Золотой дублон Брашера

30

Входная дверь открылась, потом тихо закрылась.

Нависла тишина, как повисает в воздухе дыхание в безветренный морозный день. А потом страшный крик, переходящий в стон отчаяния.

Мужской голос, напряженный от ярости, произнес:

— Не очень плохо. Но и не слишком хорошо. Попробуй еще раз.

Женский голос сказал:

— Боже, это Луис! Он мертв!

Мужской голос произнес:

— Я могу ошибаться, но мне все еще кажется, что от него воняет.

— Боже мой! Он мертв, Алекс. Сделай что-нибудь, ради бога. Сделай же что-нибудь!

— Да, — сказал тяжелый, напряженный голос Алекса Морни. — Следовало бы. Мне следовало бы сделать, чтоб ты выглядела так же, как он. С кровью и всем остальным. Мне следовало бы превратить тебя в такой же холодный, такой же гнилой труп. Нет, я не стану этого делать. Ты и так уже прогнила насквозь. Замужем за мной восемь месяцев и обманывала меня с этим куском тухлятины. Боже мой! О чем я думал, когда связался с такой дешевкой, как ты?

В конце он почти кричал.

Женщина опять застонала.

— Перестань, — сказал он. — Зачем, ты думаешь, я тебя сюда привез! Ты никого не обманула… За тобой следили неделями. Вчера вечером ты была здесь. Я был здесь. Я был здесь уже сегодня. И я все видел. Твою помаду на сигаретах, стакан, из которого ты пила. Я прямо вижу, как ты сидишь на ручке его кресла, гладишь его жирные волосы, а потом пускаешь пулю ему в висок, пока он мурлычет, как мартовский кот.

— Алекс… милый… не говори таких страшных вещей.

— Актриса, — сказал Морни, — юная актриса. Прекрати изображать истерику. Мне нужно знать, что тут делать? Какого черта я, по-твоему, сюда приехал? На тебя мне теперь наплевать. Да, на тебя мне уже наплевать, моя драгоценная светловолосая убийца. Но мне небезразлична моя судьба, моя репутация и моя работа. Например, вытерла ли ты отпечатки с револьвера?

Молчание. Звук удара. Женщина застонала — ей было больно, она была уязвлена в самое сердце. Хорошо это у нее получилось, натурально.

— Слушай, ангел мой, — сказал Морни, — оставь эти игры. Я сам снимался в кино, я профессионал в этих вещах. Прекрати. Ты сама скажешь все, даже если мне придется таскать тебя за волосы по всему дому. Итак, ты протерла ручку револьвера?

Она вдруг рассмеялась. Неестественный смех, но приятный — ясный и звенящий. Потом она так же внезапно перестала смеяться.

Ее голос произнес:

— Да.

— А свой стакан?

— Да, — голос очень спокойный, холодный.

— И оставила на револьвере его отпечатки?

— Да.

Он помолчал с минуту, размышляя.

— Вряд ли это их обманет, — сказал он. — Почти невозможно оставить убедительные отпечатки мертвого человека. Ну, ладно. Что ты еще вытерла?

— Ничего. Ох, Алекс, пожалуйста, не будь так груб.

— Замолчи. Постой, покажи мне, как ты это сделала, где ты стояла, как держала револьвер.

Она не шелохнулась.

— Забудь про отпечатки, — сказал Морни. — Я знаю, как сделать лучше. Гораздо лучше.

Она прошла по комнате, и мне стало видно ее через щель между занавесками. На ней были зеленые брюки, свободный жакет и алый тюрбан с золотой змейкой на голове. Лицо ее было в слезах.

— Бери револьвер! — заорал Морни. — Ну!

Она наклонилась к креслу, разогнулась — в руке ее был револьвер. Она вытянула руку с револьвером в направлении двери.

Морни не произнес ни слова, не пошевелился.

Ее рука задрожала, револьвер заплясал в воздухе. Губы у нее дрогнули, рука упала.

— Я не могу, — выдохнула она. — Я должна была застрелить тебя, но я не могу. — Револьвер упал на пол. Он переместился, и мне стало видно его.

Морни быстро оттолкнул ее в сторону, вытащил из кармана платок, поднял револьвер обернутой рукой.

— Ты не могла, — сказал он. — Ты не могла меня убить.

Он открыл барабан револьвера, сунул руку в карман и вытащил несколько патронов. Покатав патрон между пальцами, он вставил его в гнездо. Потом так же вставил еще четыре патрона, закрыл барабан, провернул его так, чтобы со стволом совпадало определенное гнездо. Затем он положил револьвер на пол и выпрямился.

— Ты не могла меня застрелить, — проговорил он, — потому что в револьвере была всего одна пустая гильза. Теперь он опять заряжен. Барабан поставлен как надо. Был сделан один выстрел. И твои отпечатки на револьвере.

Она стояла неподвижно, глядя на него распахнутыми глазами.

— Я забыл сказать тебе, — тихо проговорил он, — что это я вытер отпечатки с револьвера. Приятно быть уверенным, что на нем именно твои отпечатки. Я был уверен, но мне хотелось быть совершенно уверенным. Понимаешь?

— Ты собираешься выдать меня?

Он стоял спокойно, лицом ко мне. Темный костюм, надвинутая на лоб шляпа. Мне не видно было его лица. Но я догадывался, с каким выражением на лице он сказал:

— Да, ангел мой, я собираюсь выдать тебя.

— Понимаю, — сказала она и посмотрела ему в глаза. В ее лице появилось неожиданное достоинство, на этом слишком ярком лице девушки из кордебалета.

— Я собираюсь выдать тебя, мой ангел, — произнес он медленно, наслаждаясь этим. — Некоторые будут меня жалеть, а кто-то будет смеяться надо мной. Но моему бизнесу это не повредит. Ни в коей мере. Этим и хорош мой бизнес. Немного гласности в нем не помешает.

— То есть теперь я для тебя просто рекламная девочка, — сказала она очень спокойно. — Не считай, конечно, что теперь никто не заподозрит тебя самого.

— Именно, — сказал он. — Именно.

— А как насчет мотива? — спросила она холодно.

— Этого я не знаю. И не интересуюсь. Вы с ним что-то затевали. Эдди проследил тебя до Банкер-Хилл, где ты встретилась с парнем в коричневом костюме. Ты что-то ему передала. Эдди оставил тебя и стал следить за этим парнем. Потом ему пришлось отцепиться от него — тот его, кажется, заметил. Не знаю, о чем тут идет речь. Я знаю только одно: вчера на Банкер-Хилл в номерах был убит человек по фамилии Филипс. Ты ничего об этом не слышала, детка?

— Я ничего об этом не слышала. Я не знаю никаких Филипсов, и по странному стечению обстоятельств у меня нет манеры бегать по улицам и убивать людей из чистого девичьего любопытства.

— Но ты только что застрелила Вэнниэра, милая, — сказал он почти нежно.

— Ах да, — припомнила она. — Конечно. Мы же придумывали мотив убийства. Ты уже придумал или нет?

— Ты можешь придумать это со своими сутенерами, — проговорил он.

— Скажем, ссора влюбленных. Или еще что-нибудь.

— А может быть, — сказала она, — он просто был похож на тебя, когда напьется. Может быть, за это я его и убила.

Он замер.

— Не такой уродливый, — продолжала она, — не такой старый и толстый. Но с такой же самоуверенной рожей, как и ты.

— Вот как, — сказал Морни. Ему было больно.

— Это подойдет? — тихо спросила она.

Он шагнул вперед и ударил ее. Она отлетела к стене и села, раскинув длинные ноги по полу, прижав руку к лицу и глядя на него снизу очень синими глазами.

— Наверное, тебе не стоило этого делать, — сказала она. — Может быть, тебе это так просто не сойдет.

— Ничего, ты переживешь. Тебе это будет нетрудно. Уж я-то знаю. С твоими-то взглядами на жизнь. И ты пройдешь все это до конца — твои отпечатки уже на револьвере.

Она медленно поднялась, не отнимая руки от лица. Она улыбнулась.

— Я знала, что он мертв, — сказала она. — Что в двери остался мой ключ. Я просто хочу поехать в город и заявить, что я его убила. Но не смей больше ко мне прикасаться, если хочешь спокойной жизни. Да. Я поеду в полицию. С ними я буду чувствовать себя гораздо надежнее, чем с тобой.

Морни повернулся, и я увидел его пустые белые глаза и подрагивающий шрам на щеке. Он прошел к двери, щелкнул замок. Блондинка постояла минуту, оглянулась через плечо на труп, передернула плечами и исчезла.

Дверь захлопнулась, послышались шаги по дорожке. Потом хлопнули дверцы машины, взревел мотор, машина уехала. Тишина.