Золотой дублон Брашера

22

За мной послышались быстрые шаги, кто-то несколько раз позвал меня, я, не оставливаясь, дошел до середины первой гостиной. Там я остановился, она подбежала ко мне, запыхавшись, глаза едва не выскакивают из очков, на волосах прыгают смешные маленькие зайчики от низких окон.

— Мистер Марлоу! Пожалуйста! Пожалуйста, не уходите. Ей нужно поговорить с вами. Она очень хочет вас видеть.

— Будь я проклят. У вас на губах сегодня губная помада. Здорово вам идет.

Она схватила меня за рукав:

— Пожалуйста!

— Скажите ей, пусть утопится, — сказал я. Даже Марлоу может потерять терпение. — Скажите ей, чтобы она дважды утопилась, если одного раза не хватит.

Я взглянул на ее руку, державшую меня за рукав, и легонько по ней похлопал. Она быстро отняла руку, глаза у нее стали круглые.

— Пожалуйста, мистер Марлоу. Она должна поговорить с вами. У нее неприятности.

— У меня тоже неприятности, — сказал я. — Я по горло в неприятностях. Чего вы плачете?

— Но ведь я в самом деле очень люблю ее. Я знаю, она может нагрубить и быть резкой, но сердце у нее — чистое золото.

— К черту ее сердце! — сказал я. — Я не намерен связываться с ней настолько, чтобы мне нужно было в этом разбираться. Она старая толстомордая врунья. С меня хватит. Похоже, она в самом деле глубоко закопалась, но я раскопками не занимаюсь. Я хочу, чтобы мне говорили правду.

— Ах, я совершенно уверена, что если бы вы были терпеливее…

Без всякой задней мысли я положил ей руку на плечо. Она подпрыгнула, как укушенная, в глазах ее мелькнул ужас.

Мы стояли, глядя друг на друга, и тяжело дышали — я разинутым от изумления ртом, она с плотно стиснутыми губами, ноздри ее дрожали. Лицо ее побелело, словно его неумело напудрили.

— Слушай, — медленно проговорил я, — с тобой что-то случилось, когда ты была еще девочкой?

Она кивнула, очень быстро.

— Тебя испугал мужчина или что-то в этом роде, да?

Она опять кивнула. Закусила губу маленькими белыми зубками.

— И с тех пор ты такая?

Она просто стояла передо мной — белая как полотно.

— Послушай, — сказал я, — я не сделаю ничего, что может тебя испугать. Никогда.

На глазах ее появились слезы.

— Если я к тебе прикоснулся, — сказал я, — то сделал это так же, как прикоснулся бы к стулу или к двери. Я ничего не хотел тебе сделать. Ты понимаешь?

— Да, — она наконец произнесла одно слово. В глубине ее глаз все еще корчилась паника, это было видно сквозь слезы: — Да.

— Я ничего не хотел тебе сделать, — сказал я. — Со мной можно быть спокойной. Больше при мне беспокоиться не о чем. Или возьмем Лесли. Он человек спокойный. Ты знаешь, что на него можно положиться, мы-то с тобой это понимаем…

— Ах, ну конечно, — сказала она. — Конечно. — Для нее Лесли был тузом из колоды. Для нее. Для меня он был просто ноль.

— Или взять старую винную бочку, — сказал я. — Грубая женщина, беспардонная, думает, что может скалы грызть, кричит на тебя, но в общем она ведет себя по отношению к тебе вполне достойно, разве нет?

— Конечно, мистер Марлоу. Она чудо. Я хотела вам сказать…

— Я понимаю. Но почему ты не можешь забыть эту историю? Разве он все еще рядом — этот человек, который тебя обидел?

Она прижала ладонь ко рту и смотрела на меня из-за руки, как с балкона.

— Он умер, — сказала она. — Он выпал из… выпал… из окна.

Я оставил ее жестом:

— А, это тот… Я слышал о нем. И все не можешь забыть?

— Нет, — серьезно сказала она и покачала головой, не отнимая руки от лица. — Не могу. И, кажется, не смогу. Миссис Мердок, она все время говорит мне, чтобы я забыла. Она подолгу говорит со мной, уговаривает меня забыть. Но я просто не могу.

— Было бы много лучше, — сказал я, — если б она заткнулась на возможно более долгий срок. Она просто не позволяет тебе забыть.

Она посмотрела на меня удивленно и несколько обиженно:

— Да это ведь не все, — сказала она. — Я была у него секретаршей, а она была его женой. Он был ее первым мужем. Естественно, она и сама не может забыть. Конечно, не может.

Я почесал ухо. Похоже, такое дело под уголовную статью не подходит. На лице ее теперь не было никакого выражения. Она, кажется, не воспринимала, что я стою рядом с ней. Я был исходящим откуда-то голосом, голосом без тела. Почти ее внутренним голосом.

Тут у меня возникла одна из смешных и не очень надежных идей.

— Слушай, — сказал я, — из тех, кто здесь бывает, кто-нибудь действует на тебя так вот сильно? Сильнее, чем все остальные?

Она осмотрелась. Я тоже. Ни под стульями, ни за шкафом никого не было, никто не подслушивал из-за двери.

— Почему я должна вам это говорить? — выдохнула она.

— Ты не должна. Тебе просто так хочется.

— Обещайте, что никому не скажете — никому в целом свете, даже миссис Мердок.

— Уж ей-то ни в коем случае. Обещаю.

Она открыла рот, на ее губах появилась смешная заговорщицкая улыбка, и тут все поломалось. Голос ее замер, в горле пискнуло. Зубы стучали.

Мне хотелось дать ей хорошего пинка, но я боялся прикасаться к ней. Так мы и стояли. Ничего не происходило. Мы просто стояли. Я съежился до размеров комариного рыльца.

Она повернулась и убежала. Я слышал ее шаги в коридоре. Хлопнула дверь. Я пошел за ней. Она рыдала в своей комнатке. Я постоял за дверью, послушал. Я ничем не мог помочь. Вряд ли кто-нибудь смог бы.

Я вернулся по длинному коридору к застекленной двери, постучал и просунул в дверь голову.

— Кто-то старается запугать эту девочку до смерти, вы не знаете, кто? — спросил я.

— Убирайтесь из моего дома, — проговорила она своими жирными губами.

Я не пошевелился. Вдруг она хрипло рассмеялась.

— Вы считаете себя умным человеком, мистер Марлоу?

— Ну, не люблю хвастать, — ответил я.

— Тогда, может быть, вы сами выясните.

— За ваш счет?

Она пожала тяжелыми плечами:

— Возможно. Не исключено. Кто знает?

— Вы никого не купили, — сказал я. — А мне все еще предстоит разговор с полицией.

— Я никого не купила, — сказала она, — и ни за что не платила. И за возврат монеты… Я рада признать, что за монету вы уже получили. А теперь убирайтесь. Вы на меня тоску нагоняете. Невыразимую.

Я захлопнул дверь и пошел назад. За дверью рыданий уже не было. Там было очень тихо. Я прошел дальше.

Я вышел из дома. И постоял на крыльце, слушая, как с шорохом выгорает на солнце трава. За углом дома послышался звук мотора, двигатель взревел, и на дорожку выкатил серый «Меркурий». За рулем сидел Лесли Мердок. Увидев меня, он остановился.

Лесли вышел из машины и быстро подошел ко мне. Он был одет по-летнему: кремовые брюки, черно-белые ботинки с лакированными носами, легкий спортивный пиджак, в кармашке черно-белый платок, кремовая рубашка без галстука. На лице темные очки с зелеными стеклами.

Он подошел вплотную ко мне и сказал тихо и как-то застенчиво:

— Вы, кажется, считаете меня большим ослом?

— По поводу этой истории с дублоном?

— Да.

— Это никак не повлияло на мое мнение о вас, — сказал я.

— Вы понимаете.

— Вы хотите что-то сказать?

Он неопределенно повел плечами отлично сшитого пиджака.

Его дурацкие рыжеватые усики блеснули на солнце.

— Кажется, я люблю производить хорошее впечатление, — сказал он.

— Ничем не могу вам помочь, мистер Мердок. На меня произвела хорошее впечатление ваша преданность жене. Если вы это имеете в виду.

— A-а. Вы думаете, я говорил неправду? То есть вы думаете, я говорил все это, чтобы защитить ее?

— Я не исключаю такой возможности.

— Понимаю, — он сунул сигарету в длинный черный мундштук, который вытащил из-за броского платочка в кармане. — Ну что ж, видимо, следует считать, что я не произвел на вас хорошего впечатления. — Движения его глаз смутно виделись за зелеными стеклами — рыбки, мечущиеся в глубоком пруду.

— О какой ерунде мы говорим, — сказал я. — Все это ничего не значит. Ни для вас, ни для меня.

Он поднес спичку к сигарете и затянулся.

— Понимаю, — сказал он. — Извините, что заговорил об этом, это было очень глупо.

Он повернулся на каблуках, вернулся к машине и сел за руль, я проводил глазами его машину, потом двинулся. По дороге я подошел к маленькому негритенку и слегка погладил его по голове.

— Сынок, — сказал я ему, — ты единственный нормальный человек во всем этом доме.