Звезда Любви

Глава 10

Умолкли последние аккорды вальса, а Мишель все продолжал держать руку Полины в своей ладони, не отрывая взгляда от серо-голубых печальных глаз. Очнувшись, он с сожалением выпустил ее пальчики из своей руки и проводил девушку к Лукомскому и Докки, но не ушел, а стоял рядом с ними, разрываясь между желанием остаться в ее обществе и необходимостью вернуться домой и посвятить Павла в то, что она рассказала ему.

— Идите же, Ваше сиятельство, — шепнула Полина, прячась за раскрытым веером. — И так уже упущено слишком много времени, как бы поздно не было.

Долгий взгляд, которым они обменялись, был красноречивей всех слов.

— Только следуя воле обстоятельств, — тихо ответил Михаил, — я покидаю Вас нынче. Но в другой раз, сударыня, Вам не удастся так легко избавиться от моего общества!

Полина едва заметно улыбнулась. Внимание этого сильного, уверенного в себе мужчины было как бальзам для ее израненного сердца. Она безошибочно почувствовала проявленный к ней интерес и более всего удивилась именно тому, что этот интерес не оставил ее саму равнодушной, хотя князь и не осыпал ее комплиментами, как большинство светских знакомых, добивающихся ее внимания. Было так странно рядом с ним вновь почувствовать себя живой, словно оттаяла какая-то часть души, скованная холодом, и от того словно крылья выросли за спиной. Там, где еще недавно были только боль и отчаянье, вдруг затеплилась надежда, крохотный огонек, теплая искра чувства. Я еще буду счастливой, обязательно буду! — пообещала Полина самой себе, провожая глазами высокую фигуру Горчакова.

Мишель спешил. Приехав домой, он сразу направился в спальню, которую предоставил в распоряжение Шеховского. Поль спал, но Горчаков, особо не церемонясь, просто встряхнул его за плечо.

— Какого черта?! — подскочил Шеховской, но увидев приятеля, успокоился. — Который час? — бросил он, всматриваясь в лицо Горчакова в призрачном свете единственной свечи.

— Два часа, — отозвался Мишель. — Извини, но новости таковы, что я не мог ждать до утра. Я у Вильегорских виделся с Полин.

Павел тяжело вздохнул. Упоминание сестры Жюли вновь растравило душу, напомнило о собственной глупости и эгоизме. Не самые приятные воспоминанья, — вздохнул он и вопросительно посмотрел на Горчакова, ожидая продолжения. В конце концов, ведь не о Полин же он пришел говорить с ним, ворвавшись в спальню посреди ночи?

Полина Львовна, — иронично улыбнулся Мишель, — просила передать тебе дословно: если у тебя осталась хоть капля порядочности, и тебе не безразлична судьба Жюли, то ты должен поспешить. Неделю назад Кошелев увез сестру в Кузьминки. Зазноба твоя, оказывается, сговорена с соседом Кошелевых, бароном Четихином.

— Слышал о таком, — нахмурился Павел, запуская пальцы в густые кудри. — Когда ты сказал, неделю назад?! Матерь божья, это ж времени сколько потеряно! — прошептал он потрясенно.

— Потому я и не стал дожидаться. Собирайся-ка ты наутро в Ильинское, — похлопал его по плечу Горчаков. — Сергей Львович на долгих поехал. Ежели на почтовых вслед пуститься, нагнать не нагонишь, но все ж до венчания должен успеть, не сразу же в церковь они поедут? О деньгах не думай! — уже стоя на пороге, добавил Михаил.

Проснувшись, Жюли сползла с постели и босиком прошла к зашторенному окну. Отодвинув портьеру, она замерла в каком-то странном оцепенении. Три дня минуло с тех, пор как она и брат вернулись в Кузьминки. Парк вкруг усадьбы, наливавшийся великолепием красок осени, когда она уезжала из дому, уже успел растерять весь свой яркий убор, и ныне выглядел голым и унылым. Девушка не замечала того, что дрова в печи давно прогорели, и прохлада окутала комнаты, а ледяной пол холодил босые ступни, — внутри нее было также холодно и пусто, как в парке за окном.

Ей почему-то казалось, что день этот будет непременно серым и унылым, что природа будет скорбеть вместе с ней, но, вопреки ее ожиданиям, восток занялся нежным румянцем рассвета, предвещая ясный солнечный день. Горестно вздохнув, она выпустила бархат портьеры из своих пальцев и бросила быстрый взгляд на подвенечное платье, заботливо разложенное руками Пелагеи на кресле. Платье было изумительным: поверх белоснежного атласа надевался чехол из газа, вышитый по подолу искусными руками неведомой ей мастерицы. По дороге домой они заезжали в Москву, и брат уплатил за это платье двойную цену, перекупив заказ у модистки. Предназначалось оно другой юной барышне, но не было вовремя оплачено, чем и воспользовался Серж. Фата из французского кружева, которое ей отдала Полин перед отъездом, была столь же тонкая и воздушная, что походила на морозный узор на стекле. Но Жюли, глядя на всю эту красоту, с содроганием подумала о том, что настал тот злосчастный день, когда она должна будет, покорившись воле брата, встать в храме подле барона и произнести обеты и клятвы, которые навечно свяжут ее с ненавистным ей человеком. Вчера, когда барон приезжал к ним в имение, чтобы вручить ей свадебный подарок, — белую шаль из тонкой шерсти, дабы она могла прикрыть свои почти обнаженные платьем плечи, — Юленька предприняла отчаянную попытку поговорить с ним начистоту. Она взывала к его разуму и сердцу, говорила, что их совместная жизнь не будет счастливой, потому как не испытывает она к нему никаких теплых чувств, но Александр Алексеевич, не дослушав, резко оборвал ее:

— Глупости! Любовь не главное в браке, — глубокомысленно заметил он, — куда важнее, чтобы супруга питала уважение к своему мужу и во всем придерживалась его мнения.

В отчаянии Жюли призналась, что любит другого, но и на это у барона нашелся ответ. Оказывается, Сергей Львович предупредил его об ее… э-э… детском увлечении князем Шеховским, но это все пройдет, как только они станут жить, как муж и жена, и она поймет, что никакой другой мужчина не сможет составить ее счастья. А князя ей лучше позабыть, потому как не пара она ему, и он — тут Четихин искренне рассмеялся, настолько невероятным показалось ему это предположение — уж точно не примчится за ней, чтобы доказать всему свету обратное.

После такого разговора она весь ужин просидела в полном молчании, не слыша обращенных к ней слов будущего супруга. Подняв глаза на брата, Жюли вздрогнула. Сергей был в бешенстве, с трудом изображая напускное спокойствие, и только один Четихин был безмятежно счастлив, так что не замечал ни убийственной ярости хозяина усадьбы, направленной на его невесту, ни безразлично-подавленного состояния самой Жюли.

Мне все равно, — твердила она себе на протяжении всего ужина, кусая губы, чтобы удержать подступающие к глазам слезы. И все же, не выдержав, разрыдалась и убежала в свою комнату. Александр Алексеевич снисходительно объяснил все нервами, которые, как и у всякой невесты, разыгрались у нее перед венчанием.

Подойдя к зеркалу, Юленька окинула внимательным взглядом свое отражение. Ну почему она так красива! Была б она дурнушкой, разве позарился бы на нее Четихин? А что, если изуродовать себя? — вдруг подумалось ей. — Может, тогда барон откажется от нее? Порывшись в корзинке с рукоделием, Юля выхватила оттуда ножницы. Перекинув на грудь толстую длинную косу, она, стиснув зубы и с силой сжимая кольца, кое-как обрезала ее около шеи. Разжав пальцы, девушка уронила на пол и ножницы, и волосы. Закрыв лицо руками, она долго не решалась взглянуть на себя в зеркало. Резко обернувшись на звук открывшейся двери, так что короткие кудряшки взметнулись вокруг ее лица, Жюли застыла на месте. Пелагея, схватившись рукой за обширную грудь, замерла в дверях.

— Батюшки-светы, Юлия Львовна! Да что ж Вы наделали-то?!

Жюли повернулась к зеркалу. Криво остриженные пряди не доставали даже до плеч, но она улыбнулась своему отражению впервые за последние две недели.

— А что, Пелагеюшка, может, не захочет барон меня такую в жены брать?! — рассмеялась она.

Наклонившись, Жюли подняла ножницы и протянула их своей пожилой няньке.

— Ты уж подравняй, да покороче, — попросила, присаживаясь на стул перед зеркалом.

Охая и причитая, Пелагея принялась выравнивать безжалостно отхваченные кудри.

— Короче режь! — нахмурилась Жюли.

— Не могу! — вздохнула Пелагея. — Ну, девка, ну натворила ты делов-то! Куда ж я теперь фату-то крепить буду? — едва не плача, проговорила она.

— Господи! — простонала Юля. — Мне удавиться с тоски охота, а тебя какая-то фата заботит!

— Пройдет это, — ответила ей с тяжким вздохом нянька. — Все проходит, и это пройдет. Привыкнете, барышня.

Спустя два часа Юля увидела в окно, как к крыльцу подали легкую коляску, украшенную белыми лентами. День хоть и выдался прохладным, но, однако ж, ясное небо не предвещало никаких неприятных сюрпризов с погодой. Бросив короткое "войдите" на стук в дверь, она разгладила руками невесомый чехол из газа и поправила нитку жемчуга на нее.

Распахнув двери Сергей замер в изумлении глядя на сестру. Жюли тряхнула короткими кудрями и с вызовом уставилась в глаза брата.

— Так, значит, — протянул он, недобро прищурившись.

— Так, Сергей Львович! — подтвердила она и, пожав худенькими плечами, взяла с кресла кружевную фату, которую накинула на голову наподобие мантильи.

Сергей молча накинул ей на плечи подбитый мехом плащ, предложил руку, и она, не сказав ему больше ни слова, оперлась на нее. В церковь ехали в полном молчании. Серж правильно расценил поступок Жюли, осознавав, что это был последний отчаянный акт протеста, и где-то в глубине души впервые шевельнулось сомнение в правильности происходящего.

— Жюли! — повернулся он к сестре.

Юля не ответила и только плотнее сжала губы.

Серж вздохнул.

— Барон будет хорошим мужем, он будет заботиться о тебе. Не будь такой упрямой! Счастье твое отныне только от тебя зависит.

— Счастье?! — взвилась девушка. — Ты не дал мне на счастье ни единого шанса! — с неожиданной яростью сбивчиво заговорила она. — Все потому, что ты всегда ненавидел меня! Скажи мне, Серж, почему ты считаешь, что я должна расплачиваться за грехи папеньки и матери моей?! Я-то в чем перед тобой виновата?! — сморгнула она слезы, выступившие на глазах.

Кошелев не нашелся с ответом и, опустив голову, принялся сосредоточенно разглядывать свои перчатки.

Господи! Да сделай же хоть что-нибудь! — истово молила она про себя. — Не хочу! — всхлипнула как ребенок, вытирая глаза белоснежной шелковой перчаткой.

Коляска остановилась. Юля окинула взглядом собравшихся на венчание досужих соседей и родственников барона. Четихин ждал ее на крыльце. По его ставшему недовольным виду она поняла, что он заметил изменения в ее внешности, и они ему не понравились. Брат, взяв ее под руку, ступил под своды небольшой сельской церквушки вслед за женихом и двумя шаферами. Следом потянулись остальные, расходясь от входа и становясь по обе стороны от них. Жюли вздрогнула, когда гулко захлопнулась дверь храма за ее спиной, словно отгораживая ее от былой жизни. Ей вдруг сделалось дурно, испарина выступила на лбу, закружилась голова. Я сейчас упаду, — вдруг со всей ясностью поняла она и покачнулась. Во все глаза Юля смотрела на приближающегося к ним священника с кадилом в руке. Позади него следовал служка с двумя зажжёнными свечами. Не смогу, не смогу! — в панике оглянулась она, словно собираясь бежать к двери. Наткнувшись на грозный взгляд Сержа, она вновь повернулась к алтарю, глядя прямо перед собой. Слезы выступили на глазах. Боже! Сделай что-нибудь! — беззвучно шептала она. — Останови это! Я не смогу! Не выдержу! Сердце тяжело и часто билось в груди, дрожали и подгибались колени, хотелось упасть на пол и завыть во весь голос, забиться в истерике. Стиснув зубы, девушка невидящим взглядом смотрела на алтарь, проклиная в душе и брата, и жениха. Позади с тихим стуком открылась и закрылась дверь, кто-то еще вошел, впустив в храм прохладу ноябрьского утра, и взволнованный ропот, то стихая совсем, то опять набирая силу, пробежал по церкви. Шеховской! — вдруг совершенно отчетливо услышала она слева от себя. Господи! Не иначе я с ума схожу, — медленно поворачиваясь к двери, решила она. Четихин, обернувшийся раньше нее, буквально окаменел: по проходу церкви к ним медленно приближался князь Шеховской. Гости встревоженно замерли.

— Надеюсь, я не опоздал? — ровно произнес Поль в звенящей тишине храма.

Поль! Господи, Боже, это и в самом деле он! — осенила себя крестным знамением бледная, как покойница, Юля. А она-то уж боялась, что совсем с ума сходит.

— Ваше сиятельство! Право, какая, однако, нежданная честь для меня, что Вы решили почтить наше с Юлией Львовной венчание своим присутствием, — нашел в себе силы холодно улыбнуться барон.

Юля сделала шаг по направлению к князю, но барон, стиснув ее за запястье, вынудил остаться рядом с ним.

— Александр Алексеевич, если не ошибаюсь? — улыбнулся Павел в ответ. — Если Вы позволите, мне бы хотелось сказать Вам несколько слов наедине.

— К чему, Ваше сиятельство? Все уже решено! Что бы Вы ни сказали, уже ничего нельзя изменить, — прищурился Четихин.

— Боже мой, до чего же приятно встретить в женихе такую уверенность в собственной невесте! Значит, Вы знаете, что женитесь на актрисе Александринского театра, и Вас совершенно не смущает тот факт, что весь свет Петербурга считает Вашу невесту моей любовницей? — усмехнулся Шеховской.

По храму пошел ропот. Четихин побагровел и задохнулся от ярости. Юля со страхом ждала его реакции, глядя, как он утирает платком пот, выступивший на лбу.

— Это правда?! — осведомился он свистящим шепотом, повернувшись к ней.

— Выбор за Вами, Юлия Львовна, — тихо, но отчетливо произнес Шеховской. — Я не отказываюсь от Вас. Решайте, кого Вы хотите видеть своим мужем.

— Мужем? — переспросила она, не отводя глаз от осунувшегося лица князя.

Павел кивнул, подтверждая свои слова. Выдернув руку из цепких пальцев барона, Жюли подошла к Шеховскому и приподнявшись на носочки, на глазах у всех собравшихся прижалась губами к его губам.

— Истинная правда! — улыбаясь дрожащими губами прямо во взбешенное лицо Четихина, подтвердила она.

— Ну знаете ли… — недоговорил барон, стремительно покидая маленькую сельскую церквушку.

— Сергей Львович, с Вашим благословением или без оного… — обратился к нему Поль.

— А разве у меня есть выбор? — пожал плечами Кошелев. — Господа, — обратился он к присутствующим, — в свете открывшихся обстоятельств прошу извинить нас!

Коротко кивнув головой, Серж повернулся к сестре и будущему зятю.

— Ваше сиятельство, думаю, нам с Вами, как будущим родственникам, необходимо прояснить некоторые вопросы. Прошу Вас, — указал он на дверь.

Юлина ладошка скользнула в руку Шеховского. Легкое пожатие, быстрая улыбка, обращенная к ней, — и сердце забилось в груди от нахлынувшего чувства. Боже! Как же я люблю тебя! — ответила ему сияющим взглядом.

— Сергей Львович, Вы позволите? — указал князь на двуколку, в которой он добирался с почтовой станции сначала в Кузьминки, а потом к сельской церкви. — Мне бы хотелось переговорить с Юлией Львовной наедине.

— В свете Вашего последнего заявления, сударь, не думаю, что репутации Жюли что-то еще может угрожать! — не удержался от ядовитого сарказма Кошелев и, покачав головой, забрался в собственную коляску, предоставив сестру заботам князя.

Помогая Жюли забраться в двуколку, Поль не удержался и поднес к губам ее руку.

— Я так боялся опоздать! — выдохнул он, усаживаясь рядом с ней и разбирая поводья.

— Я и мечтать не смела, что Вы приедете за мной, — смущенно улыбнулась Жюли, все еще не в силах до конца поверить в то, что ей не грозит более стать женой ненавистного Четихина.

Шеховской отложил поводья и повернулся к ней. У Юли защемило сердце от его взгляда.

— Разве мог я поступить иначе, коль сама жизнь моя отныне Вам принадлежит! — устало, едва заметно улыбнулся он краешком губ, — Жюли, — сняв перчатку, Павел коснулся коротко остриженных локонов, пропустил шелковые пряди между пальцами, — я люблю Вас. Я полюбил Вас, наверное, с того момента, когда впервые увидел в доме Радзинских в образе Анны. Жаль, только, что так поздно осознал это.

Ей так хотелось признаться ему в своих чувствах теперь, когда все ее страхи и тревоги, казалось бы, остались позади, и ничто не мешало открыться, но — не смогла. В памяти все еще оставалась Элен в его объятьях, — упокой, Господи, ее душу; она все еще видела его улыбку, обращенную к Полине. Полина! Только Полина могла рассказать ему о планах Сержа. Неужто и вправду не держит сестра зла на нее? А я бы не смогла, — вздохнула своим мыслям Жюли, подняла глаза и поняла, что он все еще ждет ее ответа.

— А я думала о Вас с тех самых пор, когда Вы впервые въехали в ворота нашей усадьбы на своем вороном, — не сводя глаз с его лица, отозвалась Жюли, так и не решившись произнести тех слов, что он ждал от нее.

Повернувшись к нему, она подставила губы его губам. Поцелуй, поначалу нежный, томительный, становился все требовательнее. Оторвавшись от припухших губ, Шеховской перевел дыхание. Щеки Жюли раскраснелись, глаза подернулись туманной дымкой.

Он все еще с трудом верил, что успел остановить венчание. Страх потерять ее гнал его всю дорогу, заставлял, преодолевая неимоверную усталость, пересаживаться из одного почтового экипажа в следующий без сна и отдыха. Павел даже думать боялся о том, что стало бы с ними, если бы ему не удалось, швыряя щедро ссуженные Мишелем деньги направо и налево, всеми правдами и неправдами вовремя добраться до старого сельского храма. Обычно на дорогу в Ильинское у него уходило чуть больше двух недель. Добираясь на почтовых, он сократил время пути до совершенно невероятных восьми дней. О чем он только не передумал за эти дни, но все больше о том, что был слеп, не сумев разглядеть истинного чувства за желанием плоти.

Теперь, после этой сумасшедшей гонки, двуколка неспешно катила по пыльной дороге. Шеховской специально не спешил, наслаждаясь такой желанной близостью с той, из-за которой давно лишился сна и покоя. Жюли, доверчиво положив голову ему на плечо, таяла от счастья. Боже, как же хорошо было рядом с ним, видеть его, слышать. Не удержавшись, она робко коснулась рукой мягкой ткани его каррика, и Поль улыбнулся ей в ответ, как мальчишка.

Впереди показались ворота усадьбы. Высокая фигура брата маячила около крыльца. Серж не стал заходить в дом, а в нервном возбуждении расхаживал перед крыльцом, ожидая их и похлопывая хлыстом по голенищам начищенных до блеска сапог. Павел натянул поводья, останавливая двуколку перед домом. Передав вожжи груму, легко соскочил с подножки и подал руку Жюли.

— Прошу в дом, — улыбнулся Сергей кривоватой улыбкой.

Не выпуская руки Жюли, Шеховской поднялся по ступеням. Сколько раз он приезжал сюда, чтобы увидеть Полин, и ему ни разу даже в голову не пришло, что когда-нибудь он вновь будет подниматься по этим ступеням, держа за руку ее младшую сестру и всем сердцем желая как можно быстрее назвать ту своей супругой.

— Юлия Львовна, оставьте нас покамест, — тоном, не терпящим возражения, попросил Серж, едва они переступили порог особняка.

— Серж… — попыталась она возразить, но брат перебил ее.

— У Вас с Павлом Николаевичем еще будет время поговорить, — нахмурился брат, — а пока перемените платье и распорядитесь, чтобы обед подали.

Не посмев ослушаться, Юленька удалилась в свою комнату, оставив Шеховского и брата. Она догадывалась, о чем Сергей будет говорить с князем, и одновременно и желала, и боялась того, что брат откроет Полю всю правду о ее прошлом. Что, если узнав, что она всего лишь ублюдок в собственной семье, Шеховской откажется от нее? Взволнованная Пелагея ждала хозяйку в спальне.

— Ох, милая, вон оно как все обернулось, — улыбалась сквозь слезы старая нянька. — Приехал касатик твой, знать, будет тебе счастье. Не зря я ночей не спала, все молила Боженьку, чтобы отвел он от тебя женишка постылого.

— Ох, Пелагеюшка, я и сама поверить боюсь! Все кажется: открою сейчас глаза — и нет его, — улыбалась Юленька, пока Пелагея расстегивала малюсенькие крючки на подвенечном платье. Стараясь не думать о том, чем для нее закончится разговор брата с князем, Жюли отправилась на кухню, отдать распоряжение насчет обеда.

Серж жестом пригласил Шеховского в свой кабинет. Указав князю на удобное кресло, сам Кошелев принялся расхаживать из угла в угол. Двоякое чувство испытывал он, узнав о желании Павла Николаевича жениться на его младшей сестре. С одной стороны, после того, как Жюли во всеуслышание призналась, что она любовница Шеховского, не было для нее теперь иного пути, как только под венец с князем, да и то ее и после этого осуждать и обсуждать будут, а с другой, — была Полин. Какую же боль ей принесет весть об этой свадьбе?! — чертыхнулся Кошелев, вспоминая ее слезы и отчаяние. Остановившись около окна так, чтобы трудно было разглядеть его лицо, Серж обратился к князю.

— Павел Николаевич, я надеюсь, Вы полностью отдаете себя отчет в том, что делаете? Мы ведь уже проходили через одну помолвку, — напомнил он.

— Я понимаю, что мое решение в отношении Полины, мягко говоря, идет вразрез со всеми понятиями о чести и достоинстве, — повинился Шеховской, — но в том, что касается Жюли, я не отступлюсь. Иные мотивы побудили меня к тому, чтобы просить ее руки.

— Просить? — усмехнулся Кошелев. — Вы не оставили выбора. Знаете ли Вы, что Жюли незаконнорождённая? Вас не пугает сей факт?

— Знаю, — стараясь разглядеть выражение лица собеседника, поднялся с кресла Поль с тем, чтобы его глаза оказались на одном уровне с глазами Кошелева. — Чего Вы добиваетесь, Сергей Львович? — спросил он, прямо глядя ему в глаза. — Хотите, чтобы я отступился? Боитесь, что мое венчание с Жюли принесет немало горя Полин?

Кошелев вздохнул, кивая головой и подтверждая его догадку. Поль нахмурился, раздумывая, как Серж отнесется к известию о том, что именно Полин он обязан тем, что узнал о том, где искать Жюли, но в конце концов решился.

— Я понимаю, что в это почти невозможно поверить, но именно Полин я обязан тем, что нахожусь здесь, — медленно проговорил Шеховской, внимательно наблюдая за Сергеем. — Она рассказала о Ваших планах.

— Полин? — не удержался Сергей. — Не думал… Не думал…, - проговорил он, недоверчиво качая головой. — В таком случае, Ваше сиятельство, я полагаю, не стоит откладывать венчание. Весь уезд и так долго еще будет судачить о столь скандальном предложении руки и сердца.

— Полностью согласен с Вами, — ответил Шеховской.

— Тогда предлагаю в эту пятницу, — едва заметно улыбнулся Кошелев. — Потому как временем Вы, насколько я понимаю, не располагаете.

— Пусть будет пятница, — согласился Шеховской. — И Вы правы, я должен как можно скорее вернуться в Петербург.

Отец пустил в ход все связи, и потому его командир, генерал-адъютант Катенин, сославшись на отсутствие отцовского благословения, категорически отказал в выдаче разрешения на венчание. Он умчался в Ильинское, не имея разрешения даже на то, чтобы покинуть столицу на столь длительный срок, поэтому по возвращению его по меньшей мере ожидает арест и гауптвахта на несколько суток. Но это столь мизерная плата за то, чтобы назвать Жюли своей женой перед Богом и людьми, а затем привезти ее в Петербург и никогда уже не разлучаться более.

Павел понимал, что на обратную дорогу времени у него уйдет куда больше, потому как с молодой женой не поедешь в той же спешке, как он добирался в Ильинское, к тому ж они попадут на самую осеннюю распутицу, когда и мужчине тяжко приходится в пути, а потому он заранее был готов к неприятным последствиям своего решения, что ожидают его в полку.

Во время обеда Жюли то и дело бросала короткие взгляды на своего нареченного, вспыхивая каждый раз от его многообещающей улыбки и той страсти, что легко читалась в глазах. Кошелев же был мрачен и задумчив. Воистину неисповедимы пути Господни! Он желал породниться с Шеховскими, впервые заметив интерес князя к Полин, и вот результат: Шеховской таки станет его зятем, но какой ценой! Вряд ли можно будет ожидать милостей от Николая Матвеевича что к нему, как родственнику неугодной его сиятельству невестки, что к сыну, который посмел ослушаться отцовского слова. Павел Николаевич в приватной беседе не стал скрывать от него истинного положения дел, но они оба понимали, что не было отныне иного пути для Жюли.

После обеда Павел, чувствуя, что еще немного — и он просто свалится с ног от накопившейся усталости, попрощался с Жюли и Сержем и направился в Ильинское, надеясь, что распоряжения папеньки относительно его персоны еще не достигли тамошнего управляющего. Оказавшись, наконец, в имении и добравшись до собственной спальни, Павел провалился в глубокий сон.

Несмотря на усталость, Поль проснулся посреди ночи. Еще всего лишь один день, и он встанет под венец с той, что сама судьба предназначила ему. Лежа на спине, он смотрел в потолок, дивясь тому, как сильно поменялась жизнь его после встречи с Анной. Нет, не с Анной, — с Жюли, с улыбкой поправил он себя. Перевернулось и отозвалось сладкой болью в груди сердце при воспоминании о том, как целовал ее в двуколке не в силах оторваться от нежных губ, теряя ощущение реальности от той целомудренной робости, с которой она несмело отвечала на его поцелуи, тихо постанывая в его объятьях. Он все еще помнил ощущение быстрого сердцебиения под своей ладонью, когда осмелился коснуться девичей груди через тонкую ткань подвенечного платья, ее изумленный вздох, широко распахнутые глаза. Боже! И где найти в себе силы пережить еще один день и одну ночь? — вздохнул он, переворачиваясь на бок.

Конечно, он желал ее. Первое, что он ощутил при взгляде на таинственную mademoiselle Быстрицкую, было именно плотское желание. Захотелось обладать ею, не задумываясь о ее чувствах и желаниях. Он, пожалуй, и сам бы не смог с точностью восстановить в памяти тот момент, когда желание тела перестало быть для него главным, когда захотелось большего: владеть целиком не только телом, но и душой. Стать частью ее жизни, ее самой.

Все еще терзали сомнения. Он уже не единожды признался Жюли в своих чувствах, а в ответ так и не услышал ничего определенного. Ах, как порой зависимы мы от этих трех простых слов, что делаются вдруг дороже всего на свете! Почему она сегодня промолчала? — недоумевал Поль. Неужели все еще не верит? Или в другом причина ее молчания? Вспомнилось вдруг, с каким жаром она говорила ему о желании иметь семью и детей. Что, если ее ложь во спасение преследовала лишь одну цель? — похолодело вдруг в груди. Поставив на кон свою репутацию и честь, рискнув всем, она, тем не менее, все же вытащила счастливый лотерейный билет. Да и разве ж мог он поступить иначе? Прочь, недостойные мысли! — поднялся с постели Шеховской. В призрачном свете луны Павел нашел на туалетном столике набитую табаком трубку, оставленную там предупредительной прислугой. С тех пор, как он вернулся из Тифлиса, он курил все реже, но сейчас нестерпимо захотелось вдохнуть горький дым, забыть о тех сомнениях, что вдруг ворвались среди ночи в его голову, заставляя усомниться в правильности принятого решения. Подойдя к окну, он распахнул раму и, присев на подоконник, закурил. Негоже сомневаться, — тряхнул он головой. — Ох, негоже жизнь семейную начинать с таких мыслей! И зачем ему слова? Ведь читал же ответ в ее глазах! Каким счастьем светились они, когда в церкви шагнула в его объятья. Неужели можно притворяться так? Горько только, что, как ни крути, а Четихин по сравнению с ним теперь уж куда более выгодная партия, потому как он ныне гол, как сокол. Все, что у него есть — офицерское жалованье да кое-какие остатки наличных, что не успел прокутить в былые веселые деньки. Правда, Кошелев говорил ему что-то о приданом, но все восставало в нем против того, чтобы жить на деньги жены. Не годится ему, гвардейскому офицеру, жить подобным образом, да только пока — увы! — ничего не приходило в голову.

Тяжело вздохнув, Шеховской вытряхнул из погасшей трубки пепел и, затворив окно, вернулся в постель, но так и не уснул, проворочавшись в мягкой постели до самого рассвета. Поутру Павел, пройдя на конюшню, велел оседать смирного мерина, которого обычно использовал управляющий для своих поездок, и неторопливо направился в Кузьминки. Остановившись неподалеку от усадьбы, Поль, с трудом сдерживая нетерпение, наблюдал, как в в стылом воздухе ноябрьского утра вьется дым из печных труб. Обождав для приличия, князь въехал в ворота усадьбы Кошелевых. Встретили его, как старого знакомца. Не дожидаясь расспросов, дворецкий поспешил сообщить, что барышня уже встали и нынче завтракают в малой столовой.

— Я обожду, — бросил Поль, устраиваясь на мягкой софе в диванной.

Не прошло и четверти часа, как в тишине большого дома послышались легкие шаги. Юленька в светлом домашнем платье, на мгновение остановившись на пороге и, отыскав его глазами, устремилась к нему. Поднявшись навстречу, Шеховской раскрыл объятья.

— Я ждала Вас! Так ждала, — шептала она, подставляя лицо его быстрым поцелуям. — Господи, счастье какое, — что не сон это вовсе, как мне привиделось поутру!

— Не сон, — поднося к губам ее тонкие пальцы, шептал в ответ Шеховской.

Поль коснулся коротких кудрей на ее затылке, удерживая голову в своей ладони, склонился к ней в поцелуе, не имеющем ничего общего с предыдущими. Кровь быстрее побежала по жилам, наполняя все тело жаркой истомой. Захотелось стиснуть тонкий стан руками, прижать к себе, чтобы не осталось между ними ни дюйма. Руки его ласково гладили худенькие плечи, выступающие лопатки, зарывались в шелковистые кудри. Оторвавшись от истерзанных губ, Шеховской не сводил жаркого взгляда с затуманенных глаз, приоткрытых губ, стройной шеи, где тонкой голубой жилкой лихорадочно бился пульс.

— Я разум теряю рядом с тобой! — поглаживая кончиками пальцев тонкие ключицы, признался он едва слышно, сам страшась силы того чувства, что владело им.

— Я люблю тебя! — одними губами прошептала Жюли и спрятала лицо у него на груди.

— Завтра, — шепнул Поль с улыбкой.

— Завтра, — улыбнулась в ответ Жюли, понимая его без слов, а в груди ширилась и росла радость от того, что услышал Господь ее молитвы, послав ей любовь того, кто так давно стал смыслом всей ее жизни.