Застенец 4

Глава 6

Форма заклинания была самая простая. И называлась Укол. Всего лишь седьмой ранг, да вдобавок работала исключительно при прикосновении. На мага бы не подействовала, у того автоматом выплеснулась бы сила, снизив эффект. А вот на недома влияние оказалось смертоносным. Невероятно простая форма, и не менее результативный итог.

Президент с проткнутым насквозь сердцем свалился на постеленный поверх белого мрамора бордовый ковер, заливая его тягучей вязкой кровью. А десятки ошарашенных людей сохранили на своих лицах маски полного офигевания, глядя на смерть гаранта конституции.

Охрана из ФСО среагировала с небольшой задержкой после того, как упал Виталий Витальевич. Застрекотали пистолеты, несколько спецов кинулись к президенту, запоздало превращая черные чемоданчики в пуленепробиваемые щиты. И тут начали действовать маги.

Киселев, невероятно проворно для своего возраста и комплекции, выскочил вперед, отправляя Императора за спину, и взмахнул Плетью, ударив наотмашь. На пол повалились разрубленные тела охраны, журналистов, полетели разрезанные, словно сыр острым ножом, штативы и камеры. Заклинание пятого ранга в руках сильного мага выглядело невероятно ужасающе.

Максутов кинул на дрогнувших «серых комбинезонов», попытавшихся броситься в разные стороны, сразу несколько форм с Вихрем мечей. Заклинание подобно голодному зверю помчалось навстречу людям, оставляя после себя изуродованные тела и отрубленные конечности. Маги из Конвоя лишь перебили тех, кому удалось выжить в первую минуту этого зверства.

Прошло не больше десяти секунд, а в некогда торжественном зале теперь наступила не менее торжественная гробовая тишина. Попытка сопротивления оказалась подавлена необычайно жестко и быстро, и не оставила надежды на спасение. Хотя, какое спасение? Ни у кого здесь не было ни малейшего шанса. Маги пришли убивать.

Ошметки тел оказались разбросаны не только по полу, но и по стенам. Ковер все больше пропитывался подступающей кровью и теперь походил на грязную мокрую тряпку. И тут я не выдержал.

Громкие звуки тошноты словно разбудили магов, находившихся в сосредоточенном оцепенении. Император обернулся на меня, губы его презрительно дернулись. Затем он заговорил с Максутовым.

— Жаль, что камеры уже не работают. Я бы хотел, чтобы застенцы посмотрели, что мы сделали.

— Надо уходить, Ваше Величество. Немного времени у нас есть, но скоро они оправятся.

— Ты прав. Пойдем.

Той же процессией, которой пришли сюда для якобы переговоров о сотрудничестве, маги покинули зал. Чуть подумав, я бросился за ними, утирая рот и судорожно соображая.

Вот зачем был нужен этот перевод в Конвой. Вот для чего меня взяли сюда. Чтобы отрезать путь отступления, чтобы лишить возможности выбора. Отныне я был одним из тех магов, кто устроил побоище в самарском «белом доме». Одним из тех, кто начал войну. Теперь я враг для всего мира.

Когда открылись массивные двустворчатые двери, сначала я услышал шум. Рев обезумевшей от страха толпы, крики умирающих людей, визги стирающихся автомобильных покрышек, магические взрывы и редкие короткие выстрелы. Которых с каждой секундой становилось все меньше.

Оставшаяся снаружи охрана тоже не осталась без дела, довольно легко и быстро разобравшись с внешним оцеплением. Несколько разрушительных заклинаний полетело в толпу. Маги не выбирали себе целью лишь вооруженных людей. Для них все застенцы были врагами. Нелюдьми, которых нужно уничтожить.

Кто-то схватил меня за шкирку и буквально подтащил к карете. Запоздало я понял, что это Рохтиев.

— Защитные заклинания на себя и на Императора! — рявкнул он. — Мы возвращаемся.

У меня в горле встал ком, а губу пришлось закусить, чтобы не расплакаться. Глупый мальчишка. В какой-то момент ты действительно подумал, что твое слово в этом мире имеет вес. Но тебя использовали, как разменную монету. Попросту сделали козлом отпущения.

Наверное, в этот момент я был готов на все. И именно тогда рядом оказался Максутов, когда остальные почти все заняли места в каретах.

— Николай, без глупостей. Это было предопределено. Сейчас нам нужно вернуться обратно, а уже потом мы будем думать о том, что делать. Хорошо?

Не знаю почему, но я кивнул. И даже занял свое место на запятках, все еще находясь в состоянии шока. Единственное, что я мог бы сейчас сделать — встать в позу и сказать, что никуда не поеду. И что тогда? Если меня не убьют маги, то это сделают застенцы, как только оправятся от шока.

Когда рядом с трудом встал мой «коллега», я не смог сдержать коварного злорадства. Конвойный был ранен в правую руку и явно ослаб. Но вместе с тем я поддержал его, только теперь обратив внимание, что даже внезапная атака магов не прошла без потерь.

Еще парочку моих «соотечественников» ранили, одного убили. Сейчас его как раз затаскивали в карету. Зачем? Балда, ну ясно же. Застенцы не должны увидеть наши трупы. Пусть думают, что бравые маги обошлись без потерь и все такое.

Когда извозчик, которым вместо недома теперь стал один из конвойных, хлестнул лошадей, я чуть не свалился с запяток. Запряженная двойка понесла так, что мне казалось, еще чуть-чуть, и карета попросту опрокинется. И вместе с ней грохнемся мы. Но прошла минута, потом вторая. Экипаж трясло на самарских улицах, трясло и нас вместе с ним, но мы держались.

Какое-то время нас даже не пытались останавливать. Видимо, приказ, что делать с магами еще не поступил, и в МВД, да и ФСБ, царил легкий хаос. Насколько я помню, в новейшей истории с правителями нашей страны подобного не случалось. Конечно же, протокол для данного инцидента существовал, однако теория и практика — это, как известно, две большие разницы.

После Полевой по нам стали стрелять несколько одиночных патрулей, которые все же решили отреагировать на убийство президента. Вопреки моему ожиданию, маги не отвечали. Все наши силы ушли на поддержание и индивидуальных, и общих защитных заклинаний. Думаю, если бы сейчас нам навстречу попалось несколько танков, то и они бы решительно ничего не смогли сделать. Что до пуль, те отскакивали от нас, как шелуха от семечек.

И только оказавшись на Московском шоссе мы встретили первое внушительное заграждение. К полицейским машинам присоединились и военные, двумя рядами перегородив дорогу. Я насчитал около четырех десятков вооруженных людей. Испуганных людей, которым приказали совершить немыслимое — остановить нас.

Не знаю, кто применил заклинание. Судя по его масштабам — кто-то из «единичек». Кавалькада авто разлетелась в разные стороны, открывая проход. Сминая фонарные столбы, сшибая людей. А мы даже не сбавили ни на секунду хода, продолжая свою гонку.

Меня не покидало ощущение, что я сплю. Понимаю это, однако все не могу проснуться. Происходящее было иррациональным, чудовищным по своему масштабу и глупости. Мы объявили войну! Зачем? Во имя чего?

На Гагарина нам встретилось еще одно заграждение, которое повторило участь своих предшественников. Правда, на этот раз удар был сильнее предыдущего. После него потрескался асфальт, вылетели окна в ближайших домах, а тех несчастных, которые предприняли попытку сопротивления, разнесло на части.

В ушах звенело. В голове поселился несмолкающий крик какой-то женщины и детский плач. А еще голоса умирающих, раненых, невредимых, но ставших свидетелями этой чудовищной гонки. А я ехал вцепившись одной рукой в карету, а другой поддерживал раненого конвойного, которому становилось все хуже. Даже показалось, что не довезем.

На Революционной, когда до Города оставалось рукой подать, меня ожидал очередной сюрприз. Над Петербургом завис переливающийся купол. Новая стена, отличающаяся от прежней толщиной и многослойностью заклинаний. Теперь я это чувствовал совершенно точно.

Прошлая система защиты походила на бронежилет полицейского, тогда как новая скорее напоминала танковую броню. А еще… еще в округе тоже началась заваруха.

Помимо магов, которые оставались на посту в Городе, нас встретили подернутые сажей дома, убитые военные-застенцы и многочисленные туристы, которые на свою беду решили посмотреть на возвращение Императора. Только теперь, с невероятным запозданием, над Самарой зазвучал грозный ревун, возвещающий об опасности. А кавалькада карет уже достигла Города.

На краткий миг Стена расступилась, принимая обратно своих граждан, а когда все маги, включая постовых, оказались внутри, сошлась снова. И мы остановились.

Кто-то тут же помог раненому спуститься, и его проворно куда-то увели. Император и свита неторопливо выходили из карет, с благодушными лицами, улыбаясь, о чем-то переговариваясь. Они перебрасывались хвастливыми фразами о собственном влкаде в успех предприятия, словно речь шла о готовке шашлыка. Словно все случившееся было в порядке вещей.

И теперь, когда первый и основной шок прошел, меня затрясло. Заколотило так, будто поднялась температура. Колени подкосились, и я рухнул на землю, как если бы неожиданно разучился ходить.

— Ты в порядке? — склонился надо мной Максутов.

— Нет, — честно признался я. — Как после всего этого можно быть в порядке?

— Поднимайся, — протянул мне руку князь. — И пойдем. Думаю, ты хочешь немного поговорить.

Все, что я сейчас хотел — провалиться сквозь землю. Лишь бы не видеть эти довольные физиономии. Однако единственный вариант сделать это был в том, чтобы уехать отсюда с Максутовым.

— Господин штабс-капитан, — поверх голов обратился к кому-то князь. — Я забираю Ирмер-Куликова. Он мне нужен.

— Да, конечно, Ваше Превосходительство, — узнал я голос Рохтиева.

И отметил для себя кое-что. В иерархии подчинения Конвоя добавилась еще одна переменная — Максутов. Значит, что-то изменилось в положении моего покровителя за последнее время.

На набережной было немноголюдно, как и в любое утро. Мы молча шли под непроглядной пеленой хмурого неба. Я лишь с удивлением отметил, что здесь нет ни ветра, ни моросящего дождя. И понял, в чем дело. Стена не пропускала даже этого. Одна мысль о щите вновь повергла меня в уныние.

Максутов поймал экипаж и назвал адрес. Какой-то знакомый, но при этом не мой. Добавив извозчику: «Не гони, мы не торопимся». Следом соорудил какую-то незнакомую мне форму заклинания, отчего уши заложило, словно я нырнул под воду. Ага, видимо, чтобы нас никто не услышал.

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказал он, стараясь не смотреть в глаза.

— Понимаете?

— Когда мне было чуть больше двадцати, я участвовал в подавлении мятежа в Польше. Помимо виновных тогда погибло очень много простых людей. И тогда мне тоже казалось, что все это… неправильно.

— А теперь так не кажется?

— Теперь я вижу все по-другому. Это было, скорее, неизбежно. Понимаешь, управление страной всегда подразумевает совершение неких непопулярных деяний. Непопулярных на первый взгляд. Со временем человеческие жертвы уходят в разряд цифр, а само событие лишь становится короткой строкой в исторических учебниках. Наверное, это звучит несколько жестоко…

Максутов достал свою вишневую сигарету, покрутил ее, но прикуривать не стал.

— Я просто не понимаю зачем? — задал я вопрос, мучивший меня все это время.

— Либо мы, либо они, — ответил князь. — С каждым днем тиски все сильнее сжимались вокруг нас. Но все сошлось в одной точке: Пророчество, упреждающий удар, перехват инициативы.

— Больше всего меня убивает вот это сослагательное наклонение! — взорвался я. — А что, если нет? Что, если ничего бы не произошло? Что, если удалось бы договориться? И надо было договариваться.

— Часто не все может решиться словами.

— Мне это напоминает оправдания здоровенного бугая, который обидел пацана младше себя. И если до этого дошло, то насколько хороша наша так называемая дипломатия?

— Может быть ты в чем-то и прав, — ответил Максутов. — Народ зачастую приписывает правителям свойства, которыми те не обладают. Но жизнь — суровая вещь. В ней все ошибаются.

— И вы понимаете, что все случившееся сегодня вскорости станет ошибкой?

— Нет! — твердо ответил князь. — Потому что Пророчество…

— Да, да, но все ли мог предречь Вестник? Блицкриг, победа, все идет по плану. Так? Но не повлечет ли все это события, которые нельзя предсказать? Те, о которых в итоге пожалеют все? И застенцы. и мы?

Максутов промолчал, продолжая крутить в руках сигарету.

— Сегодня пополудни в газетах появится сообщение о начале войны, — наконец произнес он. — Или о неотвратимости нападения для защиты наших интересов и сохранения Империи. В формулировках я не силен, оставим все это на совести журналистов. Народ поддержит Императора.

— Поддержит ли? — усомнился я.

— Часть аристократов и торговцев, которые установили тесные связи с застенцами, возможно, немного поропщут. Но их немного и в открытую они не выскажутся. А вот простой народ будет за Императора, пока война не коснется их лично. А до этого, думаю, у нас не дойдет. Лицеисты встанут в ружье, военным отменят отпуска и увольнительные, возможно, наберем часть резервов из недомов для обслуживания магов. Несколько дней будет некое брожение, а потом все утихнет. Пока еще мы управляем Империей.

— Городом, — твердо отчеканил я. — Не Империей. Империя осталась там, где Ситников, разрушенный Петербург и темный в ночи Ульяновск.

— Империя в головах, а не количествах земель под нашим владением — возразил Максутов. — Пока живы свидетели былой славы, так и будет. Но я не об этом.

Он наконец вытащил мундштук и прикурил сигарету. Затянулся несколько раз, поморщился. Будто любимое занятие не доставляло теперь ему удовольствия.

— Главная речь не о них, а о тебе. Как ты справишься со случившимся?

Я промолчал. Хотя бы потому, что ответа у меня действительно не было. Иногда так бывает, что ты совершенно не готов к реальности. Как бы жизнь тебя не била. Всегда случается что-то, что может сломать любого.

— Первый вариант — принять все, как данность. Боюсь, к подобному ты еще не готов. Второй — начать сопротивляться. В данных условиях это путь саморазрушения. Тебя могут услышать всего несколько человек, но в конечном итоге цель не будет оправдывать средства. Ты умрешь или сгниешь в темнице, и о тебе скоро позабудут. Поверь, я не угрожаю, лишь озвучиваю собственные мысли.

Максутов задумчиво затянулся, выпустив густую струю дыма.

— И последний, на мой взгляд, самый конструктивный вариант. Тебе стоит абстрагироваться. Заняться действительно важным делом, касающимся тебя самого, чтобы остро не реагировать на случившееся. Сегодня правители воюют друг с другом, завтра вместе пьют чай. Это банальная и избитая истина.

— Думаю, с нынешним правителем России Вам чай попить уже не удастся, — съязвил я.

— Будет другой, — легкомысленно ответил Максутов. — Нежели ты думаешь, что и наша Империя закончится со смертью Его Величества?

Князь окинул меня взглядом, и я смутился от силы, которая плескалась в его глазах. Словно тот думал о подобном давно, но решил озвучить именно сейчас.

— То есть, мне нужно заняться поиском Александра?

— Да. Твое тело уже не выдерживает нагрузок, которые ты на него возлагаешь. Можешь сам посмотреть.

Он указал мундштуком на мою грудь. Я опустил взгляд и увидел мокрую полосу поперек шинели. Я расстегнул несколько пуговиц, и пальцы коснулись липкого от крови мундира.

— Это не ранение, — успокоил Максутов. — Ты переволновался, дар в какой-то момент стал слишком сильно циркулировать внутри. Но это будет тебе большим уроком. Вот именно то, чем ты должен заниматься. А не участвовать в дрязгах этого мира. Не волнуйся, официально ты все еще будешь числиться в Конвое, но от службы тебя, скажем так, освободят. Ты тем временем подлатаешь себя и займешься собственным спасением. А о судьбах мира мы поговорим, когда все немного уляжется.

— Уляжется ли? — усомнился я.

— Конечно. После тьмы всегда наступает рассвет. После войны — перемирие. Конечно, мы станем уже другими, но это неизбежно. Мир будет, возможно, новый, непривычный, но будет обязательно.

Экипаж остановился, и Максутов спрыгнул с него, расплатившись с извозчиком. Я тоже слез, только теперь уже гораздо тяжелее, экономя каждое движение. Так всегда бывает. Когда не видишь, что поранился, то и боли будто бы нет.

Князь дождался, когда экипаж уедет и указал мне на один из домов.

— Бывал тут?

— Да, случалось, — я понял, куда привез меня Максутов.

— Я договорился. Она сегодня не на дежурстве, но тебя примет. Все необходимое для этого я приготовил. Николай, — взглянул он на меня, протягивая руку, — береги себя.

Мне понадобилась пара секунд, чтобы решить, отвечать ли на рукопожатие. Человеку, который убил сегодня несколько десятков невинных людей. Князю, который беспрекословно выполнял приказ Императора. Блестящему и великолепно вычищенному орудию в руках кровожадного маньяка.

Подумал и пожал. Потому что нельзя ненавидеть весь мир, каким бы уродливым тот ни был. Максутов же развернулся и пошел прочь. Пешком. Хотя жил достаточно далеко. А я проводил его взглядом и поплелся к двери дома, где снимала комнаты Варвара Кузьминична.