Зита. Дорога в небо

Глава 8

— Сволочь! — констатировала Лена. Посмотрела на подругу в ожидании реакции, не дождалась и мстительно продолжила:

— Пидор. Предатель. Шкура трусливая. Грохнем суку и поставим тебя лидером!

— Лена! — не выдержала Зита.

— Ага, среагировала! — возрадовалась подружка. — А кто он, кто?! Тебя убивают, а он смотрит на свиту и ничего не делает! Усрался от страха! Если б не Сергей…

— Как он? — тихо спросила Зита.

— Хорошо он, — буркнула полковник политических войск и нервно проверила кобуру оружия скрытого ношения. — Списан вчистую. Ему, конечно, предлагали штабные варианты, но Серега молодец, отказался так, что отстали раз и навсегда! И я отказалась, пока еще живая. Мы решили, что долги родине выплатили. С огромной переплатой. И сейчас свободны оба, как дикие гуси над Вилюем… Вот такие дела, подруга.

— И куда вы теперь?

— А с тобой! — пожала плечами Лена. — Ребята решили — тебе одной на Седьмом каторжном только надорваться. И пристрелят тебя там без присмотра, ты же доверчивая и безмозглая, как все шлюхи… так что мы с Серегой быстренько освободились от обязанностей и с тобой. Ну и Светка Летяга, твоя сладкая подружка, тоже прилипла, я даже начинаю подозревать всякое меж вами… э, ты чего?

Лена наклонилась над ней, всмотрелась тревожно в лицо, нежно вытерла слезинку на ее щеке. И отвернулась.

— Какой он все-таки гнида! — сказала она с горечью. — Любимую женщину! Не дал даже выздороветь после ранения! Вперед в Заполярье! Еще и загрузил так, что десять мужиков не потянут! Хоть бы своих детей пожалел, дрянь…

— Майка и Дениска — не его дети, — слабо улыбнулась Зита.

Лена недоверчиво вскинула бровь и закрыла тему. Но Зита не сомневалась — подруга со временем придумает еще десятки подходов, чтоб решить лично для себя загадку, от кого подружка нагуляла таких замечательных деток.

Вагон мягко качнулся и покатил, сильно забирая влево.

— На Баттаган пошли, — задумчиво отметила Лена. — На работу. На любимую, ненавистную, неподъемную работу… ладно, в сторону лирику, давай о делах. Наш обделавшийся лидер в глаза тебе стыдится смотреть, меня уполномочил. Так что слушай. Для начала — хрен тебе, а не Шестой каторжный в управление. Он решил — слишком легкая работа. Представляешь? А вот Седьмой каторжный, он решил, самое то для тебя. Он — решил. Сука. Ладно, с ним еще разберемся…

— Не вздумайте, — твердо сказала Зита. — Владимир Данилович все делал правильно. И не приведи судьба вам оказаться перед таким же выбором.

— Правильно?! Профессиональный воин не рискнул защитить…

— Мы так и не смогли найти устойчивую конфигурацию власти, Лена. Это значит, что существование «Атомного пояса Сибири» сейчас замкнуто целиком на Владимира Даниловича. Не станет его — не станет нашей республики. Ему по-хорошему нельзя бункер покидать, а он пошел вместе с нами на очень опасную операцию…

— Ага, а потом смотрел, как тебя его подручные режут! Убила бы собственноручно за такое!

— Мы, руководители штурмовых отрядов, все в свое время получили список персон с высшим приоритетом по охране, — напомнила Зита. — И ты, подружка, наверняка тоже. Майор Каллистратов там значился. Мы обязаны защищать его ценой собственной жизни.

— Да, но… все равно это как-то не по-человечески! — буркнула Лена.

— И там были не его подручные, а друзья, — тихо добавила Зита. — Настоящие, еще с училища. Он доверял им как себе. И один из них был кандидатом ему в преемники. Очень достойные, честные офицеры. Настоящие рыцари армии. Только их взгляды на будущее армии кардинально отличались от моих. Какой им оставался выбор? Они не стали убивать меня тайно, решили поставить Каллистратова перед выбором. Или они — или я. И заодно избавить лидера от последнего уязвимого звена. Там, в самолете, выбор был, каким путем пойдет республика, не больше и не меньше. Я предложила, по сути, смерть армии, для них это все равно что личная смерть. И Владимир Данилович вообще-то кадровый офицер, для него военные структуры — родная среда обитания. А ты говоришь — спокойно смотрел… Не приведи судьба, Лена, смотреть, как твои друзья схватываются друг с другом насмерть за власть возле твоих ног. Смотреть — и выбирать.

— Странно выбрал! — брюзгливо сказала Лена. — Дал тебе полномочия командующей Седьмым военным округом, права главного администратора промышленно-экономического района, штаб-вагон еще от щедрот души пожаловал — и отстранился! Одну против всей армии — да это то же самое, что расстрелять! Нормально, да?

Зита отстраненно уставилась в окно. Вдоль полотна железной дороги медленно плыли и отодвигались назад, в прошлое, запорошенные снегом увалы и холмы. Конец сентября, а здесь уже зима… А в низовьях Индигирки? Страшно представить. Но как-то же там живут, работают… Седьмой каторжный район. И она добровольно везет в этот ад собственных детей и друзей. Неудивительно, что подружка Лена так возмущается и дымится. Страшно ей, очень страшно. Не за себя — за подругу, а больше того — за любимого мужчину. Как присохла к Сергею Кунгурцеву с кавказской войны, так и не отодрать. И сейчас суетится вокруг него с трогательной нежностью, разрывается между подругами и мужем… Хотя слова Лены всегда стоит воспринимать деленными как минимум на десять. Не разведчица даже — шпионка с детства, без всяких угрызений совести работающая на несколько структур сразу. Ей соврать для пользы дела — как на солнышко взглянуть. Соврать, преувеличить, раздуть и запугать…

— … и вот тебе ядерный чемоданчик, воюй с армией, как получится! И после этого всего ты Каллистратова выгораживаешь? Кастратов он, а не Каллистратов!

Зита скосила глаза на «ядерный чемоданчик», которым грохнула перед ней подруга. Знала бы она, чем швыряется. Владимир Данилович без колебаний передал ей «право подписи». Цены такому выражению доверия в мире просто не существовало. Сложнейшее устройство предоставляло ей возможность руководить государством. Издавать указы за Каллистратова. Казнить и миловать. Ставить подписи на дипломатических документах. Поднимать армию по тревоге. Сместить, если потребуется, самого Каллистратова.

— Армия не опасна, — сказала она, и Лена резко замолчала. — Там… некому решиться на открытое выступление. Последних рыцарей армии мы убили собственноручно в самолете. Уничтожили лучших представителей российского офицерского корпуса, такие вот дела. Остальные… будут выполнять приказы, как делали это всегда — лениво, бестолково, с тихим саботажем, с вечной показухой, но будут. Мы будем уничтожать армию, а они все равно будут исполнять приказы. Испытание, которое приготовил нам Владимир Данилович — оно совсем другое. Не армия. Не производственный кризис в горнодобывающей отрасли. Другое. Здесь, Лена, как-то выживают и работают в нечеловеческих условиях все те, кого мы когда-то отправили в условные «ленские шахты». Они ведь здесь. Сколько их? Двести тысяч? Сейчас нам предстоит посмотреть им всем в глаза.

Из соседнего купе осторожно пришаркал бледный, как смерть, Сергей Кунгурцев, медленно и аккуратно присел к столу. Выглянула из детской комнаты Светка с неизменным Гогиком на руках, мгновенно оценила обстановку, отправила карапуза в самостоятельное существование и молча присоединилась к компании.

— Они все получили по суду и по справедливости, — тихо заметила Лена.

— Получили. Но не по суду и не по справедливости. Мы их не выпустим в подкупольники после окончания срока. Никого не выпустим. Каторжане останутся в Заполярье до самой смерти. Подкупольные города — наша главная ценность и величайшее достижение, там сложилась уникальная субкультура, действительно социалистическая. Там ценнейший человеческий ресурс, редкий по удачности сплав ученых-экспериментаторов и работников высокотехнологичных производств. У нас, ребята, сейчас в подкупольниках без преувеличения — лучшее место для жизни на земле. Мы не имеем права рисковать, возвращая туда асоциальные группы. Не для того штурмовики отдавали свои жизни в войнах с уголовщиной, чтоб сейчас во имя ложного милосердия уничтожить все их труды.

— Это окончательное решение Каллистратова? — осторожно уточнила Лена.

— Это мое решение. И оно окончательное. Владимир Данилович передал мне свое «право подписи».

— Не выпускать — значит, не выпустим! — пожала плечами Светка. — Глаза бы мои никогда не видели всех этих «королей района», «деловых пацанчиков», воровок и садисток. Гоняла и буду гонять. Ты, Зита, просто скажи — сейчас какая у нас задача? Мы-то готовились противостоять армейцам.

— Охренеть, — задумчиво пробормотала Лена. — Право подписи. Охренеть. Это ж как он тебя любит, я даже представить не могу… вот чем ты их берешь, подруга, чем? Я же тебя с детства знаю, ничего в тебе такого-разэтакого нет и не было… может, в заднице дело, а? Серега, ну ты что молчишь? Ты же мужчина, открой тайну, чем она вас всех околдовывает? Если действительно задницей, так я немедля такую же отращу!

— Ты точно хочешь знать? — мягко улыбнулся Кунгурцев. — Я могу объяснить, только потом не жалуйся.

Лена открыла рот — и призадумалась.

— Не, давай сначала о деле, — решила в результате она. — О задницах и потом можно будет… может быть. Действительно, Зита, ставь уже задачу. Заинтриговала, усидеть на месте не могу!

— Задача простая — прикройте меня на время, — улыбнулась Зита. — Мне нужно посмотреть вблизи на свою работу, оценить, познакомиться с людьми.

— Посмотреть — это как?

— Посмотреть — это посмотреть, — пожала плечами Зита. — Вывесим на вагон табличку «Медицинская научно-исследовательская лаборатория» и прокатимся по всей Индигирке с выборочным обследованием здоровья каторжан. Ну а где обследование, там и разговоры задушевные, с молодой симпатичной медсестрой кто станет секретничать?

— Убьют! — мгновенно среагировала Лена. — Как только нарвешься на своего клиента, сразу идентифицируют и прирежут! Зита, ты свою физиономию в зеркале давно, что ли, не видела? У тебя во весь лоб печатными литерами пробито, что ты Зита, грузинка и смертельный враг всех бандитов Копейки! А также продажных офицеров милиции, жлобов-бизнесменов и предателей из СОБРа! Не пойдет.

— От лица у меня только глаза будут видны, остальное под маской. Подумаешь, темноглазая!

— Так, ну ты медсестрой, а мы что будем делать? Шприцы подавать?

— А вы пока будете принимать дела, забирать власть в мои руки, — вздохнула Зита. — Выдам тебе документ, что ты Зита Лебедь, и вперед. Светка с тобой пресс-секретаршей пойдет, а Серега начальником охраны.

— А…

— Волосы покрасишь, на глаза контактные линзы, на мордочку тональный крем.

— Зита, — мученически закатила глаза подруга. — Мы с тобой, конечно, сестры, но то духовно, а внешне — ну ничего общего, ничего! Ты мою курносость куда денешь?

— Не поняла, ты актриса или кто? Зиту Лебедь, что ли, сыграть не сможешь?

Лена призадумалсь.

— Прикройте меня, — попросила Зита серьезно. — Мне нужен месяц, чтоб вникнуть в ситуацию. Очень вас прошу. И, Лена… поосторожней там, ладно? У меня действительно в Седьмом каторжном врагов хватает, как бы чего не прилетело…

— Всех убьем! — заверила Светка.

— Понятно, что убьем, ничего сложного, — пробормотала Лена. — А вот скажи-ка, подруга… ты вникнешь в ситуацию, чтобы сделать… что? Если задача не в противостоянии с армией, то в чем?

Зита с огорчением констатировала, что Лена как была разведчицей, так ей и осталась, и нюх ее никуда не делся, и подозрительность тоже.

— Мы оставляем здесь людей на всю жизнь. Жить, работать в условиях, которые невозможно выдержать. Значит, наша обязанность — сделать условия существования по возможности терпимыми. Вот мне и предстоит узнать, что требуется тут людям для длительного существования, это же очевидно.

— Очевидно в первую очередь, что люди тут жили всегда, — заметила Лена. — Якуты, юкагиры, эвенки, еще эти, как их… долгане, вот. И ничего, жили и радовались. Вот и каторжане проживут. Или нет? Или как?

— Каторжанам, Лена, здесь не только жить, — вздохнула Зита. — Они, между прочим, основная рабочая сила на производствах непрерывного цикла. Именно они добывают основу благосостояния республики в нечеловеческих на данный момент условиях. Поднимают на поверхность руды, работают в обогатительных цехах, строят и эксплуатируют железные дороги и аэродромную инфраструктуру. Днем и ночью, в любую погоду. Это далеко не то же самое, что пережидать морозы в чуме.

— Заслужили! — буркнула Лена непримиримо. — Как вспомню отдельных индивидов, так вздрогну! И, между прочим, улучшение — кардинальное улучшение! — условий жизни резко увеличит себестоимость продукции!

— Заслужили, — согласилась Зита спокойно. — Но шахты должны работать, цеха дымить, поезда ездить, а дирижабли летать. Без заполярных производственных районов республике не выжить. А производственным районам не выжить без нормальных условий жизни и труда. У нас нет другого пути, Лена.

— В смысле — будем создавать из отбросов общества социалистическое государство?!

— Молодец, — сдержанно похвалила Зита. — Сумела сформулировать задачу кратко и всеобъемлюще, у меня так не получается.

— Ты чокнутая! — хором решили подруги.

— А еще здесь есть, кроме каторжан, местное население, — задумчиво сказала Зита, не слушая подруг. — Вооруженное, националистически настроенное — и на своей земле. Которую мы угробили своими производствами. И вот куда их деть, даже не представляю. От них пуля может прилететь в первую очередь… Подумай над вопросом, Сергей, ладно?

— Куда деть целый народ? — уточнил Кунгурцев. — Зита, а ты случаем не чокнутая, а?

Она только беззлобно усмехнулась. И в очередной раз подумала, как же ей повезло с друзьями. С друзьями — и вообще с мужчинами.

-=-=

Бригаду сняли с дистанции прямо посреди смены. Подогнали на «сто первый километр» мотаню, рабочие радостно побросали в теплый вагончик промерзлый инструмент и сами полезли внутрь, переругиваясь и отряхиваясь на ходу от снега. Только бригадир поглядывал на мотовоз настороженно и недоверчиво.

— Шпунт, ты ничего не слышал на планерке… такого? — хмуро спросил он.

Головной техник бригады отрицательно помотал головой. Он тоже, как и все, радовался неожиданной передышке в бесконечной работе.

— Мазута сказал, на станцию какая-то лаборатория пришла, — продолжил бригадир, пристально глядя на техника. — Медицинская. Значит, ничего не слышал, да?

Техник снова отрицательно помотал головой и незаметно поежился. Бригадир вызывал в нем инстинктивный страх, как дикий зверь или, скорее, змея. Да он таким и был по сути, бригадир Боксер, диким кровожадным зверем, дуреющим от крови. И наделенным от природы острым звериным чутьем на опасность. Вот что ему не понравилось, кто бы сказал? Ну лаборатория. Ну медицинская. И что? Это же не мотозак со взводом «рексов», с собачками их, натасканными на людей? Вот если б пригнали мотозак, было бы кисло, а так — всего лишь лаборатория. Может, на сифилис снова будут проверять, или на психические обострения.

— Медики приехали, а охраны с ними нет, — задумчиво пробормотал Боксер. — Странно это… ладно, живи пока.

Техник снова поежился. Боксер любил заканчивать разговор именно так. И это была не шутка и не присказка, а самая настоящая действительность. Что и пугало.

Медики принимали, как обычно, в здании дистанции. Заняли один из кабинетов, положили у входа дезковрик — и вперед. Первым вызвали Комика из монтеров путей, тот пробыл внутри несколько минут, вышел радостный. Действительно медицинская проверка, медсестричка молоденькая, стройненькая да ласковая, похвастался, что даже подержался за нее маленько. Выписала ему направление в госпиталь — везуха! Народ, услышав новость, расслабился и загалдел. Комик — он, конечно, комик и есть, и насчет «подержался» наверняка выдал сильно желаемое за действительность, но направление в госпиталь — вот оно, реальное, с датой и печатью! Большинство начало тут же усиленно соображать, под какую смертельную болячку закосить, а Боксер с дружками зажали очередного бедолагу в уголок на «тренинг», то есть живой грушей. Им развлечение, бедолаге — пару дней синим ходить, и хорошо, если обойдется без треснувших ребер. Шпунт с ненавистью посмотрел в угол, но взгляд постарался сделать неприметным. Официально бригадиром считался он как самый технически подготовленный, но власть в бригаде держали совсем другие люди, и ничего с этим не поделать. У Боксера сила, а у него что?

А вторым неожиданно вызвали его самого. Он тщательно вытер подошвы о дезковрик — аккуратность у электромонтажников в подкорку забита — и неуверенно вошел. На него в упор, внимательно и изучающе глянули темные глаза из-под белоснежной шапочки. Медсестра, значит? Он внезапно почувствовал холодок промеж лопаток, как перед стычкой со шпаной.

Но медсестра оказалась именно медсестрой. Потребовала раздеться до пояса, быстро и профессионально ловко просветила, послушала. Потом легонько и совершенно неожиданно шлепнула по спине. Он невольно подпрыгнул. Больно, блин!

— Камешек в левой почке, а молчишь, — спокойно констатировала медсестра и склонилась над клавиатурой, замелькали быстрые и сильные пальцы. Сильные, странно знакомые…

Он невольно загляделся на нее. Женщин на дистанции приходилось нечасто видеть, так что вид нежной шеи и хрупких плеч его не на шутку возбудил. Комик хвастал, что немножко подержался… может, рискнуть? А как? И под каким предлогом? Охраны нет, в принципе, может и прокатить… не будет же она орать, если он случайно к ней прикоснется?

— Пальчики отчего черные? — рассеянно поинтересовалась медсестра.

А потом случилось чудо — она сама взяла его за руку! Посадила рядом с собой, развернула ладонь, чтоб получше рассмотреть обморожения. Он сидел и тихонько млел от удовольствия. И рассказывал, что у слаботочников пальцы всегда черные, потому что в перчатках не получается закрутить мелкие гаечки или установить ПМ-контакты. И потихоньку, незаметно пододвигался к ней. И даже, как бы случайно развернувшись, коснулся невзначай ее задницы!

— Что там за шум? Очередь делят?

Он поморщился и неожиданно для самого себя объяснил, отчего шум. Девушка мило склонила голову набок, прислушиваясь, он огромным усилием воли удержался от порыва ее поцеловать. А она встала, легко, словно невзначай оперлась на его плечо, прижалась на мгновение гибким телом — тонкие, но словно стальные пальцы неожиданно впечатались в мышцу — и у него по телу от касания женщины аж теплая волна прошла от плеча и до самых до пяток. Легкие, словно летящие шаги, дверь слегка скрипнула… Медсестра, выпрямившись, несколько мгновений изучала происходящее в углу… а потом негромко хлопнуло. И только тогда он понял, что не заметил, как у нее в руке оказался пистолет. Как, откуда и когда. В коридоре дистанции установилась мертвая тишина…

— Одевайся. И поговорим.

Он завороженно проследил, как исчезает — непонятно куда — пистолет. Медсестра, значит? Ну-ну, дураки работают на соседней дистанции! Такую жестокость он видел уже, давно, но на всю жизнь запомнилось! Штурмовой отряд «Спартак»! Не желаете ли, Вячеслав Шипунов по кличке Шпунт, заново познакомиться? И пальчики эти сильные, словно из железа выкованные, тоже на всю жизнь запомнились! Как крутанула его девочка на захвате, заорал, как баран на кастрации!

— Вячеслав Шипунов, бригадир монтажников интеллектуальных систем копейкинского завода «Реактивные системы», осужден военным трибуналом за вредительство с отягчающими, повлекшее гибель военнослужащих. На самом деле поддался на уговоры бригады упростить техпроцессы, то есть гнать брак. Грамотный, лично ответственный специалист, но слабовольный и беспомощный при управлении подчиненными.

— Если все знали, не многовато ли накатили? — угрюмо сказал он.

Медсестра смотрела на него, как ему показалось, насмешливо.

— Приговор по совокупности, все честно. Не оглашали, но учли, что самодур, семейный тиран и садист, когда в пьяном виде. И сами пьянки в ту же корзину.

Его бросило в жар. И это знают! Ну да, по пьянке на него словно помутнение находило, и выплескивалось все, что копил неделями в душе. Злоба на наглых подчиненных. Презрение к дуре-жене и злость на ленивых детей. Тихая ненависть к самодовольному начальству. Жлобство и тупость окружающих. Ну и летали тарелки по углам, как без этого. И не помутнение это было, если честно, все он осознавал. Куражился и приходил в восторг от своей крутизны. В одну из таких выходок он и познакомился со стальными пальчиками черноглазой девочки, век бы их не вспоминать. Неужели она самая? Быть того не может, что она тут забыла, на каторге?

— По совокупности, так тому и быть, — буркнул он. — Два года осталось, как-нибудь дотяну.

— А что с почками в госпиталь не обратился, если хочешь дотянуть?

— Пока терпимо, работаю, — все так же неохотно пояснил он. — Госпиталю только дебил Комик радуется. В бригадах не любят, когда кто-то от работы на больничке отлеживается.

— М-да, у вас тут действительно своя жизнь со своими законами, — задумчиво сказала спартаковка. — Что ж, давай соображать, как эту жизнь сделать более-менее терпимой. Я тут представляю начальство, если не догадался. Но лаборатория действительно медицинская. Психолого-аналитическая. Ваша задача — чтоб железная дорога работала как часики. Моя задача — чтоб вы работали на железной дороге как часики. Говори, что для этого тебе нужно.

Он недоуменно уставился на медсестру. Мол, он-то кто такой, чтоб выступать? Для разговоров высокое начальство имеется, обласканное руководством Седьмого каторжного, не ровня какому-то заурядному технику с дистанции.

— Ты бригадир, — напомнила медсестра. — Говоришь от лица бригады. Не умеешь, не справляешься, но других нет. С высокого начальства отдельно спрошу, а пока что — твои предложения?

— Чтоб бригада работала, как часики, нужен Боксер с его кулаками, — хмуро заметил он. — Ребята по-хорошему не понимают, а я по-плохому не умею. Но Боксер…

— Забудь про урода. И про рабочую дисциплину пока что тоже. Что вам нужно, чтоб чувствовали себя людьми? Чтоб не было психологических срывов, резни, бунтов? Что нужно, чтоб здесь нормально жить? Говори, не оглядываясь на разумность и реализуемость.

— Бараки сжечь! — вырвалось у него невольно. — День и ночь одни и те же рожи рядом, и не деться никуда! Толкотня, вещи толком не просушить, рексы орут, собаки лают… бесит! Но это пустые разговоры, только душу травят. Где вы возьмете отдельное жилье на двести тысяч контингента? Даже не смешно.

Медсестра задумчиво уставилась в окно. Он тоже посмотрел из любопытства. Чего это она там углядела? Ну, буран начинается, снежный заряд подвалил, обычное дело в конце сентября, работать на дистанции — жопа, но когда там было легко?

— Не всем, — вдруг сказала медсестра. — Специалистов обеспечим. Твою бригаду в том числе. Поставим на дистанции блок-вагоны, у военных есть списанные, вам в самый раз. Запитаетесь от промышленной сети. Ну и мобильность довеском, будете по участку кататься, чтоб к работе поближе. Питание… получите продуктами, там кухни есть в комплекте, если не разграбили. Еще?

— А… режим охраны как? — не понял он.

— Никак, — просто ответила медсестра. — И питание сами, и охрану сами, и вообще все сами. Вот, собственно, мы и пришли к граничному условию. Вячеслав Шипунов, это официальный вопрос: ты готов лично обеспечить порядок работ на дистанции?

Он лихорадочно соображал. Самостоятельная, за пределами зоны, жизнь. Это… это почти что воля! Отдельный блок-вагон, никаких рож рядом, разговоров их дебильных, тишина по вечерам и покой! Лично тобой установленный порядок, все вещи именно там, куда положил сам! И… отдельное жилье — это уже можно пригласить даму! Мало их, конечно, на Седьмом каторжном, но есть, а при своем жилье можно с любой договориться, баб бараки выбешивают почище мужиков! Еще бы сообразить, как охрану уломать, чтоб кого посимпатичней выпустили… На это стоило подписаться! Но…

— С бригадой не справлюсь, — севшим голосом сказал он. — Там… есть невменяемые кадры, я же говорил. А один так вообще конченый садист и психопат. Но здоровый. А я по части мордобоя слабоват.

— Оружие неплохо выравнивает шансы, — равнодушно заметила медсестра и подтолкнула к нему листок. — Читай. Подписывай. И держи. Пистолет разведчика малошумный. Калибр маловат, но для стрельбы в упор достаточно.

Он, не веря собственным глазам, смотрел, как сверху на договор ложится тяжелый пистолет в кобуре, с парой запасных обойм в отдельном кармашке.

— И мне ничего за стрельбу не будет?

— Расследование будет, — так же безразлично сообщила медсестра. — Но у вольнонаемных безусловная правота в производственных конфликтах, как у офицеров. Все же советую много не стрелять, работать некому будет. Лучше убери неуживчивых на другой участок, такое право тебе делегировано. Закатывай рукав.

Он посмотрел на внушительный шприц в ее руке и вопросительно вскинул брови.

— Блокировка против алкоголя, — спокойно пояснила медсестра. — Я же знаю, вы где-нибудь найдете. А у тебя плохая гражданская история, слаб на выпивку. Нам психопаты с оружием не требуются. Руку на стол, и не кривись, это не больно.

— Надежных кодировок не бывает, — угрюмо напомнил он. — Сорвусь.

— Это не кодировка, это блокировка. Другой принцип действия. Выпьешь — сдохнешь, только и всего. Так что не пей и остальным не позволяй, чтоб было честно. Обновляется раз в месяц, не забывай подходить сам, гоняться за тобой не будут, пристрелят, и все дела. Так, что еще… блок видеоконтроля в нагрудной карман, видеокамеру на клипсу, не расставайся даже в туалете, будем смотреть за тобой, чтоб не шалил. Разобьешь типа по неосторожности… ну, сам понимаешь, что будет, у нас вид наказания всего один. Еще: женщин в бригаду доберешь на зоне на добровольной основе, распорядиловка туда уйдет сегодня. Но чтоб они умели работать на участке! Сам понимаешь, работу на дистанции вам никто не отменит и не убавит. Скорее накинем еще сверху. Все, свободен. Блок-вагоны подгоним к вечеру для начала сюда, загрузитесь со складов необходимым. Своим пахарям объяснишь сам, как посчитаешь нужным. Топай. И позови Тимчука, есть к нему пара вопросов по части здоровья…

На деревянных ногах он пошел к выходу. Кобура непривычно оттягивала комбез вниз. Он вышел в коридор. Посмотрел на настороженные лица. Достал пистолет, бросил взгляд на валяющегося в углу Боксера. А метко стреляет спартаковка, точно в глаз…

— Тимоха, тебя к доктору на лечение, — сказал он неловко. — И, это… Бучок, ты где? А, вот ты где…

Щелкнул выстрел. Тихо-то как. Ну да, пистолет разведчика малошумный…

— Вечером заселяемся в блок-вагоны. Бригаду выпускают на свободное поселение под мою личную ответственность, вот такие дела. Если кто-то против, скажите сразу, я…

Он поднял руку с пистолетом, посмотрел, как от него шарахнулись, смутился и убрал оружие в кобуру.

— … я хотел сказать — устрою перевод на другой участок. Да, трупаки уберите пока к углярке. Сеня, Чижик — займитесь.