Золотой скорпион

Глава 45

До конца рабочего дня Маша Рокотова не досидела. Что толку торчать в своем кабинете и пугать своим видом коллег, если ни о чем, кроме вчерашнего происшествия думать невозможно? Ей все хотелось вспомнить лицо нападавшего, но вспомнить то, чего не видела, она не могла, поэтому всякий раз представляла разные знакомые ей лица. Ей даже стало казаться, что у нападавшего было лицо Садовского. Конечно, быть этого не могло, преступник был явно моложе и крупнее ректора. Просто тот был следующим, кто оскорбил ее, нападавший – действием, Садовский – словом. Но не менее ужасно и болезненно. И вдруг ей вспомнилось то, чего вчера она не поняла, будто и не услышала: Садовский сказал, что любит ее. Я тебя так любил, вот как он сказал. Боже, какой ужас! Любил? Да если б Маша знала об этом, не стала бы связываться с ним с самого начала. Теперь понятно все бездействие ректора вкупе с упертостью в желании переизбираться. Он просто хотел, чтобы она была с ним рядом. Но только он-то ей не нужен!

Теперь, когда Маша вспомнила эти слова Садовского, ей стало немножко легче. Теперь она уже могла надеяться, что справится и с другими своими проблемами. А с ректором ей пусть поможет справиться Ильдар. Через полчаса она уже подъезжала к коттеджному поселку, где он жил.

Дом у Каримова был ужасный, похожий одновременно на минарет и русский терем, какое-то нагромождение башенок, балкончиков, стрельчатых окон. Тяжеловесный внизу и легкомысленный сверху. Такое было впечатление, что первый и второй этажи проектировании совершенно разные люди, непримиримые антагонисты. Хорош был забор: высоченный и глухой, неприступный, как Великая китайская стена, с видеокамерами, угрожающе склонявшими любопытные головы в сторону пришедшего.

Маша Рокотова приехала на такси, ей не хотелось, чтобы о ее визите сюда знал Иловенский. В крайнем случае, она всегда сможет оправдаться, что приезжала к Вере Травниковой.

– Машка, что ж ты не позвонила, – защебетала Вера, – я ехала с работы, могла тебя захватить. Знаешь, мне Ильдар купил машину… Или, может, я зря…

– Вера, перестань! – отмахнулась Рокотова. – Сколько можно! Знаешь, мне Павел предложение сделал.

– Правда?! Только не говори, что ты решила подумать. Ты, конечно, подруга, не без привета, но не до такой же степени, чтоб такому мужику отказывать.

– Да не собираюсь я ему отказывать. Только вот он надеется, что я в Москву к нему перееду.

– И что?

– Не хочу я в Москву. Лет мне уже много, и все я прожила здесь, у меня в Ярославле родственники, друзья, знакомые. Дети у меня здесь свою собственную жизнь строят. И вдруг я все брошу и сорвусь в город, где, кроме Павла, меня никто не ждет. А как я там работу найду?

– Какую работу? Ну ты даешь! Если ты выйдешь за Иловенского, тебе никогда больше не придется работать, поверь, он обеспечит тебя выше крыши!

– Так разве я из-за денег за него замуж собираюсь? – удивилась Маша.

– А из-за чего?

– Я его люблю…

– Так он же страшненький и толстенький, – широко распахнула голубые глаза Вера.

Кажется, подруга и в самом деле не верила, что Рокотовой может нравиться несимпатичный и угрюмый политик. Но статус, статус! Вот из Травниковой получилась бы замечательная жена публичного человека. Она до тонкостей разбиралась в хитросплетениях субординаций и светских интриг. Много лет работая секретаршей высшего пилотажа, она научилась блестяще организовывать жизнь руководивших ею мужчин. Она и теперь с удовольствием и умением взялась за Каримова. Любимые Машиным бывшим мужем черные свитеры, джемперы и тенниски уступили место белоснежным рубашкам и дорогим, почти драгоценным, костюмам. В его доме сменилась мебель, а на работе он никого теперь не принимал без предварительного согласования визита с референтом, все той же Травниковой. Агрессивный автомобиль «Вольво» был заменен на респектабельный «Порше» вкупе с персональным водителем. Теперь Ильдар правильно питался, посещал нужные встречи, заводил полезные знакомства, занимался спортом дважды в неделю, играл в бридж с вице-губернатором и раз в месяц выезжал на три дня отдохнуть и подлечиться в дорогой местный спа-отель. Рокотова могла поспорить, что через год-два Ильдар не сможет обходиться без Травниковой, отрастит круглый животик и огромное самомнение и переедет в нормальный дом, выстроенный по всем канонам олигархического благосостояния и Вериного представления о семейной жизни.

– Ильдар уже приехал? – спросила Маша, ей не хотелось обсуждать с подругой достоинства и недостатки ее предстоящего замужества.

– Пока нет, он вообще теперь подолгу торчит на работе, но к восьми обещал быть. А ты к нему по какому вопросу?

Рокотовой показалось, что подруга сейчас вытащит ежедневник и предложит ей записаться на прием к господину Каримову на будущую среду.

– Вер, иди ты в баню, я по личному вопросу. Налей лучше чаю.

– Ой, сейчас, только у меня к чаю-то ничего нет. Мне показалось, что Ильдар полнеть начинает, так я его на диету посадила, никаких пирожков-тортиков не покупаю.

– Да наплевать на пирожки.

– Нет, погоди, я сейчас сгоняю в магазин, куплю чего-нибудь.

– Вера, перестань.

Но Травникова уже побежала в холл.

– Нет уж, с кем я еще сладким побалуюсь, как не с тобой? Я сейчас.

Дверь за ней захлопнулась, Маша осталась в доме одна.

Она прошлась по гостиной, полупустой после Вериной мебельной ревизии. Теперь здесь не было уютных глубоких кресел, сидя в которых они с Ильдаром любили поболтать за бутылочкой хорошего вина. Дивана, хм… Того самого дивана тоже не было. Иногда на них накатывала такая тоска друг по другу, что подниматься в спальню – не было сил. Они и засыпали потом на этом диване, обнявшись. Теперь эти воспоминания уже не волновали, а всего лишь грели душу. Впрочем, и вспомнить-то прежнюю обстановку было непросто, сейчас здесь были другие кресла, домашний кинотеатр и круглый столик посреди ковра. Вот и все.

По узкой лестнице Маша поднялась было наверх, но остановилась на площадке и передумала входить в комнаты. Ей не хотелось видеть и знать, как Ильдар с Верой живут. Спят ли вместе, или у каждого – своя комната? Пусть живут, как знают. Она уже не имеет никакого права вмешиваться и расстраивать их отношения. Вера все время пыталась рассказывать об их жизни, о ссорах, мелких стычках и примирениях, но Маша слушала молча, о подробностях не расспрашивала, хотела дать понять, что ее это не интересует.

И сегодня Маша приехала только по делу, только попросить Ильдара помочь ей выйти из игры и объяснить Садовскому причины ее предательства. Она не могла говорить с ректором сама, но и совсем ничего не сказать, тоже казалось невозможным. Это ужасное нападение, то, как она полуголая бежала во двор университета, а Садовский даже не остановился, чтобы помочь ей и выяснить, что случилось, его самоуверенная бездеятельность, его странная и не нужная ей любовь – все это было Маше глубоко противно. Она даже решила, что переведет сына в другой вуз, если в этом выборы выиграет Садовский, а это их общий с Ильдаром сын, вот пусть и поможет.

Она еще немного побродила по гостиной, зашла на кухню и, решив, что подруга вот-вот вернется, поставила чайник. Грустно улыбнулась, ощутив некоторую неловкость. До того, как в доме поселилась Травникова, Рокотова чувствовала здесь себя почти хозяйкой. В кухне тоже все было новым, незнакомым и слишком модным. Интересно, а как теперь выглядит кабинет? Если Вера похозяйничала и там, значит, Ильдар действительно сдался и, может быть, даже влюбился: раньше он не допускал никакого вторжения женщин на эту заповедную территорию, даже домработница вытирала пыль и пылесосила здесь под его надзором. В двери не было замка, но запрет входить туда в отсутствие хозяина был много крепче.

Маша вошла в кабинет и облегченно вздохнула. Все здесь было точно таким же, как раньше: старомодные деревянные панели на стенах, бордовый ковер на полу, на окнах – тяжелые портьеры с кистями, книжный шкаф вдоль самой длинной стены, огромный рабочий стол и возле него высокое кожаное кресло, маленький журнальный столик, такой же тяжеловесный, как его большой брат и похожий на него, как слоненок на слона. Сукно на столе, ковер, портьеры, еще два больших кожаных кресла и диван у противоположной стены – все глубокого бордового цвета. Каримов говорил, что цвет этот бодрит его и помогает сосредоточиться.

Маша подошла к рабочему столу. За исключением массивной канцелярской подставки красного дерева, подаренной ею пару лет назад, и ноутбука, на поверхности была только одна вещь, но зато какая! Удивительная золотая стрекоза размером с мужскую ладонь стояла на тонких лапках, будто бы совсем не касаясь стола. Бордовое сукно отражалось в ее тонких блестящих крыльях, золотом брюшке и крупных фасетчатых глазах, от этого насекомое казалось зловещим, но все равно – прекрасным. Это, конечно, была та самая стрекоза, из-за которой Вера поссорилась с Ильдаром. Он на днях рассказывал об этой ссоре Тимуру, а тот Маше. Вроде бы у старшего Каримова снова возникли подозрения, что Травникова принимает наркотики. Но ничего удивительного, что Вере привиделось, будто золотое насекомое ползло по столу. И дело было не в наркотиках, Маша была уверена, что с этой бедой подруга покончила раз и навсегда еще в прошлом году. Дело было в невероятном впечатлении правдоподобности, которое производила стрекоза. Вера просто увидела игру света в изящных изгибах статуэтки, испугалась и смахнула вещицу со стола. Своим подозрением и необоснованной яростью Ильдар очень обидел Травникову, кажется, они до сих пор не окончательно помирились.

Надо же, какое искусство! Какое наслаждение любоваться этим совершенством! Маше захотелось непременно прикоснуться к удивительной стрекозе. Оглянувшись на дверь, ведь и она боялась, что Ильдар застанет ее здесь, Рокотова провела пальцем по золотой спинке. На мгновение ее ладонь оказалась прямо над кончиком хвоста стрекозы. Маша почувствовала очень болезненный укол и, вскрикнув, отскочила.

Ей вдруг стало дурно: затошнило, закружилась голова, и потемнело в глазах. Маша схватилась рукой за горло, ей не хватало воздуха. Ощупью нашла она кожаный диван и опустилась на него. За дверью послышались шаги. Слава Богу, Вера пришла, надо попросить у нее воды… Дверь открылась, на пороге возник Ильдар.

– Что ты делаешь здесь, позволь спросить? – рявкнул он.

Маша опешила.

– Я же просил тебя сюда не заходить и ничего здесь не трогать, так какого черта?

Он подошел к столу и с пола поднял золотую стрекозу. Маша и не заметила, что смахнула статуэтку на ковер. Недавняя дурнота прошла, остались только испуг и недоумение: почему Ильдар так себя с ней ведет? Почему он с такой нежностью смотрит на стрекозу, будто это самое дорогое в его жизни?

Маша поднялась с дивана и подошла к Каримову.

– Ильдар…

Но он не дал ей договорить, ошпарил злым взглядом и вдруг схватил за ворот шелковой блузки. Тонкая ткань затрещала, и Машу захлестнула липкая паника: так же точно вчера трещала на ней одежда.

– Ты что!

Ильдар впился ртом в ее губы с силой, до боли. Не поцелуй, а пытка. Маша попыталась отстраниться, она не могла, не хотела… Или могла? Или хотела? Каримов не отпускал, а Маша уже и не вырывалась. Ей вдруг стало жарко, что-то вспыхнуло внутри, растеклось от живота по всему телу, неся жгучую боль, боль, от которой не хотелось избавляться.

А он целовал ее жесткими ледяными поцелуями в губы, в шею, в грудь. И Маша первый раз в жизни не делала ничего, она просто отдалась мужчине и не понимала, почему так легко сдается, ведь любит она совсем другого. Другого! Но она не помнила – кого.

Ильдар и всегда был резок и ненасытен, но теперь даже груб и причинял ей скорее страдание, чем удовольствие, но страдание это было стократ слаще любого удовольствия. Было горячо дышать, и дыхание превращалось в пялящий вихрь, отрывавший душу от тела и поднимавший ее куда-то под потолок. С высоты этого странного полета Маша видела себя и Ильдара прямо на багровом сукне стола, но странно – одежда на ней будто бы была совсем чужая, незнакомая, и волосы слишком светлые и длинные, так подстать очень белой коже. Просто видение было фантазией, не имеющей ничего общего с реальностью.

Опьяненная чудесными ощущениями, Маша ждала неповторимого завершения, потрясающего финального аккорда и с удивлением обнаружила, что страсть ее мало-помалу гаснет, и возвращается способность мыслить и сознавать себя. И Ильдар стал мягче, нежнее, спокойнее. Он целовал ее теперь почти бережно, дыхание его уже не жгло, становилось ровнее и спокойнее. Словно… Словно все происходило наоборот. От грандиозного финала обратно к нежной прелюдии, к первой ласке, первому прикосновению. Наконец, он поднял Машу со стола, притянул к себе, едва коснувшись губами ее губ. Потом отстранил и посмотрел в глаза. И взгляд у Каримова был каким-то усталым, печальным и почти болезненным.

Маша открыла было рот, но Ильдар приложил палец к губам, взял ее за руку и, потянув за собой через комнату, усадил на диван. И вдруг – вышел из кабинета, оставив ее одну.

Через мгновение дверь снова распахнулась, вошла Вера Травникова.

– Вот где ты! А я тебя…

Разом вспомнив о беспорядке в своей одежде, обо всем, что только что здесь произошло, подумав о том, что Вера столкнулась с Ильдаром в коридоре и обо всем догадается, Маша Рокотова опрометью бросилась прочь.

– А я тебя ищу, – автоматически закончила Вера и, ошеломленная, села на подлокотник дивана. – Дурдом.

Вдалеке, на кухне, засвистел закипевший чайник.