Знак судьбы

Глава 6

В доме царили тишина и безмятежность. Если бы не следы разрушений, никто бы не поверил, что недавно здесь пронесся ураган.

Едва Томас переступил порог особняка, как тишина резанула его слух, словно громкий выстрел. У Данна не было времени слушать приближение экипажа и встречать хозяина в холле, чтобы принять у него шляпу, пальто и трость. Дело в том, что Данн выполнял теперь работу нескольких человек.

– Простите, сэр, – извинился он, увидев хозяина и поспешив ему навстречу.

Томас махнул рукой. Он уже сам снял пальто и теперь протянул его Данну.

– Кто-нибудь приезжал?

– Слуга мистера Ферье привез письмо, сэр. Оно в кабинете.

Томас стремительно пересек холл и вошел в кабинет. Письмо было прислонено к пресс-папье, на единственном свободном месте на столе. Томас не стал пользоваться тонким ножом для бумаг с костяной ручкой, а просто поддел клапан пальцем и вскрыл конверт.

Он читал стоя. Краткое послание гласило:

"Дорогой Томас. Ты и без моих слов знаешь, как глубоко я сочувствую твоему несчастью, и если бы имел хоть малейшую возможность помочь тебе, то сделал бы это. Но в данный момент у меня у самого дела в критическом состоянии. Как я уже говорил тебе во время нашей последней встречи, я вынужден закрыть завод в Шилдее. Если пара сотен могут тебе чем-то помочь, то готов предложить их тебе. Однако тысячу, к сожалению, я не осилю. Можешь заехать в любое время, ты знаешь, я всегда рад тебя видеть.

Джон".

– "Я всегда рад тебя видеть", – промолвил Томас, скрежеща зубами. Он просто не верил своим глазам. Смяв листок, Томас швырнул его поверх бумаг и с силой ударил кулаком по крышке стола. Затем уселся в кожаное кресло с высокой спинкой и понуро опустил голову. Армстронг, Хедли и вот теперь Ферье. А ведь Томас мог поклясться, что эти люди будут стоять за него насмерть, это же три лучших его друга. И сам он никогда ничего не жалел для них. Когда женился Патрик, старший сын Джона Ферье, Томас купил в подарок молодым столовое серебро стоимостью свыше шестисот фунтов, а к рождению их первого ребенка, своего крестника, он не пожалел денег на дорогой набор: чашку, тарелку и ложку. А теперь друг – Джон предлагает ему пару сотен. Уж лучше бы он поступил так же, как Фрэнк Армстронг, то есть полностью проигнорировал бы просьбу. В ответ на обращение к Фрэнку Томасу сообщили: "Мистер Армстронг с женой и дочерью уехал в Лондон на неопределенный срок…" А Ральф Хедли? Он был мелкий делец, можно сказать, вообще никто, и только с его, Томаса, помощью выбился в люди. Более того, все эти годы Томас увеличивал его доход за счет тех денег, которые проигрывал ему. В молодости Томас мог заключать пари на муху, ползущую по стеклу, и так и делал, ставя каждый раз по сотне фунтов. И с улыбкой отдавал свой проигрыш, потому что это был Ральф, а Ральф нуждался в помощи.

Поэтому, зная, как сильно он в свое время помог Ральфу, Томас и попросил его одолжить три тысячи. Этих денег хватило бы, чтобы внести залог за Дика, выплатить жалованье слугам и протянуть несколько месяцев. И что же ответил Ральф? Он прислал чек на триста фунтов и письмо, где объяснял, что ему предстоят расходы на свадьбу Маргарет, да еще у дьяволенка Джорджа деньги текут меж пальцев, словно вода. Возможно, позже, после свадьбы, когда он подведет итоги, он сможет еще чем-нибудь помочь.

Снисходительный тон, сквозивший в письме Ральфа, и тем более общий отказ друзей поддержать его в этот тяжелый момент подействовали на Томаса, как удар между глаз, заставив на время забыть о гордости и самолюбии. Но теперь оскорбления с новой силой напомнили о себе. Когда-то Томас мог бы оправдать подобное отношение друзей к себе завистью с их стороны, но сейчас ему было ясно: ими движет ненависть. Теперь он окончательно убедился в своих многолетних подозрениях – у него нет друзей. Эти люди так же ненавидели его, как многие другие до этого ненавидели его отца. Ведь он был Молленом. "Самец Моллен" – называли его "друзья" за то, что он оставил после себя множество незаконнорожденных детей, отмеченных его прядью. Да, он был Самцом Молленом, у которого, как заметил один остряк, "в окрестных горах целый гарем". Действительно, он наставил рога многим мужьям, но никогда не предавал друзей, никогда не покушался на их жен и всегда платил карточные долги. И, насколько он знал, ни один из его незаконнорожденных детей не голодал.

Раздался стук в дверь, и в кабинет вошел Данн с подносом.

– Я подумал, что вам захочется горячего, сэр.

– Да, конечно, Данн. – Томас посмотрел на дымящуюся чашку с горячим ромом, потянул носом и кисло усмехнулся. – Наверное, ром скоро закончится.

– Мне удалось припрятать несколько бутылок, сэр.

– Ох, это ты хорошо придумал, – снова кисло улыбнулся Томас. – Ром – лучшее успокоительное. – Отхлебнув глоток, он спросил: – Сколько вас осталось в доме?

Данн пошевелил губами, прежде чем ответить.

– Мистер Браун, мистер Твиди, миссис Брайдон и, разумеется, мисс Бригмор и Мэри Пил.

– Значит, шестеро.

– Да, шестеро, сэр, и еще двое слуг в конюшнях. Они останутся до тех пор, пока… – Голос Данна дрогнул, и он не закончил фразу.

– Да, понятно. А где сейчас мистер Твиди?

– Объезжает фермы, сэр. Как вы приказали, сэр, оставляет там минимум работников.

Томас бросил взгляд на стол и оглядел заполнившие его бумаги и счета. Затем сделал еще глоток рома.

– За свое будущее не волнуйся, Данн. Я дам тебе рекомендации, как только ты… как только скажешь, что уходишь. И посоветую тебе несколько домов.

– Я не тороплюсь с этим, сэр.

– Но ты не сможешь жить без денег, как и любой из нас. А уже на следующей неделе я не смогу платить вам всем жалованье.

– Я прекрасно осведомлен об этом, сэр. И все же не тороплюсь. Того же мнения миссис Брайдон, мистер Твиди, и, я уверен, вы можете рассчитывать на мистера Брауна.

Томас опустил голову.

Сорок слуг работало в доме и на фермах, и только шестеро из них изъявили желание остаться с ним до самого конца. Что ж, не такой уж плохой процент. Чего никак нельзя сказать о друзьях. Томас поднял голову и посмотрел на Данна.

– Передай всем мою благодарность, ладно? Я… я позже поговорю с каждым лично.

– Слушаюсь, сэр. – Данн собрался повернуться и выйти, но, остановившись, спросил: – Могу я узнать, сэр, как дела у мистера Дика?

Томас задумался на миг и почесал шею.

– Он держится молодцом, Данн. Я… я надеялся, что смогу освободить его под залог, но… – Томас хлопнул ладонью по лежавшему на столе скомканному письму, – боюсь, у меня ничего не выйдет. – Странно, что он мог вот так запросто, спокойным тоном разговаривать с дворецким, без обычной высокомерной властности в голосе и без фальшивой веселости, присущей беседам с друзьями.

– Мне очень жаль, сэр.

– Мне тоже, Данн. Кстати, где эти люди? – Томас не назвал их приставами.

– Двое в библиотеке, сэр, составляют опись книг, а третий в западном крыле, он описывает имущество спален.

– Как ты думаешь, сколько они еще будут торчать здесь?

– Дня два, а может, три, сэр.

Томас прищурился и немного помолчал.

– Послушай, Данн, кухарка уволилась три дня назад, так ведь? А кто же теперь готовит?

– Понимаете, сэр… – Данн слегка наклонил голову. – Миссис Брайдон и я, мы вполне справляемся, да и мисс Бригмор помогает. Она готовит для себя и детей.

– Спасибо, Данн.

– Вам спасибо, сэр.

Оставшись один, Томас сел в кресло и, подняв руки, крепко прижал пальцы к глазам. Он совсем забыл о детях, потому что не видел их несколько дней. Это она постаралась, чтобы девочки не попадались ему на глаза. Забавно, Томас мысленно назвал ее "она". Почему? Уж больно это интимное обращение к такой строгой с виду женщине. Но все же Анна добрая и ласковая. Хорошо, что она с девочками, что у них есть дом, куда они могут уйти, и в общей сложности двести фунтов годовых. Но смогут ли они жить на двести фунтов в год? Что ж, придется. Так, а сколько она получает? Томас выдвинул ящик стола, достал бухгалтерскую книгу и, открыв нужную страницу, нашел фамилию Бригмор. Анна Бригмор принята в качестве гувернантки с первого сентября 1844 года, жалованье сорок пять фунтов в год. Томас обратил внимание, что против ее фамилии не было никаких отметок относительно бесплатного пива, чая или сахара.

Сорок пять фунтов, они проделают большую брешь в бюджете из двухсот фунтов. А еще ведь нужна служанка. Мэри Пил… Что насчет ее жалованья? Томас перевернул несколько страниц. Мэри Пил, третья служанка на кухне, два фунта двенадцать шиллингов в год, бесплатное пиво, чай и сахар; повышена в должности до второй служанки, пять фунтов в год; в 1844 году повышена до должности служанки в детской, двенадцать фунтов в год, бесплатное пиво, чай, сахар.

Так, значит, еще двенадцать фунтов. И на питание для всех будет оставаться три фунта в неделю. Хватит ли этих денег? Сомнительно. Как можно будет жить на три фунта в неделю? Как можно накормить на эти деньги четверых человек?

…И что ты намерен предпринять?

Томасу показалось, что он буквально услышал этот вопрос. Мужчина медленно покачал головой из стороны в сторону. Если бы не Дик, он знал бы, что делать, поскольку остался без гроша и малейших перспектив на будущее. Томас знал, если даже удачно продадут всю собственность и вещи, то кредиторы не получат и двадцати шиллингов на каждый одолженный фунт.

Да черт с ними, с кредиторами. Гори они синим пламенем, каждый в отдельности и все скопом. Ведь все они, за редким исключением, ссужали деньги под завышенные проценты. Глядя на висевшие в ряд над каминной полкой гравюры с изображением сцен охоты, Томас спросил себя: почему же он не поступил так, как в данных обстоятельствах поступил бы любой другой, почему не отложил денег на черный день, когда имелась такая возможность? Вон, даже Данн проявил предусмотрительность и припрятал несколько бутылок рома. Можно биться об заклад, что каждый из слуг чем-нибудь да поживился. А он, что он сделал? Но разве мог он тайком спасать свои ценности, когда в доме поднялся переполох, когда с сыном случилась беда, когда дом заполнили представители закона, рассуждавшие о том, как в случае смерти пристава квалифицировать это убийство – непредумышленное или как убийство при смягчающих обстоятельствах. И, похоже, они склонялись к тому, что при любом подходе последует суровое наказание, поскольку жертвой оказался представитель закона. Да и ни один из его так называемых друзей не поверит, что Томас не припрятал чего-нибудь до или после инцидента с судебным приставом. Они скажут: только дурак мог бы позволить судейским отобрать все, а Самец Моллен далеко не дурак. Однако тот Томас Моллен, которого знал лишь он сам, оказался дураком, да и всегда им был.

Ладно, сейчас надо думать о Дике. Его обязательно следует вытащить из тюрьмы под залог, иначе до суда парень превратится в идиота. Слава Богу, что этот пристав, кажется, выживет, иначе о залоге не могло бы быть и речи. Залог назначили большой – тысячу фунтов.

Томас никогда не ожидал, что Дик так расклеится. До недавнего времени он считал, что у него растет крепкий парень. Или просто надеялся, что это так? Его собственный отец любил повторять: человек может не бояться разъяренного быка, если сам он сидит на лошади и держит в руках ружье. Но когда он встретится с быком пешим и без ружья, угадайте, кто первым бросится наутек?

И Дик встретился с быком в виде закона, оказавшись без ружья и без лошади. Когда сегодня Томас смотрел на сына в совершенно пустой комнате для свиданий, он почувствовал к нему одновременно жалость и презрение. Конечно, это его сын, но он сам виноват в несчастье, обрушившемся на них на всех. Из ложного чувства гордости Дик набросился на этого чертова неблагодарного лакея. А ведь не сделай парень этого, и между ним и Фанни Армстронг все было бы улажено, и без сомнения все в особняке были бы заняты в этот самый момент лихорадочными приготовлениями банкета по случаю их обручения. Теперь же Дику придется довольствоваться тюремным ужином из одного блюда.

Мысли Томаса снова вернулись к детям. Надо повидать их и приказать переселиться в коттедж, потому что атмосфера в доме невыносима ни для кого, а уж тем более для детей. Он медленно протянул руку и позвонил в колокольчик, подумав при этом: а каково будет чувствовать себя, когда на зов колокольчика никто не откликнется… ладно, наверняка он скоро узнает это.

Прошло несколько минут, прежде чем в дверях появился как всегда почтительный Данн.

– Слушаю вас, сэр.

– Передай мисс Бригмор, что я хочу поговорить с ней… пожалуйста. – Почувствовав, как воротник рубашки сдавил шею, Томас просунул под него палец. Никогда в жизни он не говорил своему дворецкому "пожалуйста". Иногда небрежно бросал "спасибо", но не более того. Неужели надо стать бедняком, чтобы научиться хорошим манерам? Да, как ни странно, но придется чему-то учиться в этот час испытаний…

Как только мисс Бригмор постучала в дверь кабинета, Томас немедленно пригласил ее войти. Осторожно закрыв за собой дверь, она неспешно подошла к столу и окинула Томаса открытым, без тени смущения, взглядом. Анна была благодарна хозяину за то, что он положил конец ее жизни девственницы и связанным с этим душевным мукам. Она никогда не считала девственность добродетелью и сомневалась в праве листа бумаги узаконивать естественное желание. А если женщина удовлетворяла это желание до подписания бумаги, то к ней приклеивали ярлык распутницы и шлюхи. Тогда как у мужчин удовлетворение страсти считалось вполне естественной процедурой, которая превращала его в лихого парня и настоящего мужчину. У Анны имелись свои тайные убеждения относительно прав мужчин и женщин, а особенно женщин. И только необходимость зарабатывать на жизнь заставила ее так долго скрывать свои взгляды и хранить девственность.

Она понимала, что если бы Томас Моллен не стал ее первым мужчиной, она продолжала бы относиться к нему с почтением и немного побаиваться. А теперь прошли и почтение и страх: она просто любила его.

– Садитесь… – Томас замялся, -…Анна.

– Благодарю вас. – Она не добавила "сэр". Раз уж он назвал ее по имени, то можно было обойтись и без титула.

– Хочу поговорить о детях. Я… не знаю, известно ли вам… – Томас прекрасно знал, что Анне все известно, поскольку каждый слуга в доме был посвящен в его дела. -…Но дети являются совместными владелицами коттеджа и ежегодного дохода в двести фунтов. – Он помолчал, облизнув губы. – Если вы намерены продолжить их воспитание, то они смогут выплачивать вам жалованье, и, вероятно, Мэри Пил то же, хотя на жизнь им будет оставаться мало. Боюсь, ваше питание будет довольно скудным, да и весь быт скромным, поэтому я… я пойму вас, если вы решите разорвать контракт.

Анне захотелось воскликнуть: "Не говори глупости!", но вместо этого она сказала:

– Я уже собрала все для переезда в коттедж с детьми, там наведен порядок, комнаты готовы… и для вас тоже. – Сделав паузу, женщина добавила "сэр". Ей показалось, что в данной фразе титул напрашивается сам собой. – Это на тот случай, если вы пожелаете временно поселиться там, пока не найдете другое жилье. Коттедж с виду кажется маленьким, но на самом деле он довольно просторный. Мы переставили мебель, повесили новые шторы, там теперь вполне уютно. Более того, я взяла на себя смелость перенести туда кое-что из принадлежавших вам вещей… некоторые мелкие предметы, которые, на мой взгляд, представляют определенную ценность.

– Что вы сделали? – Положив локти на стол, Томас подался вперед и повторил: – Что вы сделали?

– Я собрала некоторые предметы… и с помощью Мэри и детей мы перенесли их в коттедж, где надежно спрятали.

– Вот это да-а. – Лицо Томаса расплылось в улыбке, он покачал головой, глядя на сидевшую перед ним строгую женщину. Строгую, но хорошенькую. Он обратил внимание на ее привлекательность еще шесть лет назад, когда увидел впервые. Тогда Томас со смехом отметил про себя: "Да она, наверное, носит пояс целомудрия". Но, как ни странно, именно мисс Бригмор оказалась первой из домашних служанок, с которой он вступил в любовную связь. У Томаса было правило – никогда не заводить интрижки с домашней прислугой. Этому его учил еще отец: "Всегда чувствуешь себя неловко, когда у служанок в доме растут животы, а тебе приходится отрицать, что это твоя работа. Развлекайся подальше от дома, на худой конец, на фермах". Однако в Анне Бригмор было нечто такое, что влекло его к ней. Томасу не просто захотелось лишить ее девственности, у него появилось желание снять с нее вместе с одеждой напускную чопорность и обнажить для себя всю ее привлекательность. Девственности он ее лишил, чего нельзя было сказать о чопорности и строгости. Она по-прежнему оставалась мисс Бригмор, может, стала чуть помягче, но все же мисс Бригмор, даже тогда, когда он называл ее Анна.

Однако мисс Бригмор догадалась сделать то, о чем он должен был бы побеспокоиться сам, или хотя бы приказать кому-то. Ведь он мог сказать Брауну: "Проследи за тем, чтобы мои личные вещи были спрятаны в надежном месте". Интересно, сколько золотых запонок и прочей подобной мелочи Браун припрятал в свой собственный чемодан? Нет, Томас не обвинял Брауна, он вообще никого не обвинял, пусть тащат все, что сумеют. Но мисс Бригмор подумала не о себе, она подумала о нем, о его будущем. Странно, что помощь пришла с неожиданной стороны.

– Что вы взяли? – тихо спросил Томас.

– Наверное, предметов пятьдесят в общей сложности.

– Пятьдесят предметов? – не веря своим ушам переспросил Томас.

– Некоторые из них более ценные, например, две швейцарские табакерки и табакерка Людовика Шестнадцатого с эмалью.

– Пятьдесят! И среди них табакерка Людовика?

– Да.

– Но как вы догадались, что надо брать?

Мисс Бригмор слегка вскинула голову, и только после этого ответила:

– Я много читала о таких вещах. И кроме того, когда мне было шестнадцать, мои родители оказались в аналогичной ситуации.

Томас раскрыл рот и дважды кивнул головой.

– Они оказались в такой же ситуации?

– Да.

– И… и вам удалось спрятать некоторые личные безделушки до того, как?…

– Нет, нам не удалось. Вещей было мало, поэтому их пропажу сразу обнаружили. Последствия этой неудачной попытки оказались тяжелыми.

Томас снова кивнул.

– Да, конечно. Но, зная, какими тяжелыми могут быть последствия и сейчас, вы все же решились унести в коттедж пятьдесят предметов? Как вам это удалось?

– Я… я отобрала определенные предметы и приказала Мэри снести их в детскую. А потом мы прикололи или пришили их к… нижним юбкам, а некоторые удалось спрятать на теле.

В наступившей тишине Томас в изумлении уставился на мисс Бригмор.

– Должно быть, вы проделали все это до… несчастного случая, и несколько раз ходили в коттедж, ведь он все-таки находится далеко.

– Мы ходили всего два раза, и девочки восприняли это, как игру. Если… если вы придете в коттедж, то сами сможете оценить эти предметы. Я бы раньше сказала вам об этом, но у меня просто не было возможности.

Томас медленно поднялся с кресла, обошел стол. Остановившись рядом с мисс Бригмор, взял ее руку и крепко пожал.

– Сколько бы они ни стоили, Анна, десять пенсов или десять тысяч, спасибо вам, большое спасибо.

Мисс Бригмор заморгала, поджав губы, но затем ее лицо внезапно расслабилось, и она ласково улыбнулась Томасу.

– Жаль, что у меня было мало времени.

Томас пристально посмотрел на женщину.

– Мы сейчас же пойдем в коттедж. Возьмите детей. Пусть это будет выглядеть так, будто мы отправились на прогулку.

Спустя полчаса они прошли через ворота, которые Томас сам распахнул, с удивлением обнаружив, какие они тяжелые. И отправились в путь быстрым шагом, потому что день был холодный и пасмурный. Низкие тучи нависли над холмами, возможно, что вскоре пойдет снег. Однако через некоторое время Томас замедлил шаг, почувствовав, что задыхается, и пожурил девочек:

– Если хотите лететь галопом, пожалуйста, а уж я пойду легкой рысью.

Девочки убежали вперед, а мисс Бригмор осталась с Томасом.

Когда наконец они добрались до калитки коттеджа, Томас облокотился на нее и некоторое время так и стоял, разглядывая коттедж. Дом, выстроенный из серого гранита, мог противостоять ветрам и любой непогоде, и весь его облик был исключительно строгим. Затем Томас проследовал по узкой тропинке за мисс Бригмор, открывающей дверь ключом. Они вошли внутрь.

– Вот это да! – Томас остановился в небольшой прихожей, оглядываясь по сторонам. Он не первый раз посещал коттедж и помнил его как мрачное безликое место. Однако сейчас дом выглядел совсем иначе.

Из прихожей в комнаты вели пять дверей, все они были открыты. Томас шагнул к ближайшей от него слева. Там находилась гостиная, крохотная по меркам особняка, примерно пятнадцать на двенадцать футов. Но выглядела комната уютно, даже очень, несмотря на простую обстановку.

Томас повернулся к мисс Бригмор и улыбнулся, но в этот момент Констанция схватила его за руку.

– Дядя Томас, пойдемте, посмотрите столовую.

Томас позволил девочке утащить себя в соседнюю комнату. Столовую он тоже внимательно оглядел, кивая головой.

– Хорошо, очень хорошо, просто отлично. Вы будете счастливы здесь. – Он посмотрел на Констанцию, потом на угрюмую Барбару. В этом и заключалось одно из главных отличий между сестрами: Констанция всегда казалась счастливой, тогда как по виду Барбары никогда нельзя было определить, счастлива она или нет.

– Тебе нравится коттедж? – обратился Томас к Барбаре.

– Да, дядя Томас.

– И ты с удовольствием будешь жить здесь?

Барбара замялась на секунду.

– Да, дядя Томас.

– И я буду с удовольствием здесь жить, – вмешалась Констанция и снова схватила Томаса за руку. – Пойдемте посмотрим ваш кабинет.

– Мой?… – Томас оторвал взгляд от детей и взглянул на мисс Бригмор, но позволил Констанции вытащить его из столовой и привести в третью маленькую комнату. Здесь он увидел длинный узкий стол, кожаное кресло и диван. Стеклянные двери выходили на небольшую террасу.

– Это ваш кабинет, дядя Томас.

Томас обернулся, ища мисс Бригмор, но женщины в комнате не оказалось. Он заметил, как она поднимается по дубовой лестнице.

– А теперь посмотрим вашу спальню. – Проводя Томаса к лестнице, Констанция показала на две другие двери, выходившие из прихожей.

– Там туалетная комната, а там кухня. Но с кухней придется повозиться, потому что плита дымит.

Когда они поднялись на площадку второго этажа, Констанция подвела Томаса к одной из дверей.

– А это ваша спальня.

Комната была довольно просторной и почти такой же большой, как гостиная. Здесь стояли кровать на ножках, вместительный платяной шкаф, туалетный столик, однако главной достопримечательностью спальни было необычайно большое окно, из которого открывался вид на подножия холмов и возвышавшиеся позади них горы.

Томас повернулся к мисс Бригмор, остановившейся на пороге. Взгляд его говорил совсем не то, что он произнес:

– Вы просто преобразили этот дом, я помню его совсем невзрачным.

– Дядя Томас, а тут еще рядом есть туалет, и вам не придется…

– Констанция!

– Да, мисс Бригмор. – Констанция опустила голову, понимая, что коснулась деликатного вопроса, о котором не говорят вслух.

Мисс Бригмор поспешила распахнуть следующую дверь.

– Это… свободная комната, здесь может жить еще кто-то. – Она не сказала "мистер Дик". – А это детская.

– Хорошая комната, правда, дядя Томас? А в углу кровать для Мэри, она не хочет спать на чердаке.

– Да, дорогая, очень хорошая комната. – Томас погладил Констанцию по голове.

Четвертую дверь мисс Бригмор не стала открывать, а просто сказала:

– Это моя комната. – И потом, уже спускаясь по лестнице, добавила: – Если мы сможем обойтись без нижней туалетной комнаты, то я предпочла бы устроить там место для занятий.

– Как вам будет угодно, мисс Бригмор, как вам будет угодно, – согласился Томас.

В прихожей мисс Бригмор посмотрела на Барбару и спросила:

– Может, наберете дров для камина? Хорошо бы его разжечь, правда? И мы тогда выпили бы по чашке чая.

– Хорошо, мисс Бригмор. Пойдем, Конни, – Барбара взяла сестру за руку и утащила ее на улицу.

Анна взглянула на Томаса и прошептала:

– Они здесь.

Мужчина проследовал за ней в столовую и с изумлением наблюдал, как она опустилась на колени, скатала ковер и с помощью стамески подняла доску на полу. Запустив в отверстие руку, мисс Бригмор стала вытаскивать оттуда и передавать Томасу серебряные изделия, камеи и прочие вещи. Томас молчал и только качал головой.

Наконец все предметы перекочевали на буфет и круглый стол, Томас разглядывал их, не веря своим глазам. Взяв маленькую статуэтку китайского мандарина из фарфора "челси", он нежно, почти с любовью погладил ее пальцами. Взирая на статуэтку, Томас почувствовал, что не в силах вымолвить ни слова. Только одна эта статуэтка стоила пять сотен, если не больше, а еще здесь были три, нет, четыре табакерки. Томас дотронулся до золотой с эмалью табакерки Людовика XVI, провел пальцем по крохотному ожерелью, украшавшему тонкую шею камеи, изображенной на крышке.

Так, один за другим, он бережно брал в руки все эти предметы: две серебряные сахарницы Георга I; набор для специй… А когда дошел до китайской высокой пивной кружки, то обнял ее ладонями и прижал к груди, словно ребенка, которого когда-то потерял, а сейчас снова обрел. Посмотрев на мисс Бригмор, он тихо спросил:

– Что мне сказать вам, Анна?

Женщина взглянула ему прямо в глаза, но промолчала.

– Еще час назад я был отчаявшийся человек, но вы вернули меня к жизни.

Мисс Бригмор помолчала еще несколько секунд, а потом деловитым тоном поинтересовалась:

– Вы сможете их немедленно продать?

Томас отвернулся, закусил губу и кивнул.

– Да, Анна, я смогу их немедленно продать. Я знаю джентльмена в Ньюкастле, который помогает людям, оказавшимся в таком же положении, как и мы.

Мисс Бригмор не мигая уставилась на Томаса. Он сказал "мы".

– Конечно, он не даст мне и половины их реальной цены, но, во всяком случае, денег хватит, чтобы вытащить Дика…

Внезапно мисс Бригмор задохнулась, поскольку Томас почти оторвал ее от земли и заключил в объятья. А затем последовал поцелуй. Его большие, теплые и мягкие губы полностью поглотили ее рот. И когда поцелуй закончился, Анна испытала странное чувство – впервые в жизни она поняла, что такое ощущать себя женщиной, настоящей женщиной. С ней такого не было раньше, когда Томас приходил к ней в спальню, потому что он просто получал ее тело. А сейчас он взял ее сердце и душу.