Записки успешного манагера

День шестьдесят третий

Утром пришел ответ от редактора журнала. Советует мне и дальше сочинять свои рассказы, потому что статьи у меня не получаются. Ну и фиг с вами, не очень-то и хотелось. Ответила, что на самом деле статьи мне не интересны, я люблю писать что-то масштабное, большое, а не лабуду всякую.

Закончила очередной рассказ и разместила его в ЖЖ.

Майклуша был куплен на Московском рынке города Харькова, когда маман приехала забирать гостившего у бабушки Армена. На Московский рынок маман пошла, чтобы приобрести какое-нибудь заграничное шмотье, и прихватила братца. Когда братцу были куплены все чебуреки-пирожки-мороженые-шоколадки и прочая ерунда, он успокоился. Маман облегченно вздохнула и продолжила экскурс по палаткам. Выходили с рынка мама с сыном весьма довольные, с огромными пакетами, набитыми покупками. Братец нес сверток с джинсами и свитером, хотел пить-писать-какать и гулять во дворе. И надо же было в тот день прямо перед выходом с рынка разместиться тетке с корзинкой, полной щенков. Армен, завидя такое, бросился к корзинке и завопил: «Купи-и-и-и мне собаку, купи-и-и-и! Мама-а-а-а! Купи-и-и-и!»

Маман плюнула в сердцах, ибо знала, что Армен вцепится в асфальт зубами и будет орать до посинения, но своего добьется. Маман подошла к корзинке, в которой копошились черные маленькие щеночки.

— Что за порода?

— Пудель малый, хорошие щенки, с родословной, берите, совсем недорого! — заверещала хозяйка.

— А каким он вырастет? Надеюсь, не размером с колли? — поинтересовалась маман.

— Ну что вы, — улыбнулась хозяйка. — Это же малый пудель.

Маман прикинула, что слово «малый» говорит само за себя и если щенок и вырастет, то совсем ненамного. Впоследствии она была весьма удивлена, когда из Майкла вырос пес огромных, в ее понимании, размеров, поскольку была свято уверена, что малый пудель в зрелом возрасте достигает величины взрослой кошки. Но самое жестокое разочарование постигло маман, когда оказалось, что для того, чтобы у пуделя была красивая мордочка и лапки с «фонариками», его надо стричь. Об этом мама узнала спустя два месяца, когда красивая собачья морда стала зарастать шерстью. Знай она об этом в день покупки, неизвестно, как бы сложилась судьба Майклуши.

Пока маман раздумывала, как бы отвлечь сына и увести подальше, и даже сулила ему новую железную дорогу и десять машинок в придачу, один из щеночков вылез из корзинки, подполз к ней и принялся облизывать асфальт возле ее босоножек. Армен завопил еще горше: «А-а-а-а! Купи-и-и-и!» Материнское сердце дрогнуло, участь Майклуши была решена. Так у нас с братом появилась долгожданная «бабака», а у мамы еще одно дитя.

Проблемы начались в первую же ночь, когда Майклуша начал бегать по квартире и скулить. Скулил он полночи, вместе с ним скулили Армен и бабушка, решившие, что собака тоскует по своей собачьей маме и к утру непременно умрет от горя. Дедушка носился вокруг Майкла с миской, полной колбасы, сала и вареных яиц, и упорно пытался накормить собаку, причитая: «Ай, Майклуша, смотри: дедушка ест, и ты ешь». Спустя полчаса дед благополучно умял все содержимое миски, а Майкл к еде так и не притронулся. Бабушка, вспомнив слова хозяйки о том, что собака всем продуктам предпочитает борщ, побежала на кухню и стала искать в холодильнике свеклу, чтобы немедленно приготовить Майклуше поесть. Опыта обращения с домашними животными не было ни у кого из нас, и каждый старался, как мог. Маман взяла Майкла на руки и положила себе на грудь. Бабушка, не сразу сообразившая, в чем дело, и решившая, что маман хочет приложить щенка к груди, робко предложила: «А у меня сосочка есть, давай ему лучше сосочку дадим! А?»

— Ложитесь вы все уже, — вздохнула маман.

Майкл поерзал на груди, подполз к маминому уху и стал его сосать, довольно почмокивая и виляя хвостиком. Последующие два месяца Майкл спал, исключительно приложившись к маминому уху, вызывая приступы ревности у папы.

На следующий день Майклуша был посажен в корзинку, и веселая семейка поехала в аэропорт. В аэропорту нас ждало разочарование. Несмотря на все справки о прививках, которые маман купила у ветеринара, выпускать Майклушу за границу Украины таможенники категорически отказывались, мотивируя это тем, что собака породистая, с родословной и представляет собой огромную ценность для всего украинского народа. Пока маман препиралась с таможенниками, а братец заливался слезами, Майклуша сидел в корзинке и поскуливал. Когда маман поняла, что на таможенников не действуют ни ее веские аргументы о том, что собаку оставить не с кем, ни вопли посиневшего к тому времени Армена, она достала из кошелька десять баксов и засунула в карман мужику, который возмущался больше всех. Тот подмигнул маман и скрылся. Спустя пять минут он вернулся с бумагой, в коей говорилось, что собака породы пудель малый по кличке Майкл никакой ценности для государства украинского не представляет и подлежит немедленной депортации, ибо позорит славное имя своих славных предков-пуделей. Согласно бумаге, у Майкла были обнаружены следующие отклонения: непропорционально огромная голова, недоразвитые конечности, неправильный прикус и не в меру длинные уши. Если бы в нашем государстве собакам давали инвалидность, то с такими данными Майкл получил бы первую группу вне очереди. В аэропорту города Еревана таможенник внимательно прочел бумагу, посмотрел на Майкла с сочувствием и почесал его за ухом, приговаривая: «Бедное животное, надо же, так бог наказал, а на вид и не скажешь».

Проживу нас месяц, Майкл умудрился сожрать папино новое водительское удостоверение, сто баксов, пять пар чулок, обгрызть стены, обоссать паркет в коридоре, отодрать задники моих новых испанских туфель из нежной кожи, люто возненавидеть детей, которые постоянно пытались потискать красивую собачку, и чуть не стал причиной трагедии в личной жизни моего дяди. Случилось это, когда мы с Майклом были отправлены к бабушке и дедушке, пока маман травила дома тараканов. Майкл бегал по квартире и скулил, поскольку его разлучили с любимейшим существом на свете — моей мамой, без которой он до сих пор не может прожить и минуты, носясь за ней везде. Я болтала с дедом, бабка дремала на диване, а дядя собирался на свидание со своей невестой Рузанной. Стараясь произвести впечатление, дядька за бешеные деньги купил себе белые носки, которые в те времена считались особым шиком. Пока дядя, весело насвистывая, брился в ванной, Майкл, рыскавший по всей квартире, решил исследовать спальню. Мы с дедом сидели в комнате, и дедуля, причитая, рассказывал о том, как неделю назад ему что-то уронили на ногу и теперь палец болит так сильно, что мочи нет терпеть.

— Распух весь, посинел, болит, э-э-эх, наверно, сломан. Я его тряпочкой замотал, давай покажу тебе, — продолжал жаловаться дед.

— Давай, — согласилась я.

Дед наклонился, снял носок и, охая и ахая, стал разматывать тряпочку, а размотав, распрямился и произнес:

— А-а-ах, гляди сама, я боюсь даже смотреть, может, он уже и почернел. Только не трогай руками, очень больно.

Я взглянула на ногу, на пальцы и не заметила ни припухлости, ни других признаков воспаления.

— Я ничего не вижу, — ответила я.

Дед наклонился, надел очки, посмотрел и выдал:

— А-а-а, я все перепутал, он на другой ноге.

Бабка, дремавшая на диване, открыла один глаз и пробормотала:

— И-и-и-и-и-ищ тнашен, херик ехав сут хосас, — что в переводе означает «хватит врать».

Обиженный дед пошел в коридор, схватил ботики и сказал, что не желает общаться с такими черствыми, грубыми людьми. После этого он был застукан мною на кухне, за попыткой начистить ботинки губкой для мытья посуды. Припугнув, что выдам его бабке, если он не вернется в комнату, я поставила чайник, и мы продолжили беседу под храп мирно спавшей бабки. Дед, выходя с кухни, заглянул в спальню, подошел ко мне и прошептал: «Успокоился Майкл, больше не плачет, сидит себе перед зеркалом тихонечко. Я мимо прошел, он на меня посмотрел и даже не шелохнулся». Поверить в то, что Майкл сидит спокойно, я не могла и отправилась на разведку. Спустя три минуты мы с Майклом бежали по улице в направлении своего дома под вопли дяди: «Я убью эту собаку-у-у!» Майкл умудрился стащить дядины носки со стула и обгадить их. Дядьке пришлось идти на свидание в старомодных черных носках. Дорога к родичам с собакой была мне заказана.

В те времена Майкл был единственным псом в нашем двенадцатиподъездном девятиэтажном доме, да, пожалуй, и во всем микрорайоне. Через полгода благодаря Майклу, к которому все прониклись огромной любовью, в округе появились еще несколько четвероногих. Породистых, однако, почти не было, и Майклуша гордо расхаживал по улицам, вызывая всеобщий восторг и восхищение. Однажды, когда мы поехали в деревню, его выкрали соседи-езиды, которые никогда раньше не видели таких собак и решили, что спрячут его и выпустят после нашего отъезда. Когда вечером, обегав все село, я прибежала в слезах к ним во двор, сердце старшего сына хозяев не выдержало и он отвел меня в дом. В одной из комнат на ковре, как падишах, восседал Майкл, окруженный тарелками с молоком, домашним сыром, мясом, лавашом, помидорами, персиками и виноградам. Рядом стояла девочка и слезно уговаривала его поесть. Видимо, хозяева решили таким образом задобрить собачку. Майклуша, увидев меня, бросился в ноги и стал скулить.

Когда мы переезжали в Харьков, история в аэропорту повторилась: теперь уже армянские таможенники не хотели выпускать из Еревана такую ценную собачку — достояние армянского народа. Помогли все те же десять долларов. В самолете сидевший рядом с нами высокопоставленный армянский чиновник кормил Майклушу сыром, колбасой и поил из пиалы чаем. Майклуша угощался с превеликим удовольствием. Особенно ему понравилось пить из чашки. Когда самолет пошел на посадку, я пожалела, что отказалась от гигиенического пакетика. Добрый дядя, накормивший собаку до отвала, спускался с трапа самолета, страшно матерясь и отряхивая пальто. Видимо, Майкл решил на прощание отомстить армянскому народу за трудное детство.

И еще немного.

Папу Майкла зовут Марат, как и моего.

Родственники Майкла — чемпионы Германии.

Майкл не любит собак.

Майкл боится лошадей, грома и всего на свете.

Майкл любит маму больше всех и не может без нее жить.

Майкл ворует еду со стола.

Майкл любит кататься в машине.

Майкл ненавидит мыться и стричься.

Майкл — почти человек. Это самое умное животное, которое я когда-либо видела, и полноценный член нашей семьи.

Кстати, у меня уже больше восьмисот читателей. Друг Андрюша говорит, что я становлюсь сетевым писателем и мне пора выходить на более серьезный уровень. А что, это идея.

Позвонил Грач и поинтересовался, когда можно будет увидеть новый флеш с фотографией сына Багатского.

Сказала ему, что с флешем беда, поскольку нам приходится замазывать прыщи на физиономии отпрыска.

— Видели бы вы его сейчас, с лицом стало еще хуже, — вздохнул Грач.

Предложила Мишкину подумать над эскизами для сайта господина Аббаса.

Мишкин зло ухмыльнулся и сказал, что ему сейчас некогда страдать фигней, поскольку он занимается оформлением сноубордов для какого-то конкурса, и посоветовал напрячь Швидко.

Ага, как же я буду напрягать любимого человека? Ведь придется с него требовать, а зная его способность заваливать проекты и полную безответственность, сомневаюсь, что из этого что-нибудь выйдет. Тем не менее подошла к Швидко и попросила его сделать эскизы.

— Конечно, солнышко, — кивнул он.

Полезла в ЖЖ читать комментарии. И снова все меня хвалят, все просто в восторге от Майклуши и моего рассказа. Только один человек написал гадость:

Ерунда какая-то.

Спасибо, что отметились, — ответила я.

Решила посмотреть, что это за фрукт. Почитала его ЖЖ. Тип совершенно отвратительный, живет в одном городе со мной: мало того, что он размещает в одном достаточно бесстыдном сообществе свои фотографии в обнаженном виде, так еще и пишет в журнале про всякие извращения. Интересно было бы посмотреть на его поганую морду, но морда нигде не фигурирует, все снимки исключительно ниже пояса. Но я-то в долгу не останусь: написала ему, что он урод, татуировка у него на бедре напоминает зэковскую, а член кривой.

А ты, дура, хочешь проверить? — прислал он ответ.

Я: Я в твою поганую морду хочу плюнуть.

Он: Дай-ка мне адрес своей электронной почты, я тебе письмо напишу.

Я: Пиши здесь, извращенец хренов.

Он: Хорошо, пишу — ты дура, и я с тобой больше общаться не намерен.

Решила не отвечать на подобные выпады и просто проигнорировать дурака.

Наш директор Пробин выскочил из кабинета и попросил у меня сигаретку. Странно, он никогда раньше не курил. Сказала, что с удовольствием составлю ему компанию. Пошли в курилку, Пробин жадно затянулся и огорошил меня вопросом:

— Тебе нравятся татуировки?

— Ну-у-у, смотря какие, — ответила я.

— Слушай, можно, я тебе свою покажу, а ты мне скажешь, нравится тебе или нет.

— Давай, — согласилась я.

Пробин расстегнул ремень на брюках, спустил штаны и показал мне татуировку на бедре.

— А-ап, а-а-ап, ну-у-у, красиво. — Я с ужасом посмотрела на него.

Боже мой, извращенец, с которым я переругивалась, оказывается, наш директор. Черт, мир все-таки тесен. Угораздило его залезть в мой ЖЖ и написать комментарий.

В курилку зашли Дима и секретарь Юля из соседнего офиса. Пробин стоит со спущенными штанами, а я, как дура, с глазами навыкате.

— Говорил же, извращенцы, — брезгливо сморщился Дима. — В общественном месте! Э-э-эх!

Все, конец, Юлькин язык до Киева доведет, теперь растрындит по всему этажу, что видела в курилке меня и Пробина с голой задницей. Черт дернул этого Пробина показать мне свою татуировку.

Урсула купила себе пять килограммов малины, сидит на диване и уминает.

— А тебе плохо не станет? — побеспокоилась я.

— Понимаешь, у нас стаканчик малины стоит пять долларов, а у вас килограмм — доллар. Я решила наесться до отвала.

Швидко сделал наброски для сайта господина Аббаса. Получилось просто супер. Арт-директор посмотрел и заявил, что такие сайты делают первокурсники худпрома. Это он, конечно, сказал из зависти.

Прибежал фотограф и принес полную коробку вишен. Якобы из своего сада, но слабо верится, наверно, украл где-то. Стали есть ягоды. Через час у всех начался понос. Послали офис-менеджера за лекарством, та наотрез отказалась идти, поскольку тоже ела вишни и теперь каждые пять минут бегает в туалет. Швидко сказал, что хорошо бы выпить крепко заваренного черного чая. Заварили чай — не помогает. Все сидят на рабочих местах, и никто не решается пойти домой, клянут фотографа на чем свет стоит. Урсула рыдает и говорит, что от диареи можно умереть. Фотограф почесал затылок и предположил, что понос скорее всего оттого, что мы не вымыли ягоды, а он их три дня назад чем-то опрыскивал.

— Подохнем усе, уа-а-а, — засмеялся он.

Урсула, услышав это, легла на диван и приготовилась умирать. Мимозина позвонила своему Леше и попросила его срочно приехать и привезти какое-нибудь средство от поноса. Пробин бегает по офису и орет, что у него важное свидание с девушкой, остальные сидят молча и периодически выходят по нужде. Последним побежал Швидко, вернулся и поставил всех в известность, что туалет закрыли на ремонт.

— Что же теперь делать? — взвыл технический дизайнер, который из жадности съел вишен больше всех.

— Ничего, на больничный двор бегать, — спокойно ответил Мишкин. — Я уже бегу, кто со мной?

— Я, — вздохнул программист.

Решили ходить парами. Пока один нужду справляет — второй стоит на карауле. Мучились часа два, пока наконец не приехал Леша и не привез лекарство. За таблетками выстроилась очередь, раздавали по старшинству, но хватило на всех. Через некоторое время всем полегчало, но уходить никто не торопится, сидят и ждут: а вдруг снова начнется. Урсула прогулялась до ближайшей аптеки, купила самые большие памперсы, напялила их и облегченно вздохнула:

— Теперь и домой ехать не так страшно.

Самыми смелыми оказались мы со Швидко: вышли из офиса и отправились гулять. Правда, учитывая обстоятельства, от пива и мороженого пришлось отказаться. Я попыталась осторожно выяснить, как продвигается дело с разводом.

— Так это еще не скоро свершится, ждать надо, — вздохнул Швидко, — да и куда торопиться.

— Это точно, — вздохнула я.

Ему-то торопиться, может, и некуда, а мне как-то неприятно встречаться с женатым мужчиной, пусть он даже давно не живет с женой, все равно неприятно. К тому же я все жду, что теперь, когда все устаканилось и между нами нет никаких недомолвок, по идее он должен сделать мне предложение. Но вместо того чтобы мягко подвести человека к этому решению, я вдруг ни с того ни с сего начала рассусоливать о том, что замуж мне никогда не хотелось и не хочется, что семейная жизнь не для меня, поскольку я очень ценю свободу, что дети-кухня-семья — не мой удел и вообще я собираюсь сделать карьеру.

— Знаешь, ты права. Ерунда все это. Я, например, тоже за свободные отношения. Один раз уже был женат, и хватит, — ответил Швидко.

Я закусила губу и задумалась. Вот кто меня тянул за мой поганый язык, а? Теперь, даже если он и хотел сделать мне предложение, то передумает. Еще бы, ведь девушка не собирается замуж.

Пришла домой, села на диван и задумалась. Папа стучит на балконе, как дятел.

— Что он делает? — спросила я у мамы.

— Херней страдает, — сказала мама.

— Это не херня, а ульи, — гордо ответил папа и показал мне какую-то странную конструкцию, которая меньше всего похожа на домик для пчел.

Сегодня папа купил газету и стал читать объявления. Почитал с десяток и выяснил, что ульи пользуются большим спросом. Притащил доски и оккупировал балкон.

Пошла в ванную. Висят на веревочке мои джинсы. Да уж, «Тайд» отбелит все, что угодно. Джинсы покрыты белыми пятнами. Мама сказала, что это не так уж и страшно, все равно они у меня были потертые, так что пятна практически не заметны.

Позвонила Нане и рассказала ей о нашем разговоре со Швидко. Нана назвала меня дурой и сказала, что теперь мне точно ничего не светит и надо искать нового мужика.

— Но я его люблю, — возразила я.

— Любовь приходит и уходит, но в твоем возрасте давно пора устраивать свою жизнь, — ответила Нана.

Я легла спать в самых расстроенных чувствах. Проворонила я свое счастье, нечего сказать, проворонила. А все мой длинный язык.