Звезда заводской многотиражки 2

Глава двадцатая Делай добро и бросай его в воду

— Не стоило этого делать, Иван, — сказала Антонина Иосифовна, когда мы свернули из коридора на лестницу. Потом медленно добавила. — Наверное…

— Зато какое лицо у него было, — я саркастически усмехнулся. — Ну главное получилось — он сразу же забыл о каких-то там родственных претензиях к вам.

На самом деле, я вмешался, как только до меня дошло, что за разговор светит Антоните. Наверняка этот человек или сидел в тюрьме, или уехал в Израиль. Судя по ее отчеству — второе. А может и то, и то. Понятно, что скандалом и стаканом выплеснутой в лицо воды эта проблема не решается, что раз уж в принципе прицепились, то наверняка будут и дальше продолжать свои выяснения, подтверждая неблагонадежность. Но теперь у нее будет время успокоиться, придумать правдоподобный ответ на провокационный вопрос «почему этого человека не было в анкете», посоветоваться с кем-то в конце концов. Все-таки, восьмидесятый год. С антисемитизмом на местах вполне можно справиться. Если не пороть горячку и делать все без нервов.

Главная редакторша остановилась, как будто резко ослабев, привалилась спиной к стене. Закрыла лицо руками, плечи ее подрагивали.

— Антона Иосифовна? — тревожно сказал я. — Что с вами? Может за врачом сбегать?

Она отняла руки от лица, и я понял, что она смеется. Немного нервно, но явно без истерики.

— Иван, спасибо тебе, — все еще смеясь сказала она. У него было такое лицо, когда ты его облил, как будто… как будто ты в динозавра превратился. Но теперь неприятности будут у нас обоих.

— Пф, — фыркнул я. — Ну вот и проверим, насколько мой статус молодого специалиста меня защитит.

— А если тебя уволят? — прозрачные глаза Антонины Иосифовны неотрывно смотрели на мое лицо.

— Тогда просто устроюсь в «Молодежную правду» на ставку, а не вне штата, как сейчас, — я пожал плечами. — Зарабатывать буду больше.

— Думаешь, тебя примут на ставку? — прищурилась она. — Принимать неблагонадежного сотрудника — опасное дело. Ты талантливый парень, но главный редактор может не рискнуть…

Я хотел ответить, что скоро этому дутому могуществу придет конец, но прикусил язык. Просто подмигнул и улыбнулся.

— Поступить иначе я просто не мог, Антонина Иосифовна, — сказал я. — А с неприятностями будем разбираться по мере их поступления. Пойдемте уже в редакцию, нас там пирог дожидается. Новый год сегодня.

Я вышел из троллейбуса на площади Советов и посмотрел на часы на гостинице. Десять минут восьмого. Значит у меня есть еще пара часов, чтобы собраться и поехать к семье. Собраться даже не столько празднично одеться и придумать, что бы такого привезти к столу, сколько собраться с духом и мыслями. Там явно какие-то сложные отношения, о которых я не знаю, значит придется много импровизировать, вилять и подыгрывать темам разговора, чтобы не выглядеть странно. Ну и всякие тяжелые ночные разговоры там явно тоже ожидают. Оправдываться перед мамой, что я, редиска такой, только сейчас изволил явиться. Улаживать какой-то конфликт с отцом, о сути которого я был вообще не в курсе… В общем…

Я встрепенулся. И снова посмотрел на часы. Восьмой час вечера. Тридцать первое декабря. Кажется, я что-то забыл.

Ох ты ж… Свидание! Я же на семь часом назначил свидание Лизавете в кафе «Сказка». И мало того, что столик не заказал, так и уже опаздываю.

Думал я недолго, секунд десять. Соблазн забыть про свидание окончательно я из головы выкинул. Никто меня за язык не тянул, в конце концов. Я же сам предложил, а теперь собираюсь кинуть? Фу, стремно как-то. Лучше уж я без всякого угощения на стол к семье Мельниковых приду, чем устрою девушке такой отстойный сюрприз к Новому году.

Так что я со всей возможной скоростью помчал к площади Октября. И преодолел несколько кварталов за рекордные семь минут. Приостановился и заскочил в дверь под вывеской «Цветы». Печально оглядел «ассортимент». Нда, времена многоцветных букетов в корзинах, роз всех цветов радуги и всяких там экзотических орхидей в крохотных горшочках наступят еще нескоро. Собственно, из всех цветов в этом магазине были только гвоздики. По случаю Нового года, видимо, не только красные, но еще и белые. И имелась в наличие скромная очередь человек из восьми.

— Товарищи-граждане! — сказал я громко и плюхнулся на колени. — Не дайте пропасть моей личной жизни! Я спешу сделать девушке предложение и уже опаздываю! Пожалуйста, пропустите без очереди! Умоляю!

— Раньше надо было думать, — склочно проворчал пожилой дядька, номер третий в очереди. — Вам надо, а другим не надо?

— Ну пожалуйста! — я стянул с головы шапку и принялся комкать ее в руках. Смотрел я не на этого зануду, а на женщину перед ним. И еще на продавщицу. Беспомощный взгляд и ясное лицо с советских плакатов могут же творить чудеса? Ведь могут же, да?

— Сколько тебе? — не очень приветливо буркнула, наконец, продавщица.

— Три штуки, — ответил я и с готовностью вскочил. — Спасибище всем, с наступающим!

— А почему это вы ему без очереди отпускаете? — снова запротестовал дядька. — Все стоят, пусть и он стоит. Раз такой полоротый и время не умеет рассчитывать!

Но остальная очередь его не поддержала. Продавщица завернула три чахловатые белые гвоздики в шуршащую целлофановую пленку и протянула мне. Я выгреб из кармана деньги, быстро рассчитался, кажется, переплатив, и помчался дальше.

С Лизаветой я столкнулся на крыльце. Она стояла с обиженным на весь свет лицом. Если бы дело происходило в мое время, то она наверняка бы смотрела с хмурым видом в экран смартфона. Сейчас у нее такой возможности не было, так что спрятать глаза не получилось.

— Лизавета! — окликнул я, но она гордо сделала вид, что ничего не слышала. И даже отвернулась, будто что-то увидела в другом конце заснеженного сквера. — Лиза, я ужасно провинился и готов искупить свою вину самой большой порцией мороженого, молочного коктейля или чего еще твоя душа пожелает!

Она вздернула подбородок и стала молча спускаться с крыльца.

— Лиза, сегодня же Новый год, — черт, опять приходится применять этот беспомощный умоляющий тон! Который как бы каждым своим звуком говорит, как я ужасно раскаиваюсь. Лиза была из того типа женщин, на которых он почему-то работал. И не то, чтобы мне непременно хотелось наныть себе прощение, просто… Просто было в моем настроении что-то новогоднее. Хотелось причинять хаотичное добро хотя бы тем людям, до которых я могу дотянуться. А Лизавета…

— Хороший же подарок ты мне сделал, — ядовито сказала она. — Меня выгнали из кафе, чтобы я место не занимала!

— Лизавета, у меня был очень суматошный рабочий день, и потом еще эта очередь в цветочном, — я вручил ей букет. Мысленно содрогаясь от его убогости.

— Как будто весь мир пытался не пустить меня к тебе на свидание, но я все равно стремился всей душой. И телом, — я восторженно смотрел на ее лицо.

— Сначала я сидела, как дура, одна, — кривя губами продолжила Лизавета. — Потом мне пришлось купить себе коктейль, потому что нельзя занимать столик просто так. Потом на меня все оборачивались и хихикали, потому что было ясно, что меня пригласили на свидание и…

— Так, милая, возвращаемся в кафе, — я приобнял ее за талию и потащил по ступенькам.

— Там нет больше мест! — она начала упираться и сморщила нос. Голос ее дрожал, будто она сейчас заплачет.

— Да и черт с ними, с местами! — я схватился за деревянную ручку и распахнул резную дверь. Изнутри пахнуло теплом, запахом шоколада и клубники. Я затащил упирающуюся Лизавету за порог и двинулся к стойке-раздаче, волоча ее за собой.

— Ваня! Что ты делаешь, отпусти! — Лиза попыталась вырваться из моих крепких объятий, но я не отпускал. Нет, дорогая, у меня просто нет времени на долгие сцены. Я бы даже позволил тебе часик поныть о жалости к себе и с горестным видом терпеть многочисленные вполне справедливые упреки, но к десяти вечера, край к одиннадцати, мне нужно приехать на Новые Черемушки. А это минут сорок… Короче, некогда рассусоливать, Дед Мороз в цейтноте. Так что, терпи, Лизавета. Потом поноешь.

— Лиза, я тебя люблю, как до Луны и обратно! — сказал я так, чтобы посетители кафе начали на нас оборачиваться. — Я спешил, как только мог. Пули свистели у меня над головой…

Кстати, интересно, мультик про Фунтика уже вышел? Судя по тому, что ниоткуда не раздался шепоток про «а сапоги у вас над головой не свистели?!», пока еще голубые экраны не знали этой истории. Ну и ладно. Зато раздались шепотки и хихиканье. Уголки губ Лизаветы задергались. Она уж почти была готова улыбнуться, но сдержалась и сохранила суровость. Ну или надутость, если точнее.

Конечно, идеальным новогодним чудом было бы сейчас позвать ее замуж. Я сорвал бы шквал аплодисментов и слезы радости на ее лице, но на такой подвиг я готов не был. Так что поступил иначе.

Я отступил на шаг, прижал руки к сердцу и обратился ко посетителям кафе.

— Товарищи-граждане! Я виноват перед девушкой, опоздал на свидание на целых полчаса! — громко и пафосно заявил я. — Но я не со зла, правда-правда! Помогите мне заслужить ее прощение! Лизонька! Любовь моя, ну подари мне улыбку!

Теперь на нас смотрели вообще все, включая дамочку за стойкой, празднично задекорированную мишурой поверх белого колпака. Лиза сжалась, глаза ее забегали.

— Девушка, да простите уже его! — сказал толстый мужик от ближайшего столика.

— Да, простите! — подхватило еще несколько голосов.

— Какой ты дурак все-таки, — проговорила Лиза. И улыбнулась.

— Фух, — с облегчением выдохнул я и заключил ее в объятия. Целовать не стал. Страстные поцелуи в общественных местах пока еще не входят в набор советской романтики.

— Девушка, — обратился я к продавщице. — Можно нам два самых вкусных молочных коктейля?

— Так мест же нет! — нахмурилась она. — Все столики заняты.

— Ничего-ничего, мы потеснимся! — снова вступился за меня толстяк. — Раз такое дело, в тесноте, да не в обиде!

— Ну ладно, — с сомнением согласилась продавщица и сняла с аппарата для коктейлей высокий металлический стакан.

Какой ты все-таки дурак у меня… — снова повторила Лиза и прильнула ко мне. Мы с ней стояли у камина, в котором сегодня, по случаю праздника, очевидно, не валялись какие-то коробки, а весело полыхали дрова. Я погладил ее по кудряшкам, она порывисто вздохнула.

Уф. Квест, как говорится, комплит.

Я заглянул Лизавете в лицо. Она улыбалась. В уголках глаз блестели слезинки.

— С Новым годом, милая, — прошептал я ей на ухо и чуть отстранился. — А теперь мне пора бежать. Семейный долг зовет. Завтра же мы увидимся?

Она вдохнула, чтобы ответить, но я быстро приложил палец ей к губам.

— Нет-нет, я зря спросил, — проговорил я. — Вдруг меня сегодня родители прикуют наручниками к батарее и никуда не отпустят до самого первого мая. Завтра я позвоню. Чтобы поздравить и узнать, как ты отпраздновала. Пойдем, кафе уже скоро закрывается.

На задней площадке автобуса явно поддатая компания затянула.

— Совсем молодешшшь распустилась! — проскрипел над ухом склочный старушечий голос. — Еще два часа до Нового года, а они уже навеселе!

— Вы еще там хороводы водить начните, лесорубы! — крикнул кто-то из середины. Раздались смешки. Автобус был забит битком, чуть ли не под самую крышу. Я стоял, притиснутый одним боком к недовольно бурчащей бабке, а в другой мне упиралось что-то угловатое в коробке. Ну а перед лицом маячила белая борода здоровенного мужика. Из ваты, по классике. Прямо совершенно точно из ваты, явно какой-то рукодельник купил в аптеке рулон, размотал и обкорнал ножницами, чтобы по форме было похоже на бороду.

Я лениво обдумывал мысль, что вроде бы Лизавета сказала, что компания собирается у Элис. Или у Веника? Нет, кажется все-таки у Элис… Интересно, раз она пригласила гостей, то значит ее самой на праздновании семейного Нового года не будет. Жаль, жаль… Она была бы кстати… Не знаю, почему. Просто как-то я ее уже считал немного своей что ли. Она-то точно не станет меня гнобить за какие-то прошлые прегрешения.

«Не накручивай, Жан Михалыч, еще неизвестно, что там будет!» — строго сказал я сам себе. Может меня ждет просто обычная вечеринка с сладким советским шампанским и оливье. Что там сейчас еще происходит на Новый год? Сначала в одиннадцать провожают старый год выстрелом пробки шампанского, потом слушают речь президента, в смысле, генсека… Голубой огонек смотрят. Потом танцуют под проигрыватель или катушечный магнитофон. Потом подают горячее… Потом…

— Железнодорожная есть на выход? — проскрипел в динамиках голос водителя.

— Нет! — хором грянул автобус.

— Как это нет?! — всполошилась бабка рядом со мной, и я получил чувствительный удар локтем в бок. — Стой! Куда! Быстро останови! Нажмите кто-нибудь на кнопку…

Автобус, только опять набравший скорость, затормозил. Бабка протолкалась к дверям, ворча что-то на старушечем, и бодро выскочила из автобуса практически в сугроб метрах в пятидесяти от остановки.

— Да что б тебе пусто было! — в сердцах фыркнула она.

— С наступающим, бабушка! — хором заорала компания с задней площадке, которая как раз допела песню про елочку и сейчас спорила, что петь дальше. По всему выходило, что «маленькой елочке холодно зимой», но дальше первых двух строчек песню никто не мог вспомнить.

На нужной мне остановке из автобуса высыпало не меньше половины пассажиров. Включая тех самых любителей петь хором. И идти нам тоже было по пути. Они шагали впереди меня, громко разговаривая, хохоча и поздравляя всех встречных-поперечных с Новым годом. Я вздохнул. Снова появилось отчаянное желание дезертировать. Напроситься к этим вот ребятам в гости тоже. Их человек десять, если прихватят еще одного — никто и не заметит. Зато мне явно не придется либо решать какие-то там проблемы, либо натянуто и сложно общаться всю ночь. Не знаю, что хуже. И сбежать не получится, потому что автобусы скоро ходить перестанут, может этот уже и последний, а на такси в новогоднюю ночь при моих нынешних финансах — это весьма разорительно. Кроме того, такси нужно еще найти… А идти пешком далековато…

Девятиэтажный дом, где обитала семья Мельниковых был самым последним. Это в двадцать первом веке там дальше выросло еще несколько микрорайонов и здоровенный торговый центр. А сейчас сразу за домом начиналась заснеженная пустошь, и если бы был день, то было бы видно полосу леса вдалеке. Я направился к самому дальнему подъезду, проводив тоскливым взглядом веселую компашку, свернувшую на два подъезда раньше. Грохнула дверь, их голоса стихли. И на улице, как назло, наступила ватная тишина. Сквозь которую, конечно, пробивались какие-то отдаленные отзвуки веселья, хлопки пробок от шампанского, шум машин на Закорском тракте, но все это делало безмолвие, сгустившееся вокруг меня, еще более тоскливым.

Я остановился перед подъездом, перевел дух, сосчитал до десяти и решительно открыл дверь.

Третий этаж, даже лифт незачем вызывать. Я забежал по лестнице и надавил на кнопку звонка. Раздались торопливые шаги, щелкнул замок и дверь открылась. На пороге стояла полноватая женщина со явными следами былой красоты, собственно, ее и сейчас можно было бы назвать красивой. Она была одета в зеленое платье с люрексом, на шее переливалась искорками мишура. Несколько секунд она смотрела на меня чуть ли не с недоумением. Потом на ее лице появилась несмелая, я бы даже сказал испуганная улыбка.

— Ваня! — она коротко и порывисто меня обняла, потом сразу же отпрянула и перешла на шепот. — Ванечка, что же ты мне не позвонил? Повидались бы хоть…

— Кто там пришел? — раздался из глубины квартиры суровый мужской голос. — Мы все в сборе и никого больше не ждем!

Потом послышались тяжелые шаги, и рядом с матерью возник невысокий крепкий дядька с квадратным, будто топором вырубленным лицом. При виде меня он побагровел и моментально набычился.

— А тебе чего здесь надо? — прорычал он.