Золотой скорпион

Глава 30

Едва за нею закрылась дверь, Ильдар с размаху ударил кулаком об стол, так, что золотая стрекоза подпрыгнула и едва не свалилась на пол. Каримову даже показалось, что она переступила тонкими лапками, чтобы сохранить равновесие.

Вот как его тут сохранить, это чертово равновесие!? Как, наконец, вычеркнуть из своего сердца Машку? Шутка ли, почти двадцать лет, как они врозь. За эти годы чего только не бывало между ними: и ссорились, и мирились, и зависали по нескольку дней в загородных санаториях или у него в доме, не вылезая из постели даже позавтракать и пообедать. Между этими вспышками влечения друг к другу у него романов было – не счесть, да и она от одиночества не страдала. Он еще дважды женился, она растила детей.

До недавнего времени Ильдар втайне надеялся, что оба они набегаются, нагуляются и в итоге все-таки будут вместе. Снова поженятся и станут коротать остаток века вдвоем. И внуков будут нянчить. И умрут в один день.

А что теперь? Машка влюбилась в Иловенского. Пожалуй, никого и никогда она так не любила, как Павла. Ну, может быть, его, Ильдара, в самом начале, еще в студенческие годы.

Вот сейчас она плакала из-за Павла. У нее такие глаза, когда плачет, невозможные, невыносимые. Убойное оружие. Машка знает об этом и иногда умело пользуется. Но когда она, как сейчас, плачет искренне и от горя, Ильдар душу готов вытрясти из того, кто это горе ей причинил. Конечно, он ревновал к Иловенскому и первое время ненавидел его, но сейчас все изменилось. Изменилось, когда Каримов понял, что между Машей и Павлом все очень серьезно, понял, что она может быть счастлива с Иловенским. И не нужна ей спокойная старость с бывшим мужем, она нашла того, кого всю жизнь искала.

Да и Ильдар был теперь не один. В его доме и в его жизни появилась Вера. Вера Травникова, Машкина подруга, которая по ошибке едва не отправила его на тот свет. Потом она ухаживала за ним, когда он был совершенно беспомощным и передвигался в инвалидной коляске. Поставила на ноги и заставила снова работать и радоваться жизни. Строго говоря, поставила Каримова на ноги Ядвига Дубова с ее удивительными лекарствами, созданными на основе целебных трав. И Травникову от наркомании тоже вылечила Ядвига. Но без Веры Ильдар и лечиться бы не стал. Теперь он чувствовал себя обязанным ей. Признательность за заботу, за участие, за внимание переросла в последнее время в нечто большее. Может, это нечто еще нельзя было назвать любовью, но еще чуть-чуть…

Ильдар давно понял, что Вера с ее покорностью, обожанием в глазах и… да что уж там – с большой мягкой грудью и крутыми бедрами, Вера – именно та женщина, которая ему больше всего подходит. И с нею «коротать старость» будет еще приятнее, чем с Рокотовой.

Жизнь входила в новое спокойное русло и обещала течь полноводной рекой без излишних волнений в берегах богатства и нового бизнеса, у Маши с Павлом, у Ильдара с Верой. Только-только воцарилось долгожданное равновесие…

И опять Машку несет в какую-то непонятную историю с никому не нужными выборами. И работу она ставит с какого-то перепуга выше личного счастья. А Павел? Вообще не ясно, почему он вдруг решил бросить Рокотову. Или не решил? Как дети малые, в самом деле! Ильдар схватил телефонную трубку.

– Пашка, ну ты, блин, и козел!

– Что?

Иловенский поднялся прямо посреди заседания и, не обращая внимания на неодобрительные взгляды членов комиссии, вышел в холл.

– Ты за свои слова отвечаешь? – зло процедил он в трубку.

– А ты как думаешь? – выпалил Ильдар Каримов. – Ты долго над нею измываться собираешься, а?

– Над кем?

– Над кем! Над Машкой! Ты думаешь, за нее вступиться некому? Думаешь, она будет одна-одинешенька по тебе у окошка плакать? Да вот фиг тебе!

– Да с чего ты взял, что я над ней измываюсь? Что у вас там происходит?

– Ты учти, – не слушал его Каримов, – я тебе за ее слезы горло перегрызу, да и Тимка тоже. Я же думал, что вы с нею любите друг друга, только потому и ушел в сторону, решил между вами не стоять, думал, она с тобой будет счастлива. И что?

– И что?! Ильдар, да остановись ты, ради Бога! – взмолился Иловенский. – Ты действительно никакого права не имеешь вмешиваться в наши отношения. С тобой Маша сто лет как в разводе, сын ваш вырос. И вообще, я не понимаю, какие у тебя ко мне претензии?

– Ты решил ее бросить. Так?

– Нет, – удивился Павел, – не так. С чего ты взял?

– Нет? Так какого черта ты ей не звонишь? У нее уже от одного упоминания твоего имени слезы текут. Решил уйти – так поступил бы, как мужик. Объяснился бы с ней…

– Незачем мне с Машей объясняться. Никуда я не ухожу, Ильдар. Это она, похоже, решила меня бросить. Просто не хочет в этом сознаться. Я ведь думал, что она замуж за меня выйдет, переедет ко мне в Москву. И вдруг она принимает предложение новой работы, предпочитает мне карьеру. И что я должен делать? Радоваться вместе с нею?

Ильдар помолчал, потом вдруг спросил:

– А она знает?

– О чем?

– О том, что ты ее собрался в жены брать и в Москву перевозить.

– Конечно, знает!

– То есть ты сделал ей официальное предложение, и она…

– Не делал я официального предложения, но я думал, она и так понимает.

– Ах, вот оно что, – вздохнул Ильдар. – Значит, она мне правду сказала: никакого предложения не было. Это ты для себя решил, что любишь ее и хочешь, чтобы она была твоей женой. А ей об этом ты сказать забыл.

– Ничего я не забыл. Она же знает, что я ее люблю.

Павлу Иловенскому совершенно не хотелось обсуждать свои чувства к Маше с ее бывшим мужем, к которому до сих пор ее ревновал. Ильдар знает Рокотову дольше и лучше, он каждый день с нею рядом, в одном городе, их столько связывает: и сын, и теперь вот бизнес. Павел вдруг болезненно осознал, что и поплакаться она тоже пришла именно на Ильдарово плечо.

– Слушай, Павел, а почему она должна знать о твоих чувствах? Вот поверь моему опыту: Машка терпеть не может, когда за нее что-то там решают, а ее ставят перед фактом. А ты даже и перед фактом ее не поставил. Ты второй год резину тянешь, замуж не зовешь. Почему она должна о чем-то догадываться? Она ждала от тебя решительных действий, но не дождалась. И что ей, самой тебя под венец за шиворот тащить? Так на это не надейся. Она, наверное, отчаялась и решила сама строить свою жизнь, без тебя. Да еще подвернется сейчас какой-нибудь воздыхатель, и пошлет она тебя…

– Ильдар, – сдался Иловенский, – что мне делать? Может, мне прямо сейчас к ней поехать и просить ее руки?

– Это как минимум! – усмехнулся Ильдар. – Да поторопись, а то я могу тебя и опередить.

– Как опередить!?

– Никак. Шучу я.

– Ты сказал – как минимум. Но она ведь может мне в сердцах и отказать. Что я тогда буду делать?

– Вот если откажет, тогда и думать будешь. Тогда придется тебе бросить свою Москву, подать в отставку, купить дом в Ярославле и перебраться поближе к Машке. Будешь ей каждую ночь под окном серенады петь, пока она тебя не простит. Я тебя даже на работу в свою компанию возьму. Хочешь быть моим замом?

– Спасибо тебе на добром слове, – скривился Иловенский.

– Мамочка, отвлеки охрану, я хочу уехать без них.

Мать Павла Иловенского поджала губы, встревожено глядя на сына и боясь даже спросить, что случилось. У нее в голове мелькал калейдоскоп самых ужасных и предположений, а он, конечно, ничего не замечал, занятый сборами. В сумку летели вещи, заставлявшие думать о самом страшном: футболки, спортивный костюм, старый связанный ею теплый свитер.

Увидев этот свитер, мать не выдержала:

– Павлик, что ты такое натворил?

– Ой, даже не спрашивай, – вздохнул он. – Не исключено, что я своими руками всю свою жизнь разрушил.

– Тебя посадят в тюрьму? – прошелестела мать и, испугавшись своих слов, закрыла рот ладонью.

– А? Почему в тюрьму? – удивился Павел. – В какую тюрьму?

– Павлуша, скажи мне, что ты сделал? Ты взял деньги? Много? Можно ведь отдать, продать дом, все продать…

Он сел на диван, потряс головой. Что ж он мать-то так перепугал?

– Мамочка, успокойся. Я ничего не брал и не крал. И в тюрьму меня никто не посадит. Просто я у тебя дурак. Я чуть было Машу не потерял. Обидел ее, повел себя, как идиот. Все, еду к ней в Ярославль. Пока она меня не простит и не выйдет за меня замуж, не вернусь. Плевать на все.

– Ты у меня действительно дурак, – покачала головой мать.