Звезда Любви

Глава 34

После завтрака никто не стал задерживаться. Шеховской предложил руку Жюли, дабы проводить ее в гостиную, где уже собирались те, кто остался в имении со вчерашнего вечера по причине разыгравшейся метели. Прислуга уже подготовила все к отъезду, и нечаянные гости торопливо прощались, собираясь покинуть усадьбу. Пальцы Жюли дрогнули, сминая ткань на рукаве его мундира. Вдохнув знакомый аромат сандала, она на мгновение прикрыла глаза: как же тяжело было удержаться от желания прильнуть виском к его плечу, спрятаться от всего мира, от мучительных сомнений и от себя самой в надежности крепких объятий.

— Юлия Львовна, — обратился он к ней с едва заметной улыбкой, когда последний возок отъехал от крыльца, возвращая ее из мира грез на грешную землю, — не желаете совершить прогулку?

— С удовольствием, Павел Николаевич, — обернулась она к нему.

— Предлагаю встретиться в парке через полчаса, — предложил князь.

— Я буду, — отозвалась Жюли.

От Павла не ускользнуло то, как она нахмурилась, как нервно чуть прикусила губу. Ох, не ведут себя так невиновные! — закралась в голову мысль, заставившая его усомниться в правильности принятого за завтраком решения.

Спустя полчаса Юленька вышла на крыльцо особняка. Прищурившись от слепящего глаза солнечного света, отражающегося от наметенных за ночь сугробов, она спустилась с крыльца и оперлась на предложенную Шеховским руку. В звенящей тишине позднего зимнего утра по расчищенной поутру дворником центральной аллее в полном молчании шли мужчина и женщина, а над ними сверкали и переливались на солнце своды сказочного кружева, созданного природой из простирающихся над головами прогуливающейся пары ветвей и выпавшего ночью снега. Тихо поскрипывал под неторопливыми шагами снег. Каждый из них был погружен в собственные мысли, и никто не решался начать тягостный для обоих разговор.

Достаточно удалившись от дома, Павел остановился.

— Жюли, — заговорил Шеховской.

— Я Вас слушаю, Павел Николаевич, — отозвалась Юленька, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно и ничем не выдал охватившего ее волнения.

Павел окинул взглядом обширный парк, роскошный особняк:

— Закревское немаленькое имение, и, как я понимаю, ныне Вы здесь полновластная хозяйка, — заметил он.

Жюли кивнула головой, подтверждая его слова, но все еще не понимая, к чему он клонит.

— Все это так, Павел Николаевич, но прошу Вас, говорите прямо.

— Извольте. В сложившейся ситуации у нас с Вами есть два выхода. Вы можете остаться здесь, и я никогда более не побеспокою Вас — разумеется, если таковым будет Ваше желание, — добавил он, заметив, как она нахмурилась при этих словах.

— И каковы будут Ваши условия? — поинтересовалась Жюли, решив выслушать его до конца, несмотря на то, что хотелось тотчас возразить ему, признаться в том, какой мучительной для нее была прошедшая ночь, какую боль ей причиняет его равнодушие к ней.

— Я заберу сына и увезу в Петербург. Вы ведь не станете отрицать, что Николай мой сын?

— Не стану, — вздохнула Жюли.

Заметив, что она собирается возразить, Павел нетерпеливым жестом остановил ее.

— Николай поедет со мной, и это не обсуждается, — глядя в ее потрясенные глаза, произнес он. — Он станет моим воспитанником, а позже я намереваюсь подать прошение об усыновлении. Вас же, madam, я попрошу об одном: никогда ни под каким предлогом не появляться в столице и не пытаться увидеться с мальчиком.

Жюли отвернулась, стараясь скрыть слезы разочарования, выступившие на глазах: он не собирается признать ее! Что ж, прошло почти пять лет, наверное, за это время в его жизни появилась другая женщина.

— Вы говорили, что есть два пути разрешения нашей ситуации, — не глядя на него, едва выдавила она из себя. — Какой второй? — сглотнув ком в горле, мешавший говорить, поинтересовалась Жюли.

— Второй, — задумчиво отозвался Шеховской, — состоит в том, что Вы станете вновь княгиней Шеховской. Вы поедете со мной, но в этом случае для Вас не будет обратного пути. Выбирая этот путь, Вы выбираете меня, — внезапно охрипшим голосом продолжил он. — Вы вновь станете моей женой во всех смыслах, — добавил он, не отводя пристального взгляда от ее лица.

— Я выбираю второй, — прошептала Жюли пересохшими губами. — Я ведь и надеяться не смела, что в Вашей жизни никого нет.

— После встречи с графом Левашовым я просил свою невесту разорвать помолвку, — вздохнул Поль и недоверчиво покачал головой, указывая на особняк. — Поверить не могу, что Вы готовы расстаться со всем этим!

— Я в любом случае остаюсь здесь единственной хозяйкой, Павел Николаевич. Василий Андреевич составил два завещания, — тихо ответила Жюли. — В зависимости от того, какое решение Вы примете, одному из них будет дан ход. Но это имение и титул графов Закревских должны перейти моим детям как прямым наследникам.

— Ваш дядюшка весьма предусмотрительный человек, — заметил Павел, поражаясь дальновидности Закревского и еще более той заботе, какую он проявил в отношении Жюли.

Даже став княгиней Шеховской, она сохраняла за собой имение и, мало того, как явствовало из ее слов, по условиям завещания оставалась здесь единственной и полновластной хозяйкой.

— Когда Вы желаете ехать? — обратилась она к нему.

— Чем скорее, тем лучше, — отозвался Павел. — Нас ждет грандиозный скандал в столице, но ведь нам с Вами не привыкать, — улыбнулся он уголками рта.

Стянув перчатку, Павел осторожно поправил выбившийся из-под шляпки локон, коснувшись при этом тыльной стороной ладони щеки Жюли. От этой мимолетной ласки у нее перевернулось сердце в груди. Шагнув к нему, она подняла голову, не отводя взгляда от его лица.

— Не смотрите так на меня, ma сherie, — усмехнулся Шеховской, — если не хотите, чтобы я поцеловал Вас.

— А если хочу? — прошептала она в ответ.

При этих ее словах у Павла перехватило дыхание. Не задумываясь о том, что делает, он снял фуражку и, наклонившись, едва коснулся поцелуем чуть приоткрытых губ. Кровь вскипела в жилах, бухая в висках, словно молот по наковальне. С тихим стоном он углубил поцелуй, стиснув в объятьях тонкий стан, сминая нежные губы, чувствуя, как Жюли прильнула к нему всем телом, уцепившись за его плечи. Вспомнив, что хотел лишь коснуться поцелуем ее губ, Павел оторвался от нее и отступил назад, но так и не смог отвести взгляда от припухших губ.

— Pardonnez-moi, (Простите меня), — отступил он еще на несколько шагов. — Я не должен был… — повернувшись к ней спиной, Шеховской надел фуражку и торопливо зашагал к дому.

Он, видимо, совершенно лишился разума, коли пошел на поводу у своего желания, — нахмурился Павел. — Что он знает о ней нынешней? Только то, что она сама ему рассказала о себе? Закревского более нет в живых, и никто не может ни подтвердить ее слова, ни опровергнуть. Но разве впервой ей лгать? Разве не назвалась она Анной пять лет назад в Петербурге? Разве не морочила ему голову, делая вид, что они впервые встретились на вечере у Радзинских? И пусть тогда у нее были причины скрывать свое настоящее имя, что ему известно о ее мотивах сегодня? Однажды он уже отдал ей свое сердце, и едва разума не лишился, когда думал, что потерял ее безвозвратно.

— Поль, — тихо окликнула его Жюли, но он не остановился, хоть и замер на мгновение, явно услышав свое имя в звенящей морозной тишине.

Глядя, как он уходит от нее по заснеженной аллее, Юленька закусила губу, чтобы не заплакать. Таша, тайком последовавшая за барыней и ставшая невольной свидетельницей поцелуя, видя, как уходит князь, торопливо направилась к застывшей на месте барыне.

— Юлия Львовна, — протянула она ей платок с пылающим от смущения лицом, — не плачьте, не рвите сердце себе, образуется все!

— Не поверил он мне, Таша! Не поверил, — покачала она головой, промокнув глаза.

— Стало быть, здесь остаемся? — вздохнула Наталья.

— Нет, милая. В Петербург едем. Господи, дай мне сил пройти через все это, — прошептала она, глядя в безоблачное синее небо, — не оставь милостью своей!

Постояв на улице еще с четверть часа, чтобы следы слез стали менее заметны на лице, Юленька направилась к дому. Поднимаясь в свои покои, она застала слугу князя выносящим багаж из комнаты, в которой поселили Шеховского.

— Прохор, — позвала она его, — неужели его сиятельство уехать решили?

— Велели экипаж заложить, больше ничего не ведаю, — сочувственно глядя на нее, ответил денщик.

Выйдя из спальни и на ходу натягивая перчатки, Шеховской остановился перед Жюли.

— Я собирался попрощаться с Вами.

— Вы уезжаете?! — изумленно воззрилась она на него.

Павел кивнул головой.

— Я буду ждать Вас в Полтаве, — он протянул ей конверт. — Здесь название гостиницы, где я остановлюсь. Я понимаю, что пока не истечет девять дней, Вы не можете покинуть Закревское. Увидимся через неделю. Надеюсь, к этому времени Вы будете готовы.

— Вам не обязательно уезжать, Павел Николаевич.

— Так будет лучше для всех нас. И помните, Вы дали мне слово, сударыня, — склонился он над ее рукой.

Проводив его глазами, Юленька, едва переставляя ноги, дошла до своих покоев и, толкнув дверь, ступила в комнату. Оставшись одна, она опустилась на скинутый на пол салоп и разрыдалась. Вслед за ней в комнату вошла Таша и, увидев ее на полу, кинулась поднимать зашедшуюся в рыданиях барыню.

— Вон! Все вон! — отмахнулась от нее Жюли. — Оставьте меня! Все вон пошли! — прикрикнула она на топтавшегося в дверях лакея и замершую подле нее испуганную камеристку.

Ближе к обеду, наплакавшись до хрипоты в горле и рези в глазах, Юленька поднялась и позвонила.

— Воды мне холодной принеси умыться, — распорядилась она, едва Наталья появилась на пороге. — Маше скажи, пусть вещи Николки укладывать начинает, а ты мои начинай собирать. И пусть кухарка зайдет, меню надо обсудить, — бросила она вслед заторопившейся исполнить приказание барыни Таше.

На четвертый день своего пребывания в Полтаве Павел, устав сидеть в четырех стенах провинциальной гостиницы, а еще более — от сводящего с ума ожидания, не единожды пожалев о поспешном своём решения дожидаться Жюли в Полтаве, решил поужинать не у себя в номере, а в ресторации. Поинтересовавшись у хозяина гостиницы, где в городе имеется приличное заведение, Шеховской отправился по рекомендованному ему адресу.

Обстановка провинциальной ресторации во многом уступала столичным, но тем не менее кухня оказалась вполне приличной. Павел уже заканчивал ужин, когда его внимание привлекла довольно шумная компания молодых людей. Вино, как известно многим развязывает язык, а он никогда не был любителем хмельных откровений, но тут поневоле прислушался к словам молодого человека с очень примечательной внешностью, явно пребывавшего в сильном подпитии. Поставив на стол пустую рюмку и вновь потянувшись к бутылке, тот заговорил:

— Вот и я говорю, что после смерти Закревского дочка его приемная уж больно лакомый кусочек, — пьяно ухмыльнулся он, обращаясь к приятелям. — Молода, лицом на диво хороша, а уж имение… Да с таким приданым замуж выскочит — и оглянуться не успеешь. Тут уж ухо востро держать надо, пока не опередили, — рассмеялся он.

— Не больно-то Вы, Михаил Алексеевич, на такую партию рассчитывайте! — добродушно подшутил над ним один из приятелей. — Хоть и приемная, а все равно графиня.

— В лепешку расшибусь, но моя будет! — грохнул по столу бутылкой Вирановский. — Зря я, что ли, с самого лета, как они с отцом из-за границы приехали, через день визиты наносил? Правда, есть один неприятный момент: придется усыновить ее щенка, нагулянного.

Шеховской думал, что уже не способен на подобные взрывы ярости, что давно в прошлом остались эмоции, способные вывести его из себя. Жестом подозвав полового он поинтересовался, указав на шумную компанию:

— Любезный, не подскажешь, кем будет сей Михаил Алексеевич?

— Так это, Ваша милость, помещик здешний, Вирановский.

Отпустив кивком прислугу, Павел задумался.

— Только говорят, что вроде к ней в имение уже после похорон князь какой-то столичный пожаловал. И откуда только взялся на мою голову? — продолжил откровенничать Михаил.

Павел не собирался вступать в разговоры, но поняв, что речь идет о нем, не смог сдержаться:

— Простите, господа, не имею привычки подслушивать чужие разговоры, но вас только глухой не услышит, да и разговор у вас, насколько я понял, обо мне идет, — недобро усмехнулся Шеховской, подходя к столу. — Позвольте представиться: князь Шеховской, Павел Николаевич. А Вы, как мне сказали, господин Вирановский?

— Так и есть, Михаил Алексеевич Вирановский, — без особого успеха попытался подняться Михаил, — Так это Вы, что ли, тот самый столичный князь будете? — обратился он к Павлу, поскольку хмель придал смелости его обычно трусоватой натуре.

— Именно я, — холодно ответил Шеховской.

— Тогда, Ваше сиятельство, хочу поставить Вас в известность, что собираюсь просить руки Анны Николаевны, и потому Ваше присутствие подле нее более чем неуместно, — наконец-то встав и чуть покачиваясь, не без апломба заявил Михаил.

— Вынужден Вас огорчить, милостивый государь: сие никак не возможно, — прищурился Павел. — Дама, известная Вам под именем Анны Николаевны Закревской, на самом деле является княгиней Юлией Львовной Шеховской, моей законной супругой, а "щенок нагулянный", как Вы изволили выразиться — мой сын и наследник. Ежели мои слова вызывают у Вас сомнения, готов разрешить их в любом удобном для Вас месте и в любое время. Надеюсь, я ясно выразился?

— Более чем, Ваше сиятельство, — пробормотал не ожидавший подобной отповеди Михаил и плюхнулся на стул.

— Потому попрошу Вас никогда более не приближаться к ней, — улыбнулся недоброй улыбкой Павел. — Если, конечно, Вам дорога Ваша жизнь.

Чуть кивнув опешившему Вирановскому и его компании, Шеховской вышел из зала. Он понимал, что не следовало говорить этого Вирановскому, но не смог сдержать рвущейся наружу ярости. Не в его правилах было угрожать нетрезвому человеку, но и смолчать, когда имя любимой женщины было упомянуто в подобном разговоре, не было сил, хотя он понимал, что Михаил был пьян, и будь он трезв, наверняка не позволил бы себе ничего подобного. Поймав себя на этой мысли, Павел вздохнул. Кого он пытался обмануть, когда предлагал ей остаться в Закревском? Неужели сможет вновь расстаться с ней, когда от одного вида ее перехватывает дыхание, когда сердце сжимается от сладкой боли при одном ее взгляде? Разве сможет он уехать, если по истечении трех дней она не появится в Полтаве? Как жить без нее, зная, что она жива, что у него растет сын, который никогда не узнает, кто его отец, ибо разве сможет он забрать дитя у матери, как бы зол он на нее ни был? Да и после его неосторожного заявления Вирановскому он, по сути, не оставил пути для отступления ни себе, ни ей. Гнев и ярость всегда были плохими советчиками, — покачал он головой, выходя из ресторации. — Но, может, это и к лучшему: мосты сожжены, пути назад нет, и какое бы решение ни приняла Жюли, отныне это более не имеет значения.

Вернувшись к себе в номер, Павел велел Прохору собрать вещи и утром быть готовым к отъезду.

— Куда на сей раз, Ваше сиятельство? — поинтересовался денщик.

— Обратно в Закревское — бросил Поль, располагаясь за небольшим письменным столом.

Уж коли решение принято, настало время сообщить родным, куда и зачем он уехал и с кем намерен вернуться. Написав письмо отцу, Павел запечатал воском конверт и протянул его Прохору:

— Утром снесешь на почтовую станцию.

— Надумали, стало быть, барин! — улыбнулся Прохор.

— Времени на раздумья у меня было предостаточно. Четыре дня только тем и занимаюсь, что думаю, — неохотно ответил Павел. — Как ни крути, нет здесь другого решения, да и быть не может: Юлия Львовна жена мне венчаная перед Богом и перед людьми, Ники мой сын.

— Верно говорите, Павел Николаевич, — отозвался Прохор, вынимая из шкафа вещи, чтобы вновь уложить багаж. — Все верно! Жена должна быть подле мужа своего.

— Да захочет ли? — тихо вздохнул Павел.

На следующий день после полудня дорожный экипаж Шеховских въехал в ворота усадьбы в Закревском. Не дожидаясь, когда возница откроет дверцу экипажа, Павел выбрался на улицу и, осмотревшись, быстро поднялся по ступеням. Что я скажу ей? — входя в двери, думал он. — А коли спросит, зачем вернулся?

— Барыня, — заглянула в будуар к Жюли взволнованная Наталья, — там Павел Николаевич приехали.

— Скажи, что я велела его сиятельство в малый салон проводить, — поднялась с кресла Жюли, поправляя перед зеркалом косынку-"шантильи", прикрывавшую довольно скромное декольте траурного шёлкового платья.

Оглядев свое отражение в зеркале, Юленька с бьющимся сердцем спустилась на первый этаж. С чем он пожаловал? Неужели передумал? — едва не задохнулась она от одной этой мысли.

Собравшись с силами, она решительно распахнула обе створки и ступила в небольшую уютную комнату.

— Добрый день, Павел Николаевич, — обратилась она к Шеховскому, рассматривающему картины на противоположной стене.

— Юлия Львовна, — обернулся Павел, — прошу простить меня за вторжение.

— Вам не за что извиняться, — сделав несколько шагов ему навстречу, заметила Жюли. — Двери этого дома всегда будут открыты для Вас.

Подойдя к ней, Павел, поднес к губам протянутую руку. Заглянув в глаза, в которых легко читалась тревога, он перевернул тонкое запястье и коснулся губами ее ладони.

— Это были самые долгие четыре дня в моей жизни, — выдохнул он. — Знать, что Вы рядом, и мучить себя невозможностью быть с Вами… Большей глупости я еще не совершал!

Жюли замерла, боясь шевельнуться, не веря, что все его слова не плод ее воображения, которое слишком часто рисовало ей подобные картины.

— Я скучал, безумно скучал, — добавил он, не дождавшись ее ответа. — В Вашей власти приказать мне уехать, и я сделаю так, как Вы попросите. Я виноват перед Вами!

— Бог мой, Павел Николаевич, — удивленно распахнула она глаза, — в чем Вы виноваты передо мной?

Вспомнив встречу с Вирановским накануне, Павел тяжело вздохнул:

— Боюсь, я не оставил Вам выбора, сгоряча раскрыв нашу тайну одному Вашему знакомому, у которого в отношении Вас имелись вполне определенные намерения.

Жюли улыбнулась едва заметно.

— Я полагаю, это был Михаил Алексеевич Вирановский? Это действительно меняет дело, — заметила она. — Вы и в самом деле не оставили мне выбора.

Павел чуть сжал тонкие пальцы, которые так и не выпустил из своей ладони:

— Вы простите меня?

— А разве у меня есть выбор? — улыбнулась Жюли.

— Нет, — прошептал Шеховской, — у Вас больше нет выбора, ma сherie. И признаться честно, я этому рад.

— Я тоже, — отозвалась Жюли.

— Вы позволите мне остаться?

— Я не позволю Вам уехать! — заглянула ему в глаза Юленька.

— Жюли, — прошептал он в ответ, склоняясь к ней, — Вы не осторожны со словами.

— Я не могу быть осторожной с Вами, — выдохнула она в ответ, приподнимаясь на носочках и подставляя губы для поцелуя.

Черное кружево скользнуло по гладкому шелку ее платья и опустилось на пушистый ковер, горячие губы обожгли стройную шею, тонкие пальцы запутались в золотистых кудрях на его затылке…

Жюли пришла в себя от стука в дверь. Руки Шеховского разжались, выпуская ее из крепких объятий, губы все еще горели от его поцелуев. Отпрянув от него, она принялась приводить в порядок одежду и прическу.

— Войдите! — пригладив руками волосы, отозвалась Жюли.

Никодим распахнул двери:

— Анна Николаевна, к Вам тут с визитом пожаловали…

— Полно, голубчик, я и сама о себе доложить могу, — вплыла в комнату Александра Платоновна Левашова. — Прошу простить, я понимаю, что визиты сейчас не ко времени, — улыбнулась вдова, но улыбка тотчас исчезла с ее лица, как только она увидела стоящую перед ней пару.

От цепкого взгляда графини Левашовой не укрылись ни горящие румянцем щеки Жюли, ни некоторый беспорядок в ее одежде и прическе, ни алые припухшие губы.

— Стало быть, это правда! — усмехнулась она. — А я уж думала, племянничек мой до чертиков допился.

— Александра Платоновна, — холодно улыбнулась Жюли, — чему обязана счастием видеть Вас в Закревском?

— Да вот хотела Вам помощь по-соседски предложить, — так сказать, чем могу; да смотрю, Вы в ней не нуждаетесь.

— Благодарю за заботу, — не удержалась от сарказма Юленька.

— Анна Николаевна, — или Вас теперь Юлией Львовной величать? — может, объяснитесь, что сие означает?

— Я не обязана ничего Вам объяснять! — вспыхнула Жюли.

Павел, хранивший до этого момента молчание, обнял жену за плечи и, повернувшись к графине, улыбнулся ей самой обворожительной улыбкой:

— Александра Платоновна, только на мне лежит вина за сие недоразумение. Юлии Львовне пришлось назваться чужим именем, чтобы сохранить свою репутацию, которая по моей вине могла пострадать.

— Даже так? — распахнула глаза графиня. — Но тогда она не является наследницей Закревского!

— Здесь Вы не правы, — продолжил Павел, чуть сжав плечи Жюли и тем самым призывая ее к молчанию. — Я, признаюсь, что очень сильно обидел свою супругу, и она скрылась от меня у своего родственника, Василия Андреевича Закревского, да так, что я долгое время не мог ее разыскать, и если бы не граф Сергей Александрович Левашов, не нашел бы и по сей день.

Услышав имя пасынка, Александра Платоновна не нашлась с ответом.

— И все равно — это возмутительно! Ввести в заблуждение все общество в округе! Неслыханная дерзость! — выпалила она, пылая негодованием. — Я ни минуты не задержусь в этом доме.

Графиня Левашова, не оглядываясь, покинула комнату, оставив супругов наедине. Юленька в изнеможении прислонилась к супругу: стычка с вдовой отняла все силы.

— Зачем Вы сказали графине, что я сбежала от Вас, потому что Вы обидели меня? — поинтересовалась она.

Павел коснулся губами ее виска, погладил напряженные плечи:

— Потому, что люблю Вас и никому не позволю сомневаться в Вашем душевном здоровье, а именно так и будет, если нам придется открыть правду о Вашем исчезновении.

— Вы готовы предстать в глазах общества тираном и деспотом, только чтобы никто не принял меня за умалишенную? — прошептала Жюли, не в силах поверить, что он готов ради нее на подобную жертву.

— И даже просить у Вас прощения за то, что дурно обращался с Вами на глазах у всего Петербурга, — улыбнулся Поль. — Только бы Вы больше никогда не покинули меня!

— Но вся эта история с Поплавским…

— Пусть Вас это не беспокоит. Прошло уже достаточно времени, и подробности этого дела уже давно забылись. Столичный свет всегда был падок до скандалов, и подобная новость затмит все, что было до того.

Отвернувшись от него, чтобы скрыть слезы, выступившие на глазах, она тыльной стороной ладони вытерла мокрые щеки.

— Могу я увидеть Ники? — обратился к ней Павел.

— Конечно! — обернулась она. — Я велю его привести.

— Жюли, — позвал ее Поль, когда она уже стояла в дверях. — Пообещайте, что никогда более не покинете меня.

— Обещаю, — улыбнулась она. — Никогда более по своей воле я не расстанусь с Вами!

Николенька приезду Шеховского обрадовался, и после того, как Жюли рассказала ему, что Павел Николаевич его отец, до конца дня не пожелал покидать его ни на минуту. После позднего ужина вдвоем Павел проводил Жюли до дверей ее спальни.

— Спокойной ночи, ma сherie, — коснулся он легким поцелуем ее щеки.

— Поль… Я… Мне хотелось Вам сказать…

— Я не смел надеяться, — улыбнулся он. — Вы в самом деле хотели бы видеть меня нынче ночью?

Кивнув головой, Юленька залилась пунцовым румянцем и скользнула за дверь, одарив супруга напоследок смущенной улыбкой. Готовясь ко сну, Жюли не могла унять дрожь в пальцах, придумывая, под каким предлогом ей отослать на время Ташу.

— Таша, принеси мне сбитень с мятой, — велела она.

Отложив гребень, Наталья, сделав книксен, вышла за двери. Подскочив с банкетки, Жюли затушила почти все свечи в спальне, оставив только одну на туалетном столике.

Услышав, как стукнула дверь, ведущая в покои Жюли, Павел выглянул в коридор, проследил взглядом за камеристкой своей жены, что торопливо направилась к лестнице. Отослала, — улыбнулся он, бесшумно выходя в коридор. — Как мальчишка, ей-Богу, — усмехнулся он, — красться в спальню собственной жены. И откуда только взялась эта неловкость между ними, будто не были никогда вместе, будто впервые? Да и сердце стучит так, что, того и гляди, выпрыгнет из груди. Войдя в будуар, Павел тихо постучал. Дверь в спальню распахнулась в туже минуту. Жюли с распущенными по плечам локонами, в одной тонкой сорочке, молча отступила в сторону, пропуская его в комнату. Развернувшись, Павел повернул в замке ключ, не отводя пристального взгляда с ее лица, что в полумраке спальни вдруг показалось ему неестественно бледным.

— Ma сherie, Вы хорошо себя чувствуете? — обратился он к ней тихим шепотом.

— Хорошо, — потянулась она к нему.

Губы приникли к губам в долгом поцелуе, его теплые ладони скользнули по ее обнаженным рукам, лаская, поглаживая, успокаивая. От стука в дверь, Жюли подскочила на месте и отпрянула от Шеховского.

— Барыня, я сбитню Вам принесла, — послышался из будуара голос Натальи.

— Ступай, не хочу уже, — отозвалась Жюли, улыбаясь мужу.

В душе молясь, чтобы не подвела покалеченная рука, Поль подхватил ее на руки и опустил на постель. Маленькая ладошка скользнула в распахнутый ворот рубахи, коснувшись напряженной шеи, пальцы запутались в золотистых кудрях на затылке. Жюли казалось, что у нее кожа горит в тех местах, где его губы касаются ее, голова кружилась от тех признаний, что он шептал ей, ловя губами каждый ее вздох. Она едва не заплакала, когда, стянув с его широких плеч рубашку, увидела свежие шрамы, оставшиеся ему в память о последнем сражении на Камчатке.

Ничего не осталось вокруг, только громкий стук крови в висках, бешенное биение сердца, жар в крови, сжигающий и тело, и душу. Лишь тихо вскрикнула, когда Павел, не удержав своего веса, придавил ее к перине, и только улыбнулась ему в шею, когда услышала, как он тихонько чертыхнулся в ответ.

Проснувшись, едва только начало светать, Поль натянул одеяло на обнаженные плечи жены, любуясь ее совершенными чертами. При воспоминании о прошедшей ночи сладко замерло сердце. Накинув на плечи шлафрок и затянув пояс, Павел тихо вышел из комнаты. На софе в будуаре сонно моргнув шевельнулась Таша. Испуганно охнув, прижала руки к груди и лукаво улыбнулась, заметив, как он приложил палец к губам.