Затерянный остров

21 Письмо Матильды

Моя дорогая Флоренс!

На самом деле перо в моей руке дрожало не из-за возраста, а из-за воспоминаний о совместном пребывании с Эдмондом, которые охватили меня, чего я долгое время не допускала, потому что это отвлекало меня от работы. И именно эти воспоминания терзают меня, потому что они ясно дают мне понять, насколько этот мужчина желанный для меня и насколько он моложе, чем я. Затем меня одолевает неуверенность. Да, дитя мое, я знаю, тебе непросто видеть меня такой слабой, но это бывает нечасто, намного чаще меня мучают сомнения. Это ужасно, ведь сомнения отравляют не только настоящее, нет, они также оскверняют прошлое, мои драгоценные воспоминания, и, таким образом, они еще и вселяют в меня страх перед будущим. Поэтому я запрещаю себе думать о том, каким нежным может быть этот мужчина, каким страстным и каким беззаветно преданным.

И я не думаю о том, почему он не отвечал на мои письма, несмотря на то что у него масса времени в тюрьме, в которой он все еще сидит, прекрасно зная, как важен мне его ответ. Зачем я научила его писать и читать, если он теперь так со мной поступает? Вот видишь, твоей матери не все равно, она не хочет превратиться в смехотворную сестру Отелло — сравнение, которое особенно для нас подходит, я так думаю. И это не только из-за цвета кожи, а из-за той особенной страсти, о которой я с удовольствием тебе рассказала бы. Но я не хочу смущать тебя подробностями об Эдмонде и моей интимной жизни, я уверена, тебе это не понравится. Я только хочу сказать: если тебе когда-нибудь придется делать выбор между тем, что принято, и тем, что говорит тебе сердце, не соверши ошибку, не выбирай то, что прилично, даже если это и более легкий путь. У тебя только одно сердце, но у тебя всегда есть выбор, что ему приказать: сердце, умри или пой!

О господи, моя дорогая Флоренс, я немного отклонилась от темы, прости. После того как Эдмонд сделал меня своей женой, нам стоило многих усилий скрывать от всех свое счастье, только ради тебя. И поначалу нам это хорошо удавалось. Ты должна помнить, что я хотела выяснить, почему Эдмонд так любил монсеньора Бомона, а тот его, наоборот, так ненавидел. Но каждый раз, когда я пыталась выяснить это у Эдмонда, он обнимал меня и шептал мне на ухо, что это меня не касается и что это все моя женская фантазия. Но ты меня знаешь, я не сдавалась, я представляла ему свои теории, которые позаимствовала из мира романов, чтобы развеселить его или склонить к возражению. Я утверждала, что жена Бомона была любовницей Эдмонда, и это его всегда забавляло, потому что мадам Бомон имела только два порока. Это пристрастие к лакомствам, благодаря которым ее талия могла соперничать по толщине с большими бочками, и вторым пороком был — если такая мать, как я, может так говорить — ее младший сын Луи, долгожданный наследник, которого она холила больше, чем комнатную собачку, и который вел себя как изнеженный принц. Моим следующим предположением было то, что монсеньор сам состоял с ним в отношениях. Это злило Эдмонда, но не заставляло его говорить. И только когда я решилась утверждать, что у монсеньора были интимные отношения в борделе или с его собакой, а Эдмонд об этом знал и молчал, он сдался. Он не мог понять, почему я приписываю его благородному господину что-то в этом роде, и он дал мне понять, насколько я неправа. Он начал рассказывать.

У меня уже ручка выпадает из рук, это от тяжелой работы на ванильной плантации. Я продолжу завтра.