Затерянный остров

11 Элеми

Элемиевое дерево, Amyris Plymieri. Древесная смола поступает в продажу преимущественно из Манилы, она практически бесцветная, имеет сильный приятный аромат, напоминающий укроп, фенхель и мацис.

После очень неспокойной ночи Паула проснулась от тихого шепота, который сразу напомнил ей о том, что она не одна в комнате.

Мужчины разговаривали о ней, будто совсем забыли о том, что она находится за занавеской.

— Это просто всеобщее бедствие, а не баба… — как раз сказал Вильнев.

— Но она очень даже симпатичная, если любишь плоские ландшафты… — Ласло прищелкнул языком.

— Мы не должны допускать, чтобы она приближалась к королеве, ей нельзя верить, — произнес Мортен.

У Паулы в горле появился комок. Что ей теперь делать? Громко кашлянуть?

— Она ловкая. — Мортен, должно быть, сильно чесался, когда говорил. — Этой болтовней о своей бабушке она приковала к себе внимание королевы.

Они же не могут говорить такое всерьез, они же прекрасно понимают, что она рядом, это, должно быть, всего лишь шутка, и, если она обратит на себя внимание, они сразу же прекратят разговор и извинятся.

— Баб невозможно держать под контролем, последний, кому это удавалось, был Генрих VIII, — засмеялся Вильнев. Ласло согласился с этим, а потом голоса смешались таким образом, что Паула не могла их различать.

— Но она нужна нам.

— Это да.

— Мы не можем рисковать, не можем позволить ей идти дальше без нас.

— Она будет чувствовать себя обязанной…

В дверь постучали. Это была Нориа, которая хотела спросить, где Паула: дадарабе, маг, уже прибыл на место и хотел бы начать. Она отчетливо услышала, как мужчины буквально оцепенели. Ей стало ясно: они были уверены в том, что она давно уже ушла, наверное, это потому, что они не видели ее одежды и обуви. Она снова легла с учащенным пульсом и притворилась, будто крепко спит.

Но она знала, что именно Мортен отдернул занавеску. Она узнала его запах, повеяло тмином с примесью бергамота и бузины.

Паула почувствовала, как он обеспокоен. Она открыла глаза и отчаянно попыталась сделать вид, что только проснулась.

— Подъем, уже пора. Вас ждут, моя дорогая.

«Моя дорогая», — подумала Паула. Ее чуть не стошнило, но она вела себя так, будто с трудом приходила в себя.

— О, я, наверное, слишком много выпила вчера, — сказала она, зевая, посмотрела мимо Мортена на улицу и зажмурила глаза. — Уже действительно светло? Это, вероятно, из-за занавески, за ней лежишь себе в темноте и тишине, как в могиле.

— Это была кровать Ранавалуны I, — очень серьезно объяснила Нориа. — Здесь она принимала своих любовников, и занавеска ей нужна была для уверенности, что никто за ней не наблюдает. Нам надо поторопиться, солнце не должно подняться слишком высоко.

Пауле очень хотелось выйти из этого душного помещения. Она сбрызнула себя одеколоном и не стала умываться.

Она поспешно последовала за Нориа, которая вела ее к воротам, которые еще вчера предназначались исключительно для семидесяти девушек, несших воду для новогоднего купания королевы.

Нориа повернулась к ней.

— Кроме Лабора, сюда не ступал еще ни один европеец, я не знаю, как вам это удалось. Но вы — первая светлокожая женщина, которой королева это позволила. Мне очень приятно, что это именно вы.

Узкая дорога вела по лестнице и далее вверх по холму, на котором находились две овальные, вытесанные в скале купели, такие большие, что в них мог принять ванну слон. Вода переливалась светлой зеленью, словно это были молодые березовые листья на солнце. Они прошли мимо, последовали дальше вверх еще по одной лестнице, и еще по одной, затем свернули налево, и вдруг оказались на голой скале, которая круто обрывалась вниз и открывала вид на захватывающий дух ландшафт: рисовые террасы и широкие долины с серебристыми извивающимися реками.

С северо-восточной стороны скалы стоял темнокожий мужчина, одетый в длинный красный, богато украшенный золотым галуном плащ, очень похожий на королеву. Казалось, что он очень нетерпеливо ждал их и уже издалека стал кричать что-то Нориа, подгоняя ее.

— Это брат королевы, келималаза, хранитель тотемов. Ранавалуна позвала его, хотя он и не является истинным дадарабе. Она пытается усмирить его, потому что она лишила всех келималаз их привилегий, из-за Иисуса они теперь не могут проводить ритуалы со своими тотемами.

Паула озадаченно смотрела на молодого человека, чей серьезный взгляд был обращен к ней. Она никак не могла придти в себя после того, что услышала в спальне, и после того, что ей рассказала Нориа.

Мужчина обратился к Нориа, которая перевела Пауле его слова. Сначала он хотел знать имя прародительницы, с которой она собиралась поговорить. Он повторял имя Матильды, пока Пауле не пришлось его больше исправлять. Затем он поинтересовался, не принесла ли она вещь, принадлежавшую ее бабушке. От Матильды у Паулы ничего не было, только книга и документы на участок, но они были спрятаны в ее кожаной сумке, которую она оставила в своей кровати. Возможно, подошла бы и колба, которую она носила на кожаном ремешке. В этой бутылочке она пыталась поймать аромат голубого флакона, а он и в самом деле принадлежал ее бабушке. Она немного поколебалась, затем, однако, достала колбу и протянула ее жрецу.

Келималаза взял бутылочку и поставил ее очень близко к бездне. Там, как Паула заметила, уже были бутылка рома, кусок кокосового пирога и горка белого жира. Нориа поздравила ее и объяснила, что это жир из горба священного зебу, забитого в честь новогоднего праздника, который был ценнее золота. В одной из чаш горела свеча и тлел очень ароматный кусочек ладана. Мужчина держал жир в пламени свечи, где тот таял, шипя, затем он начал монотонное пение, в котором повторялось имя бабушки Паулы.

Она не смогла бы сказать, сколько раз он повторил свой напев, пока наверху не наступила мертвая тишина. Ветер уже не дул, птицы замолчали, листва не шелестела, мошки прекратили жужжать, был слышен только голос келималазы.

Все вокруг Паулы начало двигаться и вращаться, ей пришлось присесть, так как ноги ее задрожали. Она закрыла глаза и сделала глубокий вдох и выдох, и больше она уже ничего не слышала, только снова и снова имя «Матильда».

И вдруг запах из флакона распространился повсюду, он словно окутал ее, и, хотя он был ей знаком, ей стало страшно, потому что он, будто мягкий платок, лежал на ней. Она поскорее открыла глаза и осмотрелась: никто ее ничем не накрывал. Келималаза стоял возле обрыва, а она была абсолютно одна на фоне лазуритового неба. Однако она все еще ощущала этот аромат, наброшенный на нее, как тонкий гладкий шелковый шлейф. Глазами она искала бутылочку, чтобы найти объяснение этому запаху, но келималаза даже не открывал ее. Жир все еще горел, как и ладан, который из-за этого другого запаха не улавливался ее носом.

— Матильда, — пробормотала она и снова опустила веки.

Все почернело. «Мне не нужно бояться, — поняла она, — даже если здесь будут происходить странные вещи, я в безопасности». Она еще раз сделала глубокий вдох и почувствовала, как ее легкие широко открываются. Вдруг у нее перед глазами на черном фоне что-то промелькнуло, мерцание усилилось и превратилось в нечто сверкающее и голубое. Она узнала голубых бабочек из тропического леса, которые с радостью подлетали у ней, разлетались и снова собирались в облако. Затем удары их крыльев стали нежнее, перешли в сердцебиение Паулы, и голубой аромат пошел по ее венам.

Спустя длительное время после того, как бабочки снова растворились в темноте, Паула открыла глаза. Она все еще сидела на утесе, Нориа и келималаза сидели перед ней и с любопытством смотрели на нее. Келималаза что-то спросил у нее.

У Паулы не было слов, чтобы описать то, что только что произошло. Она лишь знала, что однажды в жизни ей пришлось испытать нечто столь же великолепное, и она не надеялась испытать подобное снова.

Тогда ей было семь лет, и она как раз научилась плавать. На всей коже она ощущала приятную холодную воду, плавая в коричневом болотистом пруду, который золотом покрыл ее бледное тело. С каждым движением рук она двигалась через пруд, переворачивалась на спину, болтала ногами, пуская водные каскады, и удивлялась своей легкости; она изумлялась маленьким радугам в лучах солнца, и каждый удар сердца вызывал восторженный смех во всем теле.

— Ты разговаривала со своей бабушкой? — перевела Нориа вопрос келималазы и вернула ее к реальности. — Или видела ее?

— Нет, — сказала Паула и улыбнулась Нориа, улыбнулась всему миру.

Нет — не видела, только чувствовала, она что-то почувствовала. Паула, все еще пошатываясь, поднялась и споткнулась. Нориа и келималаза подхватили ее, затем они вдруг почтительно поклонились, но, как Паула спустя мгновение поняла, не ей. Потому что, когда она обернулась, она увидела королеву, которая стояла вверху на лестнице, ведущей к скале, и подзывала их к себе.

Сегодня утром на королеве было платье с накинутой сверху бело-красной ламбой, что смотрелось не так импозантно.

— Ну, как дела у вашей бабушки? — спросила она на английском.

Паула ответила не задумываясь и без положенного уважения:

— Хорошо, она хотела бы, чтобы я закончила то, что делаю.

Королева улыбнулась.

— Я рада это слышать. Я думаю, что Иисус ничего не имеет против того, чтобы мы общались с нашими предками. Можно задать вам личный вопрос?

Паула кивнула и замерла в ожидании.

— Я вчера заметила, что от вас исходит такой чистый и свежий аромат, как от цветка. Мне он очень понравился, что это?

Паула удивилась и несколько раз сглотнула, затем рассказала королеве о том, что она здесь только из-за рецептов своей бабушки, а эта туалетная вода — вариация одеколона, который изобрела ее бабушка. Она пообещала королеве поделиться им, на что та благосклонно согласилась.

Пауле показалось, что это подходящий момент, чтобы снова начать беседу о наследстве своей бабушки, поэтому она набралась смелости и заговорила о земельном участке Матильды.

Ранавалуна изумленно посмотрела на нее, на лицо опустилась вуаль, и Паула сразу же поняла: она сказала что-то не то.

— Земля наших предков никому не принадлежит, только нам, малагасийцам. Запрещается продавать священную землю наших предков иностранцам. Это фади!

Все приятные чувства Паулы вытеснило разочарование. Но затем в голове снова зажужжал голос келималазы: «Матильда, Матильда…»

И она знала, что не имеет права сейчас сдаваться, и неважно, во что ей это выльется.

— Но это же французская грамота, которая, согласно французским законам….

— Однако этой страной управляют не французы. — Королева рассерженно топнула ногой, и Пауле стало не по себе. — И, покуда я жива, никто, кроме меня, здесь править не будет.

— Нет, конечно же, нет, — пролепетала Паула. — Еще только один вопрос. Ваше величество, я правильно понимаю, что Лабор не был законным владельцем земли, которую он продал моей бабушке?

— Лабор… — Королева пробормотала что-то на малагасийском, затем снова перешла на английский. — Лабор в действительности был фаворитом Ранавалуны I, а затем Радамы II. Но все договоренности с ним были нами аннулированы и признаны недействительными. Этот мужчина был корыстолюбивым паразитом на груди народа мерина.

Королева собралась уходить. У Паулы, которая словно спустилась с небес на землю, на глазах появились слезы, и она уже собиралась схватить Ранавалуну за платье.

— Однако я даже не знаю, где искать этот участок, который обрабатывала моя бабушка. И только если я его найду, у меня появится шанс отыскать ее могилу. Но как же мне это сделать без вашей помощи?

Королева снова повернулась к ней и внимательно посмотрела на нее. Наконец она подняла свой подбородок, словно слегка кивнув.

— Вы мне пришлете парфюм вашей бабушки, а я распоряжусь, чтобы кто-то позаботился об этом. Кроме того, я разрешаю вам отправиться туда и обрабатывать этот участок, но десять процентов урожая в качестве арендной платы вы будете отчислять мне. Премьер-министр даст вам документ для сельского старосты. А сейчас мне пора на утреннее богослужение.

— Конечно. — Паула поклонилась и заметила солдат на заднем плане только тогда, когда они последовали за королевой.

Нориа снова обратилась к ней:

— Вы меня удивляете. Все европейские женщины такие смелые?

Паула с удовольствием улыбнулась бы, но у нее не было сил, ей хотелось куриного супа с рисом и чаем. Она не была смелой. То, что привело ее на Мадагаскар, — это отчаяние, и ничего больше. Она считала себя трусливой, потому что побоялась споров и пошла, как обычно, по пути наименьшего сопротивления, только поэтому произошло то, что привело ее сюда.

— Мне нужно что-то съесть, — сказала она вместо ответа на вопрос Нориа.

Нориа привела ее в ближайшую кухню, где Паула жадно выпила чашку чая и принялась за блюдо с тсакитсаки, будто неделю ничего не ела. Нориа молча сидела с ней за компанию.

Паула попыталась во время еды найти ответы на вопросы, которые порхали у нее в голове, словно безголовые голуби. Что скрывали ее попутчики и как ей добраться до участка своей бабушки? Действительно ли она хочет жить как арендатор? Ей нужна была еда и носильщики, и прежде всего — Нориа, но как ей все это оплатить? И что, если попутчики уведут у нее Нориа? На острове практически никто не говорил по-немецки.

В зависимости от того, в какой части Мадагаскара жила ее бабушка, можно обойтись английским или французским, но в деревне это было немыслимо. Она выпила еще одну кружку чая и вздохнула. «Невозможно, — повторил ее внутренний голос, — невозможно», — прошептал он, и казалось, что он был счастлив тем, что ему удалось окончательно уничтожить радостные чувства Паулы.

— Нориа, у меня больше нет денег. — Она выдавила это из себя после двух чашек чая и шести тсакитсаки во фритюре. — Вы пойдете со мной дальше, несмотря на это, или нет?

Нориа удивленно приподняла брови и недоверчиво посмотрела на нее.

— Насколько мне известно, у вас много вещей.

— В моих сундуках нет ничего, что можно продать. — Паула между тем выглядела очень смешно, у нее было все, чтобы производить парфюмы, но не было ничего, чтобы продать и получить деньги. А парфюмами в этой стране, где из каждого уголка доносился сладчайший аромат цветов, никто не интересовался.

— А ваши платья! — с тоской произнесла Нориа и заставила Паулу задуматься. Ее платья не имели для нее никакого значения.

— Вы пойдете со мной, если я дам вам платье, которое было вчера на мне во время ужина с королевой?

Паула быстро посчитала в уме, сколько стоит платье: восемьдесят марок, потому что оно сделано из дорогого, вышитого вручную шелка. Затем она посчитала, сколько заплатила Нориа до сегодняшнего дня. Примерно семь марок серебряными монетами.

— Это платье вашей бабушки?

— Нет. — Паула удивилась. Как ей такое пришло в голову? — Нет, оно абсолютно новое.

Нориа задумалась. Долго, слишком долго она думала, показалось Пауле, которая с нетерпением ждала ее ответа.

— Если у меня к тому же будет достаточно еды и питья, я поразмыслю над этим.

«А между тем она узнает, сколько денег сможет выручить у мужчин, — подумала Паула. — У меня нет времени».

— Хорошо, тогда договорились. Платье стоит в восемь раз больше, чем я платила вам до сегодняшнего дня. Вы пойдете со мной дальше, у вас будут еда и напитки, а в конце пути в качестве оплаты я отдам вам платье.

Казалось, что Нориа все еще не может решиться, поэтому Паула в отчаянии предложила:

— Хотите примерить его сейчас?

Нориа недоверчиво улыбнулась.

— Здесь, во дворце, есть зеркало, и я могла бы посмотреть, как оно на мне сидит.

Пока Нориа вела ее обратно в комнату, Паула поняла, что допустила ошибку. Платье могло не подойти Нориа, потому что она ниже ростом и плотнее Паулы. Нориа не была толстой, но обладала крепкими мускулами и широкой костью.

К счастью, мужчин в комнате не было. Паула достала платье из сундука и хотела помочь Нориа надеть его. Она с удивлением обнаружила, что Нориа не носила нижнего белья и натянула платье на абсолютно голое тело. Как Паула и опасалась, платье не получилось застегнуть на спине, а двадцать сантиметров шлейфа волочились по полу — настолько Нориа была ниже Паулы.

Несмотря на это, Нориа внимательно разглядывала платье и не могла дождаться, чтобы посмотреть на себя в большое зеркало в столовой — подарок королевы Виктории. Паула вызвалась нести шлейф, потому что таким образом она хотя бы со стороны талии прикрывала Нориа. Они пересекли двор и вошли в столовую.

Нориа выкрикнула только восхищенное «тсара!», когда увидела себя в зеркале, поправила грудь под платьем, покачала бедрами, повертела юбкой, сделала несколько танцевальных шагов и восторженно кивнула. Пауле стало стыдно, потому что Нориа, по ее мнению, выглядела просто смешно. Но она ничего не сказала, потому что ей нужна была помощь Нориа. «Это путешествие делает из меня монстра, — подумала она, — очевидно, я уже готова заплатить любую цену, чтобы достичь цели».

Нориа отвернулась от зеркала к Пауле, так что та видела отражение ее голой спины и была рада, что Нориа не может рассмотреть себя сзади, потому что это выглядело так, будто из платья вырвали кусок ткани.

В этот момент к ним подошел Вильнев, заметил в зеркале голый зад Нориа и ухмыльнулся.

— Нориа, вы просто очаровательны.

Он подмигнул Пауле, которой было так неловко, что она хотела провалиться сквозь землю.

— Вы правда так считаете? — спросила Нориа.

— Конечно. Платье хорошо подчеркивает ваши прекрасные глаза, да, я бы даже осмелился заявить, что оно идет вам больше, чем его хозяйке, прошу меня простить, госпожа Келлерманн…

Удовлетворение Нориа светилось в каждой клеточке ее кожи. У Паулы было двоякое чувство: с одной стороны, Вильнев хотел обидеть ее этим комплиментом, с другой стороны, он даже не догадывался, как ей помог. Она решила просто многозначительно улыбнуться ему.

— Нориа, значит, мы договорились?

Нориа восторженно кивнула и настояла на том, чтобы во время пути у нее была возможность смотреть на платье и трогать его.

— Что за договоренности?

Нориа и Паула переглянулись, и Паула понадеялась, что Нориа поняла ее намек и не выдаст ее Вильневу.

— Я последую дальше с Паулой, чтобы найти останки ее бабушки.

Вильнев не изменился в лице, но Паула вдруг уловила легкий запах ацетона вокруг него.

— Как интересно. — С иронией пожав плечами, он снова посмотрел в зеркало, где отчетливо виднелась голая спина Нориа.

— Нам нужно отнести платье обратно, — пробормотала Паула и взяла Нориа за руку: у нее было такое чувство, что Вильнев сейчас сделает то, что изменит мнение Нориа.

Паула, под тем предлогом, что ей нужно нести шлейф, пошла вслед за Нориа, потому что ей казалось неправильным позволять Вильневу смотреть и дальше на ее голую спину.

В комнате уже были Мортен и Ласло, что не помешало Нориа раздеться перед ними, и удивленные взгляды мужчин ей нисколько не мешали. Паула казалась себе смешной из-за того, что так переживала по поводу взглядов Вильнева. Прежде чем Нориа ушла, Паула попросила ее напомнить королеве о своей просьбе и узнать, когда она сможет показать ее величеству документы своей бабушки.

— А куда вы держите путь, можно поинтересоваться?

Вильнев присел к остальным и наблюдал, как она укладывает платье сначала в шелковую бумагу, затем в льняной мешочек с запахом лаванды.

Паула не знала, как ей поступить: поговорить с ними по поводу того, что она слышала, или сделать вид, что ничего не произошло. Все в ней требовало ответа, но ее разум приказал ей в этот раз прислушаться к нему и не рассказывать о том, что ей было известно. Паула разочаровалась прежде всего в Мортене. Она действительно думала, что нравится ему.

— Что это значит? — спросил Ласло. — Какой путь?

— С позволения королевы я отправлюсь туда, где расположен участок моей бабушки.

— Тогда будем надеяться, что он находится на востоке страны.

Мортен улыбнулся ей, шепелявя свои слова с обычным дружелюбием, и еще несколько часов назад она этому обрадовалась бы.

— Чтобы и мы втроем могли продолжать путь. Вы же тоже так планировали?

— Нет, совсем нет. Наши пути сейчас должны разойтись.

— Так внезапно?

— Да, завтра утром я отправлюсь в дорогу.

Три ее попутчика озадаченно посмотрели на нее.

— Можно поинтересоваться, где находится участок?

— Об этом я узнаю позже.

Паула взяла кожаную сумку с книгой своей бабушки, где между страниц лежал документ, и быстро вышла из комнаты, хотя она совсем не знала, что делать дальше.

Прежде чем она начала ломать себе голову мыслями об этом, к ней подошел солдат, который велел ей следовать за ним.

Он снова повел ее наверх, в застекленное помещение, где ее ждал премьер-министр.

Паула поприветствовала его и протянула ему документ. Премьер внимательно прочитал его, затем спросил, что она хотела бы выращивать на этом участке.

— Ваниль, — ответила Паула, полагая, что это хороший ответ.

— Ваниль? Почему ваниль? Это же тяжелый труд, это дело, которым занимается вся семья. У вас есть семья?

Паула прикусила губы. Премьер не мог знать, насколько щекотлив этот вопрос. Нет, никого у нее не было. Это как дерево без корней, как голова без ног, как рыба без воды. Почему ваниль?

— Потому что это то, чем занималась моя бабушка, я хотела бы заниматься тем же, чем и она.

Премьер постучал пальцами по письменному столу, будто его что-то беспокоило. Что-то при этом было не так, но Паула не могла понять что именно, однако спустя несколько секунд осознала: ампутированные фаланги пальцев, о которых рассказывала Нориа. За ужином было слишком темно, чтобы их заметить. Паула сразу постаралась смотреть куда-нибудь в другую сторону, чтобы не злить премьера.

Наконец он позвал солдата, который стоял за дверью, и отдал несколько приказов, после чего тот удалился. Затем премьер позвал одного из своих министров, который, однако, не явился, так что он в конце концов встал и попросил его извинить.

Паула осталась сидеть, она ждала, и ждала, и ждала. Мора-мора. Ее взгляд упал на часы на письменном столе, которые остановились. Эти часы были для нее символом ее жизни. В ее жизни тоже что-то остановилось, что-то сломалось, и она боялась, что это навсегда.

Паула думала о своей бабушке, которая, должно быть, много денег заплатила за этот участок земли, и она спрашивала себя, что бы Матильда сказала по поводу того, что ее имущество принадлежит государству. Или Лабор намеренно втянул ее бабушку в это? Стоило ли стараться продолжать поиски, только чтобы арендовать этот участок? Может, все бросить и вернуться домой? Домой… эта мысль была для нее словно ведро холодной воды. У нее не было больше дома, сначала ей нужно приобрести его. Она встала, чтобы выглянуть из окна и посмотреть, что заставило действовать солдата, который охранял комнату.

Солнце уже разлилось по долинам медным мерцанием. Запад, восток, север или юг — она не знала, куда приведет ее дорога, и отсюда сверху все выглядело таким заманчивым, как предсказание.

Солдат демонстративно откашлялся, и она снова обернулась к столу, за который уже садился премьер-министр. Солнце стояло так низко, что светило ему прямо в лицо и раскаляло золотые пуговицы его пиджака.

Он подождал, пока она снова села, вытер лоб и объяснил ей, что участок находится прямо у моря, недалеко от Анталахи на северо-востоке. Он вручил ей целую гору заверенных документов, которые приготовил для местного старосты. Премьер поздравил ее с тем, что она вызвала интерес королевы, и объяснил, что они с нетерпением будут ждать первой поставки ее ванили.

На этом они попрощались.

Паула вернулась обратно в комнату и зажгла свечу, потому что стало уже совершенно темно. Она спрятала документы в книгу Матильды и положила ее обратно в кожаную сумку, которую вместе с флягой воды почти всегда держала при себе.

Как раз когда она это сделала, дверь открылась и в комнату вошел Ласло, а сразу за ним — Нориа. Хотя они и удивились, увидев Паулу, но это, по всей видимости, им не помешало. Нориа подмигнула ей, Ласло лукаво улыбнулся, и сразу стало понятно, что эти двое собирались делать. Паула была уверена, что их не смутило бы ее присутствие.

В этот момент Паула почувствовала к ним отвращение. Они показались ей намного более свободными, такими, какой она никогда не была. Ей казалось неприемлемым просить своих попутчиков подождать ее, пока она будет справлять естественную нужду, не говоря уже о том, чтобы в открытую заигрывать с мужчинами. Строгое воспитание не позволяло ей этого. Однако Нориа была ей нужна, она не могла позволить себе потерять ее. И особенно неприятно было признавать, что ей в принципе кто-то нужен.

В ярости она вышла из комнаты, слыша за спиной хихиканье Нориа. Она прошла через ворота, затем вниз по лестнице к большой предфасадной площади, где присела у могучего инжирного дерева с двенадцатью камнями в стволе. Подняв голову, она увидела ясное звездное небо, и, хотя она всегда наслаждалась этим видом, сегодня она была абсолютно равнодушна к нему. Паула отправилась сюда, чтобы сбежать от всего, и теперь ей постоянно приходилось вспоминать то, что она хотела забыть.

Она взяла колбу и открыла ее, чтобы аромат успокоил ее и вернул чувство, которое она испытала сегодня утром. Однако защитная накидка не появилась, совсем наоборот, запах показался ей пресным, таким же пресным, как и смехотворные попытки изменить свою жизнь.

У нее на глазах появились слезы разочарования. Она снова закрыла колбу и тяжело вздохнула.

— Можно предложить вам свой носовой платок?

Это был голос Вильнева — означающий, к несчастью, что он тоже сюда явился.

Его платок светился белым в темноте. Паула боролась с собой, затем подумала: «Почему бы не высморкаться как следует, не мне же его стирать». Она взяла платок, но не воспользовалась им, а сразу вернула обратно. Нет, она не хочет быть ему обязанной, даже носовым платком.

Вильнев молча положил его в карман.

Она тоже молчала. Она ничего не скажет, не начнет разговор, во всех их беседах последнее слово всегда оставалось за ним. Нет, сегодня она будет просто молчать. Лучше уж откусить себе язык. Ни слова.

— Я даже и не думала, — в следующую же секунду вырвалось у нее, — что вы из тех мужчин, которые пользуются носовыми платками.

— Вас определенно удивило и то, что я ем с помощью ножа и вилки и моюсь с мылом.

Против своей воли она улыбнулась. Однако затем она вспомнила, о чем говорили эти трое, и улыбка ее замерла.

Он откашлялся и указал на ночное небо.

— В мире есть племена, которые считают, что звезды — это души умерших детей.

Паула уже собиралась возмущенно встать и уйти, как вдруг поняла, что на этот раз он обидел ее не намеренно. Он не мог знать, что значили для нее эти слова. Затем она вспомнила, как он зажигал свечу в маленькой часовне.

— Помимо того, что это глупая суеверная мистификация, это еще и не очень красивая идея.

Он без спроса присел рядом с Паулой, и она сразу ощутила его пряный запах.

— Почему же? — спросила она и откинула голову назад, чтобы лучше видеть звезды. Души умерших детей.

Прошло некоторое время, прежде чем прозвучал ответ. Паула уже думала, что он вообще не услышал ее вопрос. Наконец она наклонила голову и посмотрела на него. Он, словно загипнотизированный, смотрел на мерцающее ночное небо.

— Их так много, — прошептал он, — чудовищно много. — Он замолчал, быстро встал и ушел.

Она подавила в себе желание пойти вслед за ним и осталась сидеть. «Он прав, — подумала она, — их так много…»

Однако для Паулы эта мысль была утешительной, будто с нее сняли груз. То, что с ней произошло, пришлось пережить многим, она была не единственной, кто держал в руках мертвого ребенка.