17

Милях в двадцати от города к северу от шоссе открывался бульвар цветущих кустарников и уходил в сторону холмов. Бульвар тянулся около мили и вдруг исчезал — на повороте начиналась асфальтированная дорога, которая уходила в холмы. Это и была Айдл-Вэлли.

За поворотом стоял небольшой белый домик с черепичной крышей. Над крыльцом козырек и светящаяся надпись: «Айдл-Вэлли. Пост охраны». Распахнутые створки ворот открывают блестящий знак «Стоп». Дорога перед воротами освещена прожектором.

Я остановился. С крыльца мою машину рассматривал человек в форме с шерифской звездой на груди и с револьвером в открытой кожаной кобуре.

Он подошел к машине.

— Добрый вечер. У меня не отмечен номер вашей машины. Это частная дорога. С визитом?

— Еду в клуб.

— В какой?

— «Айдл-Вэлли-Клаб».

— «Восемь-семь-семь-семь». Так мы его здесь называем. Вы имеете в виду заведение мистера Морни?

— Именно.

— Вы не член клуба, как я понимаю.

— Нет.

— Я должен проверить. Связаться с кем-либо из членов или из тех, кто здесь живет. Вы понимаете, здесь частные владения.

— Меня зовут Филип Марлоу, — сказал я. — Мне нужно встретиться с Эдди Прю. Он секретарь мистера Морни.

— Подождите, пожалуйста.

Он подошел к домику и сказал что-то в открытую дверь. Второй человек в форме наклонился к коммутатору. Сзади ко мне подъехала машина и засигналила. Из-за двери домика послышался стук пишущей машинки. Охранник, который разговаривал со мной, обернулся, взглянул на вторую машину и помахал рукой — проезжайте. Меня обогнал длинный зеленый кабриолет с тремя ошалелого вида девицами на переднем сиденье, все три с сигаретами. Машина скользнула в темноту и исчезла за поворотом.

Человек в форме вернулся ко мне и облокотился на дверцу моей машины.

— Все в порядке, мистер Марлоу. Отметьтесь, пожалуйста, у охранника при клубе. Это в миле отсюда по правой стороне дороги. Там освещенная стоянка и номер на стене. Просто номер: восемь-семь-семь-семь. Пожалуйста, отметьтесь у охранника.

— Зачем мне отмечаться?

Он держался очень спокойно, очень вежливо и очень твердо.

— Мы должны точно знать, куда вы едете. В этой долине есть что охранять.

— А если я не отмечусь?

— Вы шутите, что ли? — спросил он.

— Нет. Я просто хотел узнать.

— Вас начнут искать несколько патрульных машин.

— А сколько вас человек в охране?

— Извините, — сказал он. — Вам по этой дороге. Около мили, с правой стороны.

Я посмотрел на пистолет у него на поясе, на эмблему, приколотую к рубашке.

— И это называется демократией, — сказал я.

Он оглянулся, сплюнул на дорогу и нагнулся к окну машины.

— Вы не один такой, — сказал он. — Я знал нескольких ребят из клуба имени Джона Рида. Это было не здесь.

— Товарищ, — определил я.

— Нет, — сказал он. — Но беда в том, что все в этой дерьмовой стране попадает не в те руки.

— Осторожней, — сказал я.

— С другой стороны, разве те ребята хуже своры денежных мешков, которая здесь окопалась?

— Может, ты и сам когда-нибудь сюда переберешься, — сказал я.

Он опять сплюнул.

— Я не стал бы здесь жить, даже если б мне платили пятьдесят тысяч в год и укладывали спать в шифоновой пижаме с ниткой жемчуга на шее.

— Я этого и предлагать не буду, — сказал я.

— Предложить можете в любое время, — сказал он. — Днем или ночью. Просто предложить, а потом посмотрим, что будет.

— Ладно, поеду-ка я отмечусь у охранника при клубе, — сказал я.

— Скажите ему, пусть идет к чертовой матери через свою левую штанину, — продолжил он. — Скажите, это я так просил передать.

— Я так и сделаю, — сказал я.

Сзади подъехала машина, просигналила. Я двинулся вперед. Через сотню метров темный лимузин сдул меня с дороги ревом сигнала и пролетел мимо с шорохом, похожим на шелест падающих листьев.

Ветра здесь не было, и лунный свет в долине был так силен, что тени казались выбитыми ножом гравера.

За поворотом передо мной открылась вся долина. Тысяча белых домов по склонам холмов, десять тысяч светящихся окон, и звезды, вежливо нависшие над ними, — не очень близко, ввиду бдительности патрульных машин охраны.

Выходящая к дороге стена клуба была слепой, без двери и без окон на первом этаже. Номер был небольшой, но ярко светился фиолетовым неоном: 8777. Ничего больше. В стороне под гнутыми фонарями стоял ряд машин, разделенных белыми линиями на гладком черном асфальте. Швейцары в сверкающих чистотой костюмах двигались в огнях фонарей.

Дорожка огибала здание. Глубокое бетонное крыльцо с навесом из стекла и стали было едва освещено. Я вышел из машины и получил карточку с ее номером. Карточку я отдал человеку в форме за маленькой стойкой при входе.

— Филип Марлоу, — сказал я. — Посетитель.

— Благодарю вас, мистер Марлоу. — Он записал у себя мою фамилию и номер машины. И вернул карточку мне, и поднял трубку телефона.

Негр в белой двубортной ливрее с золотыми эполетами и в фуражке с широкой золотой лентой открыл мне дверь.

Фойе выглядело как кадр из мюзикла про красивую жизнь. Масса света и роскоши, музыка, туалеты, играют только звезды, сценарий самый захватывающий, и мелодрама лезет из всех щелей. Мягкий скрытый свет освещает стену так, что кажется, она уходит в небо и не кончается, а над ней мигают настоящие звезды. По ковру надо ходить в болотных сапогах — нога утопает. В глубине свободно изгибается и уходит вверх сверкающая хромом и белой эмалью лестница с широкими ступенями, покрытыми паласом. У входа в ресторан сытый метрдотель небрежно держит под рукой стопку меню в тисненных золотом корочках.

Вход в бар был слева от дверей. Там стоял спокойный полумрак, и вдоль неясного сияния зеркальной стойки бесшумно двигался бармен. Из дамской комнаты, подправляя пальцем помаду на губах, вышла высокая красивая брюнетка в платье цвета морской волны с рассыпанными по нему золотыми блестками и повернулась к входу в зал. Из зала послышались звуки румбы, и она покачивала головой в такт музыке. У входа ее ждал жирный коротышка с красным лицом. Он вцепился толстыми пальцами в ее руку и впился в нее глазами.

Ко мне подошла девушка в нежно-розовом кимоно, приняла у меня шляпу и пренебрежительно осмотрела мой костюм.

В проходе появилась девушка с лотком сигарет. На голове ее был плюмаж, а одежды как раз столько, чтобы завернуть зубочистку. Одна обнаженная нога была серебряная, вторая — золотая.

Я вошел в бар и опустился на кожаный табурет у стойки. Тихонько позвякивало стекло, мягко светили огни, тихие голоса шептали о любви, или десятипроцентной скидке, или о чем они шепчутся в таких местах.

Высокий, привлекательный мужчина в сером, божественно скроенном костюме вдруг поднялся из-за столика у стены, подошел к стойке и принялся громко и внятно отчитывать бармена. Ругал он его долго и при этом произнес как минимум девять слов, которые не полагается произносить высоким, привлекательным мужчинам в хорошо сшитых серых костюмах. Разговоры прекратились, все обернулись на него.

Бармен стоял совершенно неподвижно и смотрел ему в лицо. У бармена были курчавые волосы, смуглая кожа и широко поставленные внимательные глаза. Он не двигался и ничего не отвечал. Высокий в сером костюме закончил свою речь и вышел из бара. Все, кроме бармена, проводили его глазами.

Бармен медленно прошел к тому концу стойки, где сидел я, остановился, не глядя в мою сторону, на лице ничего, только заметно побледнел. Затем он повернулся ко мне и спросил:

— Да, сэр?

— Мне нужно поговорить с парнем по имени Эдди Прю.

— Да?

— Он здесь работает.

— Работает здесь кем? — Голос был ровный и сухой, как песок.

— Это тот парень, который ходит за спиной вашего хозяина. Не знаю, понятно ли я сказал.

— А, Эдди Прю, — принялся аккуратно протирать стойку полотенцем. — Ваше имя?

— Марлоу.

— Марлоу. Выпьете пока что-нибудь?

— Сухого мартини будет достаточно.

— Мартини. Сухой. Очень-очень сухой.

— Идет.

— Будете есть его ложкой или ножом и вилкой?

— Нарежь тонкими ломтиками, — сказал я. — Я его просто пожую.

— По дороге в школу, — сказал он. — Положить вам в пакетик маслину?

— Врежьте мне им по роже, — сказал я, — если вам от этого станет легче.

— Спасибо, сэр, — сказал он. — Сухой мартини.

Он отошел на пару шагов, потом вернулся, перегнулся через стойку и сказал:

— Я ошибся при приготовлении напитка. Джентльмен мне на это указал.

— Я его слышал.

— Он мне говорил об этом, как джентльмены обычно говорят о таких пустяках. Большие шишки любят указывать тебе на твои маленькие ошибки.

— Да.

— Всем дал послушать. Поэтому я подхожу сюда и практически оскорбляю вас.

— Я догадался, — сказал я.

Он задумчиво посмотрел себе на руки.

— Просто так, — сказал он. — Совершенно незнакомого человека.

— Все дело в моих больших голубых глазах, — сказал я. — Они так нежно смотрят.

— Спасибо, друг, — сказал он и спокойно пошел к себе.

Я видел, как он говорил по телефону у другого конца стойки. Потом он взялся за шейкер. Когда он принес мне стакан, он был уже спокоен. Коктейль у него получился отличный.

Загрузка...