Мисс Бригмор поставила тарелку с овсяной кашей, стакан горячего молока и сахарницу на один край подноса, чашку, блюдце и серебряный кофейник – на другой, а в центре подноса разместила тарелку горячих тостов с маслом. Подняв поднос с кухонного стола, она посмотрела на Барбару, которая, как обычно, сама готовила себе завтрак, и спросила:
– Ты не знаешь, она плакала ночью?
– По-моему, она восприняла это гораздо спокойнее, чем я ожидала.
– Не скажи. Она ведь часто прикрывает своим смехом истинные мысли.
Вскинув брови, мисс Бригмор подошла к двери, которую Мэри распахнула для нее, и подумала, что она лучше Барбары разбирается в том, что творится в голове ее сестры. На самом деле мисс Бригмор прекрасно была осведомлена о том, что творится в голове и у той, и у другой. Сестры бы удивились, знай они, как много их потаенных мыслей известно гувернантке.
Мисс Бригмор медленно поднялась по узкой лестнице, повернулась спиной к двери спальни и, толкнув ее, вошла в комнату. Затем подошла к кровати, на которой спал Томас Моллен.
– Просыпайтесь! Просыпайтесь! – В ее голосе прозвучали веселые нотки. – Я принесла вам завтрак.
– Что?! Ох, да. – Томас медленно сел на постели, и когда мисс Бригмор поставила ему на колени поднос, надул щеки и медленно выпустил воздух через сжатые губы. – Похоже, сегодня прекрасное утро.
– Просто замечательное… Я думаю, вам надо погулять.
– Ох, Анна, – Томас махнул рукой в ее сторону. – Эти твои прогулки, ты меня загуляешь до смерти.
– Вот если не будете гулять, то точно почувствуете приближение смерти.
Томас посмотрел в окно.
– Сегодня воскресенье.
– Да, воскресенье, – подтвердила Анна.
У каждого из них было свое отношение к воскресеньям. Томас ждал каждого выходного дня, а Анна ненавидела их, потому что именно по воскресеньям из-за холмов приходил этот выскочка и вел себя как хозяин. Как говорится, посади свинью за стол, она и ноги на стол.
Анна не любила Дональда Радлета еще с тех самых пор, когда он был мальчишкой. А теперь, уже к взрослому, ее неприязнь порой переходила в ненависть. И Анна, которая была способна объяснить себе чувства любого другого человека, не могла дать разумного объяснения своему собственному отношению к родному сыну Томаса. Нет, это была не ревность, потому что если бы сыном Томаса был Мэтью, то она, возможно, даже смогла бы полюбить его. А в Дональде Анна видела только самодовольного, упрямого, нахального выскочку, который даже заявлял о своих правах на дом, поскольку являлся незаконнорожденным сыном хозяина.
Однако, наверное, следовало признаться самой себе, что она испытывала к Дональду и ревность. Хотя Томас никогда открыто и не говорил об этом, Анна догадывалась, что ему не просто нравился Дональд, а, как ни странно, он даже гордился им. Этого Анна не могла понять. Не получая все эти годы ни единой весточки от Дика, Томас стал думать о нем как о мертвом и перенес свои отцовские чувства на этого бастарда. Как ни крути, а Дональд Рад-лет все же был бастардом. И Анна не ругала себя за то, что называет его так, потому что, по ее мнению, именно это слово больше всего подходило к нему. Да если бы не трагедия, которая десять лет назад обрушилась на особняк и его обитателей, Дональда Радлета и за ворота не пустили бы, не то чтобы в дом. Хотя, вероятно, Томаса и забавляла настойчивость мальчишки, который наблюдал за домом со скалы, он никогда бы официально не признал своим сыном ни его, ни какого-то другого из своих многочисленных незаконнорожденных отпрысков.
– Как Констанция? – поинтересовался Томас.
– Я ее сегодня еще не видела, но Барбара говорит, что ночь прошла спокойно, во всяком случае, она не слышала, чтобы Констанция плакала.
– Она расстроилась.
– Да, и, по-моему, довольно серьезно. Просто подло было с его стороны так часто бывать здесь, если в то же время он собирался обручиться с другой.
– Как и многие мужчины, он, похоже, попытался погнаться за двумя зайцами. Если бы обстоятельства не изменились, я уверен, он выбрал бы Констанцию. Но какой мужчина, окажись он в положении Хедли, стал бы жениться на женщине с приданым в сто фунтов в год? Сейчас Хедли попали почти в такую же ситуацию, в какой я сам оказался десять лет назад. Вроде бы я должен был бы радоваться, но нет, побывав в этой шкуре, я никому такого не пожелаю.
– Но он не имел права ухаживать за ней.
– А он и не ухаживал, просто в течение многих лет приезжал в гости.
– Вы не видели того, что видела я.
Томас взял Анну за руку и, глядя ей в лицо, ласково произнес:
– Никто не видит того, что видишь ты, Анна. Я говорил тебе, что ты чудесная женщина?
– Ешьте ваш завтрак. – Анна быстро заморгала глазами.
– Анна.
– Что? – Она выпрямилась, глядя на Томаса.
– Я должен был жениться на тебе.
Оба молчали, глядя друг другу в глаза, а потом Анна бросила небрежным тоном:
– Да, должны были, но не женились.
– Если бы у нас был ребенок, я точно бы женился.
– Жаль, что его нет, не так ли?
– Да, конечно, но ты не можешь сказать, что я не старался, правда? – Томас закончил эту фразу уже почти шепотом. Анна шутливо шлепнула его по руке.
– Ешьте ваш завтрак, тосты и кофе остынут. И не валяйтесь долго, поднимайтесь, мы пойдем на прогулку в поля.
– Ох, да не тем мы занимаемся.
Анна подошла к двери, распахнула ее и повторила:
– Мы пойдем на прогулку в поля. – Закрывая за собой дверь, она услышала смех Томаса.
Прежде чем пересечь узкую лестничную площадку и войти в противоположную дверь, Анна остановилась и задумалась. Мужчины жестокие, все мужчины жестокие. И Томас жестокий. Он бы женился на ней, если бы у них был ребенок. Господи, как же ей хотелось, чтобы он женился на ней. Как же ей хотелось иметь ребенка. Очень хотелось. И хотя время рожать для нее уже почти прошло, желание все равно не пропало. Время от времени Анна успокаивала себя тем, что когда Барбара и Констанция выйдут замуж, у них появятся дети, которым потребуется ее забота. Она не допускала мысли о том, что замужество может отдалить их.
Томас не наградил ее ребенком, и Анна знала, что в этом нет его вины – доказательство тому каждое воскресенье появлялось в коттедже. Но за эти последние десять лет он мог бы понять, что она заботилась о нем лучше, чем заботилась бы любая жена. Этим самым она испортила свою репутацию в графстве, однако для Анны это не имело значения. Ей было наплевать на общественное мнение. Или не наплевать? Да, сейчас она гордо держала голову, но будь она миссис Моллен, для этого не понадобилось бы предпринимать усилий.
И вот теперь от предательства другого мужчины страдает ее любимая Констанция. Уилл Хедли начал обхаживать Констанцию, когда ей исполнилось шестнадцать лет, именно обхаживать, другого слова и не подберешь. А до этого он играл с ней, дразнил, но в последний год его поведение резко изменилось. Уилл стал ухаживать за Констанцией. И что же она получила вчера, когда так ждала его визита? Написанное прекрасным слогом письмо, в котором сообщалось, что он уехал в Лондон, где вскоре будет объявлено о его помолвке с мисс Кэтрин Фриман. Он благодарил ее за счастливые дни, проведенные вместе, обещал, что никогда не забудет ни эти дни, ни ее саму.
Когда Констанция прочитала письмо, радостное выражение лица, не покидавшее ее даже во сне, исчезло. Ее словно молния поразила, но Констанция не расплакалась. Сложив письмо, она уже хотела сунуть его назад в конверт, но передумала.
– Анна. – Теперь Констанция называла мисс Бригмор Анной. – Прочитайте это письмо.
Прочитав письмо, Анна тоже поразилась, но внешне сумела остаться спокойной.
– Я очень разочаровалась в мистере Хедли. – Она взяла Констанцию за руку и посмотрела ей в глаза. – Такое случается, но ты должна уметь держать себя в руках. Если хочется плакать, плачь, но только по ночам, а днем держись как ни в чем не бывало. Тебе всего семнадцать, и до замужества с тобой может произойти еще нечто в этом духе.
Констанция уставилась на Анну.
– Никогда! – воскликнула она совсем не свойственным ей тоном. – Со мной такого больше никогда не случится!
– Ладно, посмотрим, посмотрим, – попыталась как-то сгладить ее вспышку Анна. И вот сейчас она пересекла лестничную площадку и тихонько открыла дверь в спальню Констанции. Стучать Анна не стала, просто вошла, как это могла бы позволить себе мать. – Ох, дорогая, ты уже встала.
Было совершенно ясно, что Констанция уже давно поднялась с постели. Она полностью оделась и заканчивала приводить себя в порядок, сидя перед небольшим туалетным столиком. Глянув в зеркало на мисс Бригмор, Констанция продолжила укладывать в узел свои каштановые волосы. Она не заговорила, как обычно, первой, не отпустила никаких замечаний по поводу погоды и прочих обыденных вещей.
Анна подошла к Констанции и разгладила на ее кружевном воротнике несуществующие складки.
– Ты хорошо спала, дорогая?
Констанция продолжала смотреть на нее в зеркало и, обращаясь к отражению Анны, промолвила спокойным тоном:
– Вы хотели бы услышать "да", правда, Анна? Что ж, я не могу вам этого сказать, потому что спала плохо. – Резко повернувшись и схватив Анну за руки, Констанция прошептала: – Как вы думаете, Анна, я когда-нибудь выйду замуж?
– Конечно, выйдешь, дитя мое, конечно, выйдешь. – Анна высвободила одну руку и ласково погладила Констанцию по слегка подкрашенной щеке. Однако ее брови в изумлении взлетели вверх, когда та резко отстранила голову и передразнила:
– "Конечно, выйдешь, конечно, выйдешь!" Конечно, не выйду! Где здесь мужчины, которые могли бы попросить моей руки? Кого вы знаете? Будем смотреть правде в глаза, Анна, Уилл был моим единственным шансом.
– Не говори глупости, дитя мое.
– Это вовсе не глупости, и не пытайтесь утешать и обманывать меня, Анна. Я уже не ребенок. Уилл заставил меня поверить… ох, вы не знаете… да, впрочем, какое это имеет значение. Вы всегда говорите, что в жизни много сложностей и надо быть готовой к ним. Но… – голова Констанции внезапно поникла, -…я не хочу сталкиваться с ними… не хочу смириться, как Барбара, я… я не такая, как Барбара. – Она снова схватила Анну за руки. – Анна, я хочу иметь собственный дом, хочу… хочу выйти замуж. Вы понимаете это? Я хочу выйти замуж.
Мисс Бригмор с жалостью вгляделась в мягкие карие глаза Констанции. Она говорит, что хочет выйти замуж, и спрашивает, понимает ли она ее. Ох, как же хорошо она ее понимает! Она могла бы написать тома о тех физических муках, которые ей пришлось переносить, и не только в последние годы, а в период от двадцати до тридцати. Она даже пристрастилась к книгам о жизни святых и мучеников в надежде найти в них какой-то способ облегчения плотских желаний.
Констанция отвернулась и понуро промолвила:
– Ох, вы действительно меня не понимаете.
Анна схватила Констанцию за плечи и рывком развернула к себе.
– Я понимаю. Прекрасно понимаю. Я прошла через все это, и мне было до того тяжело, что ты себе и представить не можешь. А теперь послушай меня. Ты выйдешь замуж, я об этом позабочусь. Мы постараемся сами ездить в гости, навестим Браунов в Хексеме, у них всегда собирается большая компания. И Харперов в Эллендейле, они тебя дважды приглашали, но ты отказывалась.
– Ох, Харперы, – Констанция помотала головой. – Они такие вульгарные, ни о чем не могут говорить, кроме лошадей.
– Возможно, и вульгарные, любители лошадей всегда вульгарны, но их дом открыт для гостей. На следующей неделе мы отправимся к ним с визитом.
Констанция снова помотала головой.
– Мне все это кажется таким… таким корыстным, низким… притворным.
– Чтобы выжить, надо уметь притворяться. А теперь пойдем. – Анна снова разгладила на кружевном воротнике Констанции несуществующие складки. – Сегодня прекрасный день, воскресенье, и мы отправимся на прогулку. Выше голову, дитя мое. Кто знает, может, и к лучшему то, что случилось. Как я всегда говорю: любой наш шаг в жизни уже предначертан. И все разговоры о том, что мы вольны в своих поступках, просто болтовня. Позавтракай, чтобы Мэри могла все убрать, а я пока соберу на прогулку твоего дядюшку. – Говоря с Констанцией и Барбарой о Томасе, Анна всегда добавляла к его имени "дядюшка". – И не волнуйся, дорогая. – Голос Анны дрогнул, она устремила на Констанцию взгляд, полный любви. – Все пойдет тебе только на пользу, вот увидишь. Разве мои пророчества не сбываются почти всегда? – Она вскинула подбородок и состроила смешную рожицу, скосив глаза.
Констанция вяло улыбнулась.
– Да, Анна, они сбываются.
– Так что верь мне, все будет хорошо. Пойдем. – Анна резко повернулась и вышла из спальни, оставив дверь открытой.
Констанция встала из-за туалетного столика и последовала за ней, уже весело подумав про себя: когда Анна говорит, это словно глас Божий.