвали Четырехдневным Лазарем, а вместе с ним некоторые хористы, иконописец Коля, Арсений Елагин, хранящий обет молчания Василий. Семенящий короткими шажками Гришка-алтарник, подобно Гефесту, обходит участников трапезы и разливает чай. Господи, благослови наши труды!