Зеленый остров

9

Из-за убаюкивающего ритма вероятность брака на полуавтоматах была велика, потому всякий раз обход токарного участка Дягилева начинала с этих станков.

Кольца у Коршункова оказались в порядке. Зоя старательно сложила их в прежние столбики, потом, подняв голову, ласково посмотрела на увлеченного работой Сергея. Тот вырвался из станочного ритма, шагнул к столу, у которого остановилась Зоя, оперся на него руками — упали на широкий лоб русые волосы. Тыльной стороной кисти он отбросил их, но пряди снова свалились. Он что-то сказал Зое, показав в улыбке белые зубы. Зоя кивнула и ответила ему неуемной улыбкой.

Напористый голос Витюни Фролова отвлек Игоря.

— Вот она, значит, какая любовь-то! Теперича Зойку от полуавтоматов не отгонишь!.. Нет, ты видал, как она возле Сергея вертелась, а?

Обернувшись, Игорь увидел лоснящееся, с возбужденно-веселыми черными глазами лицо Фролова. Его молодое, низколобое лицо!..

— Да какое твое собачье дело! — не сдержался, закричал Игорь. — Что ты везде лезешь, чушь всякую несешь, как Сивков какой-нибудь! Ладно, Сивков, он неудачник, ему в жизни не было счастья, а ты-то что?

— Во, псих! — удивился Фролов. — Ты что, совсем уже?..

— Это не я — уже! Это вы все… Вот ходят и жужжат, как мухи: Коршунков — Дягилева, Коршунков — Дягилева… Узнать бы, кто про них разболтал, я бы тому морду набил, ей-богу!..

— Ну, дает! — Фролов таращил глаза. — А что это ты за них так заступаешься? Прямо как отец родной…

— Нет, ты мне скажи, от кого про Серегу и Зойку узнал? Ну, не бойся, скажи!

— Да я в раздевалке слышал. Про них уже весь цех говорит… А что тут особенного? Интересный случай, поэтому и говорят. У каждого ведь свое мнение имеется… Я вот думаю, что Серега не такой дурак, чтобы с Зойкой по-настоящему сошелся. Погреется малость — и прощай, дорогая!.. Он парень ушлый — я таких за версту по запаху узнаю.

— Да ты уж, конечно! — успокаиваясь, насмешливо воскликнул Игорь. — Ты у нас известный мудрец… Вон станок твой зазря электроэнергию расходует. Иди, вкалывай, любознательный мальчик!

Глаза Витюни будто погасли, утеряв живую веселость. Фролов молча развернулся и пошел к своему станку.

А Сергей Коршунков работал так увлеченно, что не замечал ни любопытствующих взглядов токарей и проходивших мимо цеховых работников, ни призывных взглядов своего друга Игоря Карцева. И не подходил к ящику с песком, когда устраивался там на перекур Игорь. Дымя сигаретой в одиночестве, Игорь смотрел то на Коршункова, то на своего наставника и спрашивал себя: неужели Сазонов мог разболтать?

Не так давно за токарным участком закрепили обработку тонкостенных колец. Расценки были высокими, но токари брались за новый тип неохотно: слишком жестки были требования на равномерность толщины стенок колец. Из-за того, что кулачки патрона, сжимая кольцо, деформировали его, получалось много брака.

И вот Сазонов придумал специальную разрезную оправку и сам же ее сделал. Он так удачно подобрал внутренний диаметр, что заготовки входили свободно и зажимались в патроне надежно. «Просто, как все гениальное!» — радовался Сазонов, демонстрируя изобретение токарям.

Крупная, гордо вскинутая голова, щекастое лицо, прокуренные зубы, тяжелый подбородок — этот привычный облик наставника вдруг вызвал у Игоря чувство неприязни. «Ишь, какой он мордастый, здоровый!» — подумал Игорь раздраженно. И в ту минуту словно очнулся от сна — понял, что напрасно надеялся выправиться, стать таким же мастеровитым и смекалистым токарем, каким был Сазонов. Никогда и ничего он не изобретет и работать так же, как его наставник или начинавший обгонять Сазонова Серега Коршунков, не сможет, потому что не любит эти дурацкие станки — и вообще тесно и мучительно ему в токарном цехе, среди грубых людей, в подчинении бесчувственного мастера Лучинина!

И теперь, стряхивая пепел с сигареты на песок, Игорь чувствовал, как оживала в нем неприязнь к Сазонову. Он вспомнил утренний разговор с Коршуновым, когда тот высказал предположение, что это Сазонов разболтал всему цеху про отношения с Зоей. «Наверное, от злости, что Серега его обгоняет, разболтал!» — решил Игорь, глядя на спокойно работавшего наставника.

Ровно в двенадцать, когда на участке никого, кроме Карцева и Коршункова, не осталось, Серега остановил наконец станки и, поймав терпеливый взгляд Игоря, махнул рукой.

В столовой, пока стояли в очереди, и за столом Коршунков молчал, отвечал Игорю улыбками, и по этим рассеянным улыбкам нетрудно было догадаться, что Игоря он не слушает, весь сосредоточенный на чем-то своем.

Когда вышли из столовой, до начала работы оставалось еще минут двадцать. День был сухой, жаркий, с легким ветерком, с длинными обозами облаков в небе. Над цветочными клумбами в сквере трепетали крупные бабочки, в ромашках и маргаритках с довольным жужжанием возились пчелы. Так покойно, хорошо было сидеть возле цветов, вдыхать наносимую ветром водяную пыль фонтана! Все скамьи в сквере были заняты: на них, подставив солнышку лица, нежились рабочие.

А Коршункову не сиделось.

— Ну что, пойдем в цех потихоньку? — предложил он.

Играть в домино не стал — стоял возле стола, за которым «забивали козла», но даже за игрой не следил — все косился на свои станки. Так и не выдержал: до свистка было еще минут пять, а Коршунков уже отправился на рабочее место и запустил полуавтоматы.

— То-то жадность забирает! Урвал «калым» — и вот не терпится человеку, — как бы размышляя вслух, произнес Сивков, разглядывая в своих ладонях взятую партию костяшек.

Сазонов, повернув голову, посмотрел на работавшего Коршункова, ничего не сказал, только усмехнулся.

Но даже эта усмешка так разъярила Игоря, что он готов был с кулаками наброситься на своего наставника. С трудом заставил себя сосредоточиться на игре: был его ход, но вместо четверошного дубля Игорь выставил «четыре-два», тем самым обрубив ход, который выстраивал игравший на «четверках» Сазонов.

Вообще-то Сазонов был неплохим наставником — не поучал у всех на виду, однако советом или конкретным делом помогал часто: и нужный резец у него находился для Игоря, и хорошо заправленное сверло большого диаметра, и оправки. Без наставника Лучинин Игоря не оставил бы — как безнадежно отстающего — но любой другой: хоть Белоногов, хоть Сивков, хоть Кондратьев — не смог бы относиться к Игорю так спокойно и доброжелательно, как относился Сазонов. Но зачем же он проболтался!

— Ты уж играй, если сел! — сердито заметил Сазонов, когда Игорь своим ходом разрушил затеянную комбинацию.

Игорь дерзко взглянул на наставника и проговорил раздельно:

— А все-таки завидно, когда другой работает лучше!

— Ты играй, — хмурясь, напомнил Сазонов.

— Видал, подопечный-то чего выдает! — толкнув Сазонова локтем, весело поддел Сивков. — Это же надо такую наглость иметь!

Сазонов перекинул папиросу в другой угол рта и, щуря глаз от ее дымка, пристально изучал лежавшие в его крупных сомкнутых кистях пластмассовые плиточки домино.

— Ты что это на старших хвост задираешь? — продолжал подначивать Сивков.

— Я говорю, что есть, — холодно ответил Игорь.

— Говори, да не заговаривайся, — подал голос Сазонов. — Никто никому не завидует, что зря нарываешься? А если не нравится со мной работать — скажи прямо. Лучинин тебе другого наставника определит, я лично не против.

— И скажу! — радуясь своей отваге, воскликнул Игорь. — Потому что это меня лично касается. А вот некоторые болтают, где не надо, о том, что их совсем не касается!..

Сазонов в упор, спокойно и укоризненно посмотрел на Игоря. И ничего не сказал.

Разнеслась над станками долгая металлическая трель. Партию наспех доиграли — после ошибки Игоря выигрыш Сивкова и его партнера Кондратьева был очевидным. Игорь поплелся к станку, унося в душе тяжесть новой вины.

Давней и все еще не осуществленной задумкой Игоря было приучить себя к систематическим домашним занятиям. Сколько раз уже он записывал в дневнике: «Прошел еще один день, а я ничего не сделал!»

Планов было много. Для вдумчивого чтения и конспектирования был намечен список книг. Заведены толстые, в коленкоровых переплетах тетради для записи особенных словечек, то и дело мелькавших в разговорах токарей, для упражнений в литературных приемах, для записывания словесных пейзажей и портретов. Еще было намечено научиться за лето читать без словаря по-английски, наизусть выучить «Евгения Онегина» и, самое главное, написать большую, серьезную, вовсе не для газеты вещь: повесть или пьесу из школьной жизни.

Вымокнув под дружным ливнем по дороге с завода домой, Игорь радовался: если дождь — отец не потянет на работы в саду, а собственная душа не позовет вечером на прогулку по акациевой аллее. Надо наконец приступить к систематическим домашним занятиям!

Но к вечеру дождь иссяк. Над аэродромным полем прорезалась и стала быстро шириться полоса золотистого закатного неба. Когда из-за края сползавшей к востоку облачной пелены выкатилось солнце, тени домов резко легли по влажному асфальту, их стены ярко зажелтели, а по окнам чистым золотом разлился солнечный свет. И когда этот свет ворвался в окно комнаты, где сидел над своими тетрадками Игорь, решимость будущего студента филфака оказалась сломленной. Проклиная себя за малодушие, Игорь извлек из шкафа выходные брюки и рубашку…

Все то же томительное одиночество ожидало его в зеленом коридорчике аллеи, да как радостно распер грудь влажный и пахучий вечерний воздух! Никто не ждал его в тот вечер на аллее, но упругими, быстрыми шагами направился Игорь к шеренгам акации.

Аллея уже заполнилась гуляющими парочками: девчонки с простовато-приукрашенными личиками, лохматоголовые кавалеры из заводского поселка. И вдруг среди этой публики Игорь увидел как будто родное лицо!

Гордость, от которой так непривлекательно вытянута была физиономия Игоря, тягостное чувство разочарованности — все исчезло, когда Игорь увидел Дягилеву и Коршункова. Легкое желтое платье Зои проминалось от встречного ветерка. Теплым светом жизнелюбия сияло ее лицо. Сергей не спеша шагал рядом, не касаясь Зои; изредка вскидывал руку, срывал листья и растирал их в пальцах. Как и Зоя, он сейчас казался Игорю родным человеком: широкогрудый, с открытым мужественным лицом, светлыми волосами, которые ветерок приподнимал пластами.

Восторг и странная нежность заполнили душу Игоря. У него нечаянно вырвалось:

— Здравствуйте, дети мои!

Зоя рассмеялась, по-девчоночьи закинув голову. Сергей улыбнулся скуповато. И ответил:

— Добрый вечер, папаша! Давай присоединяйся, если никуда не поспешаешь.