Зита. Дорога в небо

Глава 18

Светка за стеной выла тоскливо и безнадежно, иногда всхлипывала жалобно, словно обиженная маленькая девочка, заходилась в рыданиях и снова принималась выть. Испуганные дети спрятались в игровой и не показывались, только иногда выглядывала Майка и с тревогой бросала на маму вопросительные взгляды. Но что могла ей сказать Зита?

— Давид, сделай что-нибудь! — не выдержала в результате она.

Всесильный диктатор Картли недовольно передернул плечами, но отправился решать проблему.

— А ну прекратила выть! — рявкнул он. — Разошлась, как на кладбище!

— Пошел на хрен! — мгновенно вызверилась Светка. — Здесь тебе не Кавказ! И я не Верико! Это она, влюбленная дурочка, прощала тебе все грубости и таскания за юбками! Как наверну сейчас с ноги!

Последовала нехорошая тишина. Зита решила, что горячий кавказец сейчас пришибет хамоватую подругу, и собралась выдвигаться на помощь, но Давид после паузы заговорил совсем по-другому, Зите даже показалось на мгновение, что как-то смущенно и виновато.

— Ну, юбки она мне прощала только в твоем случае, — пробормотал он. — Да и то… Вардо, ну действительно, ну что ты так страдаешь?

— Не понимаешь, да?! — заорала Светка. — Гогик — мой! Я его вырастила! А ты отбираешь!

— Я не отбираю, Вардо, — устало и неожиданно мягко сказал Давид. — Я спасаю. Или считаешь, что здесь он будет в безопасности?

— Нет, — глухо сказала Светка после долгого молчания.

— Ну вот, ты же умная девочка, все сама понимаешь, — вздохнул Давид. — А кричишь.

— Потому что мне больно!

— Уезжай со мной, Вардо.

Зита замерла. Вот это поворот. Чтоб царь Картли да привез с собой чужую женщину? Сколько авторитетов ему для этого придется поломать на родине? Ай да Давид. Ай да Светка. Она, оказывается, для него вовсе не Светка, а Варди. Что значит — «роза». Знаковое имя, отголосок старой-старой грузинской песни… иав нана, вардо нана…

— Дэви, погуляй пару часов, дай мне проститься с Гогиком. Погуляешь?

За стеной наступила характерная тишина. Целуются, поняла с изумлением Зита. Как много она, оказывается, не знала о своей подруге. И даже не предполагала, что она может говорить таким нежным, ласковым голоском. Дэви и Вардо, ну надо же.

Когда мрачный Давид вышел из комнаты Светки, она уже закончила облачаться в скафандр.

— Я на строительство ковчега, — пояснила она. — Ты со мной.

На стартовой платформе мужчина внезапно затормозил. Она недоуменно развернулась.

— Видишь ли, вы тут, может, все супермены, но я-то нет! — криво усмехнулся Давид. — Я простой грузинский царь. Вожу машины любой модели, БТРы еще, даже легкомоторные самолеты, но вот такие фитюльки? Даже подступиться не знаю как.

— Но это же обычная «Стрекоза» в подростковой комплектации, Майка на ней… — растерянно пробормотала Зита и замолчала.

— То-то и оно, — усмехнулся Давид. — Живете тут и сами не замечаете, насколько уже отличаетесь от обычных людей. Дети летают на вертолетах. Дети! На вертолетах! И никого это не пугает. Ладно на вертолетах, я слышал, они в скафандрах под водой ходят! В скафандрах! Там одних датчиков полсотни, и все жизненно важные, зевнешь и тут же задохнешься! И почему-то это тоже никого не пугает!

— Я Майке язык узлом завяжу! — буркнула Зита. — И ноги, чтоб под воду не лезла! Но вообще-то это все довольно просто, что летать, что под водой.

— На вертолете? — недоверчиво прищурился Давид. — Шесть степеней свободы на управлении — просто? А можно, я как-нибудь потом попробую, а? На имитаторе?

— Можно! — развеселилась Зита. — Но тебе вряд ли понравится перевозка в аварийно-спасательной капсуле! Так что садись на майкину «Стрекозу», я ее поставлю в подчиненный режим, сама за моей полетит, а твоей задачей будет не свалиться! Справишься?

— Должен, — пробормотал Давид и неуверенно покосился на хрупкую конструкцию летательного средства.

Щелкнули фиксаторы, втянулись порты подзарядки, «Стрекозы» шустро подпрыгнули в небо. Зита скрутилась, насколько позволил скафандр, отследила реакцию спутника — Давид держался молодцом, только почему-то вцепился в крепления. Странно, сам же говорил, что на легкомоторных самолетах летает… Ах вот в чем дело. Синдром пассажира, так это называется. Опытный водитель или, в данном случае, летчик неуютно себя ощущает, если не может повлиять на ситуацию. Зита и сама ежилась, когда летала пассажиром.

Она на всякий случай выровняла полет, чтоб не нервировать мужчину, привычно включила «болталку» — рацию ближней связи на дистанциях до ста метров, самое то для дружеской компании — и с невольной усмешкой выключила. Давид без скафандра, у него только основной модуль. Действительно, привыкли жить своим укладом и многое уже воспринимают как неотъемлемое свойство пейзажа. Взять те же «болталки». Сколько споров из-за них поначалу велось, мол, излишнее оборудование, достаточно и стандартного трехканальника. Оказалось, что нет, вовсе не излишнее, а самое то, когда летишь тесной компанией и надо потрепаться ни о чем. Не рабочие же персонифицированные каналы загружать. А «болталки» — они слабенькие, за двести метров уже никому не мешают, не сетевые и энергии потребляют всего ничего. При закрытом шлеме — самое удобное средство общения. Потому и вошли в повседневную жизнь вместе со скафандрами, с оружием у командирского состава, со всеобъемлющей системой военно-гражданских званий, с патрулями штурмовиков и народного ополчения, с культом аскетизма, с ежегодными учениями и многим, многим другим. Ее любимое дитя, ее республика. Которое торчит занозой на севере для всего «цивилизованного» мира.

«Стрекоза» предельно аккуратно опустилась на краю просторного амфитеатра, через несколько секунд рядом небрежно плюхнулась ведомая техника. Зита невольно поморщилась, посадка в автоматическом режиме все еще оставалась уязвимым местом малой авиации.

— Ух! — сказал Давид и с облегчением выпрыгнул из креплений.

— Что конкретно «ух»? — полюбопытствовала она.

— Все «ух»! — недовольно отозвался Давид. — Как я тут жил, не понимаю! Как вы тут живете?! Пока долетели, замерз как собака! Летом замерз!

— Не знаю, ничего особого не заметила.

— Еще бы, в скафандре!

— Тебе кто мешал? — мягко упрекнула она. — Предлагала же сразу, как прилетел.

Давид криво улыбнулся. Она недоуменно уставилась — что опять не так?

— Знаешь, у вас тут вывелась какая-то особая порода мужчин! — буркнул он. — Без мозгов, да! А вот у нас на Кавказе ни один нормальный мужчина добровольно не сунет свое хозяйство в капкан!

— Не капкан, а физиологический блок!

— Что бы ты понимала в капканах, женщина! Если выглядит, как капкан, и работает, как капкан — это капкан!

— Нормально он работает, Давид, что ты наговариваешь на проверенную технику?

— Ага, проверенную! Знаем мы на Кавказе, какая она проверенная! Сунешь по доверчивости, а оно сожмет случайно посильнее и оторвет нахрен по самые яйца!

— Давид… — укоризненно сказала она.

— Спереди оторвет, сзади высосет все внутренности! — убежденно сказал Давид. — Носите это сами, вы тут технике доверяете больше, чем себе!

— Техника у нас надежная, — согласилась она. — Потому что наказываем за брак жестоко. На каждом скафандре, например, личное клеймо сборщика, за отказ системы жизнеобеспечения можем товарища и на урановые шахты закатать. В лучшем случае. То же самое касается и техников летного парка.

Давид встал рядом с ней, задумчиво уставился на панораму гигантской стройки внизу.

— Может быть, оно и так, — сказал он больше в ответ на свои мысли, чем в продолжение спора. — У вас другие люди, Зита, совсем другие. У нас, например, на таких условиях все просто отказались бы работать. И сборщики, и контролеры сборщиков. Расселись бы по лавочкам на набережной и возмущались бы беспределом властей. В лучшем случае.

Она вспомнила, какой ценой им всем далось это высокое качество людей, и помрачнела. Войны штурмовых отрядов с подростковыми бандами на уничтожение. Войны с уголовными традициями в рабочей среде — до крови, до смерти, до массовых ссылок в каторжные районы. Жесткие, порой жестокие фильтры на высокотехнологичных производствах в номерных городах. Перемалывание в жерновах уголовного кодекса этнических группировок, кровавое, до массовых драк, до применения боевого оружия. Безжалостные избиения чиновничьей прослойки. Требования, требования, учения и снова требования. Беспощадные чистки собственных рядов — не просто же так собственная служба безопасности «Спартака» действовала все годы и продолжает действовать. Все десятки лет существования заполярной республики они, командирский состав, учили людей работать. Резали зарплаты до соцминимума, чтоб детские подработки стали для большинства семей суровой необходимостью, чтоб горький вкус трудовой копейки был знаком каждому с двенадцати лет. Отправляли школьную шпану и бездельников пачками на принудработы в цеха Химмаша, которые по определению безвредными не бывают. Загоняли саботажников и просто лодырей на «легкий труд» — ручную всесезонную расчистку транспортных линий. Впадали в черное отчаяние, не видя результатов собственных усилий… И вот теперь стоит рядом Давид и признает, что в заполярной республике — иная порода людей. Значит, что-то все же сумели сдвинуть с места в обществе. Можно бы гордиться, но даже не тянет. Потому что она лучше всех знает цену победы.

— Не согласна? — усмехнулся Давид. — Вижу, что не согласна! Я тебя знаю, ты грузин любишь больше, чем своих земляков! Только вот такой строительный конвейер, который ты организовала внизу, Картли, например, не потянет. Народу вдвое больше — а не потянет. Будешь спорить? Вот как вы добились, что у вас и большегрузы не ломаются, и железнодорожную ветку в срок проложили, и строительные комбинаты выдерживают графики поставок? Как? Только не говори, что на сознательности, не поверю!

— Это наша работа, Давити, просто работа, — пожала плечами она. — Ты же с нами начинал, неужели не помнишь? Ну… возьмем, например, водителей большегрузов. Они здесь вахтовиками, работают трехсменно. Тяжело, а деньги те же. Могли бы отказаться, остаться на своих угольных разрезах, где все налажено и обустроено, где нет гонки и сроков, где их семьи, наконец. Их, собственно, никто и не принуждает. Просто… отказался от вахты, наплевал на интересы республики, и тебе понизили гражданский статус. Раз отказался, два отказался, и вот ты уже не водитель, а разнорабочий в топографической группе. Или вообще проходчик в шахте где-нибудь на побережье Северного Ледовитого. Зачем нам тупорылые жлобы за рулем сложной техники, на ответственной работе, и уж тем более в номерных городах, где все завязано на гражданской ответственности? Не нужны они, пусть полиметаллические руды ломают под присмотром вооруженных бригадиров. Все это знают и учитывают. Вот как-то так.

Давид рассеянно покачался с пятки на носок, засунув руки в карманы куртки. Зита с трудом скрыла улыбку: странно и диковато выглядел лощеный грузинский кацо на покрытых лишайниками камнях Заполярья. Словно с другой планеты.

— Особых людей вы здесь вывели, и не спорь, — сделал вывод он. — Примени я такую схему, у нас бы сразу что? Сразу поднялись бы раздающие гражданские статусы. И их родственники. И друзья. И соседи по улице. И… ну и все на этом, конец стройке.

— Может, оно и правильно? — тихо сказала она. — Зато у вас мир. Никто никуда не спешит, все друг друга знают. У вас прекрасный народ, Давити. Я бы так хотела там жить…

— А я бы очень не хотел жить там! — хмыкнул Давид и кивнул на стройку внизу. — Муравейник! Еще и сверху землей засыплете, да?

— Не землей, концентратами руд, но да, засыплем.

— Защита от метеоритов, понимаю… или от обстрела, да? А с герметичностью как?

— Ребята из НИИ полимеров придумали многослойный герметик, при пробитии мгновенно вскипает и образует пробку. Вот из него ставим внешний контур и разделку автономных блоков.

Давид прикинул объемы и присвистнул.

Перевели производства на военное положение, — пояснила она. — Республика сейчас работает только на строительство ковчегов и поддержание собственного жизнеобеспечения.

— Никто в мире не верит, что вы готовитесь уйти в космос, — сказал Давид и остро уставился на нее. — Ни военные. Ни политики. Ни ученые. Никто.

— Строительство ковчега — не та операция, которую можно скрыть под маскировочной тканью, — слабо улыбнулась она. — Огромная гора, опоясанная серпантином до самого верха, снизу подведена железнодорожная ветка, две мобильных ТЭЦ рядом на реке, двухкилометровый амфитеатр с гигантской стройкой внутри… На нас сейчас наверняка все из космоса смотрят.

— Смотрят, — хмуро согласился Давид, недовольный результатами погляделок. — Я вот тоже смотрю. И что? Все считают, вы строите подземные города на случай ядерной войны. Я тоже так считаю. Потому что вот так, без экспериментов, на неизученных двигателях в космос не летают, это верная смерть для всех! И нет ни одного факта, подтверждающего, что у вас такие двигатели вообще есть. Больше похоже на мистификацию от отчаяния. И для своего населения, которое нетрудно обмануть. Так что бомбоубежища вы строите, и не спорь.

— Это хорошо, что никто не верит, — рассеянно оценила она. — Позже начнут военные действия.

— Это плохо! — рявкнул Давид, развернулся и схватил ее за плечи. — Очень плохо! От войны под землей не спрятаться, Зита! Вас тут перебьют, ты понимаешь?!

— Понимаю, — тихо отозвалась она.

Он напряженно вгляделся в ее лицо — и снова не нашел в нем чего-то очень важного для себя.

— Уходи со мной! — страстно сказал он. — Забирай детей и уходи немедленно! Правительственный самолет ждет на аэродроме в Копейке, садитесь со Светкой на ваши дурацкие «Стрекозы» и прямиком туда! Зита, поверь мне, это все, что я могу сделать для «Спартака»!

— А чего это ты меня обнимаешь, к груди прижимаешь? — мягко улыбнулась она. — Бабник ты, Давити, правильно Светка обещала навернуть тебе с ноги, есть за что!

— Не уедешь, — с горечью сказал Давид и отпустил ее. — И Светка не уедет. Плачет, с кровью Гогика от себя отдирает, а не уедет, дура! Обе вы дуры. Приросли к республике, а много ли вы обе добра от нее видели? Хоть детей отправь ко мне, не будь бессердечной дрянью!

— А детей нет, — сухо сказала Зита. — Леонид Михайлович предложил, а Майка решила, что жить с отцом будет правильней. Ну и Дениска от нее никуда, она ж для него больше мама, чем я. Так что мои дети сейчас… далеко, там, где пальмы растут и шепчет ласковый прибой. Все у них хорошо.

— И ты их отпустила, — озадаченно сказал Давид. — Представляю, как тебе это далось… С другой стороны, не в это же подземелье их прятать! Как там будут люди жить, закупоренные под землей, в тесноте?! Я бы рехнулся через неделю!

— Хорошо будут жить, — вздохнула Зита. — Ты — сын гор, привык к простору, а жители номерных городов, наоборот, с опаской наружу выглядывают, уже приходится убеждать, что выходы на природу необходимы. После ровного микроклимата, чистого воздуха подкупольников, да и после их зимних садов северная тайга, знаешь ли, производит гнетущее впечатление. Духота, гнус, ледяная вода в реках, болота под ногами, паутина на лице, солнца то нет, то жарит на голову во всю дурь… А там, в ковчегах, в каждом блоке есть свой центр культурной жизни, своя центральная площадь, в парках укромных уголков просто уйма, полно света и свежего воздуха, все рядом и одновременно в стороне…

— Нет, и не уговоришь! — отрезал Давид. — У меня в сердце горы!

— Да у меня тоже, — призналась Зита.

Давид очень странно на нее посмотрел, потом уставился на стройку.

— А вон там что такое странное? — спросил он равнодушно.

— Озеро.

— Что?

— Озеро, Давити, просто озеро.

— На космическом, как ты заверяешь, корабле?! Озеро? И после этого ты будешь утверждать, что строите не бомбоубежище?!

Зита невольно улыбнулась. Да, именно так все и реагировали на ее предложение. Поначалу. Понимание пришло далеко не сразу. И не ко всем. Сначала со скрипом, неохотно сдались проектировщики, признали, что замкнутые блоковые системы водоснабжения — это здорово и очень высокотехнологично, но в случае непредвиденных ситуаций резервный открытый водоем жизненно необходим. А что непредвиденные ситуации будут, все понимали хорошо. Потом… потом вдруг выяснилось, что масса воды с приличной испаряющей линзой является незаменимым компенсатором для целого ряда производств, что избыточное тепло куда-то иногда надо будет девать, и девать срочно. И вообще озеро — это же просто здорово, рыбу там можно разводить, отдыхать на берегу вдали от стрессов подземного мира, правда, в скафандре на всякий случай, ибо в надежность экранов Фридмана не верили сами разработчики распределенных двигателей… А потом озеро плотно вписалось во все городские структуры, теперь уже непонятно, как без него собирались обходиться. Интуиция Владимира Даниловича в очередной раз оказалась непогрешимой, без озера действительно получалась белиберда, иначе не назовешь.

— Гравитационные вектора ковчега будут постоянными на всем протяжении полета, — пояснила она. — Это сложно принять, но… такова новая реальность. Во время маневров по зеркалу озера даже волна не пойдет.

— Так сказал Каллистратов, да? — усмехнулся Давид. — И ты ему веришь? Ну-ну. А он откуда знает? Ладно, не отвечай, ваше взаимное доверие так же необъяснимо, как гравитационные двигатели… Все равно мне не верится, что кто-то по собственной воле рискнет отправиться в межзвездное пространство на обычной куче камней!

— Нам больше некуда отступать, — хмуро сказала Зита. — Некуда, понимаешь?

— Нет, не понимаю! Я сказал Каллистратову и повторяю тебе: свободная Картли примет всех бойцов заполярной республики, всех до одного! Я спартаковец, Зита, спартаковец на всю жизнь! А спартаковцы своих в беде не бросают!

— Давити, а ты понимаешь, что следом за нами война придет и в твою страну? — тихо спросила Зита. — Понимаешь? «Цивилизованный» мир не оставит нас в покое!

Давид зло дернул щекой и отвернулся. Потом решительно подошел к «Стрекозе» и одним движением запрыгнул в кресло.

Две почти прозрачные в бескрайности неба «Стрекозы» упрямо полетели навстречу непростому будущему.

Гогик в своем пухлом скафандре восторженно крутил головой. Еще бы, папа приехал! И сейчас пойдет с ним гулять!

— Вардо, я понимаю, что дурак, но мы будем тебя ждать! — твердо и решительно сказал Давид. — Всегда будем ждать, всю жизнь! Клянусь!

Потом мужчина подхватил на руки сына и зашагал к правительственному «Борею». Светка отчаянно закусила кулак и застыла. И тут раздался оглушительный рев. Гогик вырывался из рук Давида, дико орал, тянулся с отчаянной надежной к своей нане, не понимая, как так его уносят, а она, самая сильная и смелая на свете нана, только смотрит вслед со слезами на глазах и молчит!

Давид беспомощно остановился.

— Дай его мне, — дрогнувшим голосом сказала Светка.

Подхватила на руки мальчика и отвернулась от всех.

— Я ухожу на войну, Гоги, — сказала она тихо.

— Я с тобой!

— Конечно, ты со мной. Вырастешь и придешь. Я буду ждать!

— Я их всех убью! — пообещал мальчик грозно.

— Ты у меня настоящий мужчина, Гогик. Знай, твоя нана всегда рядом! Сердцем, душой! Я люблю тебя больше всех на свете и буду любить всю жизнь! А пока что мы расстанемся, и ты постарайся не плакать, и я постараюсь не плакать… Иди, Гогик, сам иди, мой храбрый маленький мужчина…

Мальчик дошел до отца, взялся за его руку, оглянулся, уставился широко распахнутыми темными глазами на свою нану, Светка дрогнула, отчаянно и резко вскинула руку к берету… «Борей» раскрутил винты и тяжелым гулом ушел за горизонт.

— Вот теперь я готова убивать! — глухо сказала Светка. — Всех убивать! Зита, почему нас не могут оставить в покое? Кому мы тут мешаем, на севере, кто здесь, кроме нас, жить вообще сможет?! Не понимаю!

— Помнишь, как мы пришли с тобой в школу? — криво усмехнулась Зита. — Кому мы там мешали, слабенькие маленькие первоклашки? Однако нас долбили все кому не лень — и во дворе, и на улицах, и в самой школе. Такова зверская сторона человечества. Люди с возрастом мало меняются, Света. Та шпана выросла, пришла во власть и сейчас давит всех, кто не может отбиться. Как в детстве, только и всего. А нас слишком мало, против всего мира мы не выстоим.

— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого! — угрюмо пообещала Светка.

— Всех убьем! — серьезно отозвалась Зита.

— Боевая тревога! — внезапно голосом Лены заговорил выделенный командирский канал связи. — Многовекторная атака на объекты Седьмого каторжного района! Освобожденным офицерам народного ополчения действовать согласно боевому расписанию! Отдельной разведывательно-диверсионной роте «Спартак» — прибыть к спецобъекту № 3, сбор…

Зита откинула шлем, достала из нагрудного кармана черный берет, аккуратно расправила и надела. Сверкнул на солнце свирепо оскалившийся полярный волк.