Записки успешного манагера

День сорок седьмой

С утра дома паника: завтра братца забирают в армию. Мама никак не может придумать, куда спрятать деньги, которые она решила дать ему на первое время. Братец сообщил, что на призывном пункте всех обыскивают, но не очень внимательно, а по прибытии на место назначения обыскивают еще раз, и очень тщательно, отбирают все, даже трусы и носки, и выдают казенное.

— Мне парни на пункте сказали, что есть три выхода: свернуть деньги трубочкой, запаковать в целлофан и привязать ниточкой к зубу, а потом, уже на месте, тихонько достать и зашить в армейские штаны. Второй вариант: запаковать в целлофан и проглотить и не ходить в туалет, пока не приедешь в часть. А третий — в том же целлофане засунуть в одно место.

— Прямо как наркодилер поедешь, — ухмыльнулась я.

— Господи, какие ужасы, что же делать! — чуть не заплакала мама и побежала к отцу, чтобы тот придумал более щадящий способ спрятать деньги.

Отец сидит, склонившись над столом, и что-то чертит, он все еще зол на братца за то, что тот его подвел на призывном пункте.

— Пускай сует куда хочет. Не мешайте мне, я чертежи делаю?

— Какие чертежи? — удивилась мама.

— Обыкновенные, спроектирую летающую тарелку и продам чертеж американцам. Заберут они меня к себе, будете сидеть куковать, — уверенным тоном сказал папа.

Мама плюнула в сердцах и заявила, что большего эгоиста и негодяя она в своей жизни не видела и что лучше бы хозяйка Лесси забрала его на фиг.

— А-а-а, идите вы все, достали меня, — ответил папа и пошел чертить в туалет.

Я выпила кофе, взяла подписанные эскизы и поехала на работу. Недалеко от офиса, возле телефона-автомата милиционер скручивает руки молодой девушке. Девушка активно сопротивляется и что-то кричит по-английски. Подошла поближе и поинтересовалась, в чем дело.

— Да вот, поймал с поличным. Телефон-автомат портила, террористка чертова. Кусочек фольги засовывала в щель для карточек. А теперь отказывается в отделение идти, еще и лопочет не по-нашему. Вы, девушка, случайно, не знаете, что она говорит? — спросил милиционер.

— Знаю, — ответила я.

Девушка в это время продолжала извиваться и кричать, что мы живем в «факинг кантри», что милиционер «факинг коп» и она требует своего адвоката или представителя британского посольства.

— И что же? — поинтересовался милиционер.

— Она говорит, что не хотела портить автомат, просто она иностранка и не знает, где карточки продаются. Вот и решила вместо карточки воспользоваться фольгой. Она от группы своей отстала и хочет позвонить гиду, — выпалила я, решив, что девушку надо спасать.

— Врет она, — вздохнул милиционер.

— Как вас зовут и зачем вы засовывали фольгу в автомат? — спросила я у иностранки на ломаном английском.

— Зачем я это делала, вам знать необязательно, а зовут меня Урсула, — завизжала та и попыталась вырваться из лап милиционера.

— Урсула? Ты Урсула, которая приехала к Мишкину?

— Да, — ответила она.

— У тебя деньги есть?

— Есть, сто долларов в кармане и ваши чертовы гривны.

— Давай десять гривен, — сказала я.

Урсула стала рыться свободной рукой в кармане, достала кошелек и протянула мне. Я извлекла десять гривен, незаметно сунула милиционеру в карман и улыбнулась:

— Мы же не будем срамиться перед иностранцами и показывать им наши «обезьянники», правда?

— Ну, раз такое дело, то не будем, если еще десятку добавите, — ответил милиционер.

Пришлось добавлять из своего кошелька. Милиционер отпустил Урсулу, откланялся и удалился.

— Пошли, — сказала я.

— А ты откуда Мишкина знаешь? — поинтересовалась она.

Рассказала ей, что работаю в студии и наслышана о девушке Урсуле, которая вчера должна была приехать к нам на стажировку.

— А-а-а, я знаю, ты хороший менеджер Эмиля, которая вчера в Киеве была, да? — заулыбалась Урсула.

— Ага, — подтвердила я.

По дороге Урсула решила рассказать мне, почему она совала фольгу в автомат. Оказывается, вчера она купила телефонную карточку, чтобы звонить в Лондон. На карточке, со слов Мишкина, было написано, что по ней можно звонить как по украинским номерам, так и за границу. Однако при попытке набрать лондонский номер в трубке слышались сначала гудки, а потом слова оператора: «Данный звонок невозможен». Тогда Урсула с Мишкиным пошли в киоск, где покупали карточку, и сказали, что не могут позвонить в Лондон. Продавщица хмыкнула и ответила, что ни в Лондон, ни в Париж они позвонить не смогут, поскольку карточка предназначена исключительно для звонков по Украине, и единственный автомат, из которого можно по этой карточке дозвониться в Лондон, находится в аэропорту города Киева. Урсула возмутилась и потребовала возврата денег. Продавщица покрутила пальцем у виска и сказала, что распечатанная карточка возврату не подлежит. Тогда Урсула попросила Мишкина отвести ее туда, где можно накатать жалобу на Укртелеком, дезинформирующий покупателя. Мишкин вздохнул и попытался объяснить, что в нашей стране бороться с такими гигантами связи бесполезно и даже если Урсула напишет сто заявлений, выступит по Би-би-си или Си-эн-эн и расскажет, что в Украине можно позвонить в Лондон только из одного телефона-автомата, вряд ли Укртелеком от этого пострадает. Но Урсула не собиралась сдаваться и настаивала на том, что кто-то должен компенсировать ей моральный ущерб. Мишкин улыбнулся и отвел ее в Айриш-паб, где напоил пивом. А сегодня утром Урсула решила, что будет бороться с Укртелекомом собственными силами, и принялась наносить ущерб автоматам, засовывая в щель для карточки кусочки фольги.

— Слушай, — сказала я. — Во-первых, тебя могут поймать, а во-вторых, это не выход. Вот представь, ты засунула фольгу в автомат, вывела его из строя, а тут к нему подбегает дедушка, чтобы вызвать «скорую помощь» для бабушки, у которой случился сердечный приступ. Сует-сует карточку, а автомат ее не принимает. Неужели тебе не жалко бедную старушку?

— Эмили, — улыбнулась Урсула и похлопала меня по плечу, — вызвать «скорую помощь», милицию и пожарников можно без карточки. Эти вызовы бесплатные, так что бабушка не умрет.

Ну, против такого аргумента возразить мне было нечего. Пришли в студию. Урсула побежала рассказывать Мишкину о том, как я вызволила ее из лап «факинг милиционера», а я села за компьютер и стала проверять почту.

Ух ты! В ящике десять писем от Швидко.

Письмо первое:

Солнышко, ты только что уехала, а я уже по тебе скучаю. Вот пришел домой, сел за компьютер, и так мне грустно стало. Люблю тебя.

Письмо второе:

Выключаю комп, буду смотреть телевизор, может, полегчает. Скучаю по тебе.

Письмо третье:

Только что Мимозина сказала, что ты подписала эскизы. Ты умница, я в тебе ни минуты не сомневался. Как же я по тебе соскучился! Люблю тебя безумно.

Письмо четвертое:

Я всегда знал, что женщины продажные суки, но не ожидал такого от тебя. Как ты могла со мной так поступить? Я тебе так доверял, а ты… Я больше не хочу тебя знать. Можешь мне не отвечать. Между нами все кончено.

Письмо пятое:

Носит же земля таких, как ты.

Письма шестое — десятое:

Я тебя ненавижу! Сука.

Ничего не понимаю. Что могло случиться с человеком за один день? Может, он напился и стал писать всякий бред? Решила позвонить Швидко и выяснить отношения. Швидко взял трубку и заявил, что на работу он сегодня не придет, поскольку вчера очень много выпил и просто не в состоянии подняться с постели.

— Я написал тебе гадостей, ты извини. Но я не ожидал от тебя такого.

— Какого? — удивилась я.

— Вчера умершего мужа твоей подруги показали по телевизору. Это, оказывается, директор завода, который тебе вчера подписал эскизы. Знаю я, как они подписываются: вечерком в ресторане или в гостиничном номере.

— Ты дурак, — сказала я. — Как ты мог обо мне такое подумать?

— То-то ты портрет любимого распечатывала. Я больше не хочу тебя слышать. — Швидко бросил трубку.

Пошла курить и разревелась. С одной стороны, не стоило врать, надо было честно рассказать ему про методику Скворцова, но с другой стороны, он тоже хорош, как он мог думать обо мне так плохо. Ненавижу гада, не буду с ним разговаривать и объяснять ему ничего не буду. Не хочет мне верить — пусть катится ко всем чертям. Такая девушка, как я, в девках не засидится.

Вернулась в офис и сказала техническому дизайнеру, что эскизы подписаны и надо работать дальше. Написала отчет о потраченных деньгах и отнесла Пробину.

— Та-а-ак, а это что за пункт? — возмутился Пробин, тыча пальцем в листок.

— Сигареты и две бутылки пива, — ответила я.

— А это за свой счет.

— Но я ведь не завтракала и не обедала, так что куда я потратила эти деньги — тебя не касается! — возразила я.

— Касается. Завтрак — это я понимаю, а на сигареты я тебе давать не обязан, — заявил Пробин.

— Тогда вот так, — я вырвала лист бумаги, зачеркнула сигареты и пиво и написала: «завтрак и обед».

— Вот это другое дело, — сказал Пробин.

Прибежала Мимозина, стала меня поздравлять и утащила обедать. Весь обед я сидела хмурая и так и не притронулась к котлете и салату.

— Ну что ты, дорогая, не переживай. Всякие ведь есть способы сотрудничества. Ты выбрала этот — дело твое, главное, никому не рассказывай. В каком ресторане были? — спросила Мимозина, подмигивая.

— Какое дело? Какой способ? Вы что, охренели все? — Я снова разревелась.

Мимозина стала меня утешать, а я, давясь слезами, принялась ей рассказывать, как прошли вчерашние переговоры. Она внимательно меня выслушала и сказала, что верит мне.

— Не обижайся. У тебя просто пока мало опыта, вот я и подумала, что ты пошла на какие-то радикальные меры, чтобы привезти подписанные эскизы. А ты, оказывается, молодец. Так держать.

Я успокоилась и съела половинку котлеты. Обнаружила в ней волос и решила по примеру Урсулы поднять бучу. Вызвала официантку. Та посмотрела на волос и сказала, что не видит в нем ничего страшного: волос как волос.

— Не мышиный же хвост вы там нашли, — пожала плечами она.

Пришли в студию. Урсула сидит за компьютером и морщится. Рядом сидит Мишкин и что-то ей объясняет. Объяснял с полчаса, потом подошел к нам с Мимозиной и вздохнул:

— Я не знаю, что с ней делать. Она не умеет работать ни в «Фотошопе», ни в «Иллюстраторе».

— А чему же ее пять лет учили? — удивилась Мимозина.

— Говорит, что их учат мыслить глобально, потому что это самое главное в работе дизайнера. А «Фотошоп» — ерунда. Его вообще необязательно знать.

— Ну, раз их учили мыслить, найдем ей работку. Завтра у нас переговоры с товарищами, которые крем производят. Надо им бренд-нейм придумать и рекламную кампанию провести, — успокоила его Мимозина и повернулась ко мне: — Ты тоже готовься, им еще сайт нужен.

— Угу, — ответила я.

Остаток дня прошел как обычно. Кто-то ругался, кто-то мирился, кто-то машинку гонял, а я сидела за компом, думала о Швидко и грызла ногти.

Вечером около подъезда встретила Ваську с женой, они выгуливали своих свинок.

— Как зовут ваших поросят? — спросила я.

— Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и Нах-Нах, — ответила Васькина жена, поглаживая самого резвого. — Это Нах-Нах.

— А может, Наф-Наф? — поинтересовалась я.

— Не, Нах-Нах, он самый большой пофигист, ему ничего на хер не нужно, только бы пожрать и поспать, — объяснила она.

Пришла домой и решила пообщаться с братом. Все-таки завтра в армию идет, два года не увидимся.

Братец обнял меня и пообещал писать письма. Посидели с ним часик, выпили пива и пошли спать. Ничего не хочется, настроение препаршивейшее. Будь он неладен, этот Скворцов со своей идиотской методикой, толку от нее никакого — один вред.