Звезда заводской многотиражки 2

Глава двадцать четвертая Коммунальная страна

Причудливое плетение судьбы. В совсем уже недалеком будущем вот эта самая женщина станет городской знаменитостью. Потому что это никакая не Дарья Ивановна. Это Дара Господня. Дамочка, которая сначала создаст свое эзотерическое учение, а потом довольно мрачненькую тоталитарную секту. А в девяносто шестом надолго сядет в тюрьму.

Еще в самом начале ее «карьеры» я брал у нее интервью. С серьезным видом задавал вопросы, слушал сказочный бред про тонкие энергии и могущественные силы. А потом расшифровывал диктофонную запись, пытаясь свести эту алогичную хрень в хоть какой-то связный текст. Ну модно было в те времена писать про городских сумасшедших. А второй раз мы встретились, когда она уже перестала быть одиночкой. И писал я уже не про ее эзотерические воззрения, а про «Путь вечности». Приглашал, правда, ее одну, но в редакцию они явились вчетвером, больше трех часов мурыжили мне мозги, устраивали ор на почти каждый мой вопрос. И в результате ничего не получилось. Потому что статью эту сняли перед самой публикацией. И главред даже не дал мне за нее втык, потому что он слышал нашу беседу сквозь дверь своего кабинета. Так что когда пришло распоряжение сверху полосу немедленно переверстать, а статью эту несчастную отправить на доработку до тех пор, пока оскорбленные сектанты не будут удовлетворены, он похлопал меня по плечу и взял обещание не связываться больше никогда с сумасшедшими. Ну а в третий раз я видел ее уже в зале суда. Когда она и ее сердечный друг и астральный спутник были приговорены к весьма даже не астральным, а реальным срокам. Потому что, как выяснилось, путь к их мудрости лежит через отписывание в пользу секты имущества. Ну и еще там боком проходило растление малолетних, инцест и множество прочих не очень аппетитных деталей внутреннего быта последователей.

— А вы Феликс Борисович, да? — немного суетливо сказала будущая Великая Матерь и Проводница Воли Его. Потом она перевела взгляд на меня. — А вы Иван, верно? Проходите, я уже давно вас жду! Вот тут тапочки, переобувайтесь. Все соседи у нас хорошие, мы поддерживаем чистоту, так что топтать не надо, пожалйста!

Чистоту? Хм… Странные, однако, в этом месте понятия о чистоте… Я огляделся. Узкий темный коридор, краска на стенах облезла от времени, а щели в деревянном полу такие, что кажется, что из них подглядывает бездна. Глазами мышей и тараканов. Впрочем, может я и зря. В воздухе витал запах хлорки и табачного дыма. И еще какой-то не очень аппетитной еды. Через весь коридор была протянута веревка, на которой сушилось белье. Под потолком на покосившемся шифоньере стояли коробки. В простенке между двумя дверями висел старенький велосипед «Урал».

— Вот сюда проходите! — Дарья Ивановна, шаркая тапочками, устремилась в дальний конец коридора. — Сама я живу вот в этой комнате, — взмах в сторону единственной полуоткрытой двери. — Там кухня, вот это туалет и душевая. Соседи у нас все хорошие, живум мы дружно. На кухне — график дежурств по общим помещениям.

Она достала из кармана фланелевого халата ключ и сунула его в замочную скважину на двери.

Замок был врезан в явно не подходящую ему по размеру дырку, вокруг механизма зияли сквозные щели. Как я понимаю, их можно было использовать вместо дверного глазка, которого на самой двери не имелось.

Открыть у нее получилось не с первого раза. И когда замок наконец-то сдался, ей пришлось толкнул дверь бедром, чтобы она распахнулась.

— Это, конечно, не царские хоромы, — извиняющимся тоном сказала она, обводя руками помещение, но все необходимое тут есть. Диван, шкаф… Вода даже заведена в комнату!

Не так плохо, как могло бы, на самом деле. Комната была довольно просторная, стены и потолок явно не так давно белили. Источник света — голая лампочка, свисающая на проводе. Диван в девичестве был явно зеленого цвета, но сейчас определить это можно было только по изнанке. Подушки от времени посерели, на углах ткань обремкалась. Шифоньер полированный, трехдверный, на ножках. И квадратная раковина с двумя отдельными кранами, на одном из которых болтался резиновый самодельный смеситель. С другого он соскочил. Причем делал это явно не в первый раз. И сам кран, и шланчик были густо замотаны синей изолентой.

Над окном — запыленная гардина с множеством пустых крючков. В общем-то, понимаю любовь советских людей к шторам. И дело даже не в иллюзии уединения, которую они дают, а в том, что без них окно выглядит так, будто дом этот или еще не достроили, или разрушили.

— Комната очень теплая, очень! — тараторила тем временем Дарья Ивановна. — Сейчас холодно, потому что я проветривала. Никто не живет тут с тех пор как сын с семьей переехали в деревню. Я думала квартирантов пустить, но одни мне сразу как-то не понравились, по лицам видно — алкашня. Потом еще дамочка какая-то приходила… Очень вульгарная, я не захотела ее пускать. А Иван, сразу видно, человек серьезный и положительный.

Я задумчиво смотрел на нее. Забавно. Ни черта ведь она не поменялась за эти годы. Что сейчас хрен поймешь, сколько ей лет, что потом будет точно так же. Вот сколько ей, реально? Сорок? Или больше? Хотя нет, больше быть не может, ей через пятнадцать лет на скамье подсудимых сидеть, вроде она там еще не пенсионеркой была…

Кажется, некоторые женщины с самого рождения вот такие вот безвозрастные тетки. Какого цвета у нее волосы, неизвестно, потому что на голове косынка. Морщин вроде нет, но лицо выглядит уставшим. Никакое лицо, не на чем взгляд остановить. Глаза тусклые, маленькие. Губы тонкие. Как, ну вот как она стала лидером секты? Или, может быть, дело в мужике, которого она нашла? И на самом деле это он всем заправлял?

— Мне все нравится, — сказал я. Вообще-то, мне хотелось сбежать. И даже мелькнула мысль попросить Феликса потерпеть меня в гостях подольше, только бы не оставаться в этом жутком месте. «Какой-то ты нежный, Жан Михалыч! — строго сказал я себе. — Это всего лишь коммуналка, а ты уже раскис!»

С другой же стороны, уходить мне не хотелось. Помнится, когда Дарья Ивановна рассказывала мне о своей жизни, то много раз повторила, что самым судьбоносным в ее жизни был восемьдесят первый год. Именно тогда на нее снизошло озарение и просветление. И она познала истину. Официальная же история этой дамы говорит о том, что в восемьдесят первом она попала в психиатрическую клинику. Подробности ее личного дела мне добыть не удалось. И дело даже было не в том, что кто-то в те годы особенно соблюдал клятвы Гиппократа и врачебные тайны. Просто в архиве произошел пожар, и все дела благополучно сгорели.

Если сейчас откажусь, то потеряю возможность увидеть самое начало истории. А ради такого можно и адаптироваться. В конце концов, ничего такого особенно ужасного в этой квартире нет. Впрочем, может я просто пока в душ не заходил…

Феликс под благовидным предлогом сбежал, как только я дал свое согласие. А вот выпроводить Дарью Ивановну оказалось много сложнее. Хотя она уже на третий круг рассказывала мне про хороших и замечательных жильцов квартиры, про график дежурств, который надо выполнять, если мы хотим, чтобы был порядок, потом про своего сына, который ее бросил…

— Кстати, Иван, вы же на заводе работаете? — спохватилась она вдруг. — Может быть, почините мне шкафчик, а то на нем дверца отвалилась уже почти.

— Могу глянуть, но не обещаю, — сказал я. — Инструменты могут понадобиться, а у меня их нет.

— Так мы у Генки попросим! — радостно воскликнула она. — У него целый ящик!

«Так почему тебе этот Генка шкафчик и не починит?» — подумал я, я сам с любопытством разглядывал эту женщину. Это была она и не она. Внешне — точно она, никакой ошибки. У меня отличная память на лица. Но вот речь… Сейчас передо мной стояла обычная суетливая тетка, простая, недалекая без всякой искры безумия в глазах. Что же тебя так изменит, Дара Господня?

Выпроводить ее мне удалось далеко не с первого раза. Она вроде бы соглашалась, что да-да, вам надо освоиться и все такое, потом останавливалась на пороге и заводила свою пластинку снова.

И когда я наконец захлопнул дверь своей комнаты, то чувствовал себя выжатым, как лимон.

Перевел дух. Еще раз осмотрелся.

Диван этот, конечно же, надо выкидывать. Даже если там внутри нет клоповьего гнезда, он все равно не выглядел ни удобным спальным местом, ни отличным интерьерным решением. Светильник тоже нужен. И шторы. И пол бы этот щелястый застелить чем-нибудь…

В принципе, не так уж все и плохо, на самом деле. Комната большая, окно тоже большое. Вид из окна… Я подошел и посмотрел вниз. Заснеженный двор. В сугроб воткнута одинокая елка. Надо же, второе января, а кто-то уже новогодний декор в своей квартире устранил. В центре двора — невысокая снежная горка и неровным овальным пятном залитый каток. Скелет качелей. Деревья. В торце соседнего дома — магазин «Продукты».

Я снова повернулся к дивану. Для ночевки сегодня эта комната совершенно непригодна, конечно. Придется напрашиваться к кому-нибудь, пока я не решу вопрос спального места и постельного белья.

Телефона, кстати, как сообщила мне Дарья Ивановна, в коммуналке нет. Только автомат рядом с «Культспорттоварами». Я покрутил барашек одного из кранов. Он чихнул и выплюнул немного ржавой воды. Потом загудел, и вода полилась нормальной струйкой. Горячая. Ну что ж, это действительно хорошо. А что до остального — это ничего. Обживусь еще. Просто не сегодня.

Я подошел к двери и прислушался. В коридоре вроде никого не было, где-то в квартире тихонько шуршало радио. Я запер дверь. Потом открыл ее, просто чтобы потренироваться. Потом снова запер. Прошелся по коридору, заглянул в кухню. Никаких особых сюрпризов это зрелище мне не принесло. В просторном помещении было два окна и четыре газовых плиты. Две раковины, в точности таких же, как в моей комнате. На стенах в прихотливом порядке развешены разномастные кухонные шкафчики, эмалированные и оцинкованные тазики, пластмассовая детская ванна (одна штука). Холодильника ни одного. Наверное, такое ценное имущество предпочитают держать в комнатах.

Над мойкой пожелтевший и покорибившийся листок бумаги, на котором крупными буквами написано: «Горячий кран не включать!»

Скрипнула входная дверь, и в коридоре послышались шаги нескольких пар ног. И визгливый, как дрель, женский голос.

— …сам виноват! Я же говорила тебе еще вчера, что надо было заранее приходить! А ты что? Ты ничего. Я место в очереди держала, но из-за тебя нам ничего не досталось!

— Бу-бу-бу, — неразборчиво отозвался второй голос, мужской. Ага, понятно, это вернулась семейная пара из комнаты в противоположном от меня конце коридора. Хлопнула еще одна дверь, но пронзительность голоса была такой, что не так-то просто его было заглушить. Во всяком случае, дверь в коммунальной квартире с этим явно не справлялась.

Я направился к выходу. Снял потертые тапочки, сунул ноги в свои ботинки и вышел.

Комиссионка, точно! Нужно заглянуть в комиссионку, вроде тут где-то неподалеку есть. И купить газету с объявлениями.

Я подергал на себя дверцу телефонной кабины. Она застряла в намерзшем снегу, телефоном явно давно не пользовались. Через пару минут раскачиваний и отбивания пяткой кусков льда, мне удалось протиснуться внутрь. Снял трубку, приложил ее к уху, сдвинув шапку. Гудок был на месте. Фух. Это хорошо. Я выгреб из кармана мелочь, выудил оттуда двухкопеечную монету. Задумался. Кому позвонить? Мне понадобится помощь с вытаскиванием дивана и всяким таким прочим, значит кому-то из мужиков. Ну и переночевать надо где-то тоже. Впрочем, ночевать можно пойти к Анне…

Я решительно накрутил на диске номер Веника. Мимолетно удивившись, как быстро я снова стал запоминать эти последовательности цифр.

— Аллоу! — раздался в трубке бархатный женский голос.

— Екатерина Семеновна? — приветливо спросил я. — Это Иван, помните меня? А можно Вениамина к телефону?

— Иван? — явно обрадовалась она. — А что же вы в гости не заходите?

— Скоро зайду обязательно! — клятвенно пообещал я. — Только я из автомата, а дело срочное…

— Да-да, я поняла, уже зову Вениамина! — сказала она и прокричала в сторону, прикрыв трубку ладонью. — Вениамин, тебя к телефону!

Шаги, шуршание.

— Да! — отрывисто и торопливо сказал Веник.

— Привет, это Жан! — сказал я. Нда, Веник в этом мире единственный, кто зовет меня настоящим именем, но при этом уверен, что это прозвище такое. — Слушай, какое дело… Я тут снял комнату в коммуналке, и теперь мне как-то надо привести ее в жилой вид. Можешь помочь?

— Тэкс… — протянул Веник. — Ну это я тебя поздравляю, конечно. Ты как, сильно занят?

— А сам-то как думаешь? — хохотнул я. — Мерзну в автомате вот.

— Тогда подваливай к Элис, там все наши собираются, — сказал он. — Там все и решим, что как. Компрене?

— Хорошо, понял, — я покивал. — Тогда скоро буду.

Я протиснулся через дверь будки обратно на улицу и потопал в сторону троллейбусной остановки. Вдоль забора, за которым шла стройка. Подъемный кран, бетонные блоки, серо-белые кирпичи на деревянных деревянных поддонах. Хм… Поддоны! Вот же они валяются бесхозной практически грудой! Такое впечатление, что никто даже не собирается их каким-то образом повторно использовать, уже и снег их припорошил… А ведь это отличное решение идеального спального места! А я-то ломал голову, как бы привести к общему знаменателю свои вкусы с местной уродливой мебелью. Которую, к слову, еще и хрен достанешь. Сам видел ночью очередь рядом с магазином мебельной фабрики. Как я понял, если не явиться на перекличку, то твое место в очереди отдадут другому, и твой диван вместо тебя купит сосед.

А вот добыть обычные матрасы гораздо проще. Можно поговорить, например, с Анной. Может по доброте душевной ссудит парочку списанных из общежития… В конце концов, можно просто купить. В отличие от диванов, они вовсе даже не дефицит. Кажется…

Идея меня воодушивила, и я зашагал быстрее. Даже песенку замурлыкал. Да, действительно! Мне же совсем необязательно покупать готовую мебель. Я вполне могу собрать весь интерьер из самых разных штук. Надо всего лишь проявить смекалочку и устроить этакий кружок «Очумелые ручки». Ну и прикинуть, что еще из неожиданных, рядовых и в идеале бесплатных предметов могут послужить мне в качестве мебели.

Представил, как будут крутить пальцем у виска на все эти сооружения. Но было пофиг. Да, мне нравилось снова жить в СССР. В целом. Но вот эта вот склонность обставлять квартиры совершенно без фантазии, чтобы все, как у людей… Нет уж, увольте!

Я запрыгнул в троллейбус, и он помчал меня к центру городе. Заднюю площадку оккупировали шумные дети, которые всей компанией ехали на городскую елку. Ее пока разбирать не собирались, а во всех дворцах культуры еще несколько дней Деды Морозы, Снегурочки и прочие зайчики-белочки будут устраивать новогодние утренники. В профкоме видел, как детным сотрудникам выдавали мешки с конфетными подарками. Милота! Такие нежные воспоминания у меня всегда с ними были связаны. Сначала сжираешь мандаринку, потом батончик или маленькую шоколадку в обертке из твердой такой фольги, об которую можно пальцы запросто порезать. Потом конфеты с темной начинкой, потому что те, что с белой, всякие там «Ласточки» и «Буревестники» я не любил. Хотя когда темные заканчивались, до них тоже доходило дело. А потом в пакете оставались одни карамельки… Среди которых можно было долго выискивать «Снежок» или «Гусиные лапки», с хрустящей и вкусной начинкой…

Компашка детей высыпала из троллейбуса одновременно со мной, и вся эта радостная гурьба устремилась в сторону мигающей огнями новогодней елки. А я задумчиво проводил их взглядом, надолго задержавшись на спине пацана в сером пальто в рубчик…

Так, стоп! Жан! Надо же узнать, что там в конце концов произошло с бабушкой! Удалось дядьке Егору ее вызволить из Закорска, или что?

Я решительно двинулся в сторону телефона-автомата. Здесь с дверью все было в порядке, но вот в горсти мелочи не оказалось ни одной двушки. А, ладно, десятик тоже сойдет! Размер все равно тот же!

Я ждал и зачем-то считал длинные гудки…шесть, семь, восемь… Наконец в трубке щелкнуло, десятик провалился в прорезь.

— Алло! — раздался на той стороне запыхавшийся мальчишеский голос.