Змея на груди

Глава двадцать четвертая

Прежде чем открыть дверь, Штыкин достал из кобуры пистолет и проверил его.

– Что, все так серьезно? – спросила Пульхерия.

– Просто привычка. Когда имеешь дело с убийцами, надо быть готовым ко всему. Думаю, что он мне не понадобиться. Мякишев вряд ли пойдет на похороны с оружием.

– Да он и убивал, как вы, наверное, уже успели заметить, голыми руками. Все его жертвы были задушены, – со скептической улыбкой напомнила она.

Когда машина отъехала от прокуратуры, Пульхерия спросила:

– Интересно, как вы себе это все представляете?

– Довольно просто, – раздраженно отмахнулся от нее Василий Карлович. – Весь план похищения с самого начала придумал Мякишев. Затем он уговорил свою любовницу Оксану Шпак подкинуть эту идею с похищением Вольту. Мякишев предполагал, что Вольский поручит именно ему доставить деньги похитителям сына. Установить диктофон в квартире Оксаны не представляло особого труда. А узнав, где прячется Вольт, он расправился с ним.

– Но зачем ему было убивать Оксану? – не унималась Пульхерия.

– Два миллиона евро – это же куча денег, – тяжело вздохнул Василий Карлович, удивляясь ее непонятливости. – Не стоит так же забывать, что девушка была единственной, кто знал обо всем с самого начала, кому принадлежит идея. А может быть, он ее уже разлюбил, – Василий Карлович пожал плечами, – или любил слишком сильно. Помните, Роман Мякишев говорил, что Оксана встречалась с Вольтом где-то на стороне? Мякишев-старший мог услышать их пылкие объяснения из записанного на диктофон телефонного разговора. – Он умолк, о чем-то размышляя, а потом добавил с улыбкой, чуть тронувшей губы: – Могу поспорить, что пакет, сгоревший в спортивном автомобиле, был набит старыми газетами.

– Думаю, что вы ошибаетесь, – покачала головой Пульхерия. – Я почти уверена, что там были деньги.

– Не знаю, откуда у вас такая уверенность, – нахмурился Василий Карлович, – но догадываюсь, что вы имеете в виду. Откуда ему было знать, что Ребров попадет в аварию и его машина загорится? Он был уверен, что деньги будут именно там, где он сможет до субботы их забрать, и не стоит попусту рисковать с липовым пакетом. Пропала необходимость избавляться от Реброва, зато он лишился денег.

– Хорошо, а как смерть Иоланды Марленовны вписывается в вашу схему?

– Пока никак. Разберемся, – пообещал Василий Карлович, – мы уже приехали.

Подъездная дорога вся была забита машинам, дорогущие лимузины сверкали на солнце так, что глазам было больно, однако для окружающих они, вне сомнений, своих хозяев привезли с траурной целью. Все водители, несмотря на жару, были в черных костюмах, на их лицах застыли, подобающие случаю, скорбные мины.

Дверь в квартиру Вольского была распахнута настежь, на ней висел венок с траурной лентой. Дворецкий стоял в дверях. Он официально с непроницаемым лицом кивнул приехавшим следователям, очевидно полагая, что они явились с той же целью, что и остальные – высказать соболезнования хозяину в связи с трагической гибелью его единственного сына. Людей в квартире собралось так много, что большой зал не мог вместить всех и некоторые остались даже в прихожей. Официанты ходили между ними, предлагая еду и напитки.

Василий Карлович нахмурился.

– Как мы найдем его в этой толпе, ведь мы даже не знаем, как он выглядит?

– Можете не волноваться, я знаю, как он выглядит, – тихо сообщила Пульхерия.

– Вначале все по протоколу, – покачал головой Штыкин. – Найдем хозяина, выразим ему наши соболезнования. А уже потом…

– Извини, – буркнул Василий Карлович. – Так и быть, сначала посочувствуем ему, а потом отведем в укромное место и объясним, кем на самом деле является его помощник.

Штыкин согласно кивнул. Все вместе они переходили из комнаты в комнату, вежливо отказываясь от еды и напитков, кивая незнакомым людям, которые в ответ кивали им. Пульхерия стеснялась своего крепдешинового платья. Оно хоть и было черным, но в белый горошек. Ей казалось, что величина горошков совсем не соответствует трауру. Она старалась прятаться за широкой спиной Штыкина, поэтому, когда он нашел хозяина и неожиданно остановился с возгласом «А вот и он!», налетела на него сзади и чуть не сбила с ног. Штыкин пошатнулся, но устоял, только опрокинул бокал с шампанским на подносе проходившего мимо официанта. Тот ловким движением подхватил бокал, и катастрофа, которая должна была разразиться, не состоялась.

Но этого было достаточно, чтобы взоры всех, находящихся в комнате, обратились к ним. Пульхерия засмущалась, лицо ее порозовело.

Седой представительный мужчина, дослушав соболезнования от женщины в черном, едва она отошла, сразу направился к ним, а подойдя ближе и не обращая внимания на спутников Пульхерии, со слабой улыбкой поцеловал ей руку. Она засмущалась еще больше, и ее лицо стало пунцовым.

– Пульхерия Афанасьевна, господа…

– Печальный день для вас, Всеволод Вениаминович. Примите наши соболезнования, – спокойно проговорила она, взяв себя в руки.

– Вы не могли бы нам показать Павла Эдуардовича? – шепотом спросил Василий Карлович.

Вольский недоуменно взглянул на следователя.

– Прошу прощения? Павла Эдуардовича? – Он пожал плечами. – Он где-то здесь, но понятия не имею где. А почему вы интересуетесь им, господа?

– Здесь не место для объяснений, – вмешалась Пульхерия. – Если вы уделите нам несколько минут, мы сообщим вам информацию, которую вам следует узнать первым.

– Но… – Вольский несколько секунд недоуменно смотрел на них, затем кивнул: – Хорошо, пошли в библиотеку.

Они шли, протискиваясь через толпу. Вольского то и дело останавливали гости, и он с печальным лицом принимал их соболезнования.

Наконец они дошли до библиотеки. Плотно закрыв за собой дверь, хозяин прошел к столу и буквально рухнул в кресло.

– Да? Я слушаю вас. Так что там с Павлом Эдуардовичем?

– Я постараюсь изложить все по порядку, – спокойно сказала Пульхерия и заметила, как Штыкин и Василий Карлович недоуменно переглянулись между собой. Василий Карлович хотел ее прервать, но Игорь Петрович жестом его остановил. И она продолжила: – Понимаю, для вас сегодня печальный день, Всеволод Вениаминович, и я боюсь, что сделаю его еще печальнее. Я…

Терпение хозяина иссякло.

– Павлу Эдуардовичу я полностью доверяю, как самому себе. Предупреждаю, что к любым измышлениям на его счет я отношусь, как грязным сплетням. Так что с ним?

– С ним? – удивилась Пульхерия. – О нем с вами хотели поговорить Василий Карлович и Игорь Петрович, а не я. Я хочу поговорить о вас. О том, что вы сначала убили Оксану Шпак, а потом отправились на дачу к моей подруге и безжалостно задушили там своего сына, а потом сделали то же самое с ни в чем не повинной старушкой, впрочем, ее вы задушили по ошибке, вместо нее вы хотели расправиться со мной…

Глаза Василия Карловича полезли на лоб, а рот у Игоря Петровича открылся. Он хотел что-то сказать, но так и закрыл его, не издав ни звука. Вольский уставился на Пульхерию, лицо его покрыла мертвенная бледность. Он начал подниматься с кресла, но тут же медленно осел. Потом потянулся рукой к галстуку, ослабил узел и расстегнул ворот рубашки. Было видно, что ему вдруг стало нечем дышать. Его глаза полезли из орбит, не отрываясь от безучастного лица Пульхерии. Она молча покачала головой. Подошла к журнальному столику и принесла пластиковую бутылку с водой. Открыла ее и протянула Вольскому. Тот жадно принялся пить, проливая воду себе на грудь.

– Всеволод Вениаминович, скажу честно, в этом деле вы не раз ставили меня в тупик. До последнего вашего преступления я, так же как и Василий Карлович с Игорем Петровичем, была уверена, что убийца ваш управляющий. Все улики указывали на него. Только уж очень все идеально получалось. Но когда вы убили несчастную Иоланду Марленовну, для меня все встало на свои места. Собственно, как я уже сказала, убить вы хотели меня. А вот Мякишеву меня убивать не было никакого резона. Зачем ему от меня избавляться? Нет, моя смерть была выгодна именно вам. Я проговорилась вам, что видела убийцу, но вас в убийце я не признала, так как ваше лицо скрывали поля шляпы. А фигура Мякишева разительно отличается от вашей. Если бы в квартире Оксаны был он, я его непременно узнала бы еще тогда, когда следила за ним на автовокзале. Далее, вы послали вашего телохранителя следить за мной. С одной стороны, вы проявили обо мне отеческую заботу. Ход конем, так сказать. В случае чего, вы смогли бы с уверенностью заявить, что не только не желали моей смерти, но, более того, охраняли меня от гипотетического преступника. Бедолага весь день таскался за нами по всем магазинам и рынкам, устал и на время бросил это бессмысленное занятие, а потом без труда нашел дачу моей подруги. Откуда он узнал ее адрес? От вас. А вы откуда? Как вы понимаете, вопрос риторический: ни я, ни следователи вам его не называли. А знаете, когда я впервые подумала о том, что именно вы убийца? – Пульхерия оглядела присутствующих. Вольский выглядел растерянным, Василий Карлович слушал ее с интересом, а Штыкин добродушно усмехался в пшеничные усы. – На автовокзал вы вместе со мной отправились без охраны. Люди такого ранга, как вы, без конвоя в туалет не ходят, а вы из дома вышли, да еще сами за руль сели. Но тогда мне слишком чудовищным показалось это предположение. Я велела моей интуиции заткнуться, хотя всю дорогу меня не покидало чувство, что мы не просто преследуем парня, а гоним его в западню. Он был обречен.

– Тогда зачем мне было его из машины вытаскивать? Своей жизнью рисковать?

– Для того чтобы потом ни у кого даже такого вопроса не возникло. Это был очень правильный ход, любой на моем месте подумал бы, что вы спасаете парня, а не убиваете. Вы, Всеволод Вениаминович, достойный противник. Снимаю шляпу. Я очень хорошо понимаю вас. К чужим слабостям я отношусь с уважением. Ваш сын вас ненавидел. Он не мог простить вам смерть матери. Ведь, как ни крути, в ее смерти виноваты были именно вы. Вы могли заткнуть рот Игорю Петровичу, но вытравить из памяти сына ту аварию вы никогда не смогли бы. Поэтому с Оксаной Шпак вы встречались тайно от него. Купили ей квартиру, правда, на имя своего помощника Мякишева Павла Эдуардовича. Смешно, но над ее и вашей квартирой поработал один и тот же дизайнер. Я права?

Вольский кивнул. Было видно, что он уже взял себя в руки и слушал Пульхерию спокойно, даже как-то отрешенно.

– Спальня, в которой я ночевала, была обставлена точно так же, как спальня Оксаны. В ней даже покрывала на постели были одинакового цвета – фиолетового. Но это так, небольшая деталь…

Неожиданно отворилась небольшая дверь в противоположной стене, и в кабинет вошла огромная собака. Ротвейлер бесшумно подошел к Пульхерии и уткнулся холодным носом ей в руку, при этом обрубок хвоста у нее радостно завилял из стороны в сторону.

– Лолиточка, девочка, ты меня узнала! – обрадовалась Пульхерия собаке и потрепала ее по мощному загривку.

– Не только узнала, но и признала, – хмуро прокомментировал Вольский. – Поздравляю, Пульхерия Афанасьевна, вы первый посторонний человек, которому она лижет руки. Обычно она их стискивает своими крепкими челюстями, которые разжимает только после моей команды. Жаль, что я вас недооценил. Интересно, чем вы ее подкупили?

– Ваша Лолита любит вкусно покушать, – с улыбкой ответила она. – Впрочем, к нашему делу это не относится. Сколько лет вы встречались с Оксаной?

– Четыре года.

– Думаю, за это время она спрашивала у вас или у себя, почему вы не хотите на ней женится? Вы не женаты, у вас взрослый сын. Ее биологические часы тикают… И все такое. Я не знаю, что вы ей говорили, но, так или иначе, она решила свое внимание переключить на вашего сына. Когда вы узнали, что они встречаются? Год, полгода назад или несколько дней?

– Полгода назад, когда она уволила служанку, – мрачно ответил Вольский. – Изменять мне с моим собственным же сыном… Какая наглость!

– Именно тогда вы нашпиговали квартиру Оксаны «жучками», устроили за ней тотальную слежку. Но Оксана с Вячеславом были осторожны, они никогда не встречались на той квартире, а пользовались гостиницами, поэтому вы на время прекратили за ними слежку, ведь вы сами не могли за ними следить, это делали ваши люди, а вам в этом деле лишние свидетели были ни к чему. Вы убедились, что ваша любовница изменяет вам с вашим сыном, но убивать их не спешили, вы упивались своей ненавистью, она зрела в вас словно гроздья винограда. Вы ждали только удобного случая…

– Это все ваши женские фантазии, Пульхерия Афанасьевна, – саркастически улыбнулся Вольский. – Доказательств-то у вас нет.

– Ну почему же нет? Думаю, что в этом деле вам ваши связи вряд ли помогут, – Пульхерия мило улыбнулась. – Поверьте мне, Всеволод Вениаминович, это не фантазии. Теперь нашим уважаемым следователям задано верное направление, они дружно возьмутся за дело, и улики потекут широким потоком. Они найдут прислугу, которую уволила Оксана Шпак, и та покажет, что хозяином ее были именно вы. Вы тщательно стерли все ваши отпечатки в той квартире, но, если как следует поискать, они там обязательно найдутся. Найдутся они и на вещах Оксаны, в ее машине, там, думаю, будут в большом количестве и ваши с ней фотографии. Потом они возьмутся за вашего помощника Павла Эдуардовича Мякишева. Он ваш верный слуга и вам очень предан, но зачем ему за вас сидеть в тюрьме? Думаю, что наши доблестные служители закона сумеют его разговорить. Я понимаю, что человек вы влиятельный, но это не поможет вам избежать ответственности за убийство сына. – Голос Пульхерии звучал спокойно, едва ли не умиротворяющее, однако Вольский, сидящий в кресле напротив, смотрел на нее с нескрываемой ненавистью. – Да, кстати, что касается улик… У меня уже есть две, причем очень важные. Первая улика – это мобильный телефон Оксаны. Его вы искали у нее в квартире, за ним приходили ко мне, но вы, по понятным причинам, торопились, да и света в комнате не было, вот и взяли первый попавшийся под руку телефон, мой собственный. А телефон Оксаны остался у меня. Я сама о нем совершенно забыла. – Пульхерия достала из кармана телефон и положила его на стол. – Очень хорошая модель с фотокамерой и видеокамерой, с большим объемом памяти. В нем полно ваших фотографий, есть даже минут на десять эротический видеофильм, где вы с Оксаной занимаетесь любовью. А вторая улика находится в этой комнате. И мне кажется, что я знаю где.

Пульхерия поднялась с кресла, подошла к камину. Лолита послушно потрусила за ней. Когда Пульхерия остановилась, собака тут же присела возле ее ног. Пуля с интересом рассматривала две вазы, стоящие на каминной полке.

– Я еще раньше заметила эти вазы. В таких вазах буддисты хранят пепел своих родственников. Ведь вы человек образованный, и я даже мысли не допускаю, что вы об этом не знаете. Поэтому я не удивлюсь, если в одной из них окажется прах вашей жены. Я права?

Вольский мрачно кивнул.

– В правой? В левой?

– В левой.

– Игорь Петрович, помогите мне снять эту вазу с камина. А то, не дай бог, я ее уроню.

– Вы не посмеете! – гневно воскликнул Вольский, но даже не поднялся с кресла, чтобы помешать им.

Штыкин взял вазу и с осторожностью поставил ее на пол. Пульхерия сняла крышку и запустила в нее руку. На свет она извлекла диктофон. Он был все еще обмотан скотчем.

– А вы, Всеволод Вениаминович, сентиментальны. Устроили здесь кладбище своих надежд. Похоронили в одном флаконе прах жены и голос любимой женщины…