Зеленый остров

4

Труборезка, то есть заготовка колец из труб, была монотонной и потому для Игоря самой тягостной операцией. Пока резец на малой подаче прогрызет в трубе канавку и отвалится очередное кольцо, он глазел по сторонам.

Лучинин и Зоя Дягилева сидели друг против друга за «капитанским» столом и о чем-то раздраженно спорили. Должно быть, Зоя так и не сумела убедить мастера. Резко поднялась из-за стола и направилась к станкам. А Лучинин с самодовольной улыбкой посмотрел ей вслед и продолжал прерванное из-за спора занятие: что-то подсчитывал на карманном микрокалькуляторе. Мастер очень гордился этой японской вещицей и, как давно заметил Игорь, ничто другое не доставляло Лучинину такого удовольствия, как забавы с вычислительным приборчиком величиной с записную книжку.

Если Зоя появлялась на участке с растерянным лицом — значит, по комсомольским делам. Комсоргом цеха был технолог Федя Верещагин, но уже больше месяца он находился в командировке на далеком острове Куба, а обязанности секретаря комсомольского бюро были возложены на контролера ОТК Дягилеву.

Со страдальческим выражением Зоя теперь старалась убедить в чем-то Николая Сазонова. Но это не простое дело — повлиять на токаря-аса, уж характер своего наставника Игорь знал хорошо. О нем на участке говорили: «На Сазонова где сядешь, там и слезешь!» Работал Николай отлично. И соображал будь здоров: на Доске лучших рационализаторов красовалась его фотография. Но стоило попросить о каком-то общественном деле — и беспартийный Сазонов наотрез отказывался. Вот и теперь в ответ на просьбу Зои он упрямо помотал головой и глянул по сторонам, как бы призывая окружающих в свидетели: вот, мол, меня просят, а я не хочу, потому что человек я скромный и выставляться не желаю. Побледневшая от досады Зоя направилась к другому передовику участка — Славе Кондратьеву.

Вместе со слесарями-ремонтниками Кондратьев перебирал коробку скоростей своего станка. Блок маслянисто блестевших шестерен лежал на полу, и мужики, сидя вокруг блока на корточках, о чем-то совещались. Когда подошла Зоя, вежливый Кондратьев сразу же поднялся и внимательно выслушал члена комсомольского бюро. А потом, улыбнувшись виновато, развел руками.

Игорь уже и про станок свой забыл — шпиндель вращался вхолостую — захотелось узнать, чего это добивается от токарей Дягилева.

Мишу Лунькова он считал самым общительным и веселым человеком на участке. Сколько отличных песен знал Миша! Он был любителем дальних походов, каждый отпуск проводил либо в Заполярье, либо в Забайкалье и там продирался сквозь нехоженую тайгу или сплавлялся по горным рекам.

Но и Луньков отказал Зое. Игорь не вытерпел, остановил станок и метнулся к Мише.

— Куда это она вас уговаривала? — спросил он.

Луньков сжал узлом губы, огорченно посмотрел на удалявшуюся с участка Дягилеву, потом ответил:

— Вот е-кэ-лэ-мэ-нэ! Просит: надо поход организовать. Ну я со всем удовольствием: в ближайшую пятницу вечерним рейсом на Зеленый остров. Местечко там знаю — закачаешься: песочек, сушняка навалом, червей можно накопать — там лещ хорошо берет… Нет, говорит, в школу нужен поход, к десятиклассникам. И вот именно сегодня, елки с палками! А я же сегодня в облсовпрофе должен присутствовать, у нас там методический совет по туризму. Зойка чуть не плачет: собрались, мол, одни деятели!.. Но я в самом деле сегодня должен быть в облсовпрофе!

«А ко мне не подошла! — обиженно подумал Игорь, вернувшись к мокрой и грязной своей работе. — Для них я только лодырь и бракодел!»

Вспомнилась ему ссора с Зоей из-за триста седьмых колец. Игорь так и не извинился перед контролером. «И не стану извиняться, раз не подошла ко мне!» — с детской мстительностью проговорил он почти вслух.

Увлекательное это чувство — обида! Стоило Игорю настроиться против Зои — и начала раскручиваться пружина. Вспомнились Игорю насмешки Сивкова. Плохой человек — Сивков!.. Мастер Лучинин, вместо того чтобы подумать, как облегчить жизнь Игорю Карцеву ради высокого литературного творчества, сидит, микрокалькулятором забавляется. Плохой человек — Лучинин!.. Мишка Луньков чуть ли не в каждые субботу-воскресенье в походах, а Игоря не догадается позвать. Плохой человек — Луньков!..

Чувство обиды разливалось в душе все шире — хватило ее и на отца, который ничего не сделал, чтобы спасти Игоря от каторжной токарной работы, и на нечуткий к Игорю коллектив бригады, и вообще на весь завод.

В душевной расстроенности Игорь часто поглядывал на стол, за которым сидел мастер. И огорчился еще больше, потому что не похоже было, чтобы Лучинин собирался куда-то уйти. Значит, и Игорю нельзя оставить станок и прогуляться по заводскому двору с целью утешения обиженной души.

Но время не останавливается, течет себе и течет. И смещаются, меняются обстоятельства. И вот к подавленному невзгодами человеку нежданно является удача!

На токарный участок пришел гость. Впрочем, никто из токарей на Олега Егорычева не обратил внимания, потому что выглядел Олег простецки, а ребята с участка не знали, что этот сорокалетний, уже седой, невысокого роста тихоголосый человек работает ответственным секретарем в редакции заводской многотиражной газеты «Слава труду».

С мягкой улыбкой на небольшом квадратном лице Егорычев подошел к Игорю, пожал повыше запястья его руку: ладонь у Игоря была черной от грязи.

— Точишь, значит… — тихо прошелестел голос Егорычева.

— Трубу режу! — засветившись от радости, уточнил Игорь. — На кольца… Рупь за километр! — И выключил станок, чтобы не мешал разговаривать.

— Неужели! — вполне серьезно удивился Егорычев. — Так дешево?

— Да почти…

— А я вот мимо шел… Дай, думаю, погляжу, как наш лучший рабкор трудится.

— Так уж и лучший! — не поверил Игорь.

— А что, в самом деле… Рассказ у тебя очень приличный получился. Что же заходить-то к нам перестал?

— Не с чем! — Игорь пожал виновато плечами. — И работа, сами видите, какая: не отойдешь!

— Да, вообще-то… — Егорычев сочувственно покачал головой.

Игорь взглянул в ту сторону, где сидел за столом Лучинин, и встретил его недовольный взгляд. Насупив брови, мастер отвлек палец от кнопок микрокалькулятора и показал им на выключенный станок Игоря: дескать, работай давай, нечего лясы точить. Игорь ответил ему дерзким прищуром. Это же не какой-нибудь прохожий остановился поговорить с Игорем, а Олег Егорычев, выпускник Литературного института, автор двух книжек!

— Начальник твой, да? — заметив жест Лучинина, спросил гость.

— Мастер… Семен Лучинин.

— Тигр, наверное?

Игорь замялся. Все-таки особым уж зверством Лучинин не отличался.

— Да так… больше пугает!

— А вон тот, солидный такой, с брюшком — кто?

— Наладчик Григорий Петрович Сивков. На участке уже лет сто работает… Опытный наладчик и вообще человек положительный во всех отношениях. Только не добрый.

— Интересно! — оживился Егорычев. — Наружность какая у него богатая. А на добряка не похож, точно. Хитрый, наверное?

— Главное — завистливый! Ему все в начальство хочется выдвинуться, да ничего не выходит. Образования не хватает, семь классов только осилил. А дальше учиться — кишка тонка. Вот и злится на всех…

— Ну, а вон тот, долговязый?

— Вася Белоногов. Отличный токарь, уже двоих ребятишек завел… Ну и все. Больше о нем и сказать нечего. Вся жизнь у Васи: побольше заработать и семью получше устроить.

— Понятно… — Егорычев задумчиво покивал головой. — Таких, как Белоногов, у нас на заводе тысячи. На них-то, между прочим, все и держится. А там, у колонны работает, губастый — это кто?

— Колька Сазонов, мой наставник, — со снисходительной улыбкой отрекомендовал Игорь. — Был все время лучший токарь… а теперь Серега Коршунков его обжимать начал. Всего два месяца на участке, а уже Сазонова перегоняет! Вот это действительно парень что надо!

— А где, где он, покажи!

— Да вон, на полуавтоматах. «Калым» ему нынче подкинул Лучинин — Серега упирается изо всех сил. А остальные завидуют. У нас всегда так: очень переживают, если кому-то работа повыгоднее достанется.

— Красавец парень! — одобрительно сказал Егорычев. — Комсомолец?

— Конечно! Вообще, настоящий человек. У Сереги есть цель в жизни, вот что главное. Говорит, с завода никуда не уйду! Хочет всего здесь, у станка, добиться. И добьется, он парень собранный, деловой. Армию отслужил, а до этого в инструментальном работал, токарем-универсалом.

— Слушай, Игорь, так вот же то самое, что нам нужно!.. Давай напиши о нем. Чем скорее, тем лучше.

— А я уже написал, — с улыбкой признался Игорь. — И вы уже напечатали… рассказ «Зрелость».

— Ну, рассказ есть рассказ. Там ты напридумывал всякой всячины… Ты очерк напиши об этом парне — добротно, с конкретными людьми, конкретными фактами. В общем, что я тебе объясняю, когда ты на филфак собираешься. Я тебе другое хочу посоветовать. Надо бы тебе, Игорь, почаще у нас появляться, и не с пустыми руками. Вот как раз в эти дни, понимаешь ли… Тут такая ситуация сложилась… В общем, всего рассказать я не могу, но для тебя есть реальный шанс поменять работу. Хотел бы быть у нас в штате? Только пока между нами, никому ни слова! Пиши побольше, приноси к нам почаще — и все может быть в ажуре, ты понял?

Не все сразу понял Игорь — и вникнуть как следует в смысл сказанного Егорычевым не успел, потому что со строгим лицом подошел к ним Лучинин.

— Вы, товарищ, по делу или так? — спросил он гостя.

— Разумеется, по делу, — уверенно и далее весело откликнулся Егорычев. — У вас работает хороший, талантливый человек… журналист. Вот я и пришел с ним побеседовать.

— Гм, — вроде бы откашлялся мастер.

— Я из заводской газеты, — прибавил Егорычев и показал удостоверение.

— Ну понятно… Просто я хотел напомнить, что Игорю работать надо. Он же на сдельщине, понимаете?

— А вы его не обижайте! — с прежней уверенностью посоветовал Егорычев. — Очень способный парень.

— Это смотря в чем! — Лучинин усмехнулся. — Ну, ладно, беседуйте, раз такое дело. Не буду мешать… — По-хозяйски неторопливо мастер отошел к станку, за которым работал Сазонов.

Вскоре ушел и Егорычев. Прощаясь с Игорем, он напомнил:

— Ситуация отличная складывается. И отношение у нас к тебе самое доброе. Стало быть, пиши побольше и заходи к нам почаще — понял?

После обеда мастера Лучинина вызвали в завком. Игорь еще с полчаса покрутился возле станка, на котором нудно стонал резец, отделяя от трубы очередное кольцо. Убедившись, что мастер застрял в завкоме основательно, Игорь решил сходить на разведку в кузнечный цех к прославленному передовику Поликарпову.

Между блоком основных цехов и белыми глыбами новых корпусов была асфальтированная трасса для проезда заводского транспорта. Параллельно тянулся тротуарчик для пешей ходьбы. По обеим сторонам дорожки выступали из мягких волн кустарника щиты с портретами передовиков. Сфотографированы они были с улыбающимися лицами — должно быть, по воле фотографа. Но Игорю показалось, что улыбаются передовики от того, что такой теплый, яркий и безмятежный выдался сегодня денек.

Между подстриженными шеренгами кустарника спешил, помахивая красной глянцевой папкой, Александр Шатихин. Открытые глаза бывают незрячими. От чрезмерного самодовольства, которое нес Шатихин на румяном лице, круглые глаза казались слепыми. Вскинутая голова и семенящая походка должны были свидетельствовать о том, что должность на заводе у Шатихина серьезная и заботы нешуточные.

Игорь давно уже интересовался этим человеком. Почти в каждом номере заводской многотиражки появлялись статейки в один-два столбца за подписью А. Шатихина, инженера ОТЗ, то есть отдела труда и заработной платы. Запев и концовка статей оставались почти неизменными, менялись только номера цехов и фамилии, однако то обстоятельство, что фамилия Шатихина мелькала на газетных полосах очень часто, волновало Игоря. Ему, после того как напечатали рассказ, очень хотелось еще и еще видеть свою фамилию на страницах газеты.

Была у Игоря странная особенность: со знакомыми людьми он здоровался лишь тогда, когда замечал в их глазах теплоту узнавания. И теперь он выжидающе смотрел на приближавшегося Шатихина: узнает или нет? Тот поднял голову в самый последний момент и торопливо улыбнулся.

Остановились, поздоровались за руку.

— Ты в редакцию? — спросил Шатихин.

— Да вот хочу задание попросить…

— Они по заводу разбежались, я только что оттуда. — И с прищуром заглянув в глаза Игорю, Шатихин продолжал: — Кстати, ты ничего не слыхал насчет Стариковой?.. Говорят, эта козочка в гору пошла. Вроде бы ее на телевидение приглашают…

— Диктором, что ли? — спросил Игорь, вспомнив эффектно-красивое лицо литсотрудницы Стариковой.

Такая мысль, должно быть, не приходила Шатихину в голову. Бескровное его лицо застыло в напряжении: что-то прикидывал в уме.

— Да нет, наверное… — неуверенно произнес он. — Я слышал, будто в редакцию детских передач… А вообще черт ее знает! Баба она люксовая — может, и диктором… Ну, ладно, Карцев, пока. Мне в пятнадцатый цех надо попасть, на совещание по качеству.

Сунув Игорю узкую ладошку, Шатихин засеменил дальше, прижав к бедру свою фирменную папку.

Двухтонный паровой молот свободной ковки располагался в дальнем углу кузнечного цеха. Обслуживали это металлическое чудовище двое мужчин и немолодая полная женщина в синем халате.

В цехе была тропическая жара, однако подручный кузнеца — долговязый, с узким и серым лицом мужик лет сорока — работал в старой солдатской ушанке с завязанными на затылке тесемками. Длинной кочергой он выгреб из печи раскаленный оранжевый слиток, затем подхватил его клещами и водрузил на наковальню молота — боек.

Оператором была немолодая круглолицая женщина с безразличным — как у вахтера — выражением лица. Она двинула рычаг, и над бойком начал нетерпеливо пульсировать стальной куб — «баба», зажатая между направляющими. Подручный отошел в сторону, уступив место кузнецу, и теперь Виктор Иванович Поликарпов обхватил своими клещами слиток. Кузнец чуть сдвинул его, переместив, должно быть, в самое ударное место, и сделал отчетливое движение сверху вниз крепким, чисто выбритым подбородком. Оператор, двинув рычаг, отпустила «бабу» — от удара содрогнулась земля, содрогнулся и раздался вширь оранжевый слиток, и поползла с него огневая корка. Еще кивок головы Поликарпова — еще удар. Кивок — удар. Кивок — удар… Скоро слиток расползся в сияющий алым свечением блин. Поликарпов взмахнул рукой — и подручный уже помогал своими клещами перевернуть блин. Упруго вздрагивал под ногами пол, сыпались искры. Ерзая между направляющими, двухтонная «баба» плющила, разминала заготовку, как пластилин.

Нешуточное дело — ворочать многопудовый слиток. А эта глыба светившегося, как вечернее солнце, металла на глазах Игоря превращалась в полую цилиндрическую деталь, размеры которой Поликарпов то и дело проверял кронциркулем. Игорь жадно следил за руками кузнеца, вглядывался в его потное, сосредоточенно-строгое лицо, смотрел на женщину-оператора, в глазах которой заметил азартный блеск, поглядывал и на подручного, подвижного, не знающего усталости работягу.

Отковали еще одно кольцо. Оператор поднялась со своего стула и, заведя руки за спину, с болезненной гримасой стала раскачиваться вперед-назад. Поликарпов снял толстые брезентовые рукавицы, положил на шкафчик и пошел к сатураторной — оконцу в стене, в котором были мойка для стаканов, стеклянная банка с солью и кран газированной воды. Игорь поспешил за кузнецом.

Нагнал Поликарпова возле сатураторной.

— Здравствуйте, Виктор Иванович, — почтительно окликнул Игорь. Кузнец обернулся. У него было толстогубое и носатое лицо, кустистые рыжие бровки наискось, домиком нависали над серо-зеленоватыми глазами. Кузнец был среднего роста, но в ту минуту он показался Игорю громадным; Игорь чувствовал, что смотрит на Поликарпова снизу вверх. — Я из газеты, — робко представился он. — Нештатный корреспондент… Вот, хочу с вами побеседовать.

Поликарпов молча вымыл стакан, наполнил шипучей водой, в которой мелким жемчугом роились пузырьки газа, и предложил Игорю:

— Пейте!

Игорь растерянно отступил назад. Тогда Поликарпов выпил сам. Потом добавил еще полстакана.

— Добрая водичка! — похвалил он, отирая рот тыльной стороной руки.

— Значит, из газеты? — переспросил кузнец и с любопытством посмотрел на рабочие ботинки Игоря, затертые, в пятнах масла брюки и такую же куртку. От этого взгляда Игорю сделалось жарко.

— Я же говорил: нештатный корреспондент, — напомнил он. — А вообще я токарь, из цеха мелких серий, но пишу для газеты, понимаете? Рабкор это еще называется… Карцев моя фамилия, может, помните?

— Фамилия-то как будто знакомая, — припоминая, Поликарпов сблизил рыжеватые гусеницы бровей. — Но… меня никто не предупреждал, я не готовился. Вы прямо от станка ко мне?

— Да у меня это… свободное время.

— А, значит, вы в вечернюю смену, — Поликарпов понимающе кивнул.

На том бы и закончить вступление да приступить к делу, то есть выяснению биографии героя, но у Игоря по инерции вырвалось:

— Нет, я в дневную… У меня простой. Станок поломался… Там его ремонтируют, а я вот выбрал время и…

— Когда станок ремонтируют, надо рядом быть. Как же, ведь станок-то ваш! — Зеленоватые глаза Поликарпова раскрылись широко, удивленно. — Впрочем, вы извините. Как-то уж очень неожиданно… Значит, побеседовать хотите?

Волнение, жар, трепет — все это, только что наполнявшее душу Игоря, вдруг улетучилось — остались только стыд и досада. И ни одного из заготовленных для Героя Социалистического Труда вопросов Игорь уже не мог припомнить. Он молчал, пристыженно глядя себе под ноги.

— Знаете что, молодой человек, — мягко заговорил Поликарпов. — Сейчас беседовать с вами я никак не могу — работать надо. Вы приходите в конце смены, добро?

В одном корпусе с кузницей, в параллельном крыле был литейный цех. Туда и забрел в рассеянности Игорь, огорченный неудачным разговором со знаменитым кузнецом.

Было и здесь на что посмотреть. На формовочном участке, точно дети, играющие в песок, ерзали на коленях пожилые мужчины, выглаживали, выравнивали ладонями земляные формы и присыпали их стенки серебристым графитовым порошком. Вагранка, где плавили чугун, высилась, подпирая крышу, возле торцевой стены. Металл из нее разливали дважды в неделю, но Игорю опять не повезло: не застал он этот самый торжественный для цеха час.

Когда Игорь вернулся на токарный участок, мастер Лучинин уже сидел за своим «капитанским» столом. Сердито насупив брови, он подозвал Игоря. Тот трусливо поплелся к столу, ожидая очередной разнос. Однако Лучинин не стал ругаться.

— Ну, братец-кролик, предлагается ответственнейшее поручение. В школу сегодня пойдешь. Как представитель нашего участка, ясно?.. Значит, должен отмыться и одеться поприличнее. И выступишь там. Расскажи про нашу работу, про наш коллектив так, чтобы у этих школяров глаза загорелись, ясно?

Игорь, поглощенный расшифровкой многозначительных намеков Егорычева, не сразу поверил мастеру.

— Я не могу идти, — осторожно заметил он. — Токарь-то я паршивый…

— Ничего, ничего! — напирал Лучинин. — Раз я тебя посылаю, значит, так надо! Ты не про себя там рассказывай, а про коллектив. Ну, а язык у тебя подвешен хорошо, это я знаю. Вот, пойдете с Сергеем Коршунковым и Зоя с вами. А потом заметку об этой встрече в газету бухни, раз у тебя блат в редакции имеется…

Последние слова Лучинина Игорю не понравились. Но разве объяснишь мастеру, насколько все не так, как ему кажется! Никакого блата нет, а есть уважение специалистов, профессионалов к его литературному таланту. Ну, а что касается заметки, то это — мысль! Ради такого стоит сходить в школу. Тем более — с Серегой Коршунковым.

Как и договорились, Игорь и Коршунков встретились у подъезда пятиэтажного дома, где жила Зоя. Дом имел общий с двумя панельными пятиэтажками двор. Тощие деревца, песочницы с навесами в виде грибков, где визжала детвора, в беседке бренчали на гитарах подростки, на скамейках у дверей подъездов заседали пенсионеры. А неподалеку от подъезда Зои, где был въезд со двора, собралась пестрая и разновозрастная толпа с ведрами.

С пронзительными гудками вкатилась во двор голубая мусороуборочная машина. Не дожидаясь, пока остановится, толпа бросилась за машиной, и самые ловкие успевали еще на ходу вытряхнуть в зловонную ее утробу содержимое ведер.

В старом плащике и нарядной косынке выбежала из подъезда Зоя. Смущенно улыбнулась, пряча за спиной ведро, из которого выглядывала пустая коробка из-под стирального порошка.

— Я сейчас, ребятки, — проговорила она и бочком двинулась к машине.

Коршунков выразительно посмотрел на Игоря и сказал:

— Женщина есть женщина: домашние дела прежде всего!

А Игоря смущенность Зои очень тронула. И когда пробежала она мимо них уже с пустым ведром, он опять вспомнил о размолвке с Зоей и опять подумал, что был тогда ужасно не прав. Никакая Зоя не стерва — обыкновенная женщина, да еще мать, и забот у нее полно. А он хотел свалить на Зою свою вину!

В тридцать седьмой школе, построенной одновременно с восемнадцатой, где учился Игорь, и по тому же проекту, все было то же самое: гардеробная налево, там же, в боковом крыле на первом этаже канцелярия и директорский кабинет, актовый зал на четвертом этаже. И директором здесь была тоже женщина, Нина Павловна Москвитина — лет сорока пяти, с усталым дряблым лицом и натренированно-громким голосом. Когда гости вышли на сцену и расселись за накрытым красным сатином столом, Нине Павловне пришлось несколько раз гневно призывать десятиклассников к тишине и порядку. Наконец зал кое-как успокоился, и директор школы стала представлять гостей.

— Наши гости — передовики ударного труда и активные комсомольцы! — с пафосом говорила в зал директор. — Но еще совсем недавно они были такими же, как вы, школьниками. Вот я прекрасно помню Зоечку Дягилеву. Очень старательная, исполнительная, училась на «хорошо» и «отлично», в биологическом кружке занималась. И вот, пожалуйста, наша Дягилева — лучший контролер завода, руководит комсомольской организацией своего цеха!

Зоя смущенно пригнула голову, щеки у нее пылали. А зал почти не слушал директора. Говор приглушенных голосов сливался в единый все усиливавшийся гул. Для десятиклассников это был последний перед выпускными экзаменами вечер; парней и девчат явно привлекала не официальная часть, а обещанные за ней танцы.

Еще раз пристыдив школьников и пообещав, что самых шумных не постесняется выставить из зала, Нина Павловна передала слово Дягилевой.

Зоя выступать совершенно не умела — это обнаружилось сразу. Трясущимися руками она разложила перед собой тетрадные листки и, заглядывая в них, то и дело сбиваясь, затягивая паузы, стала докладывать о комсомольской жизни на заводе: соревновании комсомольско-молодежных бригад, субботниках и воскресниках, о заводских спортсменах и самодеятельных артистах. Однако необходимого по смыслу агитационного запала в ее речи не получалось: голос Зои звучал робко и порой затихал до полной неразличимости слов. А замирал ее голос, догадался Игорь, от того, что сидевшие в первых рядах остряки — длинноволосые мальчики в джинсах — издевательски подсказывали, опережая Зою, самые ходовые газетные выражения и похотливо прищуривались, оглядывая ее фигуру.

Скомкав речь, Зоя сказала в заключение:

— В общем, вот со мной пришли наши комсомольцы… О себе они сами расскажут, потому что… Вот Игорь Карцев, он у нас в газету пишет, он лучше знает, что рассказать. Давай, Игорь!..

Еще сильнее загудел зал, школьники смеялись и громко хлопали, как бы поощряя Зою за то, что кончила она наконец сама себя мучить.

Игорю показалось, когда вышел он на трибуну, что уши у него прямо светятся — так жарко они разгорелись. И все громкие фразы, которые придумал, отмываясь в ванне, разлетелись куда-то. Стараясь овладеть собой, подавить неприятнейший трепет, он тоже начал формулировать что-то общее про кипучую комсомольскую жизнь завода. Очень скоро почувствовал, что запас слов у него иссяк. Образовалась пауза, во время которой зал так расшумелся, что потерявшая терпение Нина Павловна со всей силой ударила ладонью по столу и с милицейской властностью прокричала:

— Что это за шум такой! Сейчас же уймитесь!

Это подействовало — зал притих. В сознании Игоря мелькали обрывки фраз. «О чем говорить?.. Все им понятно… Зачем эта комедия?..» Вспомнил совет Лучинина рассказывать про участок. А что рассказать?

И вдруг — как тогда, в кухне, глубокой ночью, над разложенными страницами рассказа — Игоря озарило. Он сразу успокоился. С виноватой улыбкой он признался залу:

— Вообще-то я не такой уж и передовик, как тут говорили. Скорее совсем наоборот… Брак у меня случается. Вот Дягилева, наш контролер, вполне может подтвердить… — Игорь обернулся к президиуму и встретил недоумевающий взгляд Зои.

— Мы с ней не так давно это самое… В общем, конфликт у нас произошел… по моей, конечно, вине! Я браку напорол, а хотел на контролера свалить…

Зал безмолвствовал. Как бы открылись все лица, стали видны сотни глаз. Сидевшие в президиуме Зоя, Коршунков, директор школы тоже с напряженным любопытством уставились на Игоря.

— Так вот получилось… — в совершенной тишине продолжал Игорь. — По глупости, конечно!

Зал дружно выдохнул волну теплого, ободряющего смеха.

— Ну вот, — тем же тоном рассказывал Игорь, — значит, должен был я остаться после смены и переделать кольца. Мне бы часа три с ними колупа… ну, значит, обрабатывать их по второму заходу. А Сергей Коршунков, наш токарь, подошел ко мне и, значит, это… Он сказал: давай, я тебе помогу. Понимаете? И помог. Мы их, эти кольца, за пару часов фуганули — и все в ажуре!.. Вот об этом я и хотел рассказать. Что значит, дружба у нас в коллективе есть. А это — большое дело!

Зал проводил Игоря теплым рукоплесканием. Растерянно улыбаясь, Игорь вернулся к столу, боясь встретиться взглядом со спутниками, но те смотрели на него восхищенно.

Сергея встретили уже без всякой отчужденности. И тот не подкачал! Стал рассказывать, как еще в школе — он учился в пятнадцатой — была у них экскурсия на завод, и ему очень понравилась работа токарей. После школы он сразу же определился в инструментальный цех. И после службы в армии в него вернулся. А потом в его жизни произошла важная перемена.

— Понимаете, перед каждым рабочим есть два пути. Взять, например, токаря. Или он будет повышать свое личное мастерство, чтобы стать виртуозом. Или будет увеличивать производительность труда, устанавливать рекорды выработки. Мне больше по душе второе, когда каждое твое движение так отточено, что время на обработку детали становится минимальным. Это же как в спорте!.. Вот поэтому я решил перейти из инструментального в цех мелких серий — там у операционников именно такая работа.

Дальше Коршунков заговорил о том, что рабочий — самая почетная фигура. Что для рабочих партия и правительство не жалеют наград — даже Государственные и Ленинские премии дают рабочим — новаторам и передовикам производства. Поэтому десятикласникам он советует после выпускных экзаменов не ломать попусту голову, а сразу определяться в рабочий класс.

Коршункову дружно аплодировали.

Директор школы, провожая гостей, долго пожимала руку Коршункову. Похвалив за хорошее выступление, Нина Павловна упрекнула:

— Напрасно вы поскромничали, Сережа! Надо было и о своей работе в заводской прессе рассказать. Ведь вы, как мне сообщили, пишете статьи в газету!

Коршунков выкатил глаза:

— Вы ошиблись! Это Игорь пишет. Игорь Карцев. Я читал его заметки — у него ловко получается. А я… — Коршунков пожал плечами.

Захлопнулась за ними тяжелая школьная дверь. Некоторое время все трое шли молча, как бы собираясь с мыслями.

— Погуляете с нами, товарищ комсорг? — спросил Коршунков.

— Ребятки, да я бы со всей радостью! Только ведь Ленку надо спать укладывать.

— Тогда мы проводим тебя, — не отступал Коршунков.

— Зачем же… Гуляйте себе, вам-то некуда спешить. Спасибо, что выручили меня. Я все испортила, а вы оба так славно выступили, просто молодцы! Я ведь уже совсем забыла про тот случай, Игорь. Конечно, ты тогда нехорошо как-то… Ну зато теперь я тебе просто всей душой благодарна. Умница, так сердечно выступил! И Сережа умница! Оба вы, я теперь поняла, добрые, прекрасные мальчишки. Так что дружите. А мне, старухе, надо бежать домой… До свидания, ребятки, всего вам самого лучшего!

Когда исчезла она за ближайшим поворотом, Коршунков остановился, пристально посмотрел в глаза Игорю и сказал:

— Я думаю, как друг, ты на меня не обидишься. Короче говоря, я хочу ее проводить!

Сразу же преисполнившись чувством значительности момента, Игорь горячо воскликнул:

— Ну конечно!..