Зигфрид

Безмолвно девочка сидела,

Скрестив ручонки на груди,

И неотступно вдаль глядела,

Свет различая впереди.

И чередою просветленной

Подснежники, нежнее сна,

Клонились к юбочке зеленой,

Зиме пригрезилась весна.

Пернатые не щебетали

На ветках трепетных своих,

Молчать они предпочитали,

Неуловимый ветер стих.

И при дороге отдыхая,

Спросил малютку пилигрим:

«Поведай мне, мечта какая

В твоей душе, где мир мне зрим?»

Проговорила в грусти смутной,

Головку жалобно склоня:

Когда бы в спаленке уютной

Укрыла матушка меня!

Она бы пела: «Баю: баю»,

И, слушая небесный стих,

Я знала бы, что засыпаю,

Что я счастливее других.

Во мне былое шевельнулось,

Я как дитя в родной тиши.

Пережитое всколыхнулось

Листвою в глубине души.

И вот я в комнате у деда

Покойный дед любил меня.

Смотрю картинки, непоседа,

И грежу среди бела дня.

Альбомы разные листая

На пестром мраморе стола,

Я, словно рыбка золотая,

В прозрачной заводи плыла.

С моей сестрою скит я строю,

Мы с нею под столом сидим,

Любимой заняты игрою,

Мы в книгу, замерев, глядим.

Мы видим в нашей детской келье,

Отгородясь от суеты,

В лесах и в сумрачном ущелье

Пустыннические скиты.

Когда невольно в жарком споре

Дед о сомненьях говорит,

Однако деве мудрой вскоре

Сдается, Библией побит,

Мы видим в книге поношенье

Отшельнической седины:

Сомнением во искушенье

Анахореты введены.

Вокруг резные статуэтки…

В шкафу чудес не сосчитать —

Ракушки редкостной расцветки

Блестящим камешкам подстать.

Меня случайность огорчила,

В чем признаюсь начистоту,

Мне кошка на плечо вскочила,

Спугнув прекрасную мечту».

Ей пилигрим сказал: «Сиротка,

Я тоже был с тобою там,

Иду всегда и всюду кротко

Я за тобою по пятам».

В ответ малютка: «Что со мною!

Себе я кошкою кажусь,

Не дрогну перед крутизною,

Я коготками удержусь.

По веткам двигаюсь прыжками,

Пускай передо мной скала,

Я в небесах, под облаками,

Лечу! Прощайте! Я — стрела!»

Ей пилигрим сказал: «Сиротка,

Я все равно с тобою там.

Твоя душа — моя находка,

Вовек не разлучиться нам».

Девица тихо продолжает:

«Хотя вокруг полдневный зной,

Меня прохлада ублажает,

Колонна прямо надо мной.

О залы, залитые блеском!

О, неумолчный водомет!

Меня чаруя нежным плеском,

Он песнь цветистую поет.

Я в залах сказочной Альгамбры,

Расцвечен грезами чертог,

Я запах ладана и амбры,

Я фимиам и я цветок.

Кто я? Быть может, я услада

В шатре причудливом, цветном

Или внезапная прохлада

Луча в потоке водяном?

Не птица ли, душа чертога,

Я, выпавшая из гнезда,

И не нужна ли мне подмога,

Чтобы летать и петь всегда?

О, душный запах померанца,

В моей крови ты приживись!

Я так легка, я жажду танца

На звонкой струйке, бьющей ввысь.

Я нежусь в мраморной постели,

Мой коврик мне милей земли,

Вокруг меня цветы запели,

Тогда как птицы — зацвели.

Стихи, созвездья золотые,

Шатер лазури, высота,

Приблизьтесь, дали пресвятые,

Мир, поцелуй меня в уста!

Сердечко ранено глубоко.

Послушай, как стучит оно,

Так одиноко-одиноко,

Далеким счастьем прельщено.

Знать не хочу газетной прозы

И толстых философских книг,

Нет сладостней метаморфозы

Я вся преобразилась вмиг.

Из куколки освобождаюсь,

Плыву под сенью лепестка,

Звучу, порхаю, возрождаюсь,

Целует ветер мотылька.

Мечта моя! Скажи правдиво:

Душой неужто покривлю,

Рассеиваясь нерадиво?

Неужто трезвость во хмелю?

Кого пресытила услада,

Что я в крови моей храню?

Приметы девственного хлада

Кто выдал солнечному дню?

Неутолимое томленье,

О, ласточка моей души,

Над водометом в отдаленье

Попробуй сердце потуши!

Глоток, нет, поцелуй мой жгучий,

Цветок, пчела и уголек,

Росток, нет, лакомка летучий,

Меня не выдай, мотылек!

С ветлотенистым этим залом,

С каймою звучно золотой

Облечена, как покрывалом,

Душа моя с моей мечтой.

Как вожделенье опьяняет

Среди душистых лепестков

Так шлем воинственный пленяет

Красою розовых венков.

Отрадно мне в прохладных залах

На всех колоннах лепетать,

Купаться в плещущих кристаллах

И золотую сеть сплетать.

Поймаю солнышко в тенета,

Приглажу золото лучей

И ввергну в холод водомета,

Чтобы сияло горячей.

Кристаллы расцветив седые,

Играет на заре мороз,

Играют вина молодые,

В которых ток бессмертных лоз.

Покров над водометом львиным,

Ты, тень моих теней и взлет,

Младенцем ты прильнул невинным

К моей груди, сладчайший гнет.

Как я люблю обитель нашу,

Где розы гордых львов пленят,

Поднявшись мраморную чашу,

В которой капельки звенят.

Абенсеррахов зал пространный,

Где кровь кричит, как в страшном сне,

Где нанесла другим я раны,

Где наносили раны мне.

Плач, вопли, стоны, причитанье,

Скорбь духов, неумолчный хор,

Прервите вечное роптанье!

Нет вам покоя до сих пор?

Прочь! Прочь! Скорее, ради Бога!

Стремглав бежать я предпочту

Туда, где посреди чертога

Мой сад в таинственном цвету.

Сокровищница Линдахары,

Альгамбры вечная весна,

Как и в правленье Делькамары

Вся скорбь любви в тебе слышна.

Сад, где всю ночь луне в усладу

С ней водомет ведет игру,

Где розы берегут прохладу

Для солнечных лучей в жару.

Лимоны, мирты, апельсины

Мою купальню сторожат

Благоуханные глубины,

Овеяв душу, освежат.

Ты вертоград — подобье рая,

Где возвещают письмена:

Земной цветок — свеча живая,

Что небесами зажжена.

О, алебастровое ложе

Вскипающей голубизны!

С тобою только небо схоже

В томленье трепетной луны.

Под сенью мраморной ограды,

Как сердце у меня в груди,

Ты, вертоград моей отрады,

Утрат моих не береди!

Сдается мне, в цветах пахучих

Таится мой бессмертный дух,

И на кустарниках колючих

Остался мой летучий пух.

Я выводок и я наседка,

Я птица, гнездышко, яйцо;

Меня раскачивает ветка

Там замыкается Кольцо.

Мне кажется, что я резная,

Рисунок, зданье, лепесток,

Я водяная пыль сквозная,

Над водометом завиток.

Кто пояс развязал девичий,

Кто мой веночек расплетал

И, не желая знать приличий,

Цветы на солнце разметал?

Шаги послышались мужские,

Отважен юноша на вид,

Опасны воины такие,

В руках он держит верный щит.

Он молвит: «Ради Линдахары,

Гасул, я терпеливо жду,

Когда пленительные чары

Развеет лик ее в саду.

Свое волшебное явленье

В щите моем она узрит

И наконец мое томленье

Сердечком детским усмирит.

В себе ты девственно замкнулась,

Тоске безмолвной предалась.

Альгамброю ты обернулась

Не прежде ей, чем родилась?

И до рожденья ослепляла

Ты совершенством этих стен,

Ты духов духом вдохновляла,

Чего же ты ждала взамен?

Являя зеркало томленью,

Твои разрознили черты,

Но, не противясь просветленью,

Единство увенчала ты,

Все, что боролось и болело

В самосожжении сердец,

В груди твоей навеки цело,

В тебе воскресло наконец.

Ты вся в творенье несравненном,

Вся в этих явных чудесах,

Луч света в камне драгоценном,

Звезда в пустынных небесах.

В тебе Альгамброй восхищаюсь,

Себя в Альгамбре видишь ты.

Я к Линдахаре возвращаюсь,

Мои сбываются мечты.

Звезда мне душу окропила,

Как тишина в ночной тени;

Невеста собственного пыла,

В мой щит, как в зеркало, взгляни!

Твой поясок завязан снова,

И твой венок девичий цел,

Спасти Гасула ты готова,

Свет Линдахары я узрел».

Я в щит Гасула заглянула

И, тронута его мольбой,

Сама себе чуть-чуть кивнула,

Завороженная собой.

Все сгинуло вокруг нежданно,

Лишь все цветы моей весны

Остались целы, как ни странно,

И в мой веночек вплетены.

Нет больше скучной Альгамбры,

Она во мне, а я одна,

Я запах ладана и амбры,

С Гасулом я разлучена».

Слова малютки отзвучали,

И пилигрим едва дышал,

Цветник причудливый в печали

Слезами странник орошал.

Промолвил он: «В твоем сиянье

Я тихо плакал до сих пор,

Чтобы в сердечном обаянье

Утешить радугою взор.

О, принеси мне лист масличный,

Голубка мирная, спеши!

Вокруг простерся мир безличный,

Нигде не встретишь ни души».

Малютка так бы и бежала,

Но задал странник ей вопрос:

«Неужто ты боишься жала,

Которым ранит кровосос?»

В ответ промолвила девчушка:

«Мне страшен разве что паук!»

А пилигрим сказал ей: «Мушка!

Плясунью выдает испуг».

Малютка возразила строго:

«Господь не причиняет зла!

Вся эта нечисть не от Бога,

Угодна Богу лишь пчела.

Пожалуй, змей терпеть согласна

Я в тихой комнате моей,

Но пауков боюсь ужасно —

Паук страшнее всяких змей.

Пускай, летая до упаду,

Жук майский в сумерках жужжит,

Он зеленеющему саду,

Самой весне принадлежит.

Пусть блохи скачут, можно даже

К ним присмотреться, их ловить

Клопы назойливые гаже —

Клопов приходится давить.

И я, проведав деток бедных,

Постыдный выдаю секрет:

От насекомых этих вредных

Богатым тоже спасу нет».

А пилигрим спросил: «Как можно,

В Альгамбре дивной затворясь,

Увидеть мир, где все ничтожно,

Болото, где разврат и грязь?»

Она сказала: «Я в смятенье

Мечтала рай нарисовать,

Без человека в запустенье

И солнцу там несдобровать.

Картины я не написала,

Недостает мне мастерства,

Сердца бы песней потрясала,

Но где же, где найти слова?

Оцепенело все живое,

На птиц напал великий мор

Вздыхает эхо гробовое,

В крови язвительный раздор.

Свой звездный лик, смертельно бледный,

Сокрыло небо в тусклой мгле

Передо мною ангел бедный

Лежит в оковах на земле».

Ответил странник: «Не взовьешься,

Сиянием окрылена,

Ты, бедный ангел, к свету рвешься,

Но солнцем ты ослеплена.

Твое призванье — светиться,

Пускай ты ввергнута во тьму,

Святого образа частица,

Дай к сердцу я тебя прижму!».

К нему прильнув, она страдала,

Ему позволив сострадать,

Грядущего не разгадала,

Хоть не могла его не ждать.

Так, возносясь над быстротечным,

Друг с другом чувствуя тепло,

Они уже дышали вечным,

И время к вечности пришло.

Спросил паломник в изумленье:

«Сердечко ли твое стучит?

Откуда это просветленье?

Что там сияет, что звучит?»

Малютка кротко в даль всмотрелась,

Вперяя взор в ночной простор,

И вся, как небо, разгорелась,

Где пламенеет звездный хор.

Она сказала: «Что творится?

Сердечку не забиться так

И волосам не заискриться,

То раздается мерный шаг».

Сиянью не было предела,

Вел путник под уздцы осла,

Та, что на ослике сидела,

Чиста, как лилия, была.

Увидев ангела в оковах,

Она покинула седло.

Явив отрадный мир в покровах,

Надежду слово принесло!

«Твои лишения суровы,

Но ты стремишься только в рай;

Разрушит Бог твои оковы,

Ты в рай вернешься, так и знай!

Не избегай моих объятий,

Послушай, бедное дитя,

Любовь становится дитятей,

Во мне тебя же обретя.

Свою дорогу твердо зная,

Отправься в дальние края,

За мой подол держись, родная,

Я тоже матушка твоя.

Баюкать в яслях будешь братца!

Развяжет он тебе крыла,

Чтобы до райских кущ добраться

Освобожденная могла.

Там нет зловредной паутины,

Чарующей Альгамбры нет,

Но там увидишь ты картины

Получше тех, что выбрал дед».

В ответ малютка: «Я повсюду,

У всех ворот, у всех дверей

За твой подол держаться буду,

Садись на ослика скорей!».

Спросила дева: «А скиталец,

Который там в грязи лежит?»

Малютка вспыхнула: «Страдалец!

Он сам за мною побежит!»

Услышал странник это слово,

Приободрился, встал затем

В преддверье Рождества святого

Он держит путь на Вифлеем.

Марией прозывалась дева,

Иосиф ночью вел осла,

И до пастушеского хлева

Дорога гладко пролегла.

Теперь скажу без промедленья,

Чей путь мы вскоре повторим:

Малютка — знаменье томленья,

Воображенье — пилигрим.

Как золотая

Тень на жнивье —

Жизнь отлетает

В небытие.

Есть ли уловки

Годы сдержать?

Без остановки

Им пролетать.

Радость лишь может

Время спасти,

Радостный множит

К счастью пути.

Как же он славен

И умудрен!

Час его равен

Бездне времен!

Пьет он лобзанья

Словно вино, —

В светлом сиянье

Сладко оно!