За дверью подвинулся стул, прошаркали ноги, дверь открылась.
— Вы управляющий?
— Ну, — голос был тот же, что я слышал по телефону в приемной Элизии Моргенштерна.
В руке он держал грязный пустой стакан. Это был долговязый мулат с короткими курчавыми волосами. Худое узкое лицо с хитрыми глазами. Большие уши. Его толстый нос, видно, имел обыкновение лезть куда не надо. В общем, тренированное лицо, при желании на нем ничего не прочтешь, лицо, сохраняющее спокойную непроницаемость. Он был в расстегнутом жилете, без пиджака, на манжетах голубые запонки с металлическими застежками.
— Мне нужен мистер Ансон.
— Двести четвертый.
— Там его нет.
— Прикажете утопиться?
— Понял, — сказал я. — Это у вас всегда так или сегодня у вас день рождения?
— Пошел ты, — сказал он. — Катись отсюда. — Он начал закрывать дверь. Потом открыл ее и опять добавил: — Прогуляйся. Давай-давай… — Таким образом разъяснив свою мысль точнее, он стал опять закрывать дверь.
Я придержал ее. Он нажал со своей стороны, от чего наши лица оказались рядом. «Пять долларов», — сказал я.
Это его сломало. Он открыл дверь так резко, что мне пришлось быстро шагнуть вперед, чтобы не боднуть его головой в подбородок.
— Входи.
В комнате была встроенная кровать и все остальное строго по прейскуранту, включая бумажный абажур и стеклянную пепельницу. Комната была выкрашена в цвет яичного желтка. Не хватало еще жирных черных пауков по стенам — для полного сходства с бредом шизофреника.
— Садись, — сказал он, запирая дверь.
Я сел. Мы осмотрели друг друга.
— Пива? — предложил он.
— Спасибо.
Он открыл две банки пива, налил свой грязный стакан и потянулся за вторым таким же. Я сказал, что буду пить из банки.
— Двадцать центов, — сказал он.
Я дал ему двадцать центов.
Он сунул монеты в жилетный карман, не отводя от меня глаз. Потом подтащил стул, сел, раздвинул свои костлявые колени и свалил свободную руку между ними.
— Пятерка мне не помешает, — сказал он.
— Это хорошо, — сказал я. — Я, собственно, не собирался ее вам давать.
— А? Умник, — сказал он. — Ты поспокойнее. У нас тут чистое уважаемое заведение. Никаких штук тут не будет.
— Заведение хорошее, — сказал я. — Наверху только что свиньи не хрюкают.
Улыбка у него получилась широкая. Так, сантиметра на два.
— Мы и не таких видели, — сказал он.
Я достал бумажник, выбрал одну карточку. Это была не моя. На ней было написано: «Джеймс Б. Поллок. Следователь страховой компании». Я попытался вспомнить, кто такой Джеймс Б. Поллок, и не смог. Тогда я отдал карточку рыжему.
Он прочел ее и потер уголком кончик носа.
— Деловой? — спросил он, не отводя глаз от моего лица.
— Камушки, — ответил я.
Он задумался. Пока он соображал, я прикинул, беспокоит ли его это дело или нет. Похоже, что нет.
— Иногда и к нам попадают, — протянул он. — Никуда не денешься. Но, на мой взгляд, непохоже. Слабоват жилец.
— Может, меня зря побеспокоили, — сказал я и описал ему Джорджа Ансона Филипса, живого Джорджа Ансона Филипса в этом его коричневом костюме, темных очках, соломенной шляпе с этой желто-коричневой ленточкой. Интересно, куда делась шляпа. Там ее не было. Наверное, выбросил — решил, что слишком бросается в глаза. Его соломенная шевелюра была не Лучше.
— Похоже на него?
Он подумал, прежде чем ответить. Потом кивнул, — да. Его темные глаза смотрели настороженно, крепкая сухая рука держала карточку у губ.
— Не раскусил я его, — сказал он. — Да, боже, нигде ж не написано, какого цвета уголовники и какой формы. Он тут уже месяц. Если б его по виду можно было определить, он бы здесь не сидел.
Потом он сказал:
— Мистеру Палермо это не понравится.
— Мистеру Палермо?
— Хозяину… Через дорогу живет. Держит похоронное бюро. Этот дом его, и других хватает. Собственно, вся округа его, понял? — Он подмигнул мне. — Держится в тени. Шума не любит.
— Ладно, пока он там сидит в тени, или играет с трупами, или что он там сейчас делает, пойдем-ка пошарим в комнате.
— Ты меня расстраиваешь, — коротко ответил мулат.
— Это меня не беспокоит, — сказал я. — Пошли наверх пошарим в комнате. — Я бросил пустую банку из-под пива в корзину, она ударилась об край и прокатилась полкомнаты, дребезжа и прыгая.
Он вдруг встал, расставил ноги, потер ладонь о ладонь.
— Ты что-то говорил о пятерке, — он пожал плечами.
— Это было давно, — сказал я. — Я передумал. Пойдем вскроем комнату.
— Повтори это еще раз… — Его правая рука потянулась к бедру.
— Если ты собираешься достать пушку, то мистеру Палермо это не понравится.
— К чертям мистера Палермо, — сказал он, в голосе вдруг зазвучала ярость, лицо налилось кровью.
— Мистеру Палермо будет приятно узнать, что ты о нем думаешь, — сказал я.
— Слушай, — сказал он очень медленно и опустил руку. — Слушай. Я тут сидел, думал выпить бутылочку-другую пива. Или три. Или девять. Кого это касается? Я никого не трогал. Был чудный день. И намечался чудный вечер, тут пришел ты. — Он рубанул воздух рукой.
— Пойдем наверх, проверим квартиру, — сказал я.
Он выбросил вперед обе руки со сжатыми кулаками. Завершая движение, раскрыл пальцы на всю длину. Лицо его дергалось.
— Если бы не работа, — сказал он.
Я раскрыл рот.
— Хватит! — заорал он.
Не надевая пиджака, он нахлобучил шляпу, вытащил из ящика связку ключей, открыл дверь и мотнул мне головой — на выход. Лицо у него все еще было диковатое.
Мы поднялись по лестнице. Матч окончился, началась танцевальная музыка. Очень громкая музыка. Мулат выбрал из связки ключ и вставил его в замок номера 204. Из комнаты напротив сквозь грохот оркестра вдруг истерически закричала женщина.
Он вынул ключ и оскалился. Подошел к двери напротив, забарабанил в нее кулаком. Ему долго пришлось стучать, прежде чем на него обратили внимание. Тогда дверь распахнулась, и на пороге появилась блондинка в оранжевых брюках и зеленом пуловере. Она уставилась на нас загадочными глазами, один из которых распух, а на втором синяк всего пару дней как прошел. На шее тоже был кровоподтек, а в руке она держала стакан.
— Выметайтесь, и живо, — сказал мулат. — Вы меня уже достали. И не ждите, что буду просить дважды. В другой раз приду с полицией.
Девушка обернулась и крикнула через плечо, стараясь перекричать радио:
— Эй, Дел! Этот черный говорит, чтоб мы выметались. Ты ему врежешь?
Радио вдруг умолкло, скрипнуло кресло, и за спиной девушки появился плотный брюнет, отшвырнул ее в сторону одной рукой и выпятил на нас челюсти. Не мешало бы ему побриться. На нем были брюки, туфли и майка.
Он расставил ноги в дверях, прочистил горло и сказал:
— Эй вы! Я только что пообедал. У меня был дрянной обед. И никому не советую давить мне на горло. — Он был очень пьян, но опыта в этом деле ему было не занимать.
Мулат сказал:
— Вы слышали меня, мистер Хенч. Выключите радио и прекратите. И все это быстро.
— Слушай, ты… — начал тот, кого назвали Хенчем, и каблуком правой ноги нацелился на левый ботинок мулата.
Тот не стал ждать, когда ему наступят на ногу. Худощавое тело отскочило назад, связка ключей полетела в сторону и звякнула о дверь № 204. Он сделал округлое движение у бедра, и в его руках оказалась обтянутая кожей дубинка.
Хенч сказал «Ага!», забрал в ладони две полные горсти воздуха, сжал кулаки и кинулся вперед.
Мулат втянул его дубинкой по макушке, девушка опять закричала и бросила стакан с виски в лицо своему приятелю. То ли потому, что теперь это было безопасно, то ли просто по ошибке — не знаю.
Хенч развернулся слепым мокрым лицом, споткнулся и кинулся в комнату, на каждом шагу рискуя приземлиться на нос. Кровать была раскрыта, он оперся на нее коленом и сунул руку под подушку.
Я сказал:
— Осторожно, пистолет.
— Управлюсь, — ответил мулат сквозь зубы, и его правая, уже пустая, скользнула под расстегнутый жилет.
Хенч сидел на кровати. Он повернулся, держа в правой руке короткий черный пистолет. Оружие он держал не за рукоятку, а на раскрытой ладони, и тупо глядел на него.
— Брось его! — резко сказал мулат и вошел к комнату. Блондинка тут же прыгнула ему на спину и, отчаянно визжа, ухватила за шею. Его качнуло, он выругался и стал отмахиваться.
— Дай ему, Дел! — визжала блондинка. — Хлопни его.
Хенч, скорчившись, сидел у кровати, держа на открытой ладони пистолет. Потом медленно поднялся на ноги и глухо пробормотал:
— Да это не моя пушка.
В коридоре хлопнула дверь и послышались шаги — к нам кто-то идет.
Я сказал:
— Брось пистолет, Хенч.
Тот взглянул на меня, озадаченные глаза посмотрели вдруг очень трезво.
— Да это не моя пушка, — сказал он, плоско держа револьвер на ладони. — У меня «кольт» тридцать второго калибра, полицейский.
Я вынул оружие из его ладони. Он не сопротивлялся, просто сел на кровать, медленно почесал макушку — от тяжелых раздумий лицо его скривилось.
— Куда же к черту… — Голос замер, он потряс головой, поморщился.
Я понюхал ствол. Из него стреляли. Я вытащил магазин и через отверстие в нем сосчитал патроны. Их было шесть. Плюс один в стволе, итого семь. Это был автоматический восьмизарядный пистолет тридцать второго калибра. Из него стреляли. Если никто не перезаряжал магазин, выстрел был один.
Мулат уже сбросил с себя блондинку. Он швырнул ее в кресло и стал вытирать царапину на щеке.
— Сходи-ка за полицией, — сказал я. — Из этого пистолета стреляли, да и тебе пора уже знать, что в комнате напротив лежит труп.
Хенч глупо посмотрел на меня, а потом сказал спокойным, разумным голосом:
— Понимаешь, друг, это просто не мой пистолет.
Блондинка очень театрально рыдала в кресле. Мулат очень тихо вышел за дверь.