Златорогий череп

XVIII

— Это что же получается? Подменный альпинист, фальшивая книга, а теперь и мавританка не настоящая?! Все притворяются и выдают себя за других, — Митя остановился на размытой тропинке, но вязкая грязь поплыла под ногой, он заскользил и вцепился в плечо доктора. — Признайтесь, Вятцев, а вы точно хирург? Или тоже скрываетесь за маской?

— Не знаю, как сподручнее доказать свою профессиональную состоятельность. Давайте я вам ногу сломаю, а потом вылечу. Или приезжайте сегодня на вскрытие, если покойников не боитесь.

— Нет, уж лучше без этого обойдемся, — почтмейстер вздохнул и двинулся дальше.

— Я с первого дня твержу, что все эти Зодияки и гороскопы — выдумка мошенников! Изучая физиологию людей, родившихся летом и зимой, я не замечал между ними существенных разниц. Да и откуда им взяться? Всех бабы рожают одинаково. Ладно бы у Стрельцов обнаружилось три сердца или Рыбы дышали жабрами — это, безусловно, повлияло бы на судьбу! А всякие там планеты, звезды и солнечные зайчики… Чепуха же. Как считаете, г-н Мармеладов?

Сыщик, шагавший впереди, не ответил.

С самого утра бродили они по берегам Яузы, а теперь поднялись на Вшивую горку. Прозвище это прицепилось к холму с незапамятных времен, и толковали его по-разному. Вроде как прежде здесь жили швецы, которые ловко управлялись с иглой, и вся Москва съезжалась на эти узкие и кривые улочки, заказывать одежду. Поэтому, дескать, правильнее говорить Швивая горка, просто портняжки чуть исказили название, чтобы людям легче запоминалось, да и языку удобнее произносить. Не верьте в подобную чушь! Нет, конечно, народ наш любит, когда полегче да поудобнее, но сами скажите, вот вы разве поедете за кафтаном на Вшивую? К вшивому мастеру? Вряд ли. Побрезгуете. А одежные умельцы выгоду свою знают, ни за что не стали бы такие шуточки отчебучивать.

Другая версия утверждает, что аккурат через горку проходила дорога в Шиву, бывшую столицу Хорезмского ханства. Да только кому до той Шивы дело есть? Город далекий и не нашенский. Даже появись у кого-то надобность ехать туда, все одно дорога сперва приведет к Рязани. Потому все и знают ее как Рязанскую. Мы же Смоленский тракт не называем Берлинским, правда? Хотя рано или поздно по нему и до Берлина получится дойти.

А еще говорят, раньше, при царе Алексее Михайловиче, здесь чертополох разросся — взрослому косарю в пояс. По тем временам этот сорняк называли «ушь», оттого и горка «ушивая». Да только и по сему поводу имеются сомнения. Двести лет в округе нет ни травинки, ни дерева приличного, — все застроили, вымостили и оборудовали каменными бордюрами. Серое убожище, куда ни глянь, даже тот отрезок Садового кольца, что проходит мимо — единственный, где вообще нет садов.

Возможно, ближе всех к правде самое простое объяснение: вшей в окрестностях развелось — тьма. Однако все толкователи сходятся во мнении, что мерзостные насекомцы отношения к топонимике не имеют. Ведь если учитывать карту распространения докучливых паразитов, то любой из семи московских холмов можно называть именно так.

— Ходим, ходим… Больше трех часов уж топчемся по этому… — переходя улицу Митя наступил в лошадиный навоз, раскатанный тележным колесом, и теперь сердито ворчал. — Толку никакого! Скажи, братец, что ты хочешь отыскать?

— Зацепку. Все иные способы я уже перепробовал, — Мармеладов отвечал спокойно, но в его движениях, повороте головы и в том, что он избегал смотреть в глаза приятелю, угадывалось отчаяние. — Нам известна точная дата нового преступления, а вот место — лишь примерно. Я лишь знаю, что убийство случится на этом берегу реки. Ираклий движется по кругу, стало быть, очередной удар нанесет именно здесь. Но где? В каком дворе? За какими воротами? На плане, что мы купили, дома не прорисованы. Потому и ходим вокруг. Присматриваемся. Может быть, заметим нечто необычное или след Сабельянова встретится.

— А может и сам Ираклий попадется!

— На такую удачу я, признаться, не рассчитываю. Убийца если и выберется из своего логова, то только ночью. Ему во тьме привычнее.

— Вот именно ночью! — возбужденно заговорил доктор. — Он затемно вломился в прозекторскую и выкрал тело прадеда. Э-э-э… То есть кто-то выкрал и я решил, что это ваш злодей родственничка похоронить задумал. А я уже обещал показать горца знакомым профессорам. Все-таки не каждому врачу выпадает в жизни шанс анатомировать тело столетнего человека.

— Фу, Вятцев, снова завели про жмуриков! — побледнел почтмейстер. — Меня и так подташнивает от всех этих брожений, а вы еще добавляете. Но постойте-ка! Раз изувер только по ночам выползает, может и нам логичнее устроить променад после заката? Или уже пора рассказать все полиции, пусть устроят облавы. А на этих улицах патрули удвоят.

— Нет смысла полицию звать, — покачал головой сыщик. — Они сперва не поверят, станут отнекиваться. Не потому, что ленивы и тяжелы на подъем, — хотя и не без этого, — просто сама история настолько невероятна, стороннему наблюдателю покажется выдумкой. Потом кто-то из высоких чинов проникнется, пошлет на этот холм сотню мундиров. Мы и шагу не пройдем, чтобы не запнуться о погоны. В итоге убийца ускользнет незамеченным.

— Так зачем сообщать им подробности? Можно просто шепнуть околоточному надзирателю, что душегуб прячется в одном из домов близ Николы Болвановского, — Вятцев кивнул на церковь с пятью маковками и стрельчатой колокольней. — Они-то все равно Ираклия ищут.

— За что? — удивился Митя.

— За убийство в торговых рядах. Сторожа вернулись под утро, видят — окно разбито, занавеска сорвана, у печи труп лежит. Кликнули городового. Тот говорит: «А с кем оставался старик?» Те описали Сабельянова. По приметам его и ищут.

— Не найдут, — отмахнулся Мармеладов. — Ираклий умен, а пуще того — хитер, стало быть предполагает такое развитие событий и на людях без грима не покажется. Да и зачем бегать туда-сюда?! Он уже давно выбрал место, наметил жертву, а уж орудие убийства приготовлено три тысячи лет назад. Осталось дождаться нужного дня.

Сыщик присел на корточки у глухой стены каменного дома. Навалившаяся усталость граничила с безысходностью. Лягушонок, упавший в крынку молока, барахтался, барахтался, сумел сбить масло, но вдруг осознал, что его засасывает в этот мягкий желтый комок, а выбраться сил уже не осталось.

— Эх, заглянуть бы в голову безумца! — воскликнул доктор, и все поняли, что это не просто фигура речи, он и впрямь хочет изучить мозг убийцы. — Уникальный экземпляр! Совсем не стыдится своих деяний. Неужто и вправду не считает, что творит злодейства? Или это всего лишь поза?

Мармеладов вспомнил спокойный и самоуверенный взгляд преступника, и по спине прокатилась ледяная волна.

— Он чувствует себя великаном. Но не среди людей, нет. Он великан среди лилипутов. Не пять, а все десять аршин разницы! Не замечает никого внизу — давит, топчет без всякой жалости. Потому и ходит по Москве широким кругом, будто солнце, выбирая дом для очередного убийства.

— Но по какому принципу?

— Кабы знать.

— Вот вы не верите, но что если, — почтмейстер понизил голос, — он и вправду великую силу обретет. С таким-то апломбом! Куда двинет? В цари? А может, захочет всю Европу под себя подмять?

— Европу, и Китай с Индией, и Америку.

— Скажете тоже! Да кому Америка-то нужна? — возразил Вятцев. — Все влияние в мире лишь от России да Европы проистекает.

Двинулись дальше, поглядывая на обе стороны улицы. Особняков здесь не было. Домишки, вперемешку каменные и деревянные, жались друг к другу, иной раз не оставляя просвета, но чаще все же разделенные узким проулком — еле втиснешься! — или неприметным тупичком. Строения низкие, редко где увидишь третий этаж, оттого хозяева испытывали жгучую потребность украшать их причудливыми вывесками — в этом они ничем от людей не отличаются, недорослики тоже любят надевать яркие жилетки и облепливать мундир орденами. Вот на всю ширину фасада вытянулась жестяная лента: «Иван Кисин и сыновья. Гончарная артель». Давно висит, краска местами облупилась, стало быть, дети Кисина уже подросли и лепят вовсю, помогают родителю. Судя по тому, что комнаты в доме не сдают другой артели, дело ведут прибыльно, а вывеску не подновляют, чтобы ворье не зарилось да мздоимцы не приставали. В соседнем здании недавно — свежайшая витрина! — открылось «Образцовое гигиеническое прачечное заведение», где производится — и об этом заявляют строчкой, раздувшейся от гордости, — «СТИРКА БЕЛЬЯ БЕЗ ЩЕТОК!» А на крыше дома напротив болтаются две дюжины разноцветных лоскутков, словно сигнальные флажки на мачте корабля, тут и без пояснений ясно: «Склад мануфактурных товаров! Шерстяные и шелковые ткани». На удивление, нигде поблизости не встречались бакалейные лавки, коих обычно везде натыкано с избытком. А нет, есть и такая. За поворотом. Предлагает «… не токмо сыры всех сортов…», но и что-то еще. Митя не успел прочесть, поскольку увидел нечто более интересное:

— О, портерная! — и устремился в боковую улочку, приговаривая на ходу. — По глоточку, а? Заодно и отдохнем маленько. Умаялись ведь бродить!

Окна бревенчатой избы подмигивали прохожим — один ставень закрыт, создавая приятный полумрак внутри, другой — нараспашку, чтобы все могли увидеть надпись на стекле: «Кружка за 5 копеек! Две кружки за 9 копеек!» Дубовая дверь украшена резьбой: полкан с бородой в три локтя топчет копытами крылатого волка с головой мужчины в завитом парике. Очевидно, художник черпал вдохновение в том же самом заведение, большими пенными кружками. Никаких надписей над входом не наблюдалось, да и ни к чему они — наливают ведь не только грамотным, картинки достаточно. На круглом щите красный рак вынырнул из серебристой чарки, а в клешнях держит по бутылке пива. Заходи, честной народ!

У крыльца топтались две бабульки в платках. Приметили Митю. Заголосили, но не взахлеб, а по очереди, в заранее оговоренном порядке.

— Картофель горя-а-а-чай! — старуха приоткрыла корзинку, выпуская душисто-укропное облачко пара. — Не желаешь, касатик? Яйца печеные опять жа имеются.

— Огурчиков возьмите. Полдюжины на копейку, — у этой корзинка с промокшим дном, с которого срываются соленые капли. — Берите, у меня ядреныя. Будете довольны!

— Да нам ни к чему, — почтмейстер увернулся от заступивших дорогу торговок. — Мы же по глоточку всего.

— Смотри, касатик, не пожалей опосля! — картошечница сплюнула под ноги, кольнула хищным зраком Мармеладова, а на доктора и вовсе не взглянула.

— Ого, какие тут привратницы, — хохотнул Вятцев, пригибаясь в дверях, чтоб не удариться о притолоку. — А за стойкой, поди, шикарная мидинетка[33] сидит. Для контрасту.

Про контраст угадал, но в остальном ошибся. Буфетчица оказалась огромного размера жабой, втянувшей уродливую голову в кружевной воротник. К нижней губе прилипла папироса, которой она поминутно затягивалась, а дым выпускала через ноздри с шумным «фырхш-ш-ш». Индиговый балахон скрывал расплывшуюся фигуру, но студенистые руки со вспухшими венами выставлял напоказ. Пантагрюэльша не спешила приветствовать посетителей: сами подойдут, не переломятся. А обидятся — скатертью дорога!

Мите захотелось немедленно уйти, но желание утолить жажду все же пересилило.

— «Золотой ярлык» есть? — спросил он деловым тоном, подойдя к стойке.

— Есть-то он есть, да не в любую глотку захочет влезть! — голос у жабы был тонкий, хотя и с хрипотцой. — Нам с Трехгорки привозят в бутылях. Фырхш-ш-ш. Кажная встанет тебе, гусарик, в четырнадцать копеек.

— Бутылка надежней. Хоть и дороже, зато не балованное.

— Вроде усы уже седеют, а понимания не имеешь. Ты лучше на те же деньги возьми сразу две кружки, и на сдачу — так уж и быть, — «мерзавчик» добавлю. Фырхш-ш-ш. Чтоб покрепче шибануло.

— Ах ты, ведьма! Водкой из-под полы торгуешь? Угоришь через это дело, как есть угоришь.

— А ты что ли городовой? — огрызнулась жаба. — Кокардой не вышел Нифонтовну стращать!

Она облизнулась, прилепила к губе новую папироску. Долго чиркала спичкой. Закурила и сказала примирительно:

— Так что, наливаю две кружки? Фырхш-ш-ш. У меня хорошее, «Венское» да «Староградское».

— Э-э-э, давай какое потемней! И закусить. Раков нет?

— Ишь, раков ему! — всплеснула холодцами тетка, нарочно повышая голос, чтоб повеселить немногочисленных завсегдатаев. — Раки сейчас не по сезону. Вот, держи.

Она бахнула на поднос блюдце с черным сухарем, порезанным на мелкие дольки. Сыпанула поверх горку соли.

— Могу добавить пару колец «Углицкой». За отдельную плату.

Митя посмотрел на заветренный срез колбасы и счел за лучшее отказаться. Он уже сто раз пожалел, что не купил у входа чего повкуснее. Сбегать на крыльцо? Пять шагов всего. Но представив язвительные замечания старух по этому поводу, вздохнул и заграбастал поднос.

— Хоть апельсик возьми! Кислый, а вместе с тем и сладенький. Само то с пивом. Не?

— Не!

Почтмейстер перенес кружки и тарель с закуской на круглый стол в середине комнаты. Железный барабан с мраморной крышкой, такой невозможно расколоть или сжечь в пьяном угаре. Скамеек или стульев, равно как и другой мебели, в портерной не было.

— Тоже удовольствие… Стоя пить, — ворчал Митя, погружая усы в пену.

Сыщик огляделся. Пустые стены, без единой картинки — нет даже традиционных для любого питейного дома иллюстраций из журналов, пришпиленных кнопками. Лужи на полу, в которых плавают рыбья чешуя и окурки папирос. Хмурый трубочист. Простуженный чиновник поминутно сморкается в два пальца и вытирает их о штаны, стараясь делать это как можно незаметнее. Купец второго, а пожалуй, даже третьего разбора, уныло уперся локтями в каменную столешницу и раскачивается из стороны в сторону.

— Они нарочно сделали обстановку неуютной, — резюмировал Мармеладов. — Так ты больше пива закажешь.

— От тоски что ли? — фыркнул Митя.

— Вроде того. Чистая психология. Сядешь ты, спину расслабишь. Ноги вытянешь, а если есть скамеечка, как в «Павильоне» на Патриарших прудах, то и взгромоздишь их повыше. Будешь неспешно потягивать «Баварское». А здесь, не чувствуя комфорта, да на ногах — вон, гляди, в три глотка осушил кружку. И сразу за вторую принялся.

— Так ведь мы сейчас просто торопимся, вот я и усердствую… А так бы не спешил. К тому же в «Павильоне» я против здешних двух, могу три кружки выкушать. Ресторации с этого выгоды больше.

— А вот и нет. Ты у них просидишь час. Кресло занимать будешь. Зайдут в это время иные клиенты, им скажут: «Занято тем усатым господином, простите великодушно». В итоге за час только три кружки и продадут. Здесь же ты употребишь за четверть часа и пойдешь либо за добавкой, либо восвояси. Новый пьяница встанет на твое место. Выходит за час восемь кружек против трех.

— И все это только потому, что задницу некуда усадить?

Почтмейстер запрокинул голову, допивая пиво. Промокнул усы рукавом. Покосился на жабу за стойкой.

— Ох, плутня! Хорошо придумала. А чего же тогда столик маленький поставила? Вот сейчас все места заняты, куда те двое сунутся? — он повел бровями, указывая на мастеровых, вошедших в пивную. У одного фартук был весь в ошлепках засохшей глины, у другого перемазан красками. — Готов спорить на любой заклад, что это сыновья Крысина из артели. Помнишь, вывеску неподалеку?

— Кисина, — поправил сыщик. — А со столом ты не прав: эта затея еще интереснее. Публика сюда заваливается грубая. Вот сейчас гончары к стене отойдут, по кружечке выпьют, и оттуда будут буравить застольников злыми глазами. Кто послабже нервами — испугается, ведь эта парочка захочет добавки, а во хмелю и поколотить может. Поэтому, когда они к жабе потянутся, сопливый мигом сбежит, да и купец, пожалуй, к дверям кинется. Смотри-ка, даже у доктора нашего коленки дрожат. Возился у стойки с газетами, а как зыркнули на него Кисины — ретировался.

Вятцев и впрямь струхнул, но желая сохранить лицо, сделал удивленный вид и помахал разлохмаченным журналом.

— Удивительное открытие, гос-спода! Не чаял обнаружить тут подшивку «Летающих листьев». Зачем их выписывают? «Живописное обозрение стран света» или «Зритель» — это я могу понять. А «Листья»… В портерной сплошь рожи-то наши, а журнальчик на немецком языке!

— Там картинки веселые. А карикатуры наш народ и без перевода понимает, — подмигнул Мармеладов. — Особенно про Бисмарка. И еще на Земляном валу полно немецких инженеров, негоциантов — хотя эти вряд ли в такую дыру пожалуют, — и фабричных бригадиров.

— О, снова немцы! — оживился Митя, чувствуя прилив пивной удали и раздумывая, не заказать ли третью кружку. — Может все-таки имеют они отношение к Зодияку?! Просто мы чего-то не ведаем, оттого и не понимаем…

Толкучка у стола расступилась. Чинуша, как и было предсказано, дал деру, а купец просто подвинулся к трубочисту. Оба скрипнули зубами, когда их рукава соприкоснулись. Но досада в этом скрипе прозвучала разная, — одному покой нарушили, а другому придется сажу оттирать, так сразу и не угадаешь, для кого неудобства вышло больше.

Гончары хмыкнули. Звякнули. Ополовинили. Достали из карманов печеные яйца и огурчики.

— А вы, смотрю, в этой портерной частые гости, — ухмыльнулся почтмейстер. — Знаете, что закуска тутошняя — дрянь.

— Так здесь и пиво не лучше, мил-человек, — отозвался тот, чей фартук вымазан в глине.

— Никшни, брательник! — одернул его красильщик. — Ежели водой не разбавлять, так любое пиво — диво. Даже калужское.

— С калужским это уж ты хватил. Но я у Нифонтовны и глотка бы не выпил, коли за это деньги пришлось бы платить. А на халяву и уксус сладкий.

— Это как же — на халяву? — заинтересовался купец.

— Никак! — цыкнул на него гончар.

— Да понятно как, — сыщик кивнул на входную дверь. — Вывеску вы лепили? Отлично вышло, рак прямо настоящий, кажется, что усами шевелит. А расплачивается хозяйка пивом. Думаю, и закуска вам за так достается. Это же ваши тетки торгуют? Или бабушки? Чужих хозяйка давно от порога погнала бы, а этих не трогает. Стало быть, либо делятся с ней прибылями — но что там делить с копейки-то? — либо уговор такой: не трогать старух.

— Шайта-а-ан! — уважительно протянул Кисин, который стоял поближе. — Ух, по душе мне такие фокусы! Ты, мил-человек совсем как этот… Про которого в газетах писали. Ну, помните, он турецкого шпиона в Москве изловил? Фамилия такая сладкая… Марципанов?

— Мармеладов, — подсказал его брат.

— Точно!

— Так это же, — начал доктор, но получил ощутимый пинок в лодыжку и сразу осекся, сделал вид, что нужно срочно отнести журнал на стойку.

Гончары переглянулись и зашептали, косясь на жабу — не услышит ли.

— Ладно уж, раз ты такой прозорливец, скажем в чем секрет. Уговор у нас с Нифонтовной простой: мы ей бесплатно вывеску лепим, а она нас за то месяц пивом угощает. Ну и бабок не шугает из-под окон. Все ты правильно угадал. Но есть один моментик. Кружку и рака мы нарочно делаем пустыми внутрех. Оболочка тонкая, недели три держится, а после чуть ветер посильнее об стену шваркнет — в черепки! Хозяйка за нами посылает: «Пейте сколько влезет, только сделайте новую!» А ежели слишком долго, значится, не разбивается, и у нас в связи с этим засуха… Так мы ночью камешек кинем, и утром опять в королях ходим!

— Это вы славно придумали, — одобрительно загудел Митя. — На каждую выжигу найдется кто похитрее.

— Вот надоумит кто-нибудь Нифонтовну повесить кованую вывеску, — щелкнул пальцами сыщик. — тогда и кончится ваше раздолье.

— Тс-с-с-с! Не приведи Господь, — братья перекрестились и допили остатки. — Ну, бывайте здоровы. Нам в мастерскую вертаться пора. А то батька сюда нагрянет, за волоса потащит.

Вятцев достал из жилетного кармашка свой хронометр. Присвистнул.

— Почти час дня! Мне в больницу надо ехать. А вы еще побродите или извозчика на всех разделим. Они сейчас ломят, как бешеные… Ай! Что вы делаете?

Мармеладов выхватил брегет из его руки. Не говоря ни слова, достал из кармана иллюстрированный план Москвы и расстелил на мраморной столешнице. На углы поставил по пивной кружке, чтобы не загибались.

— Что вы как сорока! Все блестящее на лету хватаете. Попросили бы. Что же я, откажу…

— Помолчите. Не сейчас.

— Но мои часы…

— Именно! — воскликнул сыщик. — Часы!

Он покрутил колесико, передвигая минутную стрелку к пятерке.

— Я все размышлял, как же Ираклий выбирает адреса для принесения ритуальных жертв? Понятно, что он разделил круг на двенадцать равных частей. Но как добиться точности, не усложняя жизнь лишними расчетами? Ведь, скажем потеряет Сабельянов карту… Он ведь годами свой план вынашивал, столько раз переезжал — на Кавказ, на раскопки, в Москве квартиры менял. Как очертить новый круг и чтоб все сектора совпали? А вот как!

Брегет лег циферблатом вверх в самый центр окружности, нарисованной на карте.

— И чего же я раньше не сообразил?! Марьяна ведь сравнивала Зодияк с часами!

Сыщик покрутил золоченый корпус, совмещая галочку, отмеченную на Малой Дмитровке, с цифрой двенадцать.

— Здесь обнаружили труп Стрельца. Дальше по кругу — цифра один. Совпадает с Козерогом. Двойка, тройка — идеально легли, А вот четверка… Чуть сместили точку на карте. Видимо, дом на Сыромятне не тот отметили.

Он достал из кармана огрызок карандаша, исправил прежнюю оплошность.

— Теперь самое важное!

Грифель провел линию вдоль минутной стрелки, через цифру пять и далее, до самого круга. На пересечении Мармеладов поставил жирную точку.

— Это рядом. За Таганской площадью!