Здоровый эгоизм. Как перестать угождать другим и полюбить себя

Я вижу много разных шаблонов угодничества у мужчин, с которыми работаю, но они не всегда так же бросаются в глаза, как стереотипные женские многострадальность, жонглирование тарелками и самоуничижение, хотя и такие определенно встречаются среди мужчин. Иногда, чтобы угодить своему мужскому племени, мужчина должен активно вести себя неприятно. Должен вступать в дружбы, основанные на поддразниваниях, насмешках и соперничестве. На работе он должен быть беспощадным и побуждать остальных к действию, не имея нужд или уязвимостей. В собственной семье он должен защищать, зарабатывать и решать проблемы. В разных ситуа– циях бывают разные кодексы, но между ними одно общее: отсутствие разрешения чувствовать. Вместо чувств ему остается только думать головой и делать. Он должен быть сильным, успешным и уважаемым. Он должен быть уверенным в себе, решительным и прямолинейным. В некоторых случаях он даже должен быть неприятным, чтобы завоевать признание. Немного другая версия угодничества, но также основанная на страхе провала и неприятия племенем.

Теперь ему еще говорят «проверить свои привилегии»[10] и убедиться, что он ненароком не доминирует над окружающими женщинами. Да, это необходимо, но также грустно и как-то упрощенно, учитывая, что его привилегии – продукт той же патриархальной системы, которая эмоционально ограничивала мужчин столетиями. Мальчики, которые следовали этому кодексу и научились закапывать свою уязвимость, могут стать еще более страшными и опасными версиями себя, когда вырастут, а закрывать свои потребности они будут уметь только через принуждение и контроль. Особенно когда встретят выросших девочек, которых учили бояться конфликта, и ставших женщинами, неспособными и самим выражать злость и справляться с чужой злостью.

Я на своих сессиях часто вижу мужчин, борющихся с желанием угодить окружающим, часто их так или иначе подвели где-то в детстве и у них отсутствует способность заводить здоровые отношения, как взрослые люди.

Идрис старался делать так, чтобы окружающие были довольны. Он хотел быть хорошим человеком, чтобы его семья могла им гордиться, хотел быть успешным на работе. Он много работал и любил свое дело, занимался спортом по выходным и встречался с друзьями. И как часто бывает с мужчинами, с которыми я работаю, у него все было хорошо, пока в один день все не рухнуло. Кодекс, которому он всегда следовал, который велел прятать чувства и не обращать внимания на потребности, подвел его, когда у него наступил кризис в отношениях с женой, и у него не было способа с этой ситуацией справиться. Без карты, необходимой ему, чтобы пройти сквозь эмоциональный шторм, все, что он мог – отвлекать себя от боли и впадать в саморазрушение.

Он пришел на терапию, потому что его жизнь наконец разрушилась. Жена поймала его на интрижке, и, хотя она хотела наладить их отношения, он чувствовал, что не мог вернуться обратно. Некоторое время он старался делать так, чтобы обе женщины были довольны, перед обеими отрицал, что у него есть кто-то еще, и плел сеть лжи, пока не оказался в липком тупике, связанный по рукам и ногам. В итоге он принял решение и переехал из его с женой общего дома в собственную квартиру. Его девушка, интрижка, была в ярости. Жена отправляла ему электронные письма, в которых умоляла его передумать. Для того, кто не должен был ни на кого оказывать влияния, это была катастрофа, и тем не менее это был не первый раз, когда он подвел всех, стараясь скрыть правду.

Все в себе

Идриса воспитали так, что он считал, что правду надо скрывать, если что-то пошло не так или отношения разрушились. Много раз дела в его жизни шли не так, но он каждый раз закапывал свои чувства, заливал их алкоголем, играл в азартные игры или прибегал к беспорядочным связям, чтобы отвлечься от собственного несчастья. Он рассказывал мне свою историю не прерываясь. Идрис рассказал мне обо всех проблемах, с которыми разбирался или не разбирался, и как в конце концов он начал подумывать о самоубийстве. На следующей неделе он отменил нашу встречу, сказав мне, что ему срочно нужно быть на работе. Я не знала, придет ли он когда-нибудь еще, и мне было приятно, когда он вернулся и мы смогли поговорить о том, почему он отменил встречу. Он отменил ее не по той причине, которую назвал, а потому, что чувствовал вину за то, что вывалил на меня слишком много. Согласно его правилам он несправедливо обременил меня, саботировал наши отношения еще до их начала и причинил мне большое горе. Это кое-что рассказало мне о сообщениях, которые он получил в детстве. Я спросила его, что, как он думал, я сказала бы ему, если бы он пришел на встречу на прошлой неделе, как плани– ровалось.

«Это легко, – сказал он. – Как ты мог, Идрис! Я из-за тебя сильно переволновалась! Ты испортил мне всю неделю! И вы бы очень строго на меня посмотрели… вот так». Он сердито посмотрел на меня.

То, как он представлял себе мою реакцию, было реакцией, которую он получал от родителей.

Идрис сказал мне, что его родители были замечательными и что он и его брат росли счастливыми. Он также сказал мне, что «они не слишком верили в ментальное здоровье» и не говорили о том, какие эмоции испытывают. Когда он был маленьким, его называли «немного плаксой». Это было неприемлемо в его семье, и он научился никому не показывать свои слезы. Таков был кодекс поведения в доме Идриса. Там разрешалось быть наглым, заигрываться, можно было плохо себя вести, но нельзя было расстраиваться, и превыше всего – «ты не должен заставлять маму волноваться». Если ему хотелось заплакать или он выглядел встревоженным, его отец грозно смотрел на него, отчитывал его за то, что он расстроил маму, и Идрис прекращал. Он перестал показывать, что он был расстроен, но это не означало, что он перестал расстраиваться. Когда его брак катился в пропасть, он никому не показал, как тяжело ему было. Когда он терпел неудачи в бизнесе и думал, что может потерять дом, он сдержал это все в себе. Когда он чувствовал себя забитым тревогой и депрессией, он заливал свои чувства алкоголем. Он не хотел волновать своих родителей. Он не хотел волновать своих друзей. Он не хотел волновать даже меня.

Страх провала

Что-то переключилось в нем, его плечи немного расслабились, и он откинулся на своем стуле, когда признал свой страх расстроить людей. Мы поговорили о том, как он рос, и он поведал мне о своих шалостях, мечтательно улыбаясь воспоминаниям. Однажды, вспоминал он, ему удалось провести девушку в свою комнату, когда родители уже легли спать. Он думал, что остался незамеченным, но рано утром мама громко постучалась в его комнату и просунула голову в щель между дверью и стеной; глаза ее были зажмурены.

«Доброе утро, мой хороший, – он закрыл себе рукой глаза и старательно изобразил мамин высокий неодобрительный голос. – Твоя подруга пьет чай с молоком или сахаром?» Он тихо посмеивался, вспоминая реакцию матери и как он с братом, милые проказники, весело озорничали, «обычные мальчишеские шалости», как говорил отец и ласково ерошил их волосы.

Идрису нравилась такая версия себя: очаровательный шалун, ходящий по краю, но также вполне народный любимчик. Именно поэтому он нравился людям. Он прятал свою грусть за несколькими пинтами в баре, говорил о футболе с приятелями и вставлял несколько шуток, не давая им увидеть, насколько разбитым он себя чувствовал.

Идрис был Миротворцем и чувствовал стыд, если ему случалось кого-то расстроить своими чувствами. В его семье уязвимость была равносильна провалу и потому приводила его в ужас. Когда родители волновались за него, они ругали его и отстранялись. Они не придавали значения его чувствам, говорили ему быть сильным и что он как-нибудь справится. Он видел, что именно так поступал отец в сложные времена. Если у Идриса так не получалось, ему говорили уйти в свою комнату и возвращаться, когда он будет чувствовать себя лучше. В действительности его родители сами не знали, что делать со своими чувствами, поэтому должны были избегать их и учили Идриса поступать так же с его переживаниями. Они были неисчерпаемым источником практической помощи, но не смогли создать для него пространства, в котором разрешено чувствовать, не смогли показать ему, что его опыт нормален и что надо обращаться за помощью, если он в ней нуждается. Лишенный помощи и способности чувствовать, Идрис запер свою боль внутри и прибегал к более разрушительным способам отвлечься от боли из страха, что кто-нибудь ее обнаружит и это разрушит их отношения.

Такое разрушительное поведение было каким-то образом более приемлемым в его модели бытия мужчиной, чем проявление горя из-за распада семьи. Азартные игры и беспорядочные связи, переработки и алкоголь, – все это было более приемлемо в кругу его друзей и сверстников, чем уязвимость, которую он скрывал за таким поведением. Когда он окончательно разрушил отношения, то воспринял это как очередной повод к самоуничижению, очередной провал, очередную причину испытывать стыд и прятать свои истинные чувства.

Идрис пришел к пониманию, что за его видением своих эмоций и поведения стояла идея о том, что значит быть мужчиной в его окружении. Ему не хватало разрешения чувствовать, просить о помощи и как-то влиять на других людей. В итоге вовсе не чувства, а именно безрассудные и эгоистичные способы, которыми он пытался скрыть правду, стоили ему отношений с женой.

Быть мужчиной

Подумайте немного о мужчинах в вашей семье.

Спросите себя, какому кодексу вы следуете и откуда он появился. Возможно, вы научились от родителей, что быть мальчиком означает быть практичным и неэмоциональным. Возможно, ваша школа или друзья закрепили эту установку. Может быть, на вашей работе сейчас это тоже отдается: соревновательность и амбициозность поощряют, а чувствительность и задумчивость активно не одобряют.

Попробуйте вспомнить, что делали мужчины в вашей семье и как они вели себя в тяжелые времена.

Мои клиенты часто рассказывают, что никогда не видели, чтобы их отец плакал, или, если все-таки видели, насколько дискомфортно им было это видеть и насколько нехарактерно для отца это выглядело. Идрис вспоминал, как умерла его бабушка со стороны отца и на ее похоронах было множество сдержанных мужчин со сжатыми челюстями и сухими глазами. Он рассказал мне, что сейчас положение мужчин начало меняться. Рассказал, что в компании его друзей стали относиться серьезнее к ментальному здоровью и оказывать больше эмоциональной поддержки. Он рассказал, что иногда в его компании в баре даже обсуждают ментальное здоровье. «Ну, мы говорим о том, что думаем о ментальном здоровье, – сказал он с понимающей улыбкой. – Не могу сказать, что мы разговариваем о том, что чувствуем по этому поводу».

Стыд и скрывание

Мы все хотим чувствовать, что нас принимают. Чувствовать принятие сородичей абсолютно необходимо для социальных животных, которыми мы являемся, и самая большая угроза для принятия – стыд. Для многих мужчин разговоры о своих чувствах или проявление уязвимости сравнимо со слабостью и все еще стигматизировано. Стыд – одна из первобытных эмоций, нужная для того, чтобы удерживать нас на правильной стороне или внутри стаи. Чтобы заслужить возникновение подлинного стыда, надо совершить что-то ужасное, что-то, из-за чего могут изгнать из общества. Если кто-то спотыкается на работе, или оступается в социальной ситуации, или водит не слишком крутую машину, или плачет на людях, то они могут ощущать что-то, что называют стыдом. Но ничего из этого не является постыдным действием, ни одно из них не заслуживает укола стыда. Мы настолько привязаны к тому, чтобы чувствовать себя социально приемлемыми, что все, что лишь слегка касается периферии «нормального», начинает выглядеть для нас достаточно нетипично, будто мы рискуем быть изгнаны в социальную глушь за единственный неверный шаг.

Вам, пожалуй, знакомо чувство стыда. Возможно, вы можете пересмотреть его и заметить, что вашему стыду не предшествовало никакого поистине стыдного действия. Возможно, вы поймете, что этот стыд даже не принадлежит вам, а является на самом деле неким межпоколенческим пережитком, который передали вам, и сегодня он попросту неуместен. Если наши родители были охвачены собственным стыдом, то мы, возможно, также продолжаем коллекционировать эмоции, ощущающиеся как стыд, которые даже не принадлежат нам. Убеждения наших родителей возникли согласно кодексу наших бабушек и дедушек, кодексу стыда и страха перед тем, что в их время считалось социальными проступками. Эти убеждения надо понять и похоронить.

Стыд, по задумке, должен подавлять недопустимые желания и вызывать у нас стремление прятать их; первоначально такова была его функция – мотивировать нас держать неблагоразумную тягу в узде, чтобы не рисковать быть отвергнутым обществом. Такова его функция обеспечения безопасности и сегодня, но важно оценивать, нужен ли и уместен ли он на настоящий момент. Если не делать различия между незначительными проступками и тяжелыми прегрешениями против морали, то мы будем ощущать стыд там, где он не нужен, и будет срабатывать рефлекс спрятать то, что его вызвало. Именно скрывание вызывает проблемы. Если мы верим, что уязвимость – это стыдно, то мы будем закапывать ее. Если верим, что одна ошибка перечеркивает всю игру, то будем отрицать эту ошибку. Иметь уязвимости и совершать ошибки свойственно человеку, и Идрис мог бы обратиться за помощью, когда у него были проблемы на работе и в семье, если бы только его научили, что просить помощи – нормально. Вместо этого ему пришлось прятать проблемы, а чем больше мы прячем, тем больше стыда ощущаем. Это одинокое ускоряющееся падение, и его сложно самостоятельно прервать, и к тому времени, как мужчины вроде Идриса доходят до моего кабинета, они уже зачастую совершили ровно то, из-за чего в итоге их отвергли.

Трагедия в том, что измены, азартные игры и пагубные привычки были не более чем побочным эффектом ненужного стыда, связанного с уязвимостью, который и загнал их в подполье.

Возможно, как в случае Идриса, стыд заставляет вас прятать некоторые части себя, даже когда ваши преступления – совершенно естественные чувства или нормальные мысли, или попросту ошибки, которые вы совершили на своем пути. Если вам удастся пре– рвать этот цикл скрывания, то вы сможете начать тестировать ваши предположения и наверняка узнать, что произойдет, если вы раскроете правду. Вы можете поделиться своей «теневой стороной» и обнаружить, что вас есть за что любить, что вы заслуживаете принятия, что вы можете угождать себе и все еще быть частью стаи. Иметь теневую сторону не стыдно, это свойственно человеку, но если вы начнете прятать ее, то можете начать вести себя действительно постыдным образом, и закончится это не чем иным, как изгнанием, которого вы так отчаянно пытались избежать.

Угодники и стыд

В случае с угодниками стыд часто бывает кнутом, который пускают в ход напуганные родители, когда им нужно пресечь действия ребенка, с которыми они не могут справиться или которые вызывают в них чувства, которые они не могут разрешить. В случае Идриса социальный кодекс в его стае велел мужчинам: «Не показывай своих чувств». Когда его окрестили «плаксой», это запустило чувство стыда, которое заставило его сдерживать проявления грусти. Когда ему говорили, что его чувства расстраивают мать, это становилось очередной причиной прятать свои слезы. Будучи взрослым, он все так же боялся быть отвергнутым своей стаей, поэтому продолжал следовать старому кодексу, даже когда утопал в собственных страданиях. Мы нуждаемся в наших эмоциях, они помогают нам переживать горе, эволюционировать, отстаивать себя и отпускать прошедшее. Без возможности чувствовать Идрис не мог справиться со сложностями, которые преподносила ему жизнь, и был не в состоянии попросить о поддержке. Он старался перегнать свои эмоции, но они настигали его и толкали его то на один, то на другой разрушительный путь. Больше потерь, больше чувств, больше стыда, больше секретов.

Мужчин вроде Идриса легко понять неправильно. Если судить исключительно по их поведению, может показаться, что у них – эгоистичных донжуанов, ведущих гедонистический образ жизни и думающих только о себе, – все более чем замечательно с умением угождать себе, однако, если принять во внимание их мотивацию, откроется совсем другая картина. Угождать себе не означает думать только о себе, но означает заботиться о себе настолько, чтобы поступать правильно и рисковать из-за этого потерять симпатию окружающих, чтобы формировать интимные, подлинные, крепкие отношения. Идрису приходили мысли о самоубийстве не оттого, что жил, не зная забот и потворствуя своим прихотям; он хотел умереть, потому что чувствовал безысходность и одиночество. В его случае заботиться о себе достаточно сильно выглядело бы так: рискнуть не понравиться своим родным и друзьям, чтобы нарушить правила своего мужского кодекса и признать свои чувства. Угождение себе выглядело бы так: попросить помощи, и это было бы признаком не слабости, но силы.

Разрешение чувствовать

Идрис пришел на терапию и получил разрешение чувствовать и просить о помощи, но ему понадобилось дойти до предела и пережить переломный момент, чтобы достичь этого.

Мозги меняются, а познание работает на взаимодействии культурных данных, которые мы получаем, и ответах, которые мы продуцируем. Между женским и мужским мозгом есть различия, однако они по большей части заключаются не в анатомии и не в когнитивных особенностях, но являются продуктом наших культурных взаимоотношений; мы в первую очередь культурные существа. Когда мальчикам говорят «ты же мужик», в их головах записывается сообщение, которое говорит им, что им нельзя быть уязвимыми, нельзя показывать, что им сложно, и они не должны испытывать чувств. Когда мы говорим им «хорошие парни финишируют последними», мы учим их, что они должны быть нахальными, если они хотят победить.

Попробуйте посмотреть на мальчиков, которые растут сейчас, и вы, может, заметите, что они заслуживают другого кодекса. Такого, который оставляет им пространство делиться своими чувствами без осуждения или стыда. Кодекс патриархата наделяет мужчин властью, силой, но когда у нас есть только сила, мы оказываемся не в лучшем положении, когда жизнь подкидывает неприятные сюрпризы. Доспехи силы может сорвать жизненными штормами, и мы будем беззащитными перед лицом кризиса или горя. Если наше единственное прибежище – бить в ответ, то мы просто развяжем войну между собой и окружающими или между противоречащими частями самих себя. Наши переживания разъедают нас изнутри, пока не начнется отвесное падение: кризис среднего возраста, выгорание или суицидальные мысли. В жизни гораздо полезнее силы будут способность к саморегуляции, умение просить о помощи и прислушиваться к своим чувствам, чтобы извлечь из них важные сведения.

Установка «Не чувствуй» распространяется не только на мужчин, она влияет на представителей обоих полов, но, по моему опыту, чаще она сидит в головах у мужчин. Мужчины и женщины могут бороться за равенство более осознанно, если мы поймем, что «привилегия» – не одномерна. Исторически патриархат выводил патриархов – сильных мужчин, которым неведомы уязвимость, чувствительность и эмпатия. Беспощадных к другим и к себе. Не на пользу подавляе– мым ими мужчинам и женщинам и не на пользу себе в случае потери или неудачи. В таком смысле образ головы без сердца и мышления без чувств ставит в невыгодное положение нас всех, так как продвигает ограниченную идеологию конкуренции и индивидуализма ценой потери интимного и совместного.

Если мы будем воспитывать мальчиков (и девочек), которые умеют сочувствовать себе, то они будут способны сочувствовать и другим, испытывать эмпатию и сострадание. Если мы будем воспитывать девочек (и мальчиков), которые будут осознавать свою силу и отстаивать себя, иметь потребности и мощь, то они будут защищены чувством собственного достоинства. Если мы будем отрицать свои потребности и не будем иметь чувства собственного агентства, то будем доверять свою безопасность людям, которым нам придется угождать, даже когда у них на уме далеко не наши интересы. Чтобы быть по-настоящему равными, нам нужно разрешение быть одновременно сильными и уязвимыми.

Настоящий джентльмен

Одна из стереотипно мужских угоднических персон – настоящий джентльмен, кого воспитывали говорить: «Дамы вперед» или «После Вас». Романтические комедии научили нас ожидать, что мужчины будут отдавать девушке свое пальто, покупать ей цветы или платить за такси, а если мужчина настоящий джентльмен, то он даже может посмотреть романтическую комедию вместе с ней. Но эта персона оставляет им не слишком много места быть «настоящими» мужчинами, и я не имею в виду жесткими и мужественными, я имею в виду неидеальными, со своими эмоциональными нуждами.

Мэтт был угодником-Тенью, но, как оказалось, не самым лучшим: продержаться в роли долго ему не удавалось. Когда он оставался в одиночестве, он шел в паб и покупал рюмочку, когда чувствовал себя неуверенно, он заваливал кого-то еще комплиментами. Он бомбардировал своей любовью, вниманием, щедро одаривал относительно незнакомых людей и гордился тем, что отказывался от ответных жестов. Но у него не получалось довести начатое до конца, и он неизбежно начал обижаться на людей, которые принимали его любовь на таких эгоистичных, односторонних условиях.

Он работал фандрайзером в благотворительной организации и был очень хорош: очарованием он пробирался в карманы богатых компаний и возглавлял команду обожающих его учеников. На романтическом фронте он был не так успешен, часто втягивался в разочаровывающие связи на одну ночь, сложные служебные отношения или мимолетные интрижки с замужними женщинами. Он был серийным «классным парнем на первом свидании» и у него был к этому талант. Для него пару часов побыть остроумным обворожителем было легко, и так он не рисковал обнаружить другие свои менее очаровательные черты. Он умел быть беззаботным развязным парнем, веселым и общительным, заинтересованным и внимательным. Он влюблял девушек в себя на один вечер, обменивался с ними номерами и обещаниями, но никогда больше им не звонил, потому что никак не мог продолжать шоу на втором свидании.

Смысл жизни Мэтта состоял в том, чтобы делать окружающих, в первую очередь женщин, счастливыми. Его мать была убита горем, когда его отец ушел, и он заботился о ней и младшей сестре как мог, всегда стараясь обрадовать или рассмешить их. Ему было только двенадцать, но мама говорила, что он «в доме мужчина» и ее «рыцарь в сияющих доспехах», и он делал все, что мог, чтобы соответствовать этим титулам.

Он имел репутацию джентльмена, каждый, кто был с ним знаком, знал, что он придерживает двери, уступает место и помогает носить сумки. Он настаивал, что именно он будет платить, когда приносили счет, водил своих племянниц покупать платья на выпускной и присматривал за кошкой соседки, когда она куда-то уезжала. Если женщины были счастливы, он был счастлив. Тогда он нравился себе и на более глубоком уровне чувствовал безопасность, будучи их героем, джентльменом, которым его воспитывали. Ощущение безопасности, однако, всегда было недолгим. Он понимал, что не был искренен в своих стараниях угодить или, по крайней мере, что был честен не до конца, утаивал что-то. Когда его соседка возвращалась домой, он злился, если она не приглашала его выпить. После похода по магазинам с племянницами он чувствовал себя отвергнутым, если после этого они решали навестить друзей на следующих выходных.

Будьте осторожны со своими желаниями

«Будьте осторожны с тем, как вы преподносите себя», – предупредила я его однажды. Мэтт держал бизнес по одариванию людей счастьем, и он рекламировал свои услуги баннером, на котором могло быть с успехом написано: «Если вы счастливы, то и я счастлив». Люди, принимавшие его предложение, ожидали, что он будет охотно угождать им, ведь именно это и говорилось в рекламе, и они были сбиты с толку, когда поток его щедрости иссыхал или он выставлял им большой эмоциональный счет. Мэтт привлекал дружбу и отношения, обещая неограниченное одностороннее внимание и удовольствия. Он начинал с рыцарства и лести, вел себя наилучшим образом, чтобы купить внимание женщин на время, но неизбежно начинал обижаться на них за то, что они не могли разглядеть его лицо через маску, и в итоге он отворачивался от них и лишал своей любви. Когда он прекращал угодничать перед ними, они удивлялись и расстраивались (естественно), и это укрепляло его веру в то, что только его угодническая версия приемлема. Как только они больше не были счастливы, Мэтт тоже не мог быть счастлив, и он переключался на кого-нибудь еще.

Если мыслить реалистично, искренний слоган Мэтта мог содержать надпись: «Если вы не счастливы, то я не могу быть счастлив», но это, пожалуй, привлекало бы меньше клиенток.

Как вы «рекламируете» себя?

Что вы неосознанно предлагаете окружающим? Как вы обещаете угодить людям? Подумайте об искренних, настоящих отношениях, которые вы хотели бы предложить, в которых были бы собой, а не исполнителями желаний. Что вы хотите предложить такое, чтобы принимало в расчет и ваши нужды, и нужды другого человека? Если мы можем рискнуть привлечь людей тем, кто мы на самом деле есть, не прячась за красивым фасадом, то в нашу дверь будут реже стучаться, но те, кто постучится, будут подходящими нам людьми, достаточно устойчивыми, чтобы удовлетворять свои потребности и быть рядом с нами, принимая наши потребности. Перепишите свой слоган и гордитесь тем, что предлагаете.

Идрис и Мэтт оба старались быть такими, какими, по их мнению, люди хотели их видеть. Они вели себя так, чтобы закрыть свои потребности и чувствовать себя частью стаи. Если детьми мы никогда не чувствовали защиты стаи, то могли бы научиться жить без нее и найти другие способы оставаться в безопасности. Если наши чувства никогда не были важны, то из стремления защитить себя мы можем решить, что нам все равно. В случае со многими моими клиентами-мужчинами именно так и зарождается Резистор.

Поучительная история

Знакомая фигура в моем терапевтическом кабинете – мужчина, ошеломленный шоком после развода.

Это не редкая история: мужчина, который много работал годами, платил по счетам дома, продвигался по работе и вдобавок зачастую с малого возраста чувствовал ответственность за кого-то еще. Он выживает под давлением показывать результат, сопротивляясь эмоциональной ответственности за отношения в своей жизни. Стараясь уйти от домашних обязанностей, он жаждет свободы и независимости, веря, что заботиться о себе будет бесконечно проще, чем заботиться о всех остальных

В случае одной из пар, с которой я работала, таким был мужчина, который жаловался, что должен быть «сиделкой», когда его жена уходила куда-нибудь на один вечер, хотя речь шла о его собственных детях. Если она предлагала ему сходить с детьми в парк на выходных, он реагировал так, будто ему это навязывают, бубня: «Папа сегодня работает няней». В стае его друзей тоже почитали такой кодекс Резистора. Они с товарищами смотрели в пабе спорт на большом экране и, заказывая по последнему пиву на дорожку, делились боевыми рассказами о том, как жены держат их под каблуком. Братья по оружию, они утешали друг друга, когда приходилось заканчивать попойку и «возвращаться к женушкам». В конце концов его жена устала быть ему тюремным надзирателем, постоянно упрашивая его проявить интерес к своим детям или провести время с ней, в ответ получая только закатывание глаз, и положила конец отношениям.

Таковы мужчины, которые считали, что хотят свободы и независимости, когда в реальности такое их желание – лишь реакция на то, что когда-то раньше им случилось испытать, что они не важны. Они приучились не хотеть близких отношений, потому что близость была недоступна, и их истинные потребности в отношениях заменились кажущимся безразличием Резистора. Жены не хотят их контролировать, не хотят играть роль злодейки и также не хотят быть с мужчиной, который проводит время с семьей только по принуждению. Внешне Резисторы выглядят так, будто им все равно, – раздражающих людей они не слушают, давлению угождать не потворствуют, но могут создать защитную персону безразличного или агрессивного человека и упустить зерно правды в обратной реакции окружающих. Они могут изолировать себя от окружающих, чтобы не чувствовать себя нелюбимыми. Они верят, что угодническое поведение им не грозит, но вот изначальный мужской кодекс поведения крепко держит их в своих лапах, и они отказываются от эмоциональной близости, ведь иначе «пацаны не поймут».

Это одинокие волки, ищущие независимости из-за того, что не представляют себе альтернативы, или из-за опыта созависимости в прошлом. Если они научатся говорить о том, что чувствуют и что им нужно, то смогут найти и свободу, и чувство причастности внутри своих отношений; смогут угождать себе в рамках своей семьи. В противном случае они достигнут освобождения, которого, как им казалось, они всегда желали, но таким способом, который будет стоить им семьи.

Построение интимных отношений

Мужчины часто с раннего возраста тяготеют к иерархиям; быть может, по биологическим причинам, быть может, по аналогии с иерархиями, которые они наблюдают внутри семьи – в силу природы или привычки, или того и другого. Представители мужского пола зачастую используют свою врожденную соревновательность, сравнивая двигатели своих автомобилей или карабкаясь по карьерной лестнице. Иерархии с готовностью принимают угодников, так как участники иерархий, вместо того чтобы должным образом угождать себе, либо следуют приказам, либо отбиваются. Они могут концентрироваться на росте и статусе ценой отказа от отношений и интимности, и победа на работе может компенсировать для них потерю дома. Личные взаимоотношения могут пострадать, пока они пытаются впечатлить начальника. Женщины часто описывают чувство разочарования, которое ощущают, когда их молодые люди или мужья проявляют свои лучшие качества только на работе.

Для многих мужчин там, где соревнование, там и причина стараться. Дома никакого соревнования часто нет: ни турнирной таблицы, ни продвижения, ни повышения зарплаты, поэтому часто им может казаться, что стараться не нужно. Как только отношения обеспечены, цель достигнута, очень просто перестать в них вкладываться, чтобы сэкономить энергию для какого-нибудь другого соревнования где-нибудь в другом месте. На самом деле неучастие в семейных заботах может активно поощряться мужским кодексом; это даже может стать очередной областью соревнования, они могут стыдить друг друга, называя «подкаблучниками». Чтобы соблюдать этот мужской кодекс, надо обязательно ворчать об оковах супружества и не перерастать свою стаю, даже если вы с радостью приняли бы осмысленное взрослое существование с поддерж– кой любимой женщины.

Наши отношения задуманы так, чтобы проходить через разные стадии развития. Начинаем общение мы с приветствия и пожатия рук, говорим о погоде, структурируем наше совместное время через какие-то активности или общие интересы. Многие отношения не идут дальше этой точки, но при этом могут быть полноценной дружбой.

Однако если мы хотим более глубоких связей, то должны пойти дальше совместных активностей и общих целей и стремиться к тесной связи, построенной на близости, в которой присутствуют и подлинность, и обязательства. В силу того что мужской кодекс традиционно ограничивает мужчин до связей, где нет места чувствам, то неудивительно, что мужские разговоры по умолчанию будут о спорте либо технологиях, либо автомобилях, оставаясь в рамках структурированных, безопасных тем. Любой, кто бросает вызов кодексу, проявляя уязвимость или стремясь к близости, может быть воспринят как опасный отщепенец, и ему скажут «быть мужиком» – сверстники мягко укажут такому нарушителю на нормы группы, используя щедрую порцию стыда.

Если вас приучили, что уязвимость – признак слабости, то вы могли научиться скрывать свои чувства и больше опираться на ни к чему не обязывающие приятельские отношения. Вы даже, может, не догадываетесь, что делаете это, но можете понимать, что чего-то в ваших отношениях не хватает или что-то мешает вам вступать в искренние связи. Многие мои клиенты-мужчины рассказывают, что ощущают одиночество, такое, какого не бывает у женщин. Мужчинам часто не хватает сети поддержки, которая формируется в течение жизни, если делиться своими эмоциями и выражать себя. Замечают это отсутствие они только тогда, когда все уже летит к чертям и они обнаруживают, что не могут просто вернуться в привычное состояние или решить проблему. Может, вы замечаете, что хорошо ладите с друзьями и вам легко найти общие темы для разговора, когда в целом в вашей жизни все хорошо, но дружба не является для вас источником эмоциональной поддержки, когда становится туго или когда вам нужна помощь. Если вам это знакомо, возможно, стоит инвестировать в связи, имеющие потенциал перерасти в интимные отношения, даже если с вашей стороны это потребует некоторой уязвимости. К кому бы вы ни решили обратиться, он или она могут нуждаться в чем-то похожем на то, что нужно вам.

Уязвимость не делает вас неприятными, не важно, чему вас учили раньше, но вот ваши защитные механизмы могут.

Когда вы научитесь лучше угождать себе, то сумеете поделиться тем, чему научились, с другими людьми, которым, возможно, надо пройти похожий путь – как мы увидим в следующей главе, где изучим, каково это – быть на обратной стороне угодничества.