Златорогий череп

XV

Видали вы, как засыпает старый мерин? Пегая спина провисает, нижняя губа оттопыривается, а голова кивает, кивает, кивает… да и опускается низко, к самым коленям. Это еще не глубокий сон — уши подрагивают, ловя окружающие звуки, а хвост время от времени хлещет по бокам, прогоняя назойливых слепней. Но ближе к полуночи, когда уже и мошкара угомонится, когда ничто не станет отвлекать и тревожить, конь опустится на потертые колени, а после завалится на бок, похрапывая и вытягивая копыта, как юный жеребенок.

Так же отходили ко сну и торговые ряды. Сторожа с колотушками вывели на Ильинку зазевавшуюся или хмельную публику, заперли двери на засовы, погасили фонари. Пару часов хрустели картами: кто проиграл, тому и на обход из тепла выползать. Потом пятеро разбежались по поздним кабакам и борделям. «А чегой всем кулючить-то? Ежели беда какая, свистите, мы рядом, вмиг примчим!» Ватага вернется часам к пяти утра, там уж и дворники подтянутся, чтобы прибраться на этажах и лестницах. Пока же спи, отдыхай, пегая громада. Завтра придется вновь тянуть лямку от рассвета до заката. Без выходных и праздников…

В полуподвальной каморке остались двое сторожей — молодой да пожилой. Мармеладов заглянул с улицы в низкое окошко, стараясь, чтоб его не заметили. Ираклия он узнал сразу, тот сидел за столом вполоборота, уставившись на огонь в жарко натопленной печи. Сгорбленный в три погибели старик, обсасывал рыбьи кости и складывал на край тарелки.

— Момент благоприятствует, — шепнул доктор. — Надо сейчас напасть, пока остальная гоп-компания не вернулась.

Сыщик снял с шеи вязаный шарф и передал ему.

— Возьмите, не то замерзнете. Вы, Вятцев, как и уговорились, встанете здесь. На шаг отойдите и не смотрите в окно постоянно, иначе заметят. Но если кто попытается сбежать, пните его ногой посильнее. Пусть обратно в сторожку свалится.

— Не беспокойтесь, уж отмечу прямо в лоб!

— А мы с тобой, братец, как внутрь попадем? — спросил Митя. — Закрыто же все.

— Это я предусмотрел. Идем!

В Рыбном переулке были устроены отдельные воротца, через которые закатывали бочки по двум наклонным доскам, широким, что корабельные трапы. Между ними оставалось пространства примерно с аршин. Мармеладов юркнул туда, прополз под створками и отбросил крючок. Почтмейстер шмыгнул внутрь.

— Глазастый! А я столько раз мимо ходил и не додумался до такого… Дальше куда? Темно, ни шиша не видно.

— Сорок пять шагов вдоль стены, потом налево и еще тридцать. А там уж спускаться к сторожке. Держи меня за плечо, первым пойду.

Перед лестницей остановились. Прислушались. Митя достал из кармана револьвер.

— Может все-таки нам вместе ворваться?! Да и сокрушить изувера.

— Нельзя, — еле слышно возразил сыщик. — Ираклий хитрый, наверняка много каверз наготове имеет. Ты оставайся снаружи стеречь, если вырвется — стреляй. Вообще как дверь начнет открываться — стреляй.

— А вдруг это ты идти будешь?

— Я крикну. Дважды крикну, чтоб наверняка мой голос признал. Но внутрь должен пойти один.

— Понимаю твой резон. А все же… Давай я пойду, вместо тебя. Должок хочу вернуть, — Митя потер подбородок, вспоминая удар Сабельянова. — Да и боевого опыта у меня поболее.

— Ты прав. Если бы стояла задача просто скрутить убийцу, то лучше тебя никто бы не справится. Но хорошо бы Ираклия прежде разговорить. Много вопросов осталось, а ответы на них выудить мне сподручнее.

— Согласен, братец. В этом ты сильнее. Что же, дерзай. Я затаюсь тут, впотьмах.

— И помни, откроет кто без упреждения — стреляй сразу, не жди!

Мармеладов снял пальто, чтоб не стесняло движений, взвел курок револьвера. Подкрался к двери и тихонько потянул на себя. Заглянул в щелку. Старик зажег свечу, воткнутую в горлышко недавно распитой бутылки, и теперь размешивал какую-то вязкую жижу в глубокой плошке. Ираклий по-прежнему смотрел на огонь. Сыщик замер, придерживая дверь, может удастся услышать или увидеть что-нибудь интересное, пока его не рассекретили.

Пожилой сторож подвинул свечу ближе к рыбной тарелке. Он постоянно тряс головой, но руки не дрожали. Разодрал шипастый плавник, — скорее всего, от ерша, — на тонкие полоски, а дальше началось что-то удивительное и непонятное. Ершиной иглой старик прокалывал кожу на затылке Ираклия. Потом окунал кость щуки в темно-красную жижу и снова бил в ту же точку. Это странное действие он повторил много раз, иногда меняя затупившуюся иглу или кость, Убийца терпел боль молча, даже зубами ни разу не скрипнул. Красные капли стекали на ворот домотканой рубахи. На лысине проступала татуировка — римская цифра V, у которой с каждого встопорщенного хвоста свисала витая загогулина. Что за узор? Снова какая-то магия или древний ритуал?

Сабельянов повернулся к свету и сыщик увидел, что это уже не первый рисунок на его голове. Над ухом наколоты волны, дальше что-то похожее на рыб. Так… В исковерканной пятерке, включив фантазию, можно увидеть бараний череп. Стало быть, это Зодияк, все знаки в нем идут по часовой стрелке и набивают их в ночь после очередного убийства. Почему не заранее? А, понятно. В плошке не просто красное варево…

Это кровь садовника.

Мармеладов скрипнул зубами. Как же омерзительно то, что вытворяет негодяй! С другой стороны, эти картинки — приговор извергу. Даже суд признает такое доказательство вины.

Ираклий о чем-то спросил старика, тот пространно ответил и в конце засмеялся, издавая сиплый клекот. Говорили они на незнакомом языке, скорее всего, грузинском, или на каком-то из его диалектов. Сплошная тарабарщина. Раз нет шансов услышать что-нибудь полезное, то и ждать больше незачем. Сыщик распахнул дверь и шагнул в сторожку.

— Ни с места! — далеко не в каждом театре сыграли бы столь эффектное появление. — Поднимите руки или я выстрелю!

Глаза Сабельянова на миг загорелись ненавистью, потом в них промелькнуло восхищение, а в итоге лицо застыло мертвенно-спокойной маской. Он сплел пальцы на затылке, прикрывая только что сделанную татуировку, и произнес три непонятных слова, будто заклинание. Старик кивнул, сел на корточки у печи, прислонившись спиной к нагретому кирпичу.

— Видите ли, — пояснил Ираклий, — мой прадед Вахтанг совсем не говорит по-русски. Сто лет живет на свете, а так и не выучился. Ни угроз не понимает, ни приветствий. Когда вы нас так невежливо перебили, он рассказывал, что все время ощущает внутри могильный холод. Смерть давно вползла в его кости. Я сказал Вахтангу: пусть погреется, пока вы будете меня убивать.

Сыщик с любопытством покосился на долгожителя. Выходит, тот самый горец, который рассказал о гробнице на проклятой горе, — не выдумка. Да еще и родственником убийце приходится.

— Не стану спрашивать, как вы нашли это место, — продолжал Сабельянов. — Я с большим уважением отношусь к вашему сыскному таланту, поэтому я совсем не удивлен неожиданному свиданию. Но мне, право, очень жаль.

— У вас впереди достаточно времени для сожалений — в остроге или в желтом доме.

— Нет, нет… Мне жаль вас, г-н Мармеладов. Не оценили моего подарка. Оскорбились? Задело вас великодушие мое? Признаюсь, я был лучшего мнения. Думал, что вы живете не чувствами, а разумом, потому и поймете. Неужели не сумели охватить мыслью величие моего замысла?

— В убийстве невинных людей вы видите величие? — сыщик скривил губы в ядовитой усмешке.

— Да, и вы тоже увидите, как только я доскажу эту запутанную историю, — лицо оставалось бесстрастным, но в глазах Ираклия появился фанатичный блеск. — Примите как факт, все это я делаю не для себя. Лично у меня нет желания стать всесильным или богатым, тем более — бессмертным. Я просто выполняю то, что мне предначертано.

— Зодияком?

— Зодияк — лишь часть древней магии, которой владели мои предки. Представьте, что фиал с волшебным эликсиром разбился, за долгие века содержимое испарилось, а нам, потомкам, остались малюсенькие осколки. Один из них — Зодияк, другой — алхимия, третий…

Мармеладов не строил иллюзий. Преступник тянет время, выжидает момент, когда револьвер дрогнет и после непременно набросится. Он выбрал неспешную манеру, заговаривает зубы, убаюкивает, и раскрывает карты лишь потому, что уверен: справиться с сыщиком труда не составит. Ираклий не намерен выпускать его живым из этой каморки. Чтобы выжить, нельзя позволить ему усыпить бдительность своими пространными разговорами. Надо резать полотно беседы на мелкие лоскуты. Почаще перебивать вопросами.

— Кто же разбил сей драгоценный фиал?

— Аргонавты, — слово это Ираклий произнес с нескрываемым презрением. — В греческих мифах Ясона и его подручных называют героями, а знаете, кем они были на самом деле? Пиратами. Лукавыми грабителями. Плавали вдоль побережья и воровали все, до чего могли дотянуться загребущими руками.

— Я помню, они украли Золотое руно. И что с того?! Это сказка для гимназистов. А если и не сказка, то дела давно минувших дней. Зачем вы сейчас-то кровь льете? Или все убитые вами — потомки аргонавтов?

— Терпение, г-н Мармеладов. Терпение! Иначе опять упустите важную деталь. Ошибок наделаете, как всегда, — хохотнул Ираклий, но тут же снова надел маску. — Вернемся на три тысячи лет назад. В те годы Колхидой правил Аэт, мой далекий предок. Он был сыном бога солнца Гелиоса и потому умел творить волшебство на благо родной земли и своих подданных. Видя силу, мудрость и бескорыстие колхидского царя, отец открыл ему тайный ритуал — как обрести бессмертие. Аэт готовился стать третьим воплощением Трисмегиста, но проклятые аргонавты украли золотое руно, а без него солнечный круг не замкнуть…

— Но ведь вы использовали череп барана. Почему ваш прапрапрадед им не воспользовался?

— Не устаю восхищаться вашей проницательностью, г-н Мармеладов! Хотя вы снова перебиваете. Неужто думаете, что олимпийские боги требовали человеческих жертв? Нет, обряд Гелиоса был невинным, далеким от крови и убийств. Но после набега аргонавтов, — этих коварных обманщиков и ворюг! — царь Аэт утратил не только чудесное руно. Он потерял старшего сына и старшую дочь, а вместе с ними и желание жить. В тоске скончался и был похоронен в пещерах, на вершине горы. А наш род с той поры проклят и пока не сменится сто поколений, магия Аэта не вернется.

— Получается, вы и есть сотый потомок, — сыщик переложил револьвер в левую руку. — Кто же так скрупулезно подсчитывал?

Ираклий кивнул на прадеда, который согрелся у печки и, казалось, заснул.

— Род Цобелиани веками готовился к моему появлению на свет. Предки собирали по крупицам волшебную силу, изучали астрологию, алхимию и выяснили самое главное, — он помолчал, обдумывая, как лучше объяснить. — У каждой горы есть два склона — освещенный солнцем и тот, что находится в тени. Вот и к бессмертию ведут два ритуала. Зодияк — небесный след колесницы Гелиоса — можно соединить не только светом, как хотел Аэт. Есть и темная магия. Кровавый путь… Меня с детства готовили к этому пути, я и представить не мог иного будущего. С пеленок усвоил, как снять родовое проклятие, а вместе с тем спасти этот мир от войн, насилия, болезней и нищеты — ведь в древней Колхиде ничего подобного не было, а у нас, оглянитесь, на каждом углу.

— Как? Убийствами вы спасаете мир? — Мармеладов отступил на шаг, видя, что злодей чуть наклонился вперед. — Объясните, Ираклий, это вопиющая наглость или вы и вправду верите с то, что говорите?

— В Изумрудной скрижали сказано: «Как только обретешь славу всего мира, от тебя отойдет всякая темнота». Если я завершу круговорот, то простятся все прегрешения! Мне, вам, всему человечеству.

Сыщик заглянул в остекленевшие, безумные глаза спасителя мира и сделал еще один шаг назад.

— Картинки у вас на голове… Именно для них вы забирали кровь убитых людей?

— Да, да. Для надежности, смешиваю кровь с красными чернилами.

— Это тоже часть ритуала?

— Нет, это мое решение. Все, кто погиб во имя возрождения колхидской магии, останутся жить во мне. Тысячу лет. Это ли не высшая награда?

— Стать кровавым пятнышком на вашей лысине? Нет уж, увольте. Не трудно догадаться, как вы выбирали людей для ритуала: заранее обходили нужные дома и выспрашивали у всех дату рождения под предлогом, например, переписи населения. Угадал? Народ у нас доверчивый, живет нараспашку, такую безделицу, как именины скрывать не станет. Если нужных персон не находилось, вы привозили труп издалека, как это было с полковником… Запамятовал его фамилию… А когда даты совпадали, вы, потирая ладошки, отправлялись за оружием. Но откуда же вы набрали столько старинных вещей, связанных с Зодияком?

— О, это не просто вещи! Это уникальные, неповторимые артефакты, — он расслабился и заговорил совсем другим тоном, горделиво расхваливая свою коллекцию горделиво. — Некоторые хранились в моей семье три тысячи лет. Копыто железного быка, выкованного самим Гефестом, или золотые весы Фемиды, на которых Аэт взвешивал черные и белые камни, прежде чем вынести приговор на суде. Но большую часть собрал я сам. В экспедиции Шлимана мне удалось откопать стрелу Геракла, которую его друг Филоктет привез под стены Трои. Верите, она в три аршина длиной! Говорят, тот, кто выпускал ее из лука, никогда не промахивался. Или, скажем, кувшин Кекропа — того самого, что укрыл греков от потопа, — я выкупил у археолога, нашедшего древнюю Декелею. Рыба Афродиты, намоленая тысячекратно, добыта на раскопках в Египте…

— Почему вы пропустили Козерога? С ним связана постыдная тайна?

— Отчего же… Да, рога волшебной козы, вскормившей Зевса своим молоком, я выкрал из британского музея. Но и сами англичане наворовали для этого музея огромное количество экспонатов по всему свету.

— Но раз вы украли, — сыщик прислонился спиной к двери и сжал револьвер обеими руками, — стало быть… Вы ничуть не лучше аргонавтов?!

Он ждал от Ираклия бурной реакции, но тот даже бровью не повел.

— Не лучше, дорогой мой, а гораздо хуже. Я грабитель, убийца и обманщик. Но ведь будь я иным, не удалось бы пройти темный путь даже до половины. А я надеюсь осилить весь склон, чтобы добраться до вершины. Половина диковинок из моей коллекции ждет своего часа.

— Точнее, своего месяца. Вы ждете, пока в Зодияке взойдет очередной покровитель, и убиваете ровно в полночь.

— Да. Вы разгадали, как устроен ритуал.

— Артефакты здесь?

— Что вы, они в надежном месте. В моей новой квартире. Не удивлен, что вы смогли отыскать меня здесь. Однако моей коллекции вам не видать… Можете обыскать каждый дом в Москве, но это будет последнее место, куда вы додумаетесь заглянуть. Впрочем, теперь, услышав о том, что я не злодей, а спаситель, вы же перестанете преследовать меня и позволите довершить начатое?!

— Как раз наоборот. Теперь, когда открылись истинные масштабы вашего безумия, поверьте, я сделаю все, чтобы остановить вас.

Недоумение раскололо застывший лед на лице Сабельянова, словно вспучившаяся по весне река.

— Да что такое, г-н Мармеладов?! Я же объяснил. Не могу представить, чтобы с вашим умищем… Или это уязвленное самолюбие вам покоя не дает? А-а-а, вот оно что. Злитесь, что я сумел обвести вас вокруг пальца? Зациклились на желании отомстить?

— Разумеется, нет. Но именно умище, как вы изволили выразиться, подсказывает мне, что все эти проклятия и алхимия — чушь. Пусть старый Вахтанг и другие родичи убеждают, что вы спаситель мира, пусть даже вы сами в это верите. Но я вижу другое. Вы просто жестокий преступник, который с детских лет лелеет свою манию. Сейчас, пока следуете ритуалу, вы осторожничаете и убиваете только по одному человеку в месяц. Но что будет, когда на вашей голове соберется дюжина рисунков, а сверхчеловеком или… Как вы там называли это воплощение? Не суть. Что будет, когда вы поймете, что им не стали?! Окончательно спятите и станете особо опасны для общества.

— А что вам до общества? — закричал Ираклий, теряя самообладание. — Вы же презираете общество! Вам наплевать на всех этих мещан и лавочников, сами же говорили. То, что тревожит их, пугает, кажется им делом жизни и смерти, вас дико раздражает. Люди — лишь кусочки головоломок, которые вы так любите разгадывать.

— Отнюдь! Раздражает меня только суета, без которой не обходится общение с незнакомцами. И еще когда мои слова передергивают. Я весьма привязан к своим друзьям, люблю Москву и хочу, чтобы в этом городе было спокойно.

— Так докажите это! — Ираклий вскочил со скамейки, размахивая руками. — Уйдите в сторону и не мешайте. Я клянусь, что все получится и замысел мой вполне осуществим. Мы будем жить в мире и согласии. Москва станет лучшим городом Земли!

— Сядьте, — тихо, но грозно сказал сыщик. — Иначе я выстрелю.

— Вы? Вы вряд ли осмелитесь убить человека. Снова. Не удивляйтесь, я так много про вас знаю…. О, драгоценный Родион Романович, пусть мне не прочесть всех мыслей в вашей гениальной голове, но эту вижу отчетливо. Ведь если вы сейчас нажмете на курок, то ничем не будете отличаться от меня, правда?!

У Мармеладова потемнело в глазах, револьвер заплясал в руке. Если бы убийца набросился в этот момент, пожалуй, одержал бы победу. Но Сабельянов куражился, насмешка не сходила с его лица. Чувство превосходства над растоптанным противником гораздо слаще его гибели.

— Ну как? — спросил он язвительно. — Осмелитесь стать чудовищем?

Сыщику казалось, что он бредет против течения, причем не по воде, а будто бы сквозь густой и вязкий мед. Поток отталкивает назад, старается опрокинуть, все движения даются с большим трудом. Сопротивляясь этому наваждению, Мармеладов заговорил:

— Я не дорожу своей жизнью и уж точно никогда не мечтал жить вечно. Так что… Сразу после того, как застрелю вас и удостоверюсь, что вы мертвы… Я готов пустить себе пулю в лоб. Пусть сгинут оба чудовища за раз!

Глядя прямо в глаза противнику, он нажал курок.

Грохот раздался оглушительный и вся эта медовая вязкость моментально исчезла. Пуля ударила в грудь, но Сабельянов даже не пошатнулся. Кусок свинца с визгом отлетел и вонзился в сердце столетнего Вахтанга, мирно дремлющего у загнетки.

Ираклий выкрикнул то ли проклятие на незнакомом языке, то ли заклинание. Не дожидаясь, пока сыщик выстрелит еще раз, он прыгнул прямо в огонь, гудящий в печи.

И исчез.