Звезда заводской многотиражки 2

Глава десятая А за городом — зима!

К остановке подъехал темно-желтый лиаз и с хлюпаньем распахнул двери. Оттуда вывалилась толпа парней и девчонок, кто-то сразу с лыжами, все в разных версиях спортивной формы — вязаные шапочки, короткие куртки, высокие горловины вязаных свитеров, штаны с начесом… Сразу же стало шумно, глаза разбежались на знакомых и незнакомых лицах. Молодые парни и девчонки, дядьки с седыми усами, корпулентные дамочки с химическими кудряшками, торчащими из-под шапок и платков… Редкие недовольные лица тонули в массе румяных и радостных.

Вслед за каким-то энтузиастом мы все гурьбой потянулись к пригородным кассам — стекляшке с летним навесом, нелепо прилепившейся к авторитетному краснокирпичному зданию новокиневского вокзала. А несколько других энтузиастов с заговорщическим видом направились к другой «стекляшке» — маленькому магазинчику, который я еще с детства помню. Мы с отцом когда на дачу ездили, все время заглядывали туда перед электричкой, и отец покупал мне какую-нибудь вкусняшку — коржик, сочень или пирожок. И там постоянно толклись мутные личности с синеватой аурой. Потому что в этом благословенном привокзальном ларьке продавали алкоголь на разлив. И не только.

Я проводил компашку добытчиков задумчивым взглядом, потом решительно догнал тех, кто пошел покупать билеты.

В некотором смысле, кассовый зал был примерно такой же, как и в двадцать первом веке — в одной стене мерцали стеклянные окошечки с живыми кассирами, и к ним выстроились длинные очереди. А на другой стене висели автоматы по продаже билетов. И возле них особой толкучки не наблюдалось. Платить только монетами, сдачи автомат не выдает, билет в один конец — десять копеек, туда-обратно — двадцать копеек. А для тех непредусмотрительных граждан, у кого в кармане не оказалось подходящих монеток, в уголке притулился еще один металлических ящик, на котором крупными буквами было написано «РАЗМЕН МОНЕТ».

Автомат вжикнул и выплюнул мне в руку бумажку с бледно-зеленым узором и набором чернильных циферок. Я привычно поискал турникет или еще что-то подобное, где нужно будет предъявить билетик, но ничего похожего не оказалось. Дверь на перрон из касс была закрыта. А чтобы никто ее не дергал, заложена поперек доской. А для умеющих читать на доске была прикреплена надпись: «ДВЕРЬ НЕ РАБОТАЕТ!!!»

Впрочем, никого это особенно не смутило. Рыжий хохмач-рационализатор, невзирая на доску и предупреждение все равно дверь подергал. А потом ожил громкоговоритель, и искаженный женский голос сообщил, что до отправления электропоезда Новокиневск-Сосновый лог остается пять минут.

Электричка!

Меня накрыло волной ностальгии в тот же момент, как я уцепился за поручень и взобрался на неудобные ступеньки! Даже не знаю, с чем у меня ассоциировался этот запах. Он ощущался металлическим привкусом на языке и отдавался стуком колес в ушах. Нигде не пахло так, как в электричках. И двери еще эти… Когда я был пацаном, для меня было делом принципа заскочить первым, ухватиться за отполированную множеством прикосновений металлическую ручку, упереться ногами, и заставить тяжелые двери разъехаться в стороны. Но главное — не дать им потом сомкнуться, пока папа, мама и все остальные пассажиры, которые пристроились к нашей семье, не войдут в салон. И только потом я отпускал дверь и торопливо проскакивал между ее хищными створками, так и норовившими ухватить меня до того, как я окажусь внутри.

Держать дверь я не стал, разумеется. Кажется, весь последний вагон был забит сотрудниками шинного завода, которые ехали на состязание. Рядом с дверью стояли несколько пар лыж с притороченными к ним палками. О, кажется одна компашка все-таки была не из наших. Они заняли целый отсек, свалили в середину громоздкие рюкзаки и достали гитару. Туристы. Явно расположились надолго. А нам всем ехать всего-то три остановки. И потом топать по заснеженному лесу до самой лыжной базы. Минут примерно двадцать.

Даша ухватила меня за руку и потащила к сиденьям, которые оккупировали все наши. Я уселся с краю и усадил девушку к себе на колени. Меховая опушка ее шапки щекотала мне щеку и ухо. Электричка загудела, и перрон за окном медленно пополз назад.

По вагону было заметно, что совсем скоро Новый год. С полок для багажа и ламп свисали блестящие ниточки дождика, окна были разрисованы снежинками, цифрами «1981» и снеговиками.

Над грохающей за спиной у каждого входящего дверью красными буквами было написано:

Ну да, логично. Никаких турникетов на входе на перрон не было. Никто не проверял билеты и не следил, чтобы в электричку не попадали зайцы.

Где-то за спиной хлопнула бутылочная пробка. Щуплый парнишка в сдвинутой на затылок вязаной шапочке тренькнул по струнам гитары и задорно запел:

Припев подхватила вся компания туристов и некоторые из других пассажиров:

Серое кирпичное здание лыжной базы шинного завода напрыгнуло на нас из заснеженного леса внезапно. Вроде бы только что мы растянувшейся толпой шагали по неширокой лесной дороге, окруженной сугробами и заснеженными деревьями, и вдруг уже топчемся рядом с трехэтажкой скучного вида. Входная дверь то и дело грохает тугой пружиной, выпуская на площадку из утоптанного снега очередного осторожно ступающего спортсмена в скользких лыжных ботинках.

Кто-то уже гнался за уехавшей в сторону лыжей. Троица в серых ватниках соображали на троих под наряженной к новому году елочкой. Строгая мамочка отчитывала своего нерадивого отпрыска за расхристанный вид. Девушка в красном костюме изящно рассекала коньковым ходом. Пузатенький мужичок в расстегнутой куртке наоборот едва удерживал равновесие. Что особенно забавляло, на груди у него был номер участника соревнований.

И над всем этим был растянут красный транспарант «ПРИВЕТ УЧАСТНИКАМ ЛЫЖНОЙ ГОНКИ!!!»

— Иван?! — передо мной возник расркасневшийся Семен в синей олимпийке и без верхней одежды. — Ты чего тут топчешься? Быстро пойдем регистрироваться!

— В смысле — регистрироваться? — слегка опешил я. А, черт! Забыл, что согласился участвовать в гонке. По дороге предвкушал, как мы сейчас в охотку покатаемся по лесу, потом хлебнем чайку, сдобренного коньячком, поиграем в настольный теннис на втором этаже, пирожков поедим…

— А кто будет честь газеты по-твоему защищать?! — возмутился Семен и потащил меня к дверям.

Семен приконвоировал меня к недлинной очереди к девочкам из отдела кадров, которые записывали всех участников и выдавали нагрудные номера. Потом я получил в прокате свою пару деревянных лыж «Быстрица» с парой черных ботинок с вытянутыми носами крепления.

— Раздевалка на втором этаже, давай быстрее переодевайся! — Семен подтолкнул меня к лестнице. Сменной одежды у меня не было, но обувь где-то же надо было оставить, так что я поплелся искать раздевалку и молча завидовать бездельникам, которые уже махали ракетками над зеленым столом для пинг-понга. А вокруг разливался едва заметный запах плодово-ягодного вина, который как бы намекал, что в граненых стаканах из буфета налит совсем даже не чай.

Раздевалок было две — мужская и женская. За деревянной дверью, пряталась длинная комната с рядами крючков для одежды, и деревянной полкой над ними. Я не без труда нашел свободный крючок, протиснувшись между суетливо переодевающимися мужичками. Один явно подготовился лучше всех, он менял всю одежду, включая трусы. Я же посмотрел на свои бессменные джинсы «Рила» и красную курточку и присел на корточки, чтобы развязать шнутки на ботинках. И сменить их на неудобные лыжные, которые вроде бы были моего сорок третьего размера.

Шнурки были короткими и почему-то мокрыми. Кто-то уже сегодня на этих лыжах катался что ли? Приехал в несусветную рань, чтобы пробежаться по лесу, потом быстро вернул лыжи в прокат, и они достались мне?

— Ну чего ты там копаешься?! — Семен засунул голову в раздевалку.

— Да не кипишуй ты, — отмахнулся я, пытаясь завязать узел на коротких будто бы обгрызенных шнурках. — Никуда уже не денусь. Правда, победы на обещаю, я же не лыжник…

— Ничего-ничего! — ободрил меня Семен. И его тут же оттер от двери суровый лыжник, гордо пришпиливший на грудь номер 72. А у меня-то, кстати, какой? Я посмотрел на два тканевых квадрата, соединенные двумя тесемками. На грудь и спину. Цифры вещали, что я участник под номером 134.

Ну ладно. Соревнование так соревнование.

Вроде бы, надо еще лыжи натереть какой-то мазью, чтобы лучше скользили?

Первых пять минут на лыжах я чувствовал себя даже не как корова на льду, а как верблюд, который этот самый лед впервые видит. Но в какой-то момент вдруг сообразил, что мое тело умеет справляться с дровами, пристегнутыми к моим ногам, гораздо лучше, если не пытаться им особенно управлять. Похоже, что в отличие от меня, Иван был как раз заядлым лыжником. И именно из-за этого вот внутреннего конфликта в самом начале ноги и разъезжались в разные стороны. Еще минут пять мне потребовалось, чтобы отвлечься от попыток командовать ногами и руками своего тела. Чтобы оно совершенно самостоятельно начало изящно рассекать коньковым ходом по накатанному снегу рядом с входом в здание лыжной базы.

Только на старте мельком увидел Мишку с фотоаппаратом, успел ему помахать до того, как тренер отправил мою группу участников в лыжный «бой».

Я не сразу понял, что заблудился и свернул куда-то не туда. Наша трасса была длиной пять километров и обозначена красными метками на деревьях. В начале мы шли довольно плотной группой, потом я оторвался и ушел далеко вперед, и только через какое-то время сообразил, что довольно давно не видел на деревьях этих самых меток. Меня даже накрыло легким дежа-вю. Во студенчестве я как-то уже сворачивал в снежном лесу куда-то не туда, возвращаться на базу пришлось на трамвае. А здесь так получилось, потому что я ну очень старался отпустить контроль над телом. Любовался заснеженными елками, глазел на сугробы, ну и вот… доглазелся.

Ладно, ерунда все, надо просто вернуться по той же дороге и найти эту клятую метку.

Я заскользил обратно, прислушиваясь к ватной тишине заснеженного леса. Интересное дело. Чем холоднее и снежнее лес, тем хуже в нем разносятся звуки. Будто замерзают. Или снег им мешает…

Наверняка, у физиков есть объяснение этому феномену. Но я не физик, поэтому для меня это была скорее магия.

Блин, ну и где хоть кто-нибудь, а? Я же не по целине качусь, тут и лыжня имеется, и трасса для конькового хода. И даже есть какие-то метки, просто не красные, как на нужной мне трассе, а синие и желтые. Не факт даже, что от нашей базы. Тут где-то по соседству еще база котельного завода есть. И еще какого-то вуза, кажется.

— Ау? — выкрикнул я, остановившись. Мне показалось, что я слышу чей-то плач.

— Ау… — жалобно отозвался женский голос.

Девушка сидела на снегу под небольшой горкой. В снег рядом воткнута одна целая лыжа и два обломка. Покрасневшие глаза. На варежках — намарзшая бахрома затвердевшего снега. На груди — номер 48.

— Привет! — я отстегнул лыжи и подошел к ней. — Тоже заблудилась?

— Я, кажется, ногу сломала… — всхлипнув, сказала девушка. — Съехала с горки неудачно, упала, и…

Губы ее задрожали. Бедняжку трясло от холода, зубы постукивали, но вроде пока ничего не побелело.

— Так, отставить панику! — я стянул с себя куртку и накинул ей на плечи. — Подняться можешь? Давай помогу.

Она ойкнула, поджала одну ногу и облокотилась на меня.

— Между прочим, меня Иван зовут, — произнес я, поглаживая ее дрожащую спину. — Я в газете работаю. А ты?

— Я Настя, — всхлипнула она. — Из бухгалтерии.

— Значит так, Настя, — я придержал ее за плечи и заглянул в лицо. Сейчас сложно было сказать, симпатичная она или нет. Покрасневшее от холода лицо и опухшие от слез глаза мешали составить верное впечатление. Но что я мол уже точно сказать, что с фигурой у нее все было в порядке. Ладони ощущали под моей же курткой упругие изгибы весьма аппетитных форм. Ну и еще это явно юная барышня, а вовсе не мегера, умудренная годами службы колонкам цифр, сверкам и сводкам. — Сейчас наши с тобой лыжи волшебным образом превратятся в санки, и мы покатим с тобой в тепло. К горячему чаю, пирожкам и доктору, который осмотрит твою ногу. Договорились?

Сначала у меня была идея бросить здесь ее сломанные лыжи, усадить ее на свои, а самому потопать пешком, таща ее за лыжные палки. Но идея оказалась говно. Лыжные ботинки — это худшая обувь для пешей прогулки по снегу, которую можно только придумать, так что пришлось делать санки из ее сломанных лыж, а самому все-таки ехать.

Казалось, что все это длится целую вечность. Вся эта возня на холоде, без куртки я моментально остыл, пока как-то пытался скрепить две лыжины между собой. Правда, когда поехал, снова согрелся, но уже все равно было ощущение, что в груди заворочался кто-то колючий и холодный. Простыл?

Надеюсь, что нет все-таки.

На базе меня от Насти моментально оттерли. Клуши-бухгалтерши утащили ее в медпункт вместе с моей курткой, а я отправился искать Семена, чтобы виновато развести руками и сообщить, что с дистанции я сошел. Правда, по уважительной причине.

В холле Семена было не видать, так что я со спокойной совестью пошел в буфет. Пить горячий чай. Было прямо реально надо. Остановился на входе, выглядывая знакомых. Но все, как назло, куда-то запропастились.

Ну и ладно.

Я пристроился в конец недлинной очереди к прилавку, за которым стояла седовласая мадама с пышной седой прической и в белом халате, наброшенном на синий спортивный костюм. Она ловко орудовала здоровенной поварежкой, зачерпывая из здоровенного аллюминиевого чана янтарно-коричневый компот. А чуть дальше серебрился бок титана с чаем. Чай — три копейки, компот — семь копеек. Пирожки с капустой — десять копеек, в картошкой — семь копеек. И бутерброды с сыром и колбасой по пятнадцать копеек. Бутеры меня на прельстили, так что я сцапал с подноса пару уже остывших пирожков с картошкой и сунул стакан под носик титана. Повернул краник. Стакан начал заполняться темно-коричневой жидкостью, над которой вился приятный парок. Ммм… Чай со вкусом опилок! Я даже сразу же ощутил его на языке. Почему-то на лыжных базах этой пойло ощущается как божественный нектар. В любом другом месте этот чай, оставляющий на стенках стакана коричневые маслянистые разводы, пить совершенно невозможно. Но когда щеки горят, а штаны уже в нескольких местах промокли, мммм…

Я похлопал себя по бокам, чтобы расплатиться, и только потом сообразил, что деньги остались в кармане куртки. Которая так и осталась на спасенной из леса Настеньке.

— Ой… — я виновато развел руками и просительно уставился на суровую буфетчицу. — А можно я деньги чуть позже занесу? Они в куртке остались!

— Много вас тут таких ходит, — она смерила меня ледяным взглядом снежной королевы. — Ты сбежишь, а у меня потом недостача!

— Я правда занесу! Честно! — я прижал к груди руку с зажатыми в ней пирожками в куске грубой серой бумаги. — Девушку в медпенкт забрали в моей куртке…

— Так, верните пирожки на место, молодой человек, вы задерживаете очередь! — сварливо рыкнул буфетчица. Я сунул руку в задний карман джинсов, ну вдруг завалилась какая-нибудь монетка?

— Давайте я заплачу! — раздался вдруг женский голос за моим плечом. — Сколько там? Вот, держите.

На тарелочку буфетчицы упали две десятикопеечные монеты.