Звезда заводской многотиражки 2

Глава седьмая Временно неприкаянный

— Гарика? Конечно, помню… — Ирина посмотрела на меня исподлобья. — Еще бы я не помнила…

Она явно погрустнела. Драматическая история какая-то?

— Как он поживает? — нейтрально спросил я. — Я вдруг обнаружил, что в суете со всеми этими переездами умудрился потерять его адрес…

— Нормально, — голос ее звучал натянуто. Она сглотнула и быстро встала с табуретки. — Сейчас найду, у меня записан.

Всхлипнула. Шмыгнула носом. Вернулась обратно за стол и положила передо мной вырванный из блокнота листочек в клеточку с написанным крупными печатными буквами адресом. Ага, на Комсомольском. Понял, где это. Там элеватор еще недалеко.

— У него недавно родился сын, ты знаешь? — сказала Ирина, уже вроде бы взяв себя в руки. И торопливо схватила еще один кусочек торта.

— Ммм, надо же, как давно я с ним не виделся, — хмыкнул я. Вот тут вроде не должно быть никаких противоречий. Ирина вроде бы писала мне письмо, я сказал, что его не получил. С братьями она не общается. А значит подробностей наших отношений с Гариком (как, интересно, его полностью зовут?) она знать не должна. — Я даже не знал, что он женился.

— Вот как? — Ирина приподняла брови. Нда, знаю это выражение лица. Ей отчаянно хочется вывалить на меня всю историю от начала и до конца, а прологом и эпилогом. Только знака ждет. Ну что ж…

— Я ужасный эгоист, да? — спросил я. — Совсем не интересовался жизнью друга?

— Я думала, что после того, как он начал за твоей спиной ухаживать за Оксаной, вы перестанете быть друзьями, — язвительно сказала Ирина и поджала губы. Совсем как тетечка в строгом платье, когда видит девчонку в отчаянно короткой юбке.

— Так это когда было-то… — я неопределенно пожал плечами.

Ну да, точно драма. Моя младшая сестренка по всем традициям и канонам была влюблена в моего лучшего друга. Два других брата были старше, а я — в самый раз для первых нежных чувств. Да еще и Гарик, судя по всему, личностью был неординарной, увлекался всякими интересными штуками, светомузыку сам соорудил еще в школе, приемники паял, починить мог все, что угодно, до чего руки дотягивались. Вот только ответных чувств толстенькая Ирочка у него ну никак не вызывала. И даже приятельских. Конечно же, он заметил ее приязнь. И даже несколько раз беззастенчиво использовал. Когда ему надо было зашить разодранные на заднице штаны, например. Но самая большую обиду он нанес Ирине уже в Новокиневске. Когда женился на ее подруге. И она была вынуждена, глотая слезы, быть свидетельницей на их свадьбе. И драить квартиру, перед тем, как молодая супруга вернется из роддома с младенцем. Бутылки пустые выбрасывать. И прочие следы бурной радости по поводу рождения наследника.

Даже стало ее жаль. Но что тут поделаешь? Насчет красивой души у дурнушек это брехня из-под коня. Как правило, некрасивая подруга — это злобная и завистливая сучка, готовая распространять сплетни с каждым встречным-поперечным. Зато искренне убеждена, что она героиня. Потому что про чужие женские трусы своей подруге не рассказала. Чтобы семью не рушить. Хранительница очага, благородная, фигли. Зато мне сейчас выложила. И друзьям-приятелям Веника, я уверена, тоже. И двум кумушкам в очереди за колбасой. И соседке по купе в поезде. И на работе, стопудово.

Так, расслабься. Это твоя сестра, ты на ее стороне. Наорешь на нее сейчас, ночевать пойдешь на вокзал. Но блин, как же меня выбешивают такие дурищи. Ладно, ничего. Зато в полтос она будет выглядеть идеальной стройняшкой с улыбкой в тридцать два фарфоровых зуба и гладкой, как у силиконовой куколки кожей. Надо же, даже не верится сейчас, что из этого вот материала может получится что-то пристойное. Однако же я видел своими глазами.

— Просто ужас, Ириш, — сказал я, встал и приобнял ее за плечи. — Даже не думал, что он такой гнилой человек… Не зря, значит, я с ним не общался столько времени.

— А еще, представляешь, — Ирина как будто преобразилась. Она рассказывала про гнусности, которые творил в личной жизни этот незнакомый Гарик с таким огнем в глазах, будто ей это доставляло невероятное удовольствие. Как про подвиги какие-нибудь, что ли. Она издевается. Может это тест такой? Типа, давай, брательник, я сейчас буду отвратительной стервой, а тебе, чтобы я пустила тебя переночевать на диван, придется все это выслушивать…

Не выгнала. Даже выдала комплект постельного белья и предоставила в мое распоряжение продавленный и покрытый загадочными пятнами диван. Впрочем, об их происхождении догадаться несложно, учитывая то, чем мы здесь занимались в прошлый визит…

Я поворочался, устраиваясь поудобнее среди впадин и бугров. Перед носом оказался подлокотник. Ткань, его затягивающая, протерлась, в прорехе светлело некрашенное дерево. Я ухватил пальцами торчащую нитку и потянул. Тихонько захихикал. В детстве я тоже так делал, когда у бабушки гостил. А бабушка на меня ругалась. Другая бабушка, мамина мама. В отличие от вздорной и удивительной мамы отца, та была каноничной старушкой, с платочком и пирожками по выходным.

В комнате Ирины все еще горел свет. В своем времени я бы предположил, что она там в чатиках с подружками переписывается, а сейчас она чем занята? Книжку читает? Или в черненькую книжечку все, произошедшее за день записывает?

Я вспомнил, как прочитал в какой-то подростковой книжке, как герой вел дневник. И мне тут же захотелось тоже вести тайные записи. Наверное, это в классе четвертом было. Я сходил в канцтовары, купил себе блокнот в клеенчатой обложке, выдрал оттуда страницы для адресов и телефонов. Распанковал книжечку угрожающими надписями, типа «совершенно секретно» и «кто заглянет, тот чувырла». И даже примерно полгода записывал все, что со мной происходило. А потом забросил. Интересно, куда потом эта книжечка делась? И кто-нибудь читал ее, кроме меня?

Я провалился в сон как-то очень резко. Казалось, только моргнул. И вот я уже погружен в ватную тишину, руки и ноги прихвачены кожаными ремнями к неудобному деревянному креслу.

От неожиданности я даже дернулся. Безуспешно, правда. Ремни не отпустили. Ну или точнее, дело было не в ремнях. Я просто не мог пошевелиться. За пультом теперь стоял другой доктор. Я уже точно не помнил, как выглядит прежний. Но зато точно знал, что этот — другой. Он был длинный и кривой, как кочерга. Из под белой шапочки выбивались темные пряди. И брови были такие… внушительные. Не как у Брежнева, конечно, но тоже ничего так. На кармане белого халата — темное чернильное пятно. Ручка потекла, похоже.

А за пультом в этот раз сидит женщина. Совсем молодая и чем-то смахивающая на Аллу Пугачеву. Не то лохматой прической, не то верхней частью лица… Почему, интересно, она без головного убора? Это же медицинское учреждение, сюда пускают вот таких вот лахудр?

— Эксперимент номер восемнадцать, — склонившись к микрофону, произнес доктор. — Испытуемый в сознании. Старт эксперимента после слова «карандаш».

— Простите, а кто должен сказать слово, вы или я? — я криво ухмыльнулся.

— Испытуемый, вы меня хорошо слышите? — раздался из динамика искаженный голос доктора. А почему, кстати, я решил, что это доктор? Только потому что он в белом халате? А может это какой-нибудь инженер, например. И проверяет он вовсе не меня, а работу электрического стула…

— …нейронных связей.

Доктор замолчал и вопросительно посмотрел на меня. А я понял, что прослушал, что он только что говорил. Да и ладно. Почему-то я был уверен, что ни в коем случае нельзя делать то, чего от меня здесь требуют. Не знаю, почему. Из врожденного чувства противоречия? Или это все-таки какое-то чутье меня берегло.

— Испытуемый? — недовольно проскрежетал в микрофон доктор-кочерга. Как можно вообще жить с такой сутулостью? Или это уже горб?

Я принялся разглядывать потолок. Как и стены, он был зашит фанерными квадратами. Под которыми, похоже, был какой-то звукоизолирующий материал. И если бы не ремни и кресло, то я бы решил, что это какая-то студия звукозаписи. На стенах светящимся пунктиром горели лампы дневного света. И гудели, как будто в школе во время контрольной. Когда тишина, и слышно только как ручки поскрипывают по бумаге…

— Протокол шесть, — проскрипел динамик.

Ассистентка принялась нажимать на какие-то кнопки и рычаги, но ничего не происходило.

— Испытуемый? Вы меня слышите?

Я молча смотрел на деревянные узоры на фанере. Интересно, это просто сон? И мое подсознание так вот метафорически хочет мне что-то сказать? Или?

Думать о том, что я попал сюда все-таки не случайно, было странно. Никогда не любил все разновидности конспирологии. В тайные заговоры, эксперименты над людьми и карательную психиатрию верил только частично. В тех местах, где мог сам проверить. О себе я был, конечно, высокого мнения, но представить, что моя персона вдруг заинтересовала каких-то рептилоидов, решивших зашвырнуть меня в прошлое с какой-то высокой целью, я не мог. Сразу хотелось шутить дурацкие шутки и саркастически ухмыляться. Хотя сейчас такая стратегия явно была неуместна. Со мной ведь и правда случилось нечто, из ряда вон выходящее…

С другой стороны…

Цвет ламп медленно сменился с мертвенно-белого на красный. Стекло залило чернотой, голос доктора, утонул в шипении помех. Потом их заглушил мерзкий, врезающийся в мозги, писк.

Я не сразу понял, что это будильник.

А когда открыл глаза, не сразу сообразил, где я.

Из-под прикрытой кухонной двери пробивался свет, Ирина уже проснулась. Зашумела вода в кране, пыхнул газ на плите. А будильник все пищал, зараза. Я нашарил его рукой рядом с диваном и наконец-то заткнул. Спустил на пол ноги. Что-то я как и не спал совсем. Ощущения как с похмелья. Я потряс головой, встал и побрел в ванную.

С работы я отпросился пораньше. Ехать нужно было в центр, к Феликсу, не хотелось толкаться в час пик. Но сказал я, разумеется, что у меня важная встреча, и нужно успеть до шести. А поскольку я был молодец последние дни, Антонина Иосифовна посмотрела на меня своими прозрачными задумчивыми глазами и сказала:

— Конечно иди, Иван.

Первым к пустой остановке подъехало маршрутное такси. Зеленый раф-2203 с белой полосой и шашечками на боку. Я мог бы и троллейбуса подождать, конечно, все-таки за проезд пятнадцать копеек, но глянул на пустую дорогу и намерзший на проводах иней и махнул водиле, который уже чуть было не тронулся.

Гулять так гулять, как говориться. Я же собираюсь новую жизнь начинать, более обеспеченную. Не знаю пока, правда, как, но из общежития я уже выселился.

Начать разговор про жилье с Феликсом сразу же у меня не получилось. Потому что он был взвинчен, в приподнятом настроении и размахивал какой-то бумажкой.

— Иван, вы представляете, нашу с вами работу обсуждали на консилиуме психиатров в Горьком, — выпалил он сразу после приветствия. — И эти закостенелые и твердолобые болваны считают, что мы с вами примитивизируем современную психиатрию! Превращаем ее из серьезной науки в балаган! Нет, вы только послушайте!

— Это значит, что мы прекращаем публикации? — тревожно спросил я. Еще чего не хватало! Я, можно сказать, на эти гонорары только и рассчитываю. На что-то же мне надо снимать жилье. И еще бы разобраться, как здесь это делается. В газетах что-то не видать обширных разделов об аренде квартир. Ну или я не там смотрю просто…

— Нет-нет, ни в коем случае! — Феликс Борисович демонстративно разорвал бумаги, которые держал, на мелкие клочья и подбросил их вверх. Бумажный снег осыпал его шевелюру, один кусочек зацепился за челку и повис над правым глазом. — Мы продолжим нашу с вами работу! И отправим ее еще в несколько газет. Выйдем на союзные издания! Я докажу, что мы правы, а они все — просто упертые бараны!

— Фух, — с облегчением выдохнул я. — А у меня как раз появилось несколько новых идей, и я хотел их с вами обсудить.

— Отлично! Отлично! — театральным взмахом Феликс пригласил меня в кабинет. Где на столе уже стояла дежурная коробочка эклеров, тарелка с нарезанным лимоном и бутылочка коньяка. Ну да, логично. Как можно работать без топлива?

Часа два мы обсуждали популярную психиатрию. Феликс вещал под мои наводящие вопросы, а я делал заметки. Потом какое-то время я терпеливо слушал, как он разговаривает по телефону и жалуется на проклятущих тараканов. Потом мы снова вернулись к разговору про работу. И только когда бутылка опустела на три четверти, фонтан красноречия и креативности Феликса иссяк, и я понял, что можно, наконец-то обсудить жилищный вопрос. Самым простым решением, конечно, было напроситься пожить к нему гостевую на неопределенный срок. Но мне самому почему-то эта идея не нравилась. Феликс был довольно специфическим человеком, мне было интересно с ним работать, но вот жить с ним на одной территории… Боюсь, в таком режиме я довольно быстро стану из его соавтора его пациентом.

— Феликс Борисович, я хотел с вами поговорить еще об одном вопросе… — начал я осторожно.

— Тебе нужен еще один сеанс с Ириной, я угадал? — встрепенулся он. — Она о тебе спрашивала сегодня утром.

— Это было бы очень кстати, но я не об этом, — вздохнул я. — Я столкнулся с ситуацией, в которой не очень хорошо себе представляю, что делать. Я хочу снять комнату. Или квартиру. В общем, отдельное автономное жилье, не койку в общежитии. Вот только, боюсь, что в университете нас не учили навыку искать себе места проживания.

Я замер, не дыша. Если сейчас он предложит мне пожить у него, надо будет прямо-таки извернуться ужом на сковородке, чтобы отказаться так, чтобы не обидеть моего соавтора-психиатра.

— Хм… Дай-ка подумать… — Феликс Борисович запустил пальцы в свою шевелюру и уставился на потолок. — Кажется Вера Андреевна сдавала комнату. И можно спросить у Генки Богатырева, тоже вроде что-то такое слышал. В крайнем случае, мы с вами прогуляемся до доски объявлений возле Дунькиной рощи, там всегда есть кто-нибудь, готовый помочь в этом вопросе.

Фух. Я испытал смесь облегчения и разочарования. Облегчения, что не придется сейчас ничего придумывать, а разочарования — ну вообще-то мог бы и предложить свои услуги! Так-то он живет один в совершенно великанской квартире! Для Советского Союза.

— А что у вас случилось, собственно? — нахмурился Феликс. — Вам негде жить?

— Можно сказать и так, — хмыкнул я. — Не сошелся характерами с комендантом.

— Понимаю, — с лицемерным сочувствием покивал психиатр. — Так, посидите здесь, я совершу несколько звонков, и мы решим вашу проблему…

В этот момент запиликал звонок на входной двери. Феликс Борисович начала недоуменно нахмурился. Потом лицо его просияло и он вскочил.

— Ох, совсем забыл! Сейчас я вас познакомлю с одним удивительным человеком!