Знак судьбы

Часть 1. Томас Моллен
Глава 1

Фасад особняка Хай-Бэнкс-Холл был обращен на парк, за которым простиралась гористая местность, настолько суровая и пустынная, что даже ее непродолжительная летняя красота не вызывала восторга ни у кого, кроме тех, кто вырос среди этой дикой природы.

Южнее особняка высилась башня Хайн-Бэнкс-Пил, а севернее раскинулась аккуратная деревенька Уайтфилд. И горы, горы, горы…

В этот день – вторник, 25 февраля 1851 года – они были покрыты снегом, который в лучах холодного зимнего солнца казался бледно-розовым.

По фасаду дома тянулась терраса, огороженная балюстрадой, перила которой украшали каменные ядра, а верхушки колонн венчали покрытые мхом фигурки обнаженного Купидона.

Входные дубовые двери, густо усыпанные большими шляпками гвоздей, создавали впечатление пуленепробиваемых. Над дверями висел герб из трех щитов, выше можно было прочесть вырезанную на камне надпись по-латыни, которая переводилась приблизительно так: "Человек сострадателен, потому что он наделил Господа матерью".

На первый взгляд могло показаться, что эта надпись носит религиозный смысл, но, хорошенько осмыслив, многие считали ее богохульством.

Томас Уигмор Моллен, построивший Хай-Бэнкс-Холл в 1767 году, придумал эту надпись сам, и тем, кого интересовал ее глубокий смысл, он объяснял, что Бога сотворил сам человек, поскольку им владел страх перед тайной рождения и смерти. И зная, что ни одно человеческое существо не появляется на свет иначе чем из чрева женщины, человек ощутил желание проявить сострадание к тому всемогущему образу, который сам и создал. Поэтому еще во времена язычества, когда никто и не слышал о Христе, человек наделил свое божество матерью. Но от обычной матери она отличалась тем, что, оставаясь девственницей, родила ребенка.

Томас Уигмор Моллен был известным богохульником, его душой владел дьявол. Все это поняли, когда нашли его мертвым: он сидел, прислонившись спиной к дереву, без каких-либо следов насильственной смерти, а рядом спокойно паслась его лошадь.

"Не случайно он имел эту роковую отметину", – поговаривали люди, жившие на холмах. Томас-то и "заклеймил" остальных. На самом же деле, никто не знал его предков, которых он оставил в графстве Мидлендс. И неизвестно, у кого впервые появился знак Моллена – неизменная белая прядь в волосах, проходившая от макушки к левому виску, – распространившийся затем на остальных членов рода.

Странно, но подобная прядь никогда не появлялась по женской линии, как, впрочем, далеко не все мужчины рода были отмечены ею. Однако люди заметили следующую закономерность: имеющим прядь обычно не суждено было дожить до старости и умереть в собственной постели.

Хотя нынешний владелец особняка Томас Ричард Моллен (друзья прозвали его Самец), похоже, являлся исключением из этого правила. В свои пятьдесят пять крепок, бодр, а голос его громогласно гремел на весь дом, призывая гостей как следует развлечься: ведь через два дня кончается сезон охоты на зайцев.

Гости приехали в Хай-Бэнкс-Холл не только ради охоты. Они собрались на свадьбу. Томас выдавал замуж свою единственную дочь от второго брака.

На свадьбу было приглашено больше половины графства, поскольку не каждый день девушка из Нортумберленда выходила замуж за итальянского графа, пусть даже и обедневшего. И Томас Моллен решил с размахом продемонстрировать иностранцу, как живут на северо-востоке Англии.

Праздник продолжался два дня… и две ночи. Только час назад от особняка с грохотом отъехали четыре экипажа, пассажиры которых (в том числе и женщины) с трудом держались на ногах. Томас гулял так гулял. Моллен был выносливым мужчиной, это подтвердил бы любой. Кто, как не он, мог перепить за столом троих? И разве не Томас наделал по всей округе больше незаконнорожденных детей, чем его быки телят? Ходили слухи, что некоторые матери закрашивали своим младенцам белые пряди чаем, однако кое-кто из детей даже гордился отметиной. И доказательством этому был сын Томаса Дик.

Дику Моллену исполнилось двадцать три года, внешностью – точная копия отца в молодости, но не характером. В Дике отсутствовала доброта. Томас же умел забывать и прощать, считая, что жизнь и так слишком коротка, чтобы страдать от злобы. Моллен придерживался иного мнения. Он всегда находил возможность с лихвой отплатить за малейшую обиду в свой адрес, будь то оскорбительное замечание или пренебрежительный взгляд. Оба Моллена сами устанавливали для себя законы, а тех, кто пытался ставить их под сомнения, приструнял Дик – единственный наследник Хай-Бэнкс-Холла по мужской линии.

Два сына Томаса от первого брака умерли, причем младший – всего год назад. После чего Дик Моллен, возомнив себя хозяином положения, ударился в гульбу: азартные игры, кутежи, проститутки, а в последние три дня даже превзошел самого себя по всем этим трем статьям. И вот сейчас с гордым видом, лишь слегка пошатываясь (уж что-что, а пить он умел), Дик Моллен спускался по главной лестнице. Остановившись, он крикнул в толпу, похожую на сборище охотников без лошадей:

– Отец, ты меня слышишь? Он идет. Идет твой горец, я заметил его с галереи.

Большинство стоявших внизу гостей подняли глаза на Дика, а пышущее румянцем лицо Томаса Моллена расплылось в широкой усмешке.

– Идет, говоришь? – крикнул он в ответ сыну. – Что-то он рано, перевалы еще покрыты снегом. Так-так! – Томас повернулся к окружающим. – Вы слышали? Идет мой горец, но в этом году раньше обычного. Последний раз он ведь приходил в ноябре, да? – Он посмотрел на направляющегося к нему сына.

– Ближе к декабрю. – Дик Моллен состроил своему другу Виллиану Леноксу рожу и ткнул его локтем под ребро.

Виллиан Ленокс, претендовавший на родство с человеком, который служил камергером у принца Альберта, толкнул молодого хозяина в плечо, запрокинул голову и громко рассмеялся.

За свои двадцать восемь лет Виллиану пришлось останавливаться в самых различных домах графства, но он готов был поклясться, что никогда не бывал в таком особняке, как Хай-Бэнкс-Холл, где вся жизнь походила на веселую игру. Повернувшись к стоящему рядом мужчине, возле которого крутилась собака, Виллиан спросил:

– Что ты об этом думаешь, а? Может, он просто бахвалится? Неужели его бастард [1] действительно рискует пробираться через горы, чтобы только взглянуть на него?

Карл Бретон-Уир ответил ему лишь мимолетной улыбкой, а сам при этом цинично подумал, что этот дом похож на фабрику по производству бастардов всех мастей. И если бы он не надеялся сегодня вечером вернуть свои деньги, которые проиграл хозяину и его друзьям, то уехал бы отсюда прямо сейчас. Но если все пойдет хорошо, то он отправится завтра с утра. И без сожаления расстанется со всей этой компанией грубиянов и невежд. Поначалу им удалось позабавить Карла, однако такие забавы быстро утомляют… И куда они теперь собрались? Да еще эти чертовы собаки повсюду.

– Пошла вон! – Карл попытался отогнать от себя собаку.

– Ты ей понравился, Карл, – рассмеялся Дик Моллен. – Должно быть, от тебя исходит какой-то знакомый ей запах.

Присутствующие при этом мужчины грубо заржали, а женщины захихикали.

Кейт Армстронг, полная дама лет пятидесяти, увешанная баснословно дорогими украшениями, каждое из которых могло целый год кормить по крайней мере шесть семей, работавших у ее мужа, подтолкнула локтем свою дочь Фанни. Девушка, которая в двадцать восемь лет все еще была не замужем и, как утверждали, могла отпускать сальные шуточки не хуже мужчин, запричитала:

– Ну, Дик… ну, Дик… просто умора!

Рядом с ними стояла сорокалетняя Джейн Ферье, маленькая, толстая хохотушка. Ее муж Джон владел несколькими стеклодувными мастерскими в Ньюкастле. Гостей, посещавших их дом, потрясала роскошь и ослеплял блеск свечей.

Женскую компанию завершала Мэгги Хедли. О ней говорили, что она необычайно дотошно проверяет счета из бакалейной лавки, хотя ее муж Ральф владел не только пивоварней и свечным заводом, но и угольной шахтой.

Среди мужчин находились сын Хедли Джон и его близкий друг Пэт Ферье. Оба они просто излучали счастье, так как за прошедшие две ночи выиграли у хозяина и его лондонских гостей кучу денег.

– А где он, на том же самом месте? – снова обратился Томас к сыну.

– Ага, на том же месте, – крикнул в ответ Дик. – Интересно, как у него ноги не отвалились, пока он сюда добирался?

– Семь миль в один конец и семь в другой, а ведь он начал приходить сюда, когда был вот такого роста, – Томас поднял ладонь на четыре фута от земли. – Но близко этот плут меня к себе не подпускает. И не говорит ни слова. Посмотрит на меня, а потом удирает. – Моллен горделиво выпятил грудь. – Ладно, сегодня мы пойдем другой дорогой, обойдем Нижние поля.

Вся компания собралась на террасе, возле которой их ожидали три лесника. Томас возглавил группу охотников. Пройдя через сад, они обогнули озеро, перебрались через узкий мост над ручьем, впадавшим в реку Аллен, и снова сбились в кучу. Воздух опять "наполнился" шутками и криками. Впереди простиралась долина, которую называли Нижние поля. Она служила северной границей поместья.

После того, как охотники обогнули подножие холма, Томас внезапно сделал знак остановиться и вытянул руку, указывая вперед.

Там, примерно в двадцати ярдах от них, возвышалась высокая скала, на которую неподготовленный путешественник мог забраться только с одной стороны. На вершине скалы сидел мальчик.

Издалека он казался лет двенадцати. Его худенькое тело было закутано в теплую одежду, воротник пальто поднят, защищая уши от холода. Шапки на мальчике не было, и его волосы выглядели черными как смоль.

Вся компания задрала головы, уставившись на ребенка, который, в свою очередь, внимательно наблюдал за ними.

– Почему бы тебе не поймать его? – услышал Томас шепот сзади и прошептал в ответ:

– Мы пытались. Но он шустрый, как заяц, в мгновение ока может соскользнуть с этой скалы.

– И ты никогда не подходил к нему близко?

– Никогда. Но когда-нибудь я это сделаю.

– А откуда он приходит?

– С той стороны гор, из Карр-Шилда.

– Что ж, когда погода позволит, ты можешь отправиться туда и найти его. Не думал об этом?

Томас Моллен обернулся к говорившему, его голубые глаза сверкали, и он произнес со смехом:

– Да, я думал об этом, но… – Мужчина развел руками. -…Если я стану навещать каждого, у кого имеется моя прядь, то некогда будет заниматься поместьем. – Томас вознес руки к небу и засмеялся. Гулкое эхо разнесло его смех по горам и соседней долине. Мальчик внезапно исчез, и больше его никто так и не увидел, хотя некоторое время охотники внимательно оглядывали раскинувшиеся перед ними холмы.