Злая королева (СИ)

Глава 10. Рыцарь печального образа

— В Альвеоне после похорон короля королеве полагается три дня горевать в своих покоях, не показываясь никому на глаза, — сообщила я. Голос вдруг зазвучал неестественно ровно, и я раздраженно дернула одним плечом, но на это, по счастью, никто не обратил внимания — отвлекающих факторов было более чем достаточно, чтобы не концентрироваться на поведении беглой королевы. — Полагаю, это все, что осталось от обычая убивать вдову…

— Это горем, что ли? — скептически уточнил Чар, оторвавшись от полива капитанских лимонов.

— Это жаждой, голодом и постоянным давлением, — не выдержал Родриго. — «Не показываясь никому на глаза» — значит вообще никому. Включая прислугу.

Взгляды скрестились на мне, как гвардейские шпаги в момент клятвы верности. Я приподняла подбородок, неосознанно вытягиваясь на табурете, как на троне в зале торжественных приемов.

— Сейчас все не так плохо, — справедливости ради заметила я по-прежнему слишком ровным тоном. — К королевским покоям примыкают сразу два потайных хода, и один из них заканчивается на дворцовой кухне. Я условилась с парой слуг, и мне приносили еду в одно и то же время, чтобы я могла уйти в другую комнату и не попасться на глаза. Но жена прежнего короля — я имею в виду отца моего покойного супруга — была не столь предусмотрительна. А ее прабабка вовсе повесилась на собственном пояске.

Взгляды стали еще более жалостливыми. Я не выдержала и раздраженно передернула плечами.

— Главное, что в эти дни никто меня не видел. Никто не знал, чем я занята. Никто не был уверен, выйду ли я из покоев живой. По-моему, это идеальный момент, чтобы верный рыцарь прокрался в королевскую спальню, — я нарочно держала паузу до тех пор, пока Нил и Чар не перевели взгляды на Родриго. Верный рыцарь немедленно залился краской, словно подобный вариант развития событий ни разу не приходил ему в голову, и смущенно кашлянул. — Просто чтобы убедиться, что после этих трех дней у Альвеона по-прежнему будет королева. Кронпринцу на тот момент было всего пятнадцать, он не справился бы сам… — голос вдруг по-дурацки сел, и я глубоко вздохнула, дожидаясь, когда расслабится пережатое горло. — Было бы весьма разумно со стороны Родриго тайком принести корзинку с кухни.

— А вот задерживаться в королевских покоях — совершенно неразумно, — пробормотал Нил и обреченно провел рукой по лицу.

— Разумность плохо сочетается как с горем, так и со страстью, — спокойно ответила я. Чар пробормотал что-то вроде «ну да, заметно», но его я предпочла проигнорировать. Еще не хватало, чтобы первый встречный мог сказать, о чем переживает королева! — Это вполне логичное начало истории. Объяснить, почему она не закончилась через три дня, будет гораздо сложнее.

Нил с легким недоумением вскинул брови и смерил Родриго взглядом. Рыцарь стоял у двери капитанской каюты, прислонившись к косяку, и на фоне того же Чара смотрелся более чем выигрышно, следовало признать: морское солнце выкрасило по-альвеонски светлую кожу в темную бронзу, взамен высветлив волосы и подчеркнув глубокую зелень глаз. Его не портили ни шрамы от укусов, ни заштопанная рубашка из дешевого ситца, ни даже нарочито развязная поза, вызванная необходимостью балансировать на постоянно покачивающемся под ногами полу. Будь на моем месте кто-нибудь другой, затянувшийся роман с верным красавцем-рыцарем был бы не просто понятен — неизбежен. Но…

— Меня с двенадцати лет готовили к отъезду в Альвеон, — напомнила я. — К четырнадцати, когда Ее Величество Летисия умерла родами, я знала, что стану королевой, а к семнадцати уже короновалась и несла свою ношу до этого года. Не думаете же вы, что для женщины с моим воспитанием и образованием возможно так просто поступиться честью и, что даже важнее, безопасностью — своей и королевства?! Временное помутнение рассудка от горя еще объяснимо, но я должна была отослать Родриго сразу же, как только вышла из своих покоев после похорон Его Величества!

Родриго стиснул зубы, но не нашелся что возразить. Зато Нил хмыкнул и повернулся к Чару:

— Ты об этом знал?

— Вот ночей не спал, зубрил биографию королевы и придворный этикет! — огрызнулся корабельный секретарь.

— И я не знал. Значит, и губернатор не знает, — сделал вывод Нил и снова обернулся ко мне. — По-моему, ты усложняешь, Марисоль. Фриайленд — не дворец. Лучше прикинь, почему после того, как роман продлился целый год, ты вдруг решила прикрыть его другим. Да еще со мной!

Я недовольно покачала головой. Фриайленд, возможно, и не дворец, но это вовсе не означало, что все его население поголовно эрудировано на том же уровне, что и экипаж «Бродяги»… впрочем, мотивацию, пожалуй, можно было и упростить.

— Это как раз несложно, — ответила я. — Во дворце есть потайные ходы и укромные уголки, да и затеряться среди придворных и гостей гораздо проще, чем на корабле, где мы вчетвером занимаем одну каюту. Фрейлины могли что-то заподозрить, и я выбрала первого мужчину, в связи с которым меня вообще можно было заподозрить. А раз уж меня так удачно затащили в капитанскую каюту и бросили наедине с тобой… — я развела руками, предлагая присутствующим самостоятельно вспомнить, как после разговора с Нилом я вышла из капитанской каюты в его жилете, а уже через несколько дней разгуливала с ног до головы в его одежде… пока как-то не показалась в рубахе Родриго.

— Тогда назревает следующий вопрос, — вклинился рыцарь, нахмурившись. — Простите, Ваше Величество, но почему я должен был это стерпеть?

— Марисоль, — поправила я его и смущенно улыбнулась. — Привыкай, это придаст легенде правдоподобности. А что до терпения… — я провела пальцами по шее, и Родриго повторил мой жест, тут же наткнувшись на свежие шрамы от вампирского укуса. — Не нужно изображать, что ты терпел.

— А меня от убийства соперника, надо полагать, удержал договор морского братства, — с каким-то злым бесшабашным весельем заключил капитан Датри.

Я покосилась на Чара и промолчала. Первой версией, пришедшей мне на ум, был не договор, а чахлый и тощий корабельный секретарь. Сколько крови в нем — и сколько в рыцаре, который имел неосторожность оказаться соперником вампира?..

Чару и без подобных наблюдений хватало причин для неприязни что ко мне, что к Родриго.

— Роковая женщина, — брезгливо прокомментировал корабельный секретарь. — Как тут в тебя только весь корабль не перевлюблялся?

Родриго недовольно поморщился, но до спора с пиратом не опустился. Я и вовсе пропустила комментарий мимо ушей: альтернативу-то до сих пор никто не предложил, а мой вариант был аккурат настолько правдоподобен, чтобы в него поверили далёкие от дворцовых интриг люди, и при этом таким дурацким, что ни один мужчина не захотел бы знать подробности!

Зато капитан Датри вдруг улыбнулся и неожиданно серьезно ответил, хотя вопрос адресовался вовсе не ему:

— Я и сам не понимаю.

Чар скривился и отвернулся, сделав вид, что всецело поглощен уходом за лимонами.

— Не переигрывай, кэп, — хмуро посоветовал Родриго.

Ему капитан тоже ответил улыбкой. Только очень широкой — и чрезмерно зубастой.

А я печально подумала, что, кажется, изобрела новое развлечение для команды…

Ветер всё-таки поднялся — даже немного сильнее, чем хотелось бы. К вечеру матросы были измотаны, и под навес из парусины приползли только самые молодые и стойкие — и, что особенно ценно, весьма болтливые.

Я только надеялась, что при этом они достаточно наблюдательны, потому как открыто демонстрировать привязанность к капитану Датри сочла слишком топорным ходом и теперь просто сидела рядом — в рубахе Родриго и атласном жилете Нила. Но мой внешний вид, как и следовало ожидать, никого особо и не волновал — хоть и создавал нужный антураж.

— А что, сегодня без рома? — с неизбывной печалью спросил юнга — загорелый до черноты, невероятно тощий паренёк ростом с Каталину, одаренный столь густым и сочным басом, что было совершенно непонятно, где в этом тщедушном тельце таится столько звука.

Следом за ним заворчала ещё пара человек, но капитан быстро расставил все по местам:

— Или посиделки без рома, или последние две недели плавания — без питья, — категорично изрек он и откинулся назад, улегшись в большую бухту каната, как в гамак. — Мы изрядно подъели запасы за время безветрия.

Кто-то сплюнул и ушел, но большинство печально повздыхало и всё-таки полезло под навес, рассудив, что уж лучше зрелища без хлеба, чем полная аскеза. Сегодня, правда, Каталина сидела не на бочке в центре, а на бухте каната в стороне — и была всецело поглощена небольшим гобеленом на переносной раме: качка делала плетение несколько небезопасным занятием, и фрейлина не поднимала головы. Бузур сидел рядом и подавал нити для челнока, вызывая неизменные ассоциации с терпеливым матерым волкодавом, на которого ребятня забавы ради нацепила розовый бант, воображая, будто перед ними просто болонка-переросток.

Нил поглядывал на него с тщательно скрываемой тревогой. Столь трепетного отношения к женщине, которая могла оказаться предательницей, сдавшей королеву и укрывший ее корабль Альвеону, капитан от своего квартермастера явно не ожидал и теперь не знал, что с этим делать.

Вышло как нельзя кстати — Родриго пришел под навес в числе последних присоединившихся, проследил за взглядом Нила и понимающе хмыкнул:

— К слову о женском коварстве, да, кэп?

Нил повернулся к нему и едва заметно приподнял верхнюю губу — презрительно и угрожающе одновременно. Родриго оценил показавшиеся кончики клыков и несколько побледнел, но добавить ничего не успел: Каталина отвлеклась от гобелена и удивлённо уставилась на рыцаря.

— Сир Родриго?

Бузур набычился и повторил гримасу капитана — вышло даже выразительнее. Каталина покачала челноком, даже не взглянув в его сторону, и квартермастер тут же отвлекся, чтобы отыскать нужный клубок ниток.

— Пожалуй, мне есть что рассказать, — решительно и зло объявил Родриго и направился к заветной бочке в центре круга.

Юнга разочарованно застонал.

— Эй, а как же…

— Я бы послушала, — весомо вставила Ампаро. — Сир Родриго — прекрасный рассказчик.

Каталина согласно опустила ресницы, и уж ей-то никто возразить не решился. И хотя было не до конца ясно, что тому виной: девичье обаяние или ручной вампир с тесаком, — но Родриго беспрепятственно залез на бочку и обвел внимательным взглядом своих слушателей.

Я взволнованно обернулась к капитану, но он только отмахнулся, а Родриго и вовсе сделал вид, что нас не существует.

— У подножия Моренских гор, где они встречаются с морем, когда-то стояла маленькая деревушка, — заговорил он, понизив голос. — Ее жители выходили на промысел в море, ловили рыбу и собирали жемчуг. Самым удачливым из них был юноша по имени Понкайо, седьмой сын рыбака. Он почитал бога и его благоволением объяснял свою удачу, а потому каждый день относил часть своего улова в деревенскую церковь.

Судя по скуке на лицах слушателей, стремление капитана Датри к тихой и мирной жизни большинство не разделяло — а то и вовсе удрало на пиратский корабль подальше от рыбацких сетей и деревенских церквушек. Впрочем, насколько я знала Родриго, его арсенал жутковатых сказок был поистине огромен, и начинались они все пасторально. А вот заканчивались… по-разному.

— Однажды улов был таким большим, что сети Понкайо порвались, и рыба ускользнула обратно в море, — продолжал Родриго. — Там рыба отыскала Морского Повелителя и пожаловалась ему: Понкайо слишком удачлив, слишком много он забирает из моря, потому что рожден седьмым сыном и забрал удачу шестерых своих братьев, и нет на него никакой управы, ведь священник на его стороне. Морской Повелитель разгневался и хотел было затопить всю деревушку, но дома стояли на освящённой земле, и злые волны обходили их стороной. Тогда он решил действовать хитростью и позвал на помощь прекраснейшую из своих дочерей.

Морские чудовища и бабы пользовались у матросов куда большим успехом, нежели богобоязненные рыбаки. Слушатели притихли, но Родриго отвернулся, будто бы потеряв к ним интерес, — и дальше рассказывал, не сводя с меня тяжёлого изучающего взгляда:

— Волосы ее были черны, как неизведанные морские глубины, кожа — белее жемчуга, а глаза — зеленее волн. Всякий, кто видел ее, влюблялся без памяти; влюбился и Понкайо.

Пристальное внимание рыцаря не осталось незамеченным. Один за другим матросы оборачивались на меня — но тут же натыкались на недовольный взгляд капитана и спешили сделать вид, будто их интересовали первые звёзды на небе.

— Понкайо молил дочь Морского Повелителя выйти замуж за него, — продолжил Родриго после тягостной паузы. — Но она отказала ему. Не было у нее имени, данного при рождении, не было света в глазах и не было души. Она не могла войти в церковь и назвать Понкайо своим мужем. «Неужели ничего нельзя поделать? — отчаянно вскричал юноша. — Ведь моя любовь так сильна, что я погибну без тебя!» Тогда морская дева предложила Понкайо выход: если бы седьмой сын дал ей своей крови, она смогла бы выйти из моря и вознести молитвы со священником; кто знает, быть может, бог смилостивится над влюбленными и подарит ей душу и имя? Понкайо обрадовался и, веря в свою удачу и Господа, дал морской деве напиться своей крови. Он обессилел и уснул на берегу, а дочь Морского Повелителя вышла из воды, обнаженная и прекрасная, как рассвет над волнами. Деревенский священник увидел ее, влюбился без памяти и стал молить выйти за него замуж. Но морская дева отказала и ему. «Нет у меня имени, данного при рождении, нет света в глазах и нет души, я не могу войти в церковь и назвать тебя своим мужем, — сказала она. — Но моя любовь к тебе так сильна, что я погибну без тебя! Выпей моей крови и назовись моим мужем не перед богом, а перед самим морем; все затопленные сокровища будут твои, все волны подчинятся тебе, и я стану тебе верной женой». Священник пришел в ужас, но дева была так прекрасна… — «…и обнажена», — пробормотал капитан Датри, но Родриго не обратил на него внимания, — что он не смог устоять и согласился. Но стоило ему сделать глоток ее крови и отказаться от намерения войти с нею в церковь, как морские волны захлестнули деревню и смыли ее на дно, потому как вера больше не защищала землю. Морские рыбы ликовали, потому что смерть отныне обходила их стороной, и прибой исполнял победный танец, потому что ничто не стояло на его пути; только Морской Повелитель печалился, потому что его дочь перехитрила и священника, и Понкайо, но не смогла перехитрить смерть: кровь седьмого сына взяла над ней верх и превратила в обычную женщину, и ее сгубила вода. Удачи Понкайо хватило, чтобы отомстить, но с тех пор никто не селится на берегу, а те, кто выходит на промысел в море, помнят…

— …что верить бабе на слово — последнее дело, — с видом знатока вклинился Чар, явившийся под конец рассказа. — Всю кровь выпьет!

Я с трудом удержалась от того, чтобы ощериться не хуже капитана. Рассказать, что ли, сказку о мужском коварстве? Чтобы в ней сын Морского Повелителя обещал удачливой рыбачке не напоминать окружающим, что женщины на корабле — к несчастью, и вместо этого принялся изрыгать женоненавистнические сентенции? И чтобы в конце тоже все умерли, включая мерзко гогочущих слушателей!

— А ведь ты седьмая дочь, — вдруг вспомнил капитан Датри, заставив меня разом позабыть о мерзком поведении корабельного секретаря и настороженно замереть. — Может быть, поэтому тебе так везёт?

Я заставила себя расслабить плечи и одарила его чарующей улыбкой.

— Под везением ты понимаешь то, что меня изгнали из моего королевства и пытались убить, или то, что корабль, на котором я бежала, атаковали пираты?

Уголки его губ дрогнули в усмешке.

— Ты все ещё жива, — заметил он и легонько потянул за прядку моих волос, выбившихся из прически. Прядь, конечно же, была черной, как и у большинства яфтиек, но сейчас в этом чудился потаённый смысл — как и в тяжёлом взгляде Родриго, который так натурально потемнел лицом после рассказа, что даже актеры королевского театра позавидовали бы естественности его игры. — Пойдем-ка со мной, моя королева. Наверняка у тебя найдутся сказки поинтереснее… а если и нет, то ты наверняка придумаешь пару-тройку специально для меня.

Я оперлась на его ладонь, чтобы подняться на ноги. Нил наблюдал за мной — пристально и неотрывно, и в его глазах мне чудилось тепло.

Тоже, надо полагать, отменно сыгранное.

В капитанской каюте никого не было, и от этого мне вдруг впервые стало неспокойно. С палубы долетали взрывы хохота и гомон: зёрнышко недоверия к бабам и морским глубинам упало в плодородную почву, и теперь все выдвигали свои варианты, что именно Понкайо следовало сделать с прекрасной девой. Церковь, разумеется, не включал в себя ни один, но фантазии матросов можно было позавидовать.

Деве, правда, завидовать что-то не тянуло. А портовых шлюх, которым наверняка приходилось воплощать часть этих фантазий в жизнь, было до слез жалко.

— Мне вот интересно, — протянул капитан Датри и захлопнул дверь каюты, — как далеко ты готова зайти в этой игре?

Я непроизвольно вздрогнула от резкого звука и обернулась.

— Так далеко, как потребуется, чтобы все вышло по-моему, — честно ответила я. Голос, к тайной досаде, всё-таки дрогнул, но опустить глаза я себе не позволила.

Капитан Датри кивнул так рассеянно, будто другого ответа от меня и не ждал, и прислонился к косяку возле закрытой двери, скрестив руки на груди. Я покосилась на загорелые предплечья, выглядывающие из-под закатанных рукавов рубахи, и поспешно подняла глаза.

— Ты ведь знаешь, кто именно сдал твой маршрут Альвеону, — заметил капитан невпопад. — Но не скажешь.

— Мне все ещё нужен канал связи, — невозмутимо признала я. — Не исключено, что понадобится снабдить советников ложной информацией о состоянии дел в Коринезии. А если я скажу, кто виной тому, что за «Бродягой» отныне будет охотиться весь королевский флот, команда просто растерзает шпиона.

— Не говори, — согласился Нил с усмешкой, — я и так догадался.

Заинтригованно приподнятую бровь он проигнорировал с поистине королевским достоинством и чуть повернул голову, прислушиваясь к чему-то на палубе.

— Чар, возможно, тоже понял, — продолжил капитан Датри после паузы. — Он не слишком хорош, когда дело доходит до долгосрочных планов и прогнозов, но в наблюдательности ему не откажешь.

Огорошив меня этим известием и так и не признавшись, кого он определил в шпионы (а вдруг не того?!), капитан Датри внезапно замолчал и поманил меня рукой.

Я подчинилась, все ещё недоумевая, и мир вокруг превратился в пеструю круговерть, разом проглотившую и матросский гомон, и аромат цветущих лимонов, и горьковатый соленый запах здорового мужчины, который провел последние часы отнюдь не в ванне с благовониями.

А когда я снова смогла дышать, то обнаружила себя прижатой спиной к стене каюты. Капитан Датри стоял слишком близко — я зачарованно уставилась на темную щетину на его подбородке и подавилась вздохом.

Зря. Лишний воздух бы мне не помешал.

— Потом объясню, — шепнул капитан и ни с того ни с сего прижался ещё теснее, впечатав меня спиной в дощатую стену.

Клыки ощутимо царапнули мою нижнюю губу, но металлического привкуса крови я так и не ощутила. Зато все остальное досталось мне сполна.

Жесткое, горячее тело, колкое прикосновение щетины, танец теней на скуластом, некрасивом и незабываемом лице, смешавшееся дыхание и острое, на грани паники, осознание: стоит мне сейчас неосторожно дернуться, как его клыки надорвут тонкую кожу губ. И как знать, удастся ли мне справиться с наркотическим угаром с тем же молчаливым достоинством, что и Родриго?..

Способ спастись от страха я знала всего один. К нему и прибегла.

Рубаха Нила на рывок ответила негодующим треском. Сам он только жарко выдохнул и безо всякого сопротивления позволил прижать к стене уже себя; глухо ухмыльнулся, когда я прикусила его губу, ни на секунду не выпуская воротника его рубахи, скомкав ткань в кулаках, будто сжимая поводья…

Я и сама не знала, как далеко это могло зайти. Но в следующее мгновение дверь каюты распахнулась, а на пороге застыл изрядно растерявшийся юнга.

Я наконец сообразила, что зажимать капитана в углу вообще-то необязательно, и отступила назад. Нил невозмутимо одернул рубаху, скрыв за ее выпущенным подолом все признаки успешного перехвата инициативы, и повернулся к юнге.

— Там… курс бы того… Жирный Джим у штурвала ждёт, — невнятно пробормотал невольный свидетель, махнув рукой не в ту сторону, и испарился как по мановению волшебной палочки.

Капитан укоризненно вздохнул и закрыл дверь, которую юнга оставил нараспашку. Я сглотнула и отшатнулась. Не подвернись под ослабевшие колени табуретка, отступление вышло бы совсем уж не королевским, а так — я всего лишь неизящно плюхнулась на сиденье и уставилась на Нила исподлобья.

— И что это было?

Нил потёр подбородок и неопределенно пожал плечами.

— Насколько я понимаю, Марисоль, ты привыкла работать с людьми, которые везде и всюду ищут подвох, подтекст и второе дно, потому что их окружение поколение за поколением делало то же самое. Но мои люди — другие. В сказке Родриго они видят всего лишь сказку, простую байку, придуманную, чтобы скоротать время от дежурства до дежурства. Они могут сколько угодно обсуждать наш роман между собой, но не понесут по пабам и борделям сплетню о собственном капитане, пока не будут уверены, что я действительно переспал с королевой, потому как это наверняка станет предметом пари. Зато вот оттуда сплетня благополучно доберётся до губернаторского особняка, а уж там хорошенько задумаются, что же заставило саму Марисоль Мединскую упасть в объятия пирата, да ещё и вампира. Только тогда слуги губернатора пойдут расспрашивать моих людей о том, что происходило на корабле, и только тогда в сказках Родриго появится смысл.

— Ты мог предупредить меня заранее, — хмуро заметила я.

— Мог бы, — согласился Нил, — если бы ты заранее сообщила, что именно намерен делать Родриго. Или в принципе чуть более детально посвящала меня в свои планы.

Я пропустила толстый намек мимо ушей.

— Значит, этого достаточно, чтобы вся команда уверилась в нашем романе?

Нил неспешно оттолкнулся от стены и навис надо мной — покачиваясь с носка на пятку и демонстративно скрестив руки на груди, но по спине у меня все равно пробежала холодная волна мурашек.

— Тебе не понравилось? У меня сложилось впечатление, что ты была вовсе не против, — протянул капитан Датри и вдруг усмехнулся, показав кончики клыков. Я вздрогнула, заметив на них розоватое пятнышко, но тут же получила ему логичное, хоть и несколько издевательское объяснение: — Между прочим, ты прокусила мне губу. Ты же цапнула вампира, страшная, страшная женщина!

Никакой придворный этикет и строгое воспитание не остановило меня от того, чтобы залиться краской. Будто он сам меня не цапнул!

Не дождавшись внятного ответа, капитан протянул руку и отвёл от моего лица выбившуюся из прически прядь. Черную, как неизведанные морские глубины.

— Это будет долгое, очень долгое плавание, — заключил капитан Датри, подтянул бриджи и вышел, оставив меня в смятенных чувствах, взъерошенную, как после ночи страсти, с горящими щеками и губами…

И с красноватым следом от его щетины на подбородке. Но это обнаружила уже Каталина, когда я вернулась в свою каюту.

Плавание и впрямь обещало быть долгим. Очень.