Зеленый остров

7

Тесть и теща Сазонова жили в пятиэтажном, построенном лет тридцать назад, доме с высокими потолками и толстыми стенами. Жили старики просторно: вдвоем в двухкомнатной квартире. Но бывая у них, Сазонов всякий раз с удовольствием вспоминал о том, что хватило у него духа выдержать все испытания и получить от завода однокомнатную секцию.

Ради приличия он просидел полчаса; как мог, поддержал разговор с тестем, медлительным, чрезвычайно серьезным толстяком, который всю жизнь преподавал сопромат в заводском техникуме, насчет китайцев и американского президента, потом про Сталина и, наконец, про футбол. Когда сдерживать зевоту стало уже совершенно невозможно, Сазонов пожелал старикам доброго здоровья и отправился домой.

Выходя из подъезда, Сазонов едва не натолкнулся на ворковавшую в дверях парочку. Молодые умолкли, расступились, давая Сазонову пройти — вот тогда-то он и узнал обоих. Зоя Дягилева, контролер ОТК с участка, где работал Сазонов, жила в этом подъезде, на третьем этаже. Была она женщиной вольной, жила без мужа, так что, в принципе, стоять в дверях с кавалером имела полное право. Озадачило Сазонова то, что веселые разговоры Зоя вела с Серегой Коршунковым. Хорош, тихоня! Быстро сориентировался…

Они, конечно, тоже узнали Сазонова. Деваться было некуда: поздоровался, хотя днем уже виделись, ведь работали в одном цехе. Но заметив потупившийся взор Зои и неуверенную скучноватую улыбку Коршункова, Сазонов не стал задерживаться, пошел своей дорогой. «Тоже мне, конспираторы! — думал он, кривя рот в презрительной улыбке. — Торчат в подъезде, будто молоденькие. Зойке-то что, она мать-одиночка. А вот ты, Серега, вышел на опасный поворот. Молва — она и передовиков не щадит!»

Дома, уже ложась спать, Сазонов опять вспомнил выражение лица застигнутого врасплох Коршункова и вслух рассмеялся.

— Ты чего? — спросила жена.

— Да так…

Валентина затихла. Лежала у стены, спиной к Сазонову, и он решил, что жена заснула. Однако после довольно долгой паузы Валентина опять спросила:

— Правда, чего ты смеялся?

— Ну, пристала! Смешинка в рот попала, вот что.

— А может, ты надо мной смеялся?

— Отстань!

— Не отстану. Развел туман какой-то!.. Говори, почему смеялся?

— Не скажу! — веселился Сазонов.

— У-у, вредина! — Валентина оттолкнула мужа. А тому снова припомнилось лицо Коршункова — так отчетливо врезалось в память: во взгляде недовольство, а на губах вежливая и даже вроде бы просительная улыбочка. Дескать, ты уж особо не болтай про нас, сам понимаешь, такое дело…

Коршунков всего два месяца назад появился на участке, но токарничал не хуже Сазонова, потому что до перехода в цех мелких серий работал в инструментальном, на универсальном станке. И Сазонову приходилось делить с ним лидерство. Правда, на его зарплате это соперничество пока не отражалось, но самолюбие Сазонова было ущемлено. Он не хотел признаваться себе в этом, однако все-таки нервничал, замечая, что мастер Лучинин прямо-таки любуется новичком. И вообще в цехе из Коршункова сразу же и откровенно стали делать передовика. Уже и на цеховом митинге выступил, и в подшефную школу на встречу с выпускниками ходил. Токарь-то он классный, ничего не скажешь. Но ведь и скромность надо иметь!

— А я знаю, над кем ты смеялся, — сказала Валентина. Вот ведь как ее задело: все еще не спала. И голос был злым. — Это ты над моим отцом смеялся. Что он такой старый и глупый, пристает с разговорами о политике.

— Перестань выдумывать всякую хреновину! — не вполне искренне возмутился Сазонов. — Ничего плохого я о твоем отце не думаю, старик как старик.

— Ну скажи, Коль! Вот такая я: теперь не усну, буду думать, что, значит, надо мной смеялся… Что я такая толстая, да? А разве я виновата? Вот родила Славика — и стала расползаться.

— Э, да от тебя не отвяжешься! — совсем рассердился Сазонов. — Чтобы ты успокоилась — не над тобой смеялся, честное слово! И вообще ни над кем… Просто когда ходил к старикам, встретил в их подъезде Зойку и еще одного деятеля.

Валентина мгновенно развернулась, прильнула к мужу и спросила громко, нетерпеливо:

— А кто, Колюнь?

— Да тихо, Славку разбудишь!

— Ну скажи, скажи, Коль!

Сазонов молчал, колебался. Хотел сказать только про Дягилеву. Но теперь уж Валентина не отвяжется, пока все не выпытает.

— Да ты его не знаешь, — небрежным тоном произнес Сазонов.

— Если ты знаешь, почему я не знаю! Из вашего цеха кто-нибудь?

— Ну из нашего…

— Да кто же?

— Ну Серега… Коршунков.

— Это новенький, что ли?

— Он самый.

— Вот так не знаю! Да я сего матерью работаю. Она у нас старший инженер. Нина Федоровна… Такая дама с характером — ой-ой-ой!

— Валька, ты это… Языком не вздумай трепать, поняла? Вообще — какое нам с тобой дело? Встречаются они — и пусть себе на здоровье!.. Зря я тебе сказал, вот что!..

— Да что тут такого? Сказал и сказал… А все же какая бесстыжая эта Зойка! Не смогла мужа удержать — значит, надо скромность чувствовать. А то передовая работница, портрет на Доске почета, а сама на мужиков так и зырится! Ну ладно бы еще пожилые, коты какие-нибудь… Нет, ей молодого дайте. Скажи, ну разве это не бесстыдство? Ох и задергается Нина Федоровна, когда узнает! Вот это ей будет сюрприз — она ведь женить сыночка собиралась. Вот это будет кино!

— Заладила: бесстыдство, бесстыдство. А сама, небось, завидуешь Зойке, что хоть и без мужа, а все равно в почете! — сердясь на себя, сердился и на жену Сазонов.

— Да чему там завидовать, господи!.. Вот я и в студентки не рвалась, и в Ленинграде не жила, и в передовиках не хожу, но зато и повода для насмешек людям не давала. С меня и своего ума хватает, зато семья в порядке и пальцем никто не указывает!

«Ума хватает» — мысленно согласился Сазонов, вспоминая далекий-далекий осенний вечер, клубную танцплощадку возле пруда, растертые на асфальте желтые кленовые листья, их печальный запах и двух подружек, с которыми по очереди танцевал под хрипловатую музыку. Тоненькая и большеглазая Зоя нравилась ему больше, но держалась она как-то уж слишком скромно и отчужденно, неохотно отвечала на его разговоры. Зато пышная, с розовым тонкобровым лицом Валентина на Сазонова поглядывала лукаво, бойко смеялась, когда он острил, и охотно приняла приглашение проводить ее домой. А через три месяца Сазонов пришел к родителям Валентины договариваться насчет свадьбы. И лишь год спустя, когда Валентина уже действительно была беременна, понял Сазонов, что со свадьбой-то можно было не спешить…

— Ну вот и помалкивай, раз ума хватает, — грубовато сказал Сазонов жене. И, отвернувшись, добавил: — Давай спать, поздно уже!

Однако уснул он не скоро, все жалея о том, что проболтался. Не утерпит Валентина, разнесет по заводу, сорока! И, конечно, Коршунков догадается, от кого пошло… Хоть Сазонов не очень уважал Коршункова, все же не хотел, чтобы и новенький относился к нему так же.

В цехе мелких серий Николай Сазонов работал уже восемь лет. Зарабатывал прилично. Работая на токарном станке, Сазонов чувствовал себя нужным и заметным в цехе человеком. Так что по утрам он с бодрым видом выходил на акациевую аллею, которая вела от поселка к заводской проходной.

Кусты акации уже ощетинились молодыми нежно-зелеными стручками, напоминавшими формой лезвие перочинного ножичка. К ним невольно тянулась рука, чтобы, как в детстве, сорвать стручок, разделить его створки, вышелушить мелкие зернышки и сделать из стручка пронзительную пищалку. Однако Сазонов чувствовал свой уже зрелый возраст. Тем более что увидел шагавшую впереди Зою Дягилеву.

— Привет техническому контролю! — благодушно произнес он, поравнявшись с Дягилевой.

— Здравствуй, Коля, — откликнулась она и, окинув Сазонова спокойным взглядом, больше ничего не сказала. При этом Сазонов заметил тонкие морщинки, рассекавшие кожу у нее под глазами. Но вообще-то Зоя Дягилева выглядела привлекательной женщиной — статная, в тонком свитерке, обтягивавшем высокую грудь, с густыми недлинными волосами, золотившимися в лучах утреннего солнца. Одной рукой Зоя придерживала висевшую через плечо сумочку, другой помахивала в такт шагам.

Спокойствие Зои, а также тонкие нити морщин, которые Сазонов впервые заметил, сбили его желание язвительно высказаться по поводу вчерашней встречи, хотя ради этого и нагнал он Зою. Ему подумалось, что не такая уж она удачливая женщина — Зоя Дягилева. И уже нечего было Сазонову сказать. С ее стороны тоже не заметно было желания вести разговор. О чем-то думала, стянув к переносице темные брови. Сазонов уже сожалел, что поравнялся с ней. Так вот, молча, дошли они до проходной. Перед турникетом Сазонов замешкался, будто разыскивая по карманам пропуск. Зоя прошла вперед, и Сазонов уже не стал ее догонять, решив — с самозащитным чувством досады: «Да пусть живет, как ей нравится, мне-то что за дело, в конце концов!»

А вот с Коршунковым встреча получилась совсем иной. Сергея Сазонов застал уже на участке, тот хлопотал возле спаренных полуавтоматов, настраивал их для работы. Как и у Сазонова, у него был четвертый разряд и звание токаря-оператора. Всех остальных станочников обслуживали наладчики, а Коршунков и Сазонов имели право настраивать свои станки самостоятельно. Это было не только почетно, но и выгодно: Сазонов, например, зарабатывал раза в полтора больше, чем рядовые токари участка.

Как и всюду, утро на участке начиналось церемониалом рукопожатий. И Сазонов должен был начать «обход» с пожатия руки Коршункова; его станки стояли у входа на участок. Он взошел на высокий деревянный помост между полуавтоматами и протянул Коршункову руку:

— Здорово, соперник!

Коршунков как раз устанавливал по эталону поле допуска на одном из контрольных приборов. Обернулся, тряхнул головой, чтобы отбросить упавшую на глаза прядь, дружелюбно, однако с потаенной тревогой улыбнулся.

— Здорово, коллега, — ответил он.

Неспроста все-таки Зоя Дягилева увлеклась этим парнем: был он плечист и прям, как гимнаст; из-под высокого лба уверенно смотрели серые, в длинных темных ресницах глаза.

Удерживая в своей руке кисть Коршункова, Сазонов откровенно разглядывал новичка. Тот потупился, высвободил руку. Это Сазонову понравилось — Коршунков как будто признал его превосходство. И, захваченный чувством уверенности в себе, Сазонов решил не жалеть Зоиного кавалера.

— А ведь я вчера не сразу тебя признал… Ты уж извини, что помешал вам. У меня тесть с тещей живут в том подъезде. На четвертом этаже…

Коршунков буркнул:

— Да чего уж… — Отвлекся к приборам, потом обернулся, взглянул на Сазонова просительно.

— Ты ведь не баба, правда?

— Вроде не замечал за собой такого, — самодовольно ответил Сазонов.

Теплый и влажный, насыщенный запахами масла, эмульсии, горелой стружки сквозняк метался по цеховому пролету и вместе с лучами солнца, проникавшими сквозь запыленные фонари в крыше, смущал рабочих. Кто-то поправит рассыпавшиеся от ветерка волосы, кто-то, весело сморщившись, закроется от солнечного зайчика ладонью, кто-то, возвращаясь с заточенными резцами от наждака к станку, мечтательно заглядится на светящийся проем распахнутых в перволетье цеховых ворот. И вот уже исчезли с лица рабочего человека, пусть ненадолго, на какую-то секунду, суровая озабоченность и серьезность.

Направляясь к токарному участку, шла по цеховому пролету контролер ОТК Зоя Дягилева. Наклонив голову, придерживала рукой полы коричневого халата; словно траву, перебирал сквознячок пряди мягких волос, выбившихся на висках у Зои из-под косынки. И мужчины, работавшие у станков, поворачивали головы, чтобы посмотреть Зое вслед, полюбоваться ее женской статностью.

Между двумя лобовыми полуавтоматами легко, будто в вальсе, кружился токарь Сергей Коршунков. На одном станке шла расточка внутреннего диаметра и подрезался первый торец, на другом — обтачивался наружный диаметр и подрезался второй торец. Между станками в железных ящиках лежали груды ржавых колец-поковок; после обработки на полуавтоматах, которые обслуживал Коршунков, кольца становились одинаково светлыми и блестящими; их приятно было укладывать друг на друга в высокие столбики, что и делал Коршунков в те короткие паузы, когда оба станка были заряжены и делали сами заданную им работу.

Зоя остановилась возле столика с измерительными приборами; не развалив столбики, сняла несколько готовых колец и стала их проверять. Еще гибче, еще изящнее закружился Коршунков на деревянных брусьях решетчатого помоста. Кольца оказались в порядке, о чем легко было догадаться по тому, как старательно уложила их Зоя на место, как подняла голову и ласково посмотрела на увлеченного работой Коршункова.

По соседству с полуавтоматами Коршункова на универсальном станке работал токарь Сазонов. У него другая была задача: наружную поверхность колец, тех самых, что обдирал Коршунков, он превращал на своем станке в сферическую. Здесь можно было и по сторонам время от времени взглянуть. Потому и видел Сазонов, как шла по солнечной дорожке Зоя Дягилева. И с каким лицом проверяла кольца у Коршункова. И с какими глазами разговаривала с ним.

Не могла Зоя не почувствовать напряженный взгляд Сазонова. Чуть вскинула голову в шелковой, с изображением Эйфелевой башни косынке. И взгляд ее как бы говорил: «Ну почему тебя все это так волнует? Успокойся и не мешай нам!»

Она медленно опустила ресницы.

С самого утра не шла работа у Сазонова. То горели, то ломались резцы. Сфера на кольцах получалась с царапинами, и уже много брака набросал он в поддон станка. За два часа Сазонов почти ничего не сделал и чувствовал, что ничего и не сделает, если не справится с охватившей душу сумятицей.

Он остановил станок и побрел к ящику с песком, чтобы перекурить. «Так нельзя, — убеждал самого себя Сазонов. — Надо отвлечься, надо как-то настроиться, надо же работать!.. Ну что тебе до них? Пусть любятся, раз уж никого не боятся!..»

Но как ни запрещал себе Сазонов смотреть в том направлении, где, стоя у станков Коршункова, слишком долго проверяла его кольца контролер ОТК, все-таки снова посмотрел. И вдруг понял такое: наступила в жизни Зои Дягилевой пора, когда она чувствует себя счастливой.

«Нельзя же мешать! — гневно сказал себе Сазонов. — Это ведь не часто бывает, когда у человека — радость. Не часто и не долго… Имей совесть, Сазонов, не мешай!»

Он вернулся к станку, включил и, прислушиваясь к слаженному его рокоту, скоро ощутил в себе ту трепещущую сосредоточенность, что всегда предвещала хорошую работу.