Звезда заводской многотиражки 2

Глава двадцать третья Что в мешке у Деда Мороза?

Я пошевелился и осторожно снял растрепанную голову Анны со своего затекшего плеча. Она не проснулась, просто пробормотала что-то нежное и повернулась на другой бок. Я осторожно встал и подошел к окну. Просто так. Чтобы бездумно смотреть, как в свете уличного фонаря вспыхивают острыми радужными искорками мелкие снежинки.

Хорошо начался год. Символично, можно сказать. Сначала я с новыми подружками забрались в закрытый парк и накатались там до одури на горке. И стоя, и сидя, и в обнимку, и стоя по одиночке, балансируя на длинной полосе льда и размахивая руками.

Потом парк открылся и моментально наполнился детьми. Как совсем мелкими, в сопровождении родителей. Так и школьниками, которых никто не пас. Вот да… Дети… Здесь с ними никто не носится. Там, в своем времени, недалеко от моего дома стояла школа. И каждое чертово утро весь двор перегораживали вереницы машин, из которых выскакивали дети разных возрастов. А в конце уроков те же машины приезжали их забирать и опять устраивали столпотворение. Причем школа обычная, никакой не пафосный лицей или, там, гимназия с особенным уклоном, куда со всех концов города детей отправляют. Обычная районная школа. А это значит, что везут детей от силы по паре кварталов. Зачем, спрашивается? Эти бандерлоги что, самостоятельно дойти не могут?

Хотя я эти мысли предпочитал держать при себе. Неблагодарное дело — лезть в такие вот дела.

Но вот здесь, в восьмидесятом, ситуация была совсем другая. Никто детей не пас. Они совершенно самостоятельно шарохались, где хотели. Сбивались в разновозрастные стайки, ездили на транспорте, в общем, явно были самостоятельными участниками социума, а не приложением к своим родителям.

В общем, понабежали дети, и мы спешно ретировались из парка. Но телефончик мне Лера оставить успела. Я бы, пожалуй, предпочел, чтобы Таня, но они подруги, так что…

Потом я в распахнутом, несмотря на мороз, пальто и с разгоряченным лицом быстрым шагом домчал до Элис. Застал там своих просыпающихся бездельников, сбегал для них, как самый живой, в гастроном.

Поздравил с Новым годом сестру, посплетничал с ней про родных. Спросил, почему она не пошла. Она фыркнула невразумительное. Но, в целом, в ответе я теперь не нуждался. Сам все видел.

Потом я забрал из этого похмельного царства Лизавету, мы очень романтично прошвырнулись по аллейке проспекта Ленина и погрелись в «Бутербродной» на углу улицы Чкалова.

Потом я вернулся домой к Феликсу. Нужно было принять душ, сменить сначала пропотевшую, а потом еще и пропахшую сигаретным дымом одежду на что-нибудь другое. Поздравить Феликса, опять же. Попить с ним чайку с эклерами, закусить подсохшими бутербродами с балыком. Мы лениво неспешно обсудили наши рабочие планы, а потом, не сговариваясь, закрыли тему, отложив ее на будний день, например, на завтра. Потом Феликс Борисович отправился на новогоднее представление в драмтеатр. Судя по тому, что он загадочно улыбался и намекал, что будет не против, если сегодняшнюю ночь я проведу где-нибудь в другом месте, это был не просто светский выход, а свидание. И у моего приятеля-психиатра что-то там наклевывалось.

Так что я собрался и поехал к Анне. Выклянчив предварительно у Феликса коробочку с эклерами. Кстати, он раскололся, откуда у него в доме все время водится этакое роскошество. Ларчик, как говорится, просто открывался. Эклерами его снабжал один давний тайный клиент, кондитер в кулинарии при ресторане «Новокиневск». Он был тихий алкоголик, и периодически гонял зеленых чертей. Когда это случалось, Феликс спешил на помощь и нечисть изничтожал. Без всякой записи в историю болезни. А кондитер этот, в знак благодарности, исправно снабжал его свежайшими пирожными. Из тех, которые до покупателей в магазине практически никогда не доходят.

В фойе общежития чуть не попался на глаза Егору, но укрылся за широкой спиной в тяжелой собачьей шубе и прошмыгнул на второй этаж незамеченным.

И вот сейчас я умиротворенно смотрел на снежинки и думал, что вот и наступил новый год. Восемьдесят первый. Скоро уже зазвенит будильник, и нужно будет спешно бежать на троллейбус, второе — рабочий день. А после работы наконец-то состоится судьбоносная встреча насчет моего жилья.

Очень хотелось сесть и расписать цели на этот год, как я часто делал в прошлом, которое на самом деле будущее. Но я пока что гнал от себя эти идеи. Хотя бы потому, что сам праздник у меня оказался весьма символичным. Вместе с боем курантов мироздание как будто намекнуло, что пока я вот с этой всей темной историей, которая пока что в единую картинку не складывалась, не разберусь, этот удивительный мир моей советской мечты так и останется для меня как будто за стеклом.

Да что там! С самим собой-то можно было не миндальничать. И всякая эзотерика, вроде мироздания тут ни при чем. Если я не разберусь, меня прикончат. Те же самые люди, которые выкинули меня из окна. Возможно, это именно им Аня должна была передать, что все отменяется. В том, что Игорь звонил перед самым Новым годом именно Ане, я практически не сомневался. Раз однажды они меня уже убили, значит живой я представляю для них опасность, и они обязательно попробуют еще раз. Так что, Жан Михалыч, погоди пока строить грандиозные планы на светлое будущее.

У тебя его еще может и не быть.

— Ваня? — сонно пробормотала Анна из постели. — Сколько времени? Тебе уже пора на работу?

— Пять утра почти, — сказал я. — Так что еще час у нас точно есть…

«Гудит как улей родной завод…», — подумал я, просачиваясь через проходную. Как всегда я заходил вместе с рабочими. Для большинства обитателей административного корпуса рабочий день начинается в девять.

Обычных рабочих эти наши графики выходных дней не касались — станки пахали круглосуточно, стране нужны шины, отдыхать некогда. Впрочем, что-то мне подсказывает, но ночная смена в новогоднюю ночь не так чтобы и сильно перетрудилась. Даже захотелось будущий год встретить на заводе. Сделать репортаж из цехов и курилок о том, как ударно трудятся в новогоднюю ночь рабочие. Черт, вот почему мне раньше эта идея в голову не пришла? Сейчас бы как раз был бы готов отличный материал для статьи…

Я поднялся на свой этаж и увидел, что в сумраке пустого коридора кто-то стоит прямо напротив редакции. Опять Мишка?

Но нет, это оказался не Мишка, а совершенно незнакомый мужик. Я бы даже сказал, дедок. Если бы борода была чуть менее куцей, а волос на голове чуть побольше, то он был бы похож на упитанного, но побитого жизнью Деда Мороза. На лице его явственно отражались следы вчерашнего праздника, но был он уже в том возрасте, когда чтобы заполучить общую помятость и мешки под глазами, вовсе необязательно было всю ночь куролесить, запивать водку пивом и ложиться спать за час до звонка будильника.

— Ты что ли Мельников? — спросил он, придирчиво оглядев меня с головы до ног. Голос и выражение лица у него были такие, словно он с отличием закончил тайное высшее учебное заведение для всех советских вахтеров. И потом каждый год не забывал проходить курсы повышения квалификации. А, ну точно! То-то мне лицо его показалось смутно знакомым! Я же его довольно часто вижу. Он то в Бюро пропусков, то на вахте в проходной маячит. Пропуски то выписывает, то проверяет.

— Так точно, товарищ вахтер! — отчеканил я. Спать мне хотелось, конечно, нещадно. Но настроение было настолько благодушное, что ни одна кислая рожа не в состоянии его испортить. Даже если сейчас из-за двери на меня выскочит жирная туша нашего парторга, не расстроюсь. Опасные заявления, конечно, но вслух я ничего подобного не произносил. Как-то не хотелось заигрывать с мирозданием, которое ох как любит в таких ситуациях отвечать: «Окей, парень, вызов принят!» — С Новым годом кстати!

— Ты в следующий раз для своей почты ящик вешай! — сварливо проговорил вахтер. Степень моего «ага, вспомнил этого дядьку» оказалась не настолько высокой, чтобы еще и имя мне подсказать. — А то мне всю ночь бабы письма для тебя оставляли. И со вчера еще осталось. Целый мешок набрался, вот!

Он потряс полотняным мешком, на котором с одного боку маячили крупные неровные буквы и следы от сургуча. Хм, а неслучайно я подумал про сходство с Дедом Морозом, когда его увидел!

— Виноват, товарищ вахтер! — радостно отчеканил я. — Сегодня же исправлюсь! Хотите чаю?

— Некогда мне тут чаи с тобой гонять, — пробурчал он. — Мне домой давно пора, а я тут почтальоном работаю!

— У нас овсяное печенье есть! — похвастался я, заглянув за занавеску. — Прошлогоднее, правда, но чем богаты…

— Ты вместо того, чтобы лясы точить, почту свою забери лучше! — вахтер сунул мне в руки мешок. — А мешок верни! А то не напасешься на вас!

Мешок был явно из тех, что на почте надевают поверх посылок. А полустершиеся буквы — это адрес. Ну да, какой Дед Мороз, такой и мешок.

Правда, подарок очень уж хорош. И очень своевременно…

Я двинулся к столу Антонины Иосифовны, походя включил селектор, и выгреб из мешка письма. Некоторые были в конвертах, некоторые свернуты «фронтовым» треугольником, некоторые просто выглядели как двойной тетрадный листик, свернутый вчетверо.

— Вы в следующий раз не трудитесь, — сказал я. — Ящик мы, конечно, сделаем, но пока его нет, я буду сам заходить и почту забирать. Вот, держите ваш мешок. Спасибо вам огромное за труды!

— Спасибо в стакане не булькает, — пробормотал он, рачительно сворачивая тряпичные мешок и засовывая его в карман коричневого, под цвет характера, пиджака.

— Предложение насчет чая все еще в силе! — широко улыбнулся я. На что вахтер поджал губы с таким видом, будто я ему предложил испить крови невинно убиенных младенцев. Чай, еще бы, придумаю тоже!

Селекторное совещание вышло куцым. Половины участников предсказуемо на рабочем месте не оказалось. По очень уважительным причинам, разумеется. Так что директор сухо упомянул какой-то ночной инцидент, но вдаваться в подробности не стал, потому что произошло это «что-то» в подготовительном цехе, а его начальник как раз и не присутствовал. Так что разбирательство было перенесено на понедельник. Я посмотрел на часы. Семь минут. Да уж, в рекордные сроки уложились сегодня!

Выключил селектор и принялся разбирать почту.

Нет, я конечно ожидал, что будет некоторый общественный резонанс. Но писем пришло реально много. Общим числом сто двадцать три. Ничего себе!

Я распечатал первое. Крупный неровный почерк, написано с ошибками, зато от души. Бесхитростная история о переезде из деревни в город, как быстро выскочила замуж, а сейчас муж пьет, а она пластается сверхурочно, и еще успевает готовить всем домашним и порядок поддерживать, потому что у мужа мама старенькая, да и своих двоих детей поднимать надо.

Еще письмо. От решительной разведенки. Известное дело — алименты не платит, с детьми не сидит, крутишься, как белка в колесе, а что делать? Надо жить, дочка в третий класс пошла, сын еще в детском саду. Спасибо, дорогая редакция, что хоть душу вам излить можно!

Третье письмо. Четвертое. Пятое. И на каждой странице, в каждой строчке — обычная и обыденная жизненная драма.

— Что это ты такой счастливый? — раздался внезапно веселый голос Даши. — Хорошо Новый год отметил? Ой, что это у тебя?

— Это мне с утра Дед Мороз подарок принес, — усмехнулся я. — Это, Дашенька, моя индульгенция. Знаешь такое слово?

— Иваааан! — с упреком протянула она. — Ну за кого ты меня принимаешь?! Я же все-таки факультет журналистики кончалаа, а не вечернюю школу! Индульгенцию выдавали священники, чтобы освободить своих прихвостней от наказания за совершенные преступления. А ты что, преступление совершил?

— Не то, чтобы, — я подмигнул. — Стакан воды вылил на не в меру разгоряченного товарища.

— Ооо! А почему я ничего не знаю? — обиженно протянула она и присела своим изящным задом прямо на мой стол.

— Тсс! Я и так уже слишком много рассказал, — хохотнул я. — На слишком длинный язык индульгенции может и не хватить!

— Нет, ну правда, что это? — спросила Даша.

— Письма от читательниц, — серьезно ответил я. — Почитай тоже, думаю, тебе тоже будет любопытно. О, что это у тебя? Новый кулончик?

— Да! — девушка гордо задрала подбородок, демонстрируя золотую цепочку-паутинку с подвеской с крохотным голубым камешком. — Настоящий сапфир! Игорь подарил вчера!

Эдик тоже явился в приподнятом настроении. И сразу же уселся за печатную машинку и принялся вдохновенно стучать по клавишам. Семен приволок тарелку с домашним печеньем. Вера Андреевна принесла нарезанный кусками пирог с картошкой и курицей. Холодный, тоже явно остался с новогоднего стола. Но вкусный все равно. Не хватало только нашего «серого человека» и Антонины Иосифовны. Но ее сегодня быть и не должно было, она по пятницам в типографию уезжает.

— А где наш Федор Олегович? — спросил я, не донеся до рта кусок пирога. — Что-то его давно не видно…

— Так его же уволили! — оторвался от печатной машинки Эдик. — Или он сам уволился… В общем, там какая-то мутная история, но из-за Нового года никто толком ничего объяснить не мог.

— Ну да, я тоже слышала, что он, вроде как, на ставку в «Вечерку» перешел, — задумчиво проговорила Даша.

— Ну да, как же, — фыркнула Вера Андреевна. — В «Вечерку», только не журналистом.

— А кем? Неужели редактором? — ахнула Даша.

— Водителем, — хмыкнула наша корректор. — И это ему повезло еще. Его же из партии поперли.

— Ой-ой… — глаза Даши стали круглыми и удивленными. — Это за тот случай, да? С взяткой?

— Какой случай? — заинтересовался я.

— Да нет, его за аморалку, — отмахнулась Вера. — Так, все. Закрыли тему, а то нос прищемит! Не нашего ума дела! Что знала, то сказала. Пирог, вон, жуйте и помалкивайте!

Феликс встретил меня прямо возле проходной. Я выходил, задумавшись, и чуть было не прошел мимо. Ему понадобилось меня за рукав схватить, чтобы я к реальности вернулся.

— Мы созвонились с Дарьей, — без всяких предисловий заговорил он. — Она дала мне адрес, по которому приезжать, а я по карте посмотрел, это оказалось совсем рядом с твоим заводом. Вот я и подумал, что надо тебя сразу забрать от проходной, чем ты будешь туда-сюда мотаться.

С одной стороны, квартира рядом с заводом — это была отличная новость. На работу пешком ходить, в транспорте не толкаться. С другой — райончик здесь, конечо, тот еще, И воздух грязный от промзоны, да и контингент… Впрочем, в моем положении носом особо не крутят. Тем более, что женщина согласилась пустить меня пожить практически бесплатно. Даже для кошелька молодого специалиста названная сумма не выглядела обременительной.

— Ага, от дома культуры химиков свернуть направо, магазин «Спорткультовары», дальше пятиэтажка… — бормотал Феликс старательно выглядывая ориентиры. — Ага, вот этот дом! Мы на месте. Квартира семь. На четвертом этаже.

Он припарковал свою «пятерку» в пустующем кармане возле мрачной пятиэтажке из серого кирпича. Из каждого окна свешивалась сетка-авоська, полная каких-то продуктов. Понятно. Похоже, меня ждет коммуналка.

Хотя, с другой стороны, а чего я хотел за такие деньги?

Но легкий укол разочарования все-таки почувствовал. Теплилась легонькая надежда, что знакомая Феликса вселит меня в хоромы, вроде тех, которые отец арендовал для героини Муравьевой в фильме «Карнавал». И я буду там гостей принимать, приемы устравиать, и все такое…

Ладно, отложим пока идею великосветского салона советского образца. Жить надо по средствам, Жан Михалыч!

На узкой лестнице пахло предсказуемо — крысами, сыростью и подгоревшей капустой. Рядом с дверью квартиры номер семь звонок был всего один, что было хорошим знаком. Правда корпус его давно раскрошился на кусочки, так что пимпочка звонка торчала прямо из пучка спутанных проводов. Феликс осторожно надавил на него дважды.

За дверью немедленно раздались торопливые шаги. Скрипнул замок, за ним дверь.

— Дарья Ивановна? — вежливо спросил Феликс. А я молчал. Потому что мне не нужно было спрашивать. Я и так знал эту женщину…